Ряд №10 / Aisle 10

Вдохновение настигает меня в самых неожиданных местах. Когда я лечу зубы у стоматолога, слоняюсь с Клайдом и Токеном по мебельному магазину среди гор матрацев, валяюсь вверх ногами в раскладном кресле моего бати — так иногда рождаются офигенные идеи. Я давно перестал удивляться этой странной тенденции, поэтому и решил в свое время найти работу. Мне подумалось, что она предоставит мне достаточно случайных моментов для озарения. Правда, ничего феноменального я пока не придумал, но некоторые вещи требуют времени, а я терпеливый парень. Однако кое-что все же пришло мне на ум. Наконец-то. Правда, случилось это не на работе, а в прачечной, что по меркам моего вдохновения не так уж и необычно. Это случилось через несколько недель после нашей ночевки у Токена, в воскресенье. Как я уже говорил, в этот день я обычно занимаюсь стиркой. Возможно, вам интересно, почему я таскаю вещи в прачечную вместо того, чтобы спокойно постирать их дома. Отличный вопрос, учитывая, что выходить из дома на улицу — это последнее, чего бы мне хотелось. Ответ прост — наша стиральная машина сломалась где-то в конце декабря. В этом не был виноват ни я, ни мама, а чтоб не сваливать на кого-то вину, скажем так: мама уехала на выходные, чтобы проведать больную сестру, а я зазевался и не проследил, чтобы батя ничего не сломал. Я до сих пор не уверен, как он это сделал. Моя версия, что он напихал в ничего не подозревающую машину столько своих рубашек и свитеров размером с цирковой тент, что она просто не справилась с таким напором. Так или иначе, мы не могли позволить себе сразу же купить новую машину, и вот уже начало мая, а я все еще топаю по воскресеньям в прачечную. Моя семья, все трое, упорно повторяли, что каждую неделю это делать не обязательно, и не особо нужно, и достаточно раз в две недели, и что эти деньги лучше отложить на новую машину. В моем мире такая фигня не прокатит, и я, ни секунды не раздумывая, лучше потрачу собственные деньги, лишь бы мои вещи получали тот уход, которого они заслуживают. В результате они поняли, что можно извлечь выгоду из моих еженедельных походов и всучить мне еще и свое барахло. — Раз уж ты идешь, сынок, может захватишь мое белье, а заодно и эти полотенца? Вот два доллара. — Крэйг, у меня джемпер испачкался, забери его! — Так, парень, когда вернешься, я хочу, чтобы этого пятна не было, ты меня понял? И так каждое воскресенье, как по расписанию. В конце концов они даже говорить что-то перестали, и я просто находил у себя под дверью сумки с грязной одеждой. В принципе, мне было пофиг, однако забавно, что мое «странное» и «непонятное» стремление к чистоте вдруг стало нарасхват. Если честно, то я не парюсь как раз потому, что мне нравится заниматься стиркой. Я жду этих походов — по крайней мере, ждал раньше, когда они еще сулили одиночество и покой. Но во всем бывает своя ложка дегтя, и в прачечной этой ложкой был Кенни. Дело в том, что моя семья хоть и довольно бедная (чтоб сидеть без новой стиральной машины), но все же средний класс, а вот семья Кенни настолько нищая, что даже тащиться за несколько кварталов в прачечную для них за благо. Мои первые посещения проходили в безмятежном и восхитительном одиночестве, но на четвертой неделе счастью пришел конец, когда в зал, вооруженный двумя набитыми одеждой наволочками и пластиковым пакетиком с мелочью, вплыл Кенни. Отчетливо помню выражение чистейшего восторга у него на лице, как только он завидел меня вдалеке: улыбка по весь рот и ямочки на перепачканных щеках. Чтобы лучше всего описать поведение Кенни, я сравнил бы его с золотистым ретривером: его грязно-желтые волосы развевались на бегу, а из-за этой вечной улыбки казалось, что он вот-вот прыгнет на меня и начнет облизывать мне лицо. Да еще его привычка ходить за мной хвостом, будто он лучшего занятия найти не мог. С тех пор как он узнал, где я бываю, он стал появляться каждое воскресенье ровно в два, даже если ему и стирать было ничего не надо. Он зависал в прачечной все время, пока я был там, и убирался восвояси, когда я уходил. Притом он постоянно находил себе занятие. Он приставал ко мне с разговорами, уговаривал купить ему обед, помогал мне разбирать вещи (я понял, что не надо давать ему это делать после того, как мама недосчиталась пары-тройки трусиков). Однажды он даже принес раскраску, которую стащил у младшей сестры, а в другой раз — настольную игру. Несколько раз я пытался поменять график — приходить в другое время или в другой день, но он каким-то образом всегда об этом узнавал. К тому же, установленный порядок мне по душе, поэтому этот вариант тоже отпал. Не знаю, почему он был так рад видеть меня и тусоваться со мной, наверное, специально чтобы меня бесить. Правда, была у меня одна теория — возможно, из-за того, что над ним часто угорали как над самым бедным в школе, он был просто невероятно счастлив иметь спутника на этом пути лишений. Судя по тому, кто сюда ходил, посетителей нашего возраста здесь особо-то и не было. Я знал, что не могу быть уверен на сто процентов, но такая версия вынуждала меня ненавидеть его чуть меньше. Но совсем чуть-чуть. Он все так же оставался надоедливым придурком. Вам не понять, как сложно заниматься делами, когда кто-то постоянно норовит схватить тебя за руку, и как раздражает, что, когда ты пытаешься утонуть в белом шуме от двадцати машин, какой-то засранец сидит на ближайшей сушилке и наяривает кантри на губной гармошке. Приятного мало. В это воскресенье я ухитрился прийти раньше, чем он, и провел несколько дивных минут в одиночестве. Я мудро распорядился этим временем: обычно, когда Кенни болтался рядом, мне приходилось торопиться закончить стирку как можно быстрее, но теперь я смог сделать все как надо — без спешки, тщательно и методично. Я двинулся вдоль ряда машин к моим любимым номерам: 17, 18 и 19, в самом конце зала. Они мне нравятся не только тем, что расположены дальше всех от двери, но и тем, что работают лучше других, это чувствуется. До меня ими никто не пользовался, так что мы были просто созданы друг для друга. Примерно через пять минут я уже открыл дверцу восемнадцатой машины и, внимательно отобрав из четырех сумок белые вещи, вывернул их наизнанку, еще раз проверил бирки, чтобы не перепутать температуру (хотя помнил их все наизусть) и отмерил нужное количество порошка. Потом я проделал то же самое с темными и цветными вещами и заботливо рассовал все по машинам. Это была всего лишь половина всей одежды, но я не хотел перегружать эти машины и не собирался использовать какие-то еще. Довольный собой, я уселся напротив (ровно посередине), прислонился спиной к сушилке и принялся ждать. Я мог бы так просидеть всю стирку — ничего не делать, просто ждать и смотреть, — и не заскучал бы ни на секунду. Я часто сидел так перед нашей машиной, когда она была еще жива. Иногда делал там домашку. Но чаще всего я просто смотрел, как она работает, как вещи перекатываются внутри, как вода и мыльные пузыри стекают по стеклу. Я обрадовался, когда увидел, что в прачечной все машины и сушилки были фронтальными, потому что, если честно, это для меня как телевизор, и здесь предлагалось двадцать каналов на выбор. Это завораживает и успокаивает, если не сказать больше. Мысли могут спокойно блуждать, где хотят, и это все, что мне нужно для развлечения. Я погрузился в созерцание машины, ее цветные внутренности все крутились, и это унесло меня далеко-далеко, стены прачечной растаяли, и вот мимо уже быстро неслись планеты, пылающие звезды вращались вокруг меня, галактики растягивались и сжимались в темных глубинах космоса. Я увидел ракету, огромную, статуса НАСА, которая пронизывала Млечный путь, направляясь к Земле, и не знаю, к чему бы это все привело и что бы из этого вышло, если бы вдруг мое видение не прервали звуки песенки «Do You Ears Hang Low», доносящейся со стороны дверей. Песенка звучала из фургончика с мороженым, проезжающего мимо, и когда она уже начала исчезать вдали, ее вдруг подхватил свист, который раздавался все ближе и ближе. Прежде чем я успел опомниться, свист сменился скрипом скользящих по линолеуму кроссовок, и Кенни с разбегу приземлился рядом со мной. Он проделал это с ловкостью, достойной акробата, при этом в каждой руке держа по порции фруктового льда. Одну из них он протянул мне. — Вот, я тут мелочью разжился, держи. Одно мороженое было в виде Губки Боба, другое — в виде Бэтмена. Выглядели они невероятно тупо и криво, а подтаявшие струйки льда вытекали из их карамельных глаз. Я скептически посмотрел на них, потом на Кенни, потом взял Бэтмена. Кенни заулыбался и сунул добрый кусок мороженого в рот. Я взял свое в левую руку и тут же пожалел об этом, потому что правая, что была ближе к Кенни и лежала у меня на коленях, осталась свободной. Он не замедлил этим воспользоваться и положил свою лапу сверху. Я оттолкнул его так сильно, что он нечаянно откусил половину Губки Боба и подавился глазом. Прокашлявшись, он несколько минут приходил в себя, а потом, как ни в чем не бывало, снова ухмыльнулся. — Ну, как дела, Пенек? — Нормально. — Очаровательно, расскажи еще. — Ко мне вот-вот должна была прийти идея, когда ты вломился сюда, словно в гребаном цирке. — О да, к тебе всегда вот-вот должна прийти идея. — А ты всегда так топаешь, будто это парад слонов. — Вся наша жизнь — парад, друг мой, — сказал он с усмешкой. — Я тебе не друг. — Ага, конечно. Ну ладно, не-друг, можно, я нанесу тебе маленькую моральную травму? — Нет. — Пожалуйста. Я вздохнул. — Что. — Ты пойдешь на танцы? — Какие танцы. — На выпускной вечер. — Выпускной вечер? А. Точно. Я и забыл про это. — Ты про тот вечер, из-за которого ты два года откладывал деньги на билет? — Да! Про этот. И да, я люблю танцевать, нельзя меня в этом винить. — Можно танцевать дома. — Неее, это не прикольно. — Не вижу разницы. — Просто заткнись и ответь на вопрос. — Какой вопрос? Он воздел руки к потолку. — Ты идешь?! — Нет. — То есть и пары у тебя нету? Приподняв бровь, я взглянул на него. — Думаю, это и так понятно. — Отлично! — он залихватски взмахнул кулаком. — Хочешь пойти со мной? — Нет. — О, ну давай, ты не зря потратишь время! — Как на это вообще можно тратить время. — С меня прекрасный ужин. — Ты имеешь в виду поедание мороженых вафель на лавочке? Это было довольно жестоко, я сразу же понял это по тому, как он нахмурился и покосился на меня. Кенни редко злится, но кое в чем с ним нужно быть полегче. — Не будь мудаком. Я хорошая пара, понял? Я раздраженно закатил глаза. — Ты что, серьезно? Нет. Никогда. — Угу, ладно, — он задумчиво куснул мороженое. — А что насчет Токена? Клайда? Они заняты? — Токен идет с Ред, Клайд — мужской компанией (я изобразил в воздухе кавычки) с Кевином. — Так, получается, он свободен? — У тебя друзей нету, чтобы к ним клеиться? — Эм, Стэн идет с Венди, а Кайл — с Бебе. Ничего удивительного. Кайл и Бебе не встречаются, но раз уж встречаются их лучшие друзья, то и они ходят на танцы вместе, не особо парясь, чтобы искать кого-то еще. Это продолжается с незапамятных времен, причем они друг другу даже не интересны. Кайлу нравится девчонка, с которой он познакомился в интернете, а Бебе все еще питает чувства к Клайду. Они постоянно сходятся и расходятся, и в последний раз разошлись так давно, что пора бы уже снова сойтись. Я просто жду, когда настанет этот день. Учтите, меня не волнуют все эти сплетни и драма, но когда рядом постоянно тусуются Кенни и Клайд, поневоле узнаешь много всякой такой ерунды, на обсуждение которой я бы и время не тратил. — А что насчет жиртреста? — Эрик скорее будет целоваться с Баттерсом. Вдобавок, ему не повезло с девчонками, и теперь он говорит, что мы должны пойти на выпускной и устроить там ад, — он внезапно выпучил живот, сдвинул брови и чистейшим картмановским голосом проговорил: — Я покажу этим долбаным шлюхам, как отшивать Эрика Картмана! Я их заставлю своих предков сожрать! Я фыркнул. — Ну так чего ж ты с ним не пойдешь? — Может, это прозвучит смешно, но я еще не настолько отчаялся. Я достоин лучшего! — И поэтому первым делом явился ко мне? — Успокой свои сиськи, Такер. Перед этим я переспрашивал всех девчонок. Я реально иногда не понимаю Кенни. Это что-то непостижимое. В том, что касается отношений, он для меня как восьмое чудо света, а лучшее определение для него — «неопределимый». Если вы спросите у нескольких людей, какие у Кенни сексуальные предпочтения, вы не получите и двух одинаковых ответов. Если кто-то спрашивает его об этом, он всегда отвечает по-разному. Ты не можешь понять, заигрывает он или просто прикалывается, девушка ему нужна или парень. Даже сам его интерес к сексу довольно случаен. То ему не терпится потрахаться, то абсолютно плевать — в первом случае он становится чрезмерно игривым и постонно бубнит сквозь шарф всякие пошлости. И никогда нельзя быть уверенным в том, что он говорит, поэтому все приходится обдумывать по второму разу. — Удивлен, что ты не спросил меня о Твике, — сказал я и тут же пожалел об этом, потому что в ответ услышал: — Не горю желанием, чтоб ты меня убил. Это было забавное ощущение: мне в лицо бросился жар, в то время как я держал во рту ледяное мороженое. Пока я сидел, пытаясь придумать более-менее достойный ответ, то тихо молился, чтобы Кенни не заметил, как стремительно изменился цвет моего лица. Несколько недель назад я посвятил Токена в свой маленький секрет относительно Твика, и он до сих пор оставался моим единственным доверенным лицом. Даже Клайд не знал, хотя это не мешало ему отпускать гейские шуточки при любом удобном случае. И хотя я охотно доверил эту информацию Токену, не представляю, в каком состоянии я должен быть, чтобы разболтать об этом хоть кому-то еще на земле; разве что так напиться, чтобы совсем ничего не соображать. Мне вполне хватало тех моментов, когда Токен посылал мне дебильную улыбочку или подмигивал, если я делал что-то приятное для Твика — давал ему свою куртку или что-то в этом роде. Это дико смущало. Или дни, когда он после нашей совместной прогулки с Твиком начинал тереть со мной за отношения и рассказывать, где и что я сделал не так, и я просто не желал выслушивать подобные вещи. Так что, учитывая все беспокойство, с которым мне приходилось сталкиваться, потому что мой секрет был известен хотя бы даже одному человеку, вы можете себе представить мои усилия хранить это в тайне от всех остальных. Так или иначе, Кенни всегда был и остается моей самой большой проблемой. Он всегда говорит такие вещи, как сейчас, как бы подразумевая что-то, и мне нужно было быть крайне осторожным с ответом. И как всегда, по нему не поймешь, шутит он или проверяет тебя. Одна несдержанность с моей стороны может породить в его коварном умишке целую вселенную домыслов, и он может превратить одну притянутую за уши фразу в стопроцентное доказательство своей правоты. За последние недели я усвоил это очень хорошо, но все равно его слова и то, что под ними подразумевалось, постоянно выводило меня из равновесия. Не знаю, почему это его так заботит, и не знаю, почему я так забочусь о том, чтобы хранить это в тайне, но ничего не поделаешь. — Не понимаю, о чем ты, — процедил я сквозь зубы. Он прицокнул языком. — Неверный шаг, Пенек. Ты же знаешь, что прикидываться дурачком со мной не прокатывает, верно? — он хихикнул. — Просто признайся, что в ту же секунду, как я спросил бы о нем, ты размазал бы меня по стенке. — Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои обвинения. — Но знаешь что? — продолжил он. — Я не интересовался бы им вообще, даже если бы знал, что ты не угроза. — Ну, тут ты врешь. — Нет, и знаешь, почему? — Не представляю. — Потому что я, — он ткнул себя в грудь, а затем указал на меня, — думаю что это ты должен его пригласить. И тут меня накрыло. Бывает, что слова работают как спусковой крючок, и это был как раз тот случай. Я оказался в милях отсюда, а может, и нет, в каком-то огромном и нарядном бальном зале, на мне был смокинг, на Твике тоже, и в зале была, наверное, тысяча человек, но я их даже не замечал, у меня была куда более важная причина для посещения — этот парень рядом, и мы даже не танцевали, просто сидели за столом в уголке и разговаривали. О чем, я не знаю, мне не важно, единственное, что имеет значение — это сама картинка, и она была такая сладкая, и умилительная, и тошнотворная, тьфу, да пошел ты, Кенни, это все из-за тебя, ублюдок. Из видения меня выдернуло оттого, что этот мудак щелкал меня пальцем по лицу, приговаривая: — Але, Крэйг, вернись на землю, мы не договорили. — Эмм, что? — я еще не совсем пришел в себя. — Ты должен пригласить Твика на танцы. Мое лицо снова стало красным, просто должно было стать, но нужно было сохранять самообладание. — Нет. — Знаешь, это единственная причина, почему я вообще начал этот разговор. — Да ну. — Просто чтобы подвести нас к реальной цели разговора. Ну что, круто я придумал? — Должен признать, это был еще не самый глупый из твоих приемов. — Вот именно. Так что пригласи его, ладно? — Чувак, нет. — Слушай, это не должно быть так уж сложно. Можете вести себя сдержанно, если не хотите, чтобы про вас говорили. Старайтесь поменьше друг друга тискать, никто и не узнает, что у вас свидание. Это будет только между нами. — Нет. — Ты боишься, что он тебя пошлет? — Прекрати. — Это наихудший из вариантов, и все же это не конец света. Что тебе терять? — Здесь вообще не о чем говорить, ты, придурок. В этом смысле он меня не интересует, и лучше отвянь, пока я тебя не заставил. — Ага. Блин, а ты упрямый. — С чего ты вообще это взял? — Клайд. У парня есть рот. Ну конечно. — Но не думай, что ты так уж хорошо умеешь скрываться. Я видел, как ты на него смотришь, как ты себя ведешь рядом с ним. Я просто не понимаю, чего именно ты боишься, раз так не хочешь признаваться. Я не собирался снова в это ввязываться и заново поднимать эту тему. Я и сам не был уверен в ответе, но, к счастью, он не дал мне возможности слишком сильно об этом задуматься. Его следующие слова произвели совершенно другой эффект. — Знаешь, с таким успехом ты не сдвинешься с мертвой точки до тех пор, пока вы двое не останетесь последними людьми на земле. И вот оно, снова. Снова фраза-переключатель. Но это было уже не так, как несколько минут назад. Мой взгляд остановился на окошке машины, вещи в ней вертелись вихрем, и с такой же скоростью у меня заработал мозг. Двое последних людей на земле. Я вручил Кенни остаток своего Бэтмэн-мороженого, потянулся к рюкзаку и извлек из его глубин блокнот и ручку. Потом уселся поудобнее, положил блокнот на колено и принялся яростно строчить. — Тебе пора идти, — пробормотал я Кенни, не отрывая глаз от бумаги. Кенни, который до сих пор с любопытством смотрел на меня, после этих слов усмехнулся, кивнул и соскочил с сушилки. Он хлопнул меня по плечу, и я услышал удаляющиеся шаги. Не думал, что будет так легко от него избавиться, но он и сам видел, насколько я сконцентрирован.

***

Не знаю, понял бы еще кто-нибудь ту хрень, что я написал, но за то время, пока стиралась первая партия одежды, потом вторая, потом пока обе сушились, я накатал примерно двадцать страниц чего-то. Это был не сценарий, не раскадровка, даже не набросок или план. Это была дикая смесь всего перечисленного и еще непонятно чего. Если хотите получить представление, как работает мой ум в процессе творчества, можете просто заглянуть в этот блокнот. Следующая неделя ушла на то, чтоб привести это в более-менее божеский вид. Блокнот был со мной все время, я по нескольку раз перелистывал его на уроках, переписывал идеи и вычеркивал ненужное на переменах и во время обеда, подолгу зависал над ним на работе, по ночам лежал, пялясь в потолок и раз за разом прокручивая всю эту фигню у себя в голове, чтобы убедиться, что она выглядит хорошо. К выходным у меня уже было хотя бы общее представление, грубый черновик сценария и пара конкретных сцен, которые я набросал на доске. Не так уж много, но куда больше, чем за долгое время, и я был так рад. Так рад, что не видел смысла тратить время попусту. — Так куда именно, ты говорил, мы едем? — спросил Клайд, сидя за рулем своего авто субботним днем. — Я не говорил. Я указывал ему путь с соседнего сиденья, Токен сидел позади меня, а Твик — позади Клайда. Четверть часа назад мы загрузились в машину и теперь ехали по шоссе, оставив Южный Парк за спиной. Теперь я понимаю, что это было немного безрассудно: тащить с собой трех человек для помощи и не говорить им, куда мы едем. Особенно Клайда, который слепо следовал моим указаниям всю дорогу. Правда, о цели поездки я им рассказал — чтобы поработать над проектом, над которым я вкалывал последние несколько дней. Я держал их в курсе своих дел, и где-то в четверг ознакомил их с сюжетом, а в пятницу снабдил черновыми копиями сценария. Не знаю, читали ли они хоть что-то, но это было не так уж важно, поскольку в сцене, которую я сегодня собрался снимать, практически не было диалогов. Я не хотел, чтобы в кадре был снег, и хотя весна уже почти прошла, в Южном парке было не так уж много свободных от снега мест. Вот поэтому нам пришлось выехать за город и спуститься с горы. К тому же, мне нужна была равнина: высокая пожухлая трава, ширь неба, узкая проселочная дорога без машин. Батя однажды возил меня сюда — только травяной луг на мили и мили кругом, а если пройти немного, увидишь лес, а за ним озеро. Он любил там рыбачить. Там-то я и сказал Клайду остановиться. — О Господи, что мы здесь делаем?! — взвизгнул Твик и, уткнувшись лицом в стекло, принялся таращиться в пустое пространство. — Зачем ты нас сюда привез? Чтобы убить?! И закопать наши трупы, чтобы их никто никогда не нашел?! К этому времени я уже вышел из машины и сквозь рамку из пальцев присмотрелся к солнцу, потом к траве, оценивая, как освещение влияет на ее цвет в это время дня. — Твик прав. Блин, люди, я знал, что Крэйг однажды нас пришьет, но это как-то уже совсем, — услышал я бурчание Клайда из машины, когда Токен открыл дверцу. — Вы двое, расслабьтесь, — сказал Токен. — Он же говорил, что мы сюда сниматься приехали. Господи Боже. — Да разве? — Клайд подбежал к багажнику, рывком открыл его и вытащил что-то громоздкое. — Тогда что это за здоровенное железное орудие смерти, которое он захватил с собой, а? — Это мой штатив, идиот, — ответил я. — И я никогда бы не смог тебя им убить, потому что он сломался бы о твою башку. Теперь иди и поставь его сюда. Он так и сделал, но, как и стоило ожидать, сделал это неправильно, так что пришлось самому все устанавливать, а потом наводить камеру. Я менял ее положение и наклон раз сто, пока наконец не остался доволен. — Теперь, — сказал я, — кто хочет почетную роль зомби? Никто из троих (Твик уже выбрался из машины) не сдвинулся с места. — Странно, что вы не выскочили все сразу. Из игры в «чур, не я» Твик вышел счастливым победителем. У него заняло несколько секунд, чтобы понять, что происходит, когда Клайд с Токеном одновременно дотронулись до своих носов, а потом он вскрикнул и поспешил сделать то же самое, но случайно заехал себе по лицу. Я сказал, чтобы он не переживал из-за этого («если у тебя идет кровь, то мы можем это использовать»), подвел к машине и вручил ему ворох старой и рваной одежды, которой был набит багажник. Я насилу уговорил его надеть это: он все паниковал, что случится что-то страшное, но в итоге сдался и натянул на себя эти лохмотья. Потом я вытащил набор для грима: старая мамина косметика, краски, накладки, искусственная кровь с ароматом клубники, куча вещей, которые я уже использовал раньше и хорошо умел с ними обращаться. Клайд и Токен помогали мне, потому что Твик постоянно вертелся, и где-то через полчаса мы добились результата, который меня устраивал. Теперь оставалось только снимать. Я встал в паре сотен метров от камеры и четыре или пять раз показал Твику, что именно нужно делать: медленно тащиться в сторону камеры неровным шагом. Он должен был держать руки под определенным углом, волочить ноги определенным способом, все должно было быть идеально. Я несколько раз изобразил нечленораздельные звуки, которые он должен был издавать, и даже объяснил, как именно у него должна отвисать челюсть. Он смотрел и слушал очень внимательно, но его пальцы постоянно нервно подергивались, а с лица не сходило тревожное выражение. — Никакого стресса, старик, все будет нормально, — заверил я, похлопав его по плечу. Потом встал за камеру, и, подняв пальцы вверх, начал обратный отсчет, а затем указал на него. Он шаткой походкой двинулся вперед, несколько раз чуть не споткнувшись на неровной земле. Это был первый примерно из тридцати дублей, которые я заставил его сделать. Нельзя сказать, что он все делал неправильно. Иногда я менял угол камеры, или передвигал ее с места на место, или просил его сделать что-то еще. К счастью, я человек терпеливый, потому что искусство — это не тот случай, когда нужна спешка. — О Господи, я опять облажаюсь, зачем вообще пытаться! — крикнул он где-то после тридцатого дубля. Он вцепился в свою шевелюру, дергая встрепанные пряди так сильно, что это должно было быть реально больно. Я поспешил подбежать и остановить его, уверяя, что он хорошо справляется, и что большинство режиссеров снимают одни и те же сцены по сотне раз, чтобы все получилось как надо. Когда стало ясно, что на следующем дубле у него случится истерика, я предложил сделать перерыв. Токен с Клайдом бродили где-то, поскольку в них все равно не было надобности, так что мы остались вдвоем. — Наверно, тебе нужно было выбрать Клайда на роль зомби, — сказал Твик жалобно, когда мы уселись на землю, прислонившись к машине. — Как будто он раньше не облажался уже тысячу раз. Я хотел бы закончить до того, как наступит ночь. Он слегка улыбнулся, надломив запекшуюся струйку крови в уголке губ. Я рассматривал его несколько секунд, любуясь проделанной работой: мертвенно-бледная кожа, глубокие темные глазницы, клочья гниющей плоти на скулах. Это было не слишком профессионально, но уж точно куда более жутко, чем любой наряд для Хэллоуина. Я гордился тем, какой у меня получился зомби, и было удивительно, как это впечатление рассеивалось, когда он улыбался. — К тому же, — добавил я, — у тебя это выходит гораздо более мило, просто признай. И не успел я это сказать, как появились Токен с Клайдом, поэтому на несколько секунд воцарилась неловкая тишина. — Чуваки, — заорал Клайд, как только мы оказались в пределе досягаемости. — Мы с Токеном нашли брошенную машину, недалеко отсюда, вон там! — и он показал куда-то себе за спину. Хотя они твердили, что мы должны это видеть, мне было не особо интересно. Твик был убежден, что это машина маньяка с топором, который рыщет по округе, и что в ней обязательно будет чей-то труп, поэтому был явно не в восторге от этой идеи. На этом вопрос можно было считать закрытым, но Токен быстро добавил: — Она довольно сильно побита, думаю, ты бы мог вписать ее в кадр. Реквизит, который не нужно мастерить самому? Да, Токен точно знал, чем покорить мое сердце. Я тут же собрал оборудование и, невзирая на бурные протесты Твика, последовал за ними. Мы минут десять топали по полю и наконец я увидел машину, скрытую в довольно высоком кустарнике. Она была не такая раздолбанная, как мне показалось со слов Токена. Да, она была довольно старая и покрытая пылью, краска облезла, одно из окон было разбито, а трава оплетала чуть сдутые шины. Но этого было недостаточно. Не для меня. — Мда, пустая трата времени, — проворчал я, готовый развернуться и уйти. — Интересно, что она здесь делает? — сказал Токен. — Интересно, она еще работает? — добавил Клайд, подходя поближе. Его явно тянуло к таким древним корытам, учитывая, что на одном из них он ездил. Твик, который держался на расстоянии, взволнованно пискнул. — Успокойся, Твик. Когда мы сюда пришли, багажник уже был открыт, и в нем лежала только запасная шина и канистра с бензином. Ни одного трупа. Клайд оценивающе провел по машине рукой, потом взялся за ручку и дернул. Дверца не поддалась, поэтому он осторожно просунул руку в разбитое окно и разблокировал ее. В итоге он и сам забрался внутрь и уселся на поеденное молью кресло водителя. Обивка свисала с потолка так сильно, что едва ли не лежала у него на голове. Он обшарил передние сиденья, заглянул под руль, проверил бардачок. — Ну, что? — спросил Токен. — Ключей нет. На что этот болван надеялся. Серьезно. — Из вас случайно никто не умеет машины от проводов заводить, а? Конечно, это был сарказм, в его голосе явственно слышалась насмешка. Никто не собирался отвечать. И вдруг оттуда, где стоял Твик, донеслось тихое: — Эм, я… умею. Мы разом обернулись и воззрились на него. — Ты серьезно? — А что? — Не может этого быть! — Ну, да, умею. — Я тебе не верю, докажи! — настаивал Клайд. — Что? Нет, я не могу, серьезно, нам нельзя… — Чувак, нельзя просто заявить, что умеешь заводить машину от проводов и не показать этого. Давай! — Клайд выскочил наружу, схватил Твика за запястье и потащил его за собой. Тот громко протестовал, стараясь освободиться из мертвой хватки Клайда, но когда они приблизились к машине, перестал сопротивляться и с любопытством посмотрел на нее. Он постоял так несколько секунд, а потом, обернувшись и бросив на нас короткий взгляд, залез внутрь и приступил к работе. Не прошло и пяти минут, как развалюха чихнула, заскрежетала и завелась. Ее двигатель заработал, издавая глухое рычание. Твик выбрался из-под приборной панели и увидел, как мы в шоке и восхищении пялимся на него. — Ты не шутил! — выдохнул Клайд, затем подбежал к машине и снова бухнулся на водительское место. — Зачем мне шутить о чем-то подобном? — Бак почти пустой, но черт возьми, парни, эта штука работает! — Клайд с широко раскрытыми от восторга глазами повернулся к нам. — Давайте покатаемся! Как обычно, я сухо отказался, Твик начал паниковать, а Токен — Токен пожал плечами и двинулся вперед. Раз он был согласен, мне пришлось признать, что ситуация вышла из-под контроля, и я закатил глаза и забрался следом. Твик, чтобы не оставаться в одиночестве, неохотно последовал за нами. Как только мы уселись, Клайд снял машину с ручника, выжал сцепление и плавно нажал на педаль. Машина медленно покатилась, и все снова удивились, хотя ничего удивительного тут не было. С треском и кряхтением она загромыхала по неровной дороге. Как только стало ясно, что она не собирается вот-вот взорваться, Клайд возликовал и внезапно изо всех сил вдавил педаль в пол. Машина рванула по полю на максимальной скорости. Мы хором заорали, судорожно пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться. Из-за такой дикой быстроты она взлетала на ухабах, и мы каждую секунду бились головой о потолок. Вдобавок, Клайду непременно захотелось при любом удобном случае делать резкие повороты, а ремни мы пристегнуть не подумали, так что нас швыряло по салону, больно ударяя о стенки и друг о друга. Мы с Твиком сидели позади, и я мало что мог сделать, чтоб унять Клайда. Я выждал момент, когда машину не мотало во всех направлениях, схватил его за локоть и заорал сквозь вопли Твика и свист ветра из окон: — ТОРМОЗИ, БЛИН!!! Он то ли не расслышал, то ли притворился, что не расслышал (готов поспорить, что второе), так что нам ничего не оставалось, как отдать себя во власть невменяемого Клайда, пока он все выжимал скорость, летя по траве и кочкам. Чего не могли сделать мы, сделала мать-природа, которая положила конец припадку безумия. Без всякого предупреждения, машина вдруг клюнула носом и остановилась так резко, что всех нас бросило вперед и впечатало кого в передние сиденья, кого в панель управления. От удара у меня на миг перехватило дыхание, остальные просто орали во всю глотку. Когда прилив адреналина прошел и мы осознали, что больше не двигаемся, Клайд, задыхающийся, с трясущимися руками, хрипло спросил, не обращаясь ни к кому в отдельности: — Во что мы врезались? — Судя по наклону, — пробормотал Токен чуть дрожащим голосом, — в канаву. — Вот черт, — выругался Клайд скорее удивленно, чем сердито. — С вами там все нормально, чуваки? — Мы свалились в гребаную канаву, ты, дебил! Как думаешь, с нами все нормально? — рявкнул я. На самом деле, у нас все обошлось, так, пара царапин. Твик еще не отошел от шока, поэтому только молча кивнул. Мы еще несколько минут сидели, пытаясь прийти в себя и отдышаться, и только потом выбрались из машины. Клайд хорошенько потянулся и вот уже снова улыбался во весь рот. — Да, вот это было круто! Не передать словами ярость, которая обуяла меня в этот момент. — Клайд, — сказал я очень спокойно. Друзья уже хорошо знали: этот голос означает, что я вне себя. — Ты мог убить нас. Еще одна такая выходка, и так оно и будет. — Господи, Крэйг, расслабься. Не убил же, правда? — Не думаю, что твой мозг работает даже в таких ситуациях. Когда ты будешь умирать, последнее, что ты скажешь миру — это что жалеешь, что тебе не выдалась возможность сожрать пятикилограммовый буррито. — К твоему долбаному сведению, на небесах, скорее всего, есть пятикилограммовые буррито, так что нет, об этом беспокоиться я не буду. Я взялся за переносицу. Интересно, что я такого натворил, чтобы заслужить столько идиотизма в своей жизни. — Честно говоря, — сказал Токен застенчиво, — может, это прозвучит убого, но если бы мы погибли, моим самым большим сожалением было бы то, что я не успел сходить с Ред на выпускной. — Кажется, меня сейчас стошнит, — сказал я. — Блин, да заткнись ты, Крэйг! Это было мило! — сказал Клайд. — Просто у тебя нету девчонки, чтобы пойти с ней, вот ты и бесишься. — Позволь напомнить, что я сам отказал Ред, чтобы она могла пойти с Токеном. И не тебе говорить о девчонках, миссис Кевин Стоули. — Все равно, в следующую субботу мы будем веселиться, а ты — сидеть дома и смотреть какую-нибудь фигню, которую сам же и наснимал, типа как пластиковый пакет болтается по асфальту. И тогда мы посмотрим, кто из нас жалок. К гадалке не ходи, это будешь ты. Как настоящий любитель драматических финалов, Клайд круто развернулся, кивнул головой Токену, чтобы тот следовал за ним, и с достоинством удалился. Токен чуть улыбнулся мне, пожал плечами и пошел за ним. Тот сразу же начал громко обсуждать предстоящий вечер, чтобы нам с Твиком, когда мы потащились следом, было хорошо слышно. — Какой же они все-таки отстой. Твик не ответил, и я взглянул на него, ожидая хоть какого-то подтверждения. Он тоже смотрел на них, но не с такой смесью злобы и раздражения, как я. Я толкнул его плечом. — Правда? Это вывело его из задумчивости. — Да… — тихо пробормотал он. — Отстой… О, черт. Что-то особенное было в его голосе, хоть я, конечно, очень легко мог надумать лишнего. Нет, это скорее было сочетание слов и выражения на его лице, когда он их произнес. Сомнений не было. Он хотел пойти. Прошло несколько секунд, прежде чем я смог обрести дар речи, чтобы спросить: — …ты идешь? — Что? — он обеспокоенно повернулся ко мне. — Нет, конечно, нет! — Но ты хочешь пойти. — Что? С чего ты взял? Н-ни за что! Я почувствовал, как жар хлынул мне в лицо. О да. Он определенно хотел пойти. — По тому, как ты отнекиваешься, сразу все понятно. Лживый говнюк. Он дернулся, выкручивая пальцы, потом вцепился ими в потрепанные края рубашки, издал один из своих странных маленьких звуков и смолк. Это можно было считать признанием. Вот в чем была разница между этим парнем и мной. Я понял это за недели наблюдений. Он: всего боится, никому не верит, считает, что будет счастливее, если сможет держаться подальше от всего, что выглядит хоть чуть-чуть небезопасно. Но глубоко внутри, очень глубоко, ему интересно. Даже если он сам не знает об этом. И из-за этого интереса ему хотелось попробовать такие вещи, о которых он раньше даже и не мечтал, которые пугали его, на которые намного проще смотреть со стороны, как их делают другие. Он просто слишком боялся признать это. Было намного спокойнее придумывать причины, почему каждая мелочь опасна, и просто забывать об этом. Я, напротив… Я ничего не боюсь. Ничто меня не пугает. Совсем ничего, и я не вижу смысла бояться, потому что чего ради мне беспокоить себя такой эмоцией, как страх? И мне не интересно. Мне все равно. Я не желаю узнавать, каково это — делать то или иное, потому что слишком уверен, что и так знаю, как устроен мир и чем та или иная фигня закончится. Ничто не стоило такого напряга, как любопытство. — Ну, тогда пойдем, — слова вылетели из моего рта, прежде чем я сообразил, что говорю. Он еле заметно вздрогнул и поднял глаза на меня. — Что? Куда пойдем? Как раз об этом я себя и спрашивал. — На танцы, балда. Ты и я. Целую долгую минуту он переваривал сказанное, и у меня уже мелькнула мысль взять свои слова обратно. — Зачем? — наконец воскликнул он. — Я же сказал, что не хочу идти! — Нет, хочешь. — Ты же сам говорил, что это тупо! Ты секунду назад сказал, что это отстой! — Я передумал. Пойдем со мной. — О Господи, это… Это такой стресс!!! — Нет, не стресс. — Как это не стресс?! Нам надо будет наряжаться, и нужны будут деньги, и придется учиться танцевать, и искать себе пару! — Не парься, наряд — это фигня. У меня есть старый смокинг, который я надевал один раз на похороны. Ты можешь одолжить одно из платьев моей сестры. Я увидел, как его лицо становится хмурым, и поспешил улыбнуться и легонько толкнуть его в плечо, чтобы показать, что шучу. Я действительно шутил, хотя какая-то извращенная часть меня была абсолютно серьезна. — Деньги нужны будут только на билет, это немного. И я могу заплатить за тебя, раз уж у меня есть работа. Танцевать я не умею, так что тебе придется меня научить. — Я тоже не умею! — Значит, будем позориться вместе. Он молча шел рядом, страх понемногу покидал его лицо — он начал всерьез обдумывать то, что я сейчас сказал. Волна радости начала подниматься у меня в животе, но я сохранял спокойствие. — …, а пары? Н-надо будет кого-то пригласить! — Нет! — выпалил я. На самом деле, я чуть не заорал это во все горло, но вовремя прикусил язык и сдержался. — Нет? — вскрикнул он, тревога снова метнулась у него в глазах. — Если мы придем одни, все будут думать, что мы лузеры, и будут смеяться над нами, и дадут нам пинка под зад, и все будут презирать нас, и гнобить, и нам придется сбежать из города, и поступить в цирк, и… о Господи, я… я не хочу в цирк, Крэйг!!! — Этого не случится, потому что мы не идем одни, мы идем вместе. Клайд с Кевином тоже так идут. Друзья постоянно ходят вместе на танцы. Я забыл ему сказать, что все это была чушь. Я забыл сказать, что только девчонки могут ходить на выпускной с подружками, и это не будет выглядеть странно. Я забыл сказать, что только люди вроде Кипа Дрорди приходят на выпускной одни. Я забыл сказать, что не хотел, чтобы мы шли, как друзья. Я хотел, чтобы мы шли как пара. А главное, что я забыл сказать — что если по какой-то безумной причине все, о чем Твик говорил секунду назад, оказалось бы правдой, мне было бы все равно. Я стерпел бы оскорбления и насмешки, и что от меня отвернулись бы все, кого я знаю, и сбежал бы из города, и поступил бы в гребаный цирк, хотя я ненавижу клоунов. Я сделал бы все это, если бы я делал это с ним. Из его бессвязной тирады я не слышал слов «гнобить», «сбежать» и «цирк». Я слышал только «мы», «нас» и «нам», и это было самое прекрасное, что я слышал в жизни. В одном фильме про зомби была фраза: «Не позволяй им подходить слишком близко. Тогда сложнее нажать на курок». Конечно, это было сказано про людей из фильма, и что однажды они могут превратиться в зомби, и тебе придется отключить эмоции, если хочешь защитить себя. Меня всегда забавлял контекст: герой говорит это своему соседу, когда прямо перед ним его жена. Но, если честно, это правда. В любом случае, это правда для меня. Сомневаюсь, что в ближайшем будущем зомби мне угрожают, но лишние эмоции все равно не нужны. — Хорошо, — сказал Твик с легкой улыбкой. — Хорошо, пойдем. И тогда я улыбнулся тоже. (В следующей части: Крэйг принимает самое отчаянное вынужденное решение в его жизни, или тайное становится явным)