Ряд №10 / Aisle 10

(В предыдущей части: Крэйг и Твик идут на выпускной, но решают уйти с мероприятия рано. Крэйг признаётся Твику в своих чувствах, но тот отвергает его. Ночью Твик звонит Крэйгу, Крэйг приходит к Твику домой и делает ему блины. А после Твик целует Крэйга (!), и они засыпают в одной кровати (!). Утром Крэйг получает звонок от Клайда: магазин ограбили) Перед следующим признанием хотелось бы уточнить, что моя апатия или равнодушие тут совсем ни при чем, но все же… Что я ненавижу больше всего в мире — так это торчать в одной комнате с плачущим человеком. Хотя кто любит? Кому это нравится? Здесь проблема гораздо хреновее, чем мое отвращение к чужим слезам. Неприятно сразу становится. И под словом «неприятно» я имею в виду непроизвольное желание стукнуть и бежать, искать ближайший выход, впасть в панику, зарыть голову в песок и съебаться. Все потому, что будучи свидетелем чужих слез, я чувствую, что обязан их остановить, а вы знаете, насколько хорошо у меня это получается. Приведу пример: однажды, когда мне было пятнадцать лет, а сестре — восемь, родители оставили нас дома одних, и перед тем, как свалить к Клайду, я дожидался Рэд, которая согласилась присмотреть за Руби. Рэд опаздывала, и мы с сестрой решили посмотреть вместе телевизор, что на самом деле означало бег наперегонки до гостиной и борьбу за владение пультом. Сломя голову мы понеслись вниз по лестнице, и Руби (не знаю, что блин, на неё нашло), запнувшись на третьей ступеньке, плюхнулась лицом на перила. Сначала я рассмеялся, потому что это же смешно, когда люди ударяются, ну. Но потом сестра заплакала, возле рта потекла кровь, и заткнулся. Попытался поднять ее в замешательстве, потому что мама делала точно также, когда сестра плакала. Руби распласталась на полу, и я неловко схватил ее за подмышки и поднял на колени, отчего она заплакала ещё больше. Тогда я положил сестру обратно на пол, и под ее неустанный плач отправился прочь, но спохватился, что она может заляпать кровью коврик. Притащил из кухни пять штук бумажных полотенец, кинул их на кричащую и вопящую башку и умотал смотреть телевизор в гостиной. Эй, я же выиграл, все по-честному, так? К счастью, минуты две спустя пришла Рэд, и к счастью, тогда она была влюблена в меня, ее гнев меня миновал. Напоследок она все же продырявила меня весьма уничтожающим взглядом и потащила мою истекающую кровью сестру в ванную. Суть истории в том, что если я не могу справиться с плачущей сестрой, то как я тогда должен был справиться с плачущим Твиком? Обычно мне и плаксы Клайда хватает, но я настолько привык к нему, что выработался иммунитет. Телефон выпал прямо в тот момент, когда Твик вошёл в комнату, и так как я следил за ним сквозь узкие щелки глаз, Твик не раскусил меня, пронесло. Иначе он бы как-нибудь отметил мое присутствие. А он сидел у двери и шмыгал носом, плечи его тряслись, пальцы он крепко переплетал между собой. Откуда-то снизу пробубнил еле слышный звук, и минуту спустя до меня дошло, что это была не выключенная голосовая почта Клайда. Если Твик не обратил на меня внимание раньше, то звук точно должен был насторожить его. Пока Твик вытирал глаза рукавом пижамы, я быстренько высунул руку, схватил телефон и засунул под живот, неуклюже потыкав в кнопку отмены раз тридцать. Одна маленькая проблемка была устранена, но оставалась другая: что делать с Твиком. Или притворяться спящим и дальше, пока Твик не ушёл, или встать и сделать ситуацию в тысячу раз более неловкой, чем нужно — другого выбора не оставалось. Чем больше тянулось время, тем больше мысль о втором варианте вгрызалась в мою голову, постепенно я начал признавать, что так будет честнее. К счастью, ничего делать не пришлось. В комнате зазвонил телефон. Не мой. Звонил приглушённо, как будто был запрятан и вибрировал среди других пластиковых вещей. Твик тут же поднял голову, перестал плакать. Он ждал и слушал, как вибрация переходит в музыку — фрагмент из песни с громким битом и с пусть и приглушенными, но сочными ругательствами. Твик моментально подскочил, бросился через всю комнату к деревянному письменному столу. По пути он запнулся о маленькие башенки различной расцветки, что валялись разбросанными на полу, и в спешке столкнул со стола кипу бумаг, стайку журавликов-оригами и пятнадцать восковых мелков. Он отодвинул верхний ящик комода, нырнул туда рукой и отчаянно задвигал ею. Песня не прекращала играть, а телефон не прекращал гудеть, и когда Твик вытащил руку, в кулаке он держал четыре разных телефона одновременно. Он поднёс их к уху, и когда из глубины комода снова раздались музыка и вибрация, швырнул телефоны на пол и снова полез в комод. В конце концов, он нашёл то, что искал, и, не глянув, кто звонил, раскрыл телефон и прижал к уху. — Алло, алло, да! — закричал Твик в трубку, кусая ногти. Секунду помолчал, сосредоточено выслушивая голос на другом конце линии, потом украдкой глянул на меня, как будто забыл, что я здесь, и уже вполголоса продолжил: — Э, гм… Нет, я не видел его… — Твик широко раскрыл глаза, покачал головой. — То есть, нет, видел! Он здесь, гм. — Взгляд его по-прежнему метался туда-сюда. — Он пришёл, гм, утром? — Затем Твик в отчаянии шлёпнул себя ладонью по лбу. — Ненене, то есть ночью, он пришёл ко мне ночью. Переночевать! Он снова затих, начал пробираться к двери. Одновременно коснулся ручки двери и пробормотал в трубку: «Н-нет, он еще спит, я не хочу, гм, его беспокоить.» И с этими словами вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Как только он ушёл, я перевернулся на другой бок, лицом к стене, спиной к двери. Накрылся с головой одеялом, чтобы не выдать себя, поднёс телефон к лицу и нажал на кнопку. Экран засветился, и тут я понял, что у меня скопилось около двадцати пропущенных звонков и десять голосовых сообщений. Много звонков от Клайда и от мамы. Два — от сестры, и один (к моему ужасу) — от бати. Те же самые люди, кроме бати, прислали мне сообщения, одно вдобавок было от Токена и еще одно — от Кенни. Я прекрасно представлял себя, о чем хотел поговорить со мной Клайд, Токен, должно быть, писал от его имени. Ну, а Кенни… пофиг. Родители, наверное, звонили по той же причине, поэтому я выбрал маму, меньшее из двух зол. Вот ее первое сообщение: «ты где? ты вчра был дома?» Второе: «смсни чтоб я знала что ты жив». И третье просто гласило: «церковь». Черт, забыл. Я быстренько напечатал: «Переночевал у Твика, извини, забыл сказать». Меньше чем через минуту пришло: «папа недоволен. ты идёшь домой?» Я ответил: «Скоро», мама повторила: «церковь», на что я написал: «Да да в курсе». И думал, что на этом все закончится. Потом она прислала: «ты знаешь что вчера магазин ограбили». Не, мам, из головы вылетело совершенно, пока ты не напомнила, спасибо большое. Только я собрался с сарказмом настрочить что-нибудь подобное, как дверь спальни опять отворилась. Я быстренько спрятал телефон под подушкой, захлопнул глаза, задышал глубже и тяжелее. И прислушался. Это был Твик, кто же еще. Я узнал его по негромким шмыгающим звукам, но самое главное, он просто шмыгал носом. Не всхлипывал, не ревел, не задыхался, да и шмыганья носом было почти не слышно. Я не мог видеть Твика, но предположил, что после звонка он успокоился. Я подождал, что он будет делать. Услышал, как он волочился и шаркал босыми ногами по коврику, потом подо мной резко прогнулась кровать — Твик опустился и надавил своим весом на ее край. Матрас чуть накренился в сторону, совсем чуть-чуть, и, как я мог предположить, Твик уселся возле моих ног. Убедившись, что плач прекратился, я решил, что сейчас самое время встать. Глаза мои раскрылись, легонько и с любопытством моргнули. Я громко и притворно зевнул, потянулся так сильно, как это было возможно, нарочно ткнув в Твика пальцами ноги. Изобразил удивление от внезапного касания и вытянул шею в его сторону, с сонным видом поморгал. Твик сидел, поджав ноги к груди и обхватив руками лодыжки, ртом утыкался в колени и смотрел на меня большими, внимательными глазами. Помолчав эффекта ради, я в конце концов выдавил из себя короткое: «Привет». — Привет. — Ты давно встал? — Я зевнул и потёр глаза. — Гм. Минут десять назад, наверное. Врет. Но по крайней мере, он не заметил, что я проснулся и наблюдал за ним. Несколько минут проходит (и без всякого притворства с моей стороны), пока я извиваюсь и ерзаю, а потом поднимаю своё сонное тело с постели. Сижу, скрестив ноги. Колени согнуты, ступни прижимаются друг к другу. Обхватываю их руками и разглядываю некоторое время. Носки одинакового цвета и длины, такое случается редко. Да, это все из-за вчерашнего выпускного, но даже такая маленькая деталь поменялась, это многое говорило положении, в котором я находился сейчас. И все для того, чтобы стать хорошей парой парню рядом со мной. Хотя вряд ли Твика заботили неправильные носки. Он, наверное, их совсем не надевает. Люди, вроде него, носки не носят. Краем глаза я поглядываю на него, а он все сидит, смотрит, терпеливый такой. Должно быть, думает, что мне нужно несколько минут, чтобы подняться, но на самом деле я просто тяну время, подбираю слова, которые скажу. Потому что нам и вправду было что обсудить. Но из всех вещей, что я мог высказать парню, в чьей постели только что проснулся, парню, который поцеловал меня накануне ночью, и которому признался в любви меньше суток назад… — Ты надеваешь разные носки? … это была не лучшая моя фраза. Твик не ответил, только слегка наклонил голову и уставился на меня, сдвинув брови. — Вау, прости, это тупо, можешь не отвечать… И тогда он вытянул торчащие из пижамных штанов ступни и поболтал ими над краем кровати. На нем был один носок, с дыркой на большом пальце. Так что я оказался прав лишь наполовину. Из меня вырвался обрывистый смешок, костяшками пальцев я потер глаза. Твик улыбнулся своей крошечной кривой улыбкой, и мы снова погрузились в тишину, но первый барьер был преодолен. Неловкость отступила. — Если захочешь, чтобы я ушел, только скажи. — Глазами я поискал в комнате часы. — Кажется, мне скоро надо к предкам, чтобы идти в церковь, такая фигня. Догадываюсь, сегодня у тебя не католическое настроение? Или, может, провести это воскресенье в синагоге? Часы я так и не нашел. Но вряд ли в комнате нашлось бы местечко для часов. Все плоские (и не очень) поверхности покрывали бесполезные безделушки. Стены были не лучше: тут — карта метро Нью-Йорка, там — периодическая таблица элементов, и даже — плакат с пищевой пирамидой на потолке. Четыре постера с Никки Минаж, еще два — с Эминемом, а над кроватью — гобелен с изображением разноцветного индусского бога под кайфом. Рядом с пустой металлической клеткой для птиц и дверью стоял книжный шкаф, из семи полок которого только на одной были книги, потрепанные и драные. На остальных хранились расставленные без особого порядка вещицы, вроде старинных компасов или резиновых уточек — впрочем, тут лучше даже не начинать. Подобное бесполезное барахло заполняло всю комнату. На одном куске стены, не заставленном вещами, чётко виднелись какие-то красные и фиолетовые пятна краски. В том, как они были раскиданы по стене, наверняка подразумевался какой-то стиль и идея, но сложно понять, что именно — часть стены закрывал внушительный постер к фильму «Индиана Джонс и храм судьбы», в рамке и под стеклом, и еще — мотивационный плакат про синего кита. Я собирался расспросить Твика о многом, но тут наткнулся глазами на шляпу-федору и свёрнутый кольцом хлыст, что висели на гвоздях. На первый вопрос Твик давно ответил, сказал что-то вроде «Не, дома останусь». Но я пропустил это мимо ушей и ляпнул: — Это что, шляпа Индианы Джонса? И хлыст тоже? Он поморгал, будто забыл, что они там были. — Ага. Я мигом подскочил и разом преодолел проход между кроватью и стеной, по пути запнулся и чуть не грохнулся на миллион вещей сразу (точнее, на большие пластиковые стаканчики с камнями, пустую банку из-под кофе с ключами, футболки и пару боксерских перчаток), но не придал этому значения — предметы на стене интересовали больше. Пальцами пробежался по коже хлыста и полям шляпы. — Настоящие? — спросил я, не скрывая восхищения в своем голосе. — Эээ, продавались в одном журнале, если ты про это спрашиваешь. Реклама утверждает, что они — точная копия из фильма. Сбросив свою шапку в сторону, я сорвал шляпу с гвоздя и нацепил на голову. Ухватился за края кончиками пальцев и поправил шляпу, чтобы прочно сидела. Я уже чувствовал себя на девяносто процентов крутым. Потом кинул взгляд на Твика, дожидаясь его мнения. Тот повел плечами и прыснул — так нелепо я смотрелся — но все же одобрительно кивнул. Я ухмыльнулся и вернул шляпу на место. — У тебя в комнате хлыст? Это изврат, чувак. Твик буркнул что-то в недоумении, потом ответил: — Вовсе не так! — Это шутка. — Как будто ты много знаешь об извращениях, — съехидничал он. — А ты? — Я поднял бровь. — Больше, чем ты, определенно. Этот ответ я решил пропустить мимо ушей. Все равно, не так уж далеко он ушел от правды. — Значит, ты большой фанат профессора Джонса? — Шутишь, что ли? — Голос Твика прозвучал раздраженно, но глаза загорелись. — Это моя любимая серия фильмов. Сто четырнадцать раз их пересматривал! Единственные фильмы, которые есть у меня на DVD. — Подарочное издание? — Коллекционное издание. — Фигурки есть? Он кивнул в сторону шкафа, где они все стояли в разных позах на третьей полке сверху. — У меня даже компьютерная игра лего есть. — Можно спросить, ты четвертый фильм смотрел? — Да, пять раз, и ходил на полуночный показ. Он был ужасен! — Твик содрогнулся. — Но это же Инди, нельзя было не пойти! — Не слабо. — Эээ, у меня даже копия базуки из «Ковчега» в гараже лежит, она на самом деле работает. — Чую серьезное идолопоклонство. Это была шутка, но тихим голосом, скорее, больше для себя, чем для меня, Твик сказал: — Можно и так назвать. — Да? Он покачал головой, прикрыв рот руками. — Нет, гм, это глупо. — Да ладно, все мы хотим стать Харрисоном Фордом, когда вырастем, ничего такого. — Я не про актера, про персонажа! — Внезапно он потянул за свои волосы, переплел их пальцами. — Аргх — эти приключения и харизма, и — и щетина! Это… — Красавчик, понимаю, никто не может перед ним устоять. Глаза Твика потухли, он сдулся, как воздушный шарик. — Забей, это тупо. Я вернулся на кровать, аккуратно присел рядом. — Не тупо. Прикалываюсь просто. Понимаю, о чем ты говоришь. — Я прокашлялся. — Сам восхищался Красным Гонщиком, когда был младше. Думал, он пиздец как крут, так что я тебя понимаю, ясно? У всех нас есть свои герои. — Не хочу повторять то, что делал Инди и все такое. Не думаю, что вообще смог бы, если бы выпала возможность… Я только… хочу стать таким, как он, хотя бы наполовину. Он такой — такой охренительно бесстрашный, да? Твик затих, но продолжал тянуть себя за волосы, хотя уже не так сильно. И тут я понял, что сейчас он выглядел еще меньше, чем прежде. Я хотел поцеловать его. Но не поцеловал. Разумеется нет, когда я вообще осуществлял то, что хотел? Однако это напомнило мне то, о чем действительно хотелось поговорить. — В общем, гм, не для того, чтобы перевести разговор в другое русло, но… — Пальцами я дотронулся шеи и начал бездумно потирать ее. — Хочешь поговорить о том, что было прошлой ночью? — спросил Твик, уткнувшись взглядом в пол. — Не очень, но надо, наверное. Он вздохнул, скорее всего, он жаждал этого разговора так же сильно, как и я: — О чем именно? — О том, как, гм. Ты типа. Поцеловал. Гм. Меня. — Я поцеловал край твоего рта! — Который принадлежит мне, если ты не в курсе. — Без разницы, да, я поцеловал тебя. Я подождал, что он еще что-нибудь скажет, но нет. И нехотя продолжил: — Гм. Ну так, да. — Что это значит, так? — Ага. В задумчивости Твик полизал губы и некоторое время спустя промямлил: — Просто это было правильно. — «Правильно»? Что это вообще значит? — Что значит, то значит! — Он вздернул руки к верху. — Не знаю! — Должно же быть что-то, колись давай, — начал раздражаться я. — Ты что, целуешь людей, когда они тебе готовят, или как? Это фишка у тебя такая? — Нет! Аргх, господи, я… — он снова принялся тянуть себя за волосы. — Что ты от меня хочешь услышать? Мои губы раскрылись сами по себе, готовые выпалить ответ, которого у меня не было. — Я не… не знаю. Что я хотел от него услышать? И если уж на то пошло, чего я хотел? Не того, чтобы он ласкался со мной или занялся страстным сексом в постели, или обнимал и предлагал стать его парнем — мне с трудом представлялось, что это произойдет, и честно сказать, не больно-то и хотелось. Только не сейчас, не здесь, не с ним. Я бы не отказался, случись подобные дела взаправду, но дело тут скорее в том, что вряд ли бы они вообще с нами случились. Тогда что? — Вообще-то, я раньше так уже делал, — наконец, сказал Твик. — Делал что? — Целовал тебя. Вот сюда. В то же самое место. — Быть не может, — я посмотрел на него в упор, ожидая, что он захихикает, но он тоже посмотрел в упор на меня. — Правда? — Ты и впрямь ничего не помнишь? — фыркнул он насмешливо. — Полагаю, в таком случае верно будет предположить, что я никогда ничего не помню. — Я напрягся, чтобы выудить воспоминание о том, когда такое могло произойти, но наткнулся на пустоту. — Это было перед тем, как ты уехал? Твик кивнул, но ничего не пояснил. Как обычно, он ожидал, что я сам все вспомню. Я знал, что допытываться у него лично — бесполезное занятие, поэтому попробовал кое-что другое. — Попробуй снова. — Что? Я показал на рот: — Вот сюда. Коснись меня. — И это поможет как…? — Поможет пробудить воспоминания. — А вчера у тебя что-нибудь пробудилось? — Ослепляющие чувства к тебе и паника от надвигающегося столкновения с твоим ртом настолько поглотили меня, что если какие воспоминания и пробудились, я их пропустил. Он закатил глаза, но я подметил, что его лицо начало слегка наливаться красным. — Аргх, хорошо. Не шевелись. Я послушался, мои руки лежали на коленях. Твик застыл в нерешительности, затем наклонился, вытянул шею, закрыл глаза. Рука, на которую он опирался, разместилась на кровати, рядом с моим коленом, и пусть это был всего лишь кончик моей ноги, что задел кончик его руки, одно слабое прикосновение едва не убило меня. В этот раз я знал, что меня ждет, но в животе все равно что-то перевернулось. И вот его губы оказались совсем близко, краешком рта ощущалось их легкое движение. В последнюю секунду я, не долго думая, повернул голову, и губы Твика легли на мои, ровно и четко, как и должно быть при поцелуе. Я прижался посильнее для ответного поцелуя, но Твик одним рывком отпихнул меня, и я остался сидеть, вытянув рот трубочкой. — Крэйг! Веки дрогнули от удивления. Я открыл глаза и уставился на Твика, а он таращился на меня и дулся. — Сказал же, не двигайся, — выпалил он и гневно затряс головой. — Это вообще помогло? Я полизал уголок рта и вперил взгляд в потолок, чтобы вызвать воспоминание из глубин памяти. — Нет, но, наверное, потому что я дернулся. Еще раз попробуй. Он отпихнул меня и толкался до тех пор, пока я не выкарабкался вынужденно из постели. И даже потом он не останавливался, все толкался и толкался, пока я не оказался дальше от Твика и гораздо ближе — к двери. — Серьезно! В этот раз не буду дергаться, обещаю! — Можешь идти, — резанул он. Я прищурился: — Мы не закончили наш разговор. — Я свой разговор закончил. — Просто ответь на кое-что. Всего один вопрос, можно? Твик не ответил, и я принял это как «да». — Ты меня поцеловал, — я снова потер шею, — мне интересно. Что ты. Гм. Чувствуешь. То же, что и я. Ко мне. — Слова выходили из меня с трудом, лицо горело. По правде сказать, не слишком хотелось. Не столько потому, что и вправду не хотелось, сколько потому, что я и мысли не допускал об этом, не надеялся, не ждал. Мне нужен был конкретный ответ, чтобы поставить точку и покончить с этой мутью. — Я думал, что вчера все тебе объяснил, — тихо сказал Твик. — Совсем нет, поверь. — Это сложно. — Сложно? Почему обязательно сложно, только «да» или «нет». Так что именно из них? — Все не так просто! — Он проследил глазами до двери. — Я не хочу сейчас об этом говорить, ты можешь, пожалуйста, уйти? Мои ладони свернулись в два крепких шара. — Зачем? Я заслужил этот ответ, так? Своё дело сделал, выложил карты на стол. И не позволю ему оставить меня в неведении. — Ты ведешь себя неразумно, вот зачем! — сказал он. — И блин, ты украл мой поцелуй. Нельзя так делать! — Так, значит, мне нельзя красть какие-то засратые поцелуи, а ты можешь так запросто… В середине фразы я понял, что чуть не совершил глупость, причем глупость похожую на ту, что совершает герой, когда тычет разъяренному дракону в глаз. Так, я прикусил язык и, чтобы отклонить маневр, наклонился к ботинкам и принялся медленно напяливать их на себя. — Я могу что? — Ничего. — Закончил с правым ботинком и взялся за левый. — Договори предложение, — потребовал он, голос его звучал ядовито и угрожающе. Даже если бы Твик заплатил, я ни за что бы не послушался. — Успокойся, Твик, я ухожу, видишь? Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять, что он до сих пор дулся, но больше он ничего не сказал. А сказать ему точно было что, он, как и я, прекрасно знал, какими будут мои следующие слова. Я собирался ткнуть ему в лицо тем, что он постоянно крадёт всякую фигню, что украденные трофеи заполнили всю комнату. Может быть, даже мебель была не его. Если бы я развил тему дальше, то дошёл бы до того, что напрямую обвинил бы его в ограблении магазина, но это вряд ли закончилось бы хорошо. Мы с Твиком никогда серьёзно не заговаривали об этом, не было желания начинать и сейчас. Я схватился за ручку двери, немного потоптался, потом глянул на Твика. — У меня остался один вопрос, если ты не против. Не то, чтобы это имело значение. Я собирался спросить в любом случае. — Вся эта фигня — она не касается того, что хочу я, верно? Думаю, вполне понятно, что я хочу. Хочу, чтобы ты не целовал меня, а хотел поцеловать меня. Хочу, чтобы ты хотел полюбить меня и вместе со мной хотел того же, чего я хочу для нас обоих. — Красный, как рак, я вздохнул и напирал дальше. — Но то, чего хочешь ты — это, блин, большая загадка, как и вся остальная хрень насчет тебя. Так чего ты хочешь, Твик? То есть, не только для тебя и меня, но для себя самого. Именно себя. Знаю, ты хочешь большего, так скажи, чего, блин, Твик Твик хочет? Потому пока ты не выяснишь сам, мы никуда не продвинемся. Твик не ответил, да я и не надеялся на ответ, просто повернул ручку двери и свалил.

***

Родители Твика не попадаются мне внизу, и я проскальзываю незамеченным. Быстрый взгляд на телефон — и я понимаю, что времени бежать домой и переодеваться уже нет, и несусь в обратную сторону, к церкви. Путь не близкий, и вихрь из поставленных на повтор воспоминаний о прошедшем разговоре тоже не помогает скоротать время. Когда прибегаю на место, служба уже идёт, но чувствую я себя паршиво и выгляжу, видимо, так же, поэтому прокрадываюсь в туалет позади здания и пытаюсь исправить ситуацию. Умываюсь и приглаживаю мокрыми пальцами грязные волосы, но понимаю, что мои волосы все равно обычно лежат, как говно, и напяливаю на них шапку. Одежда тоже в полном беспорядке, но я хотя бы переоделся в джинсы и рубашку перед тем, как уйти к Твику. Заправляю рубашку, натягиваю куртку, застёгиваю до конца молнию и выхожу из туалета. Я надеялся, что проскочу в церковь, не привлекая к себе внимания, но разумеется, вошёл я во время всеобщего молчания. Отец Макси читал проповедь, и остановился он именно в этот самый момент. Скрип двери, напоминающий вопль Банши во время пыток, слышал каждый и всякий на этой гребанной земле. Большинство решило не обращать на меня внимания, слава Богу, но к сожалению, моя семья сидела прямо в центре, и мало того, что я потормошил дверные петли, и те выпустили пронзительный вопль гарпий, в придачу мне пришлось с шумом протопать до родителей, поскрипывая ботинками всю дорогу. Отец Макси, Боже, храни этого придурка, любезно подождал, пока я пройду на скамью, и только потом продолжил. Те, кто до сих пор ещё не бросил в мою сторону хотя бы один осуждающий взгляд, сделали это сейчас. Только я проскочил мимо сестры и протиснулся между ней и мамой, как батя потянулся за спиной у мамы ко мне, схватил за руку и рванул к себе. — Так, парень, где вчера шлялся на хрен? — прорычал он шёпотом. Хотя когда батя злой, его шёпот не отличается от разговора обычной громкости у обычного человека. Я вывернулся из его захвата, и батя отпустил меня. — Пришёл домой поздно после выпускного и остался у Твика, — прошептал я в ответ. — Спокойнее, старик. — Это ты мне говоришь «Спокойнее»? — буркнул он. — Ты трахнул его? — Пап. Мда. — Трахнул? — Нет! Мама строго посмотрела на него: — Томас, ради Бога, подожди хотя бы до конца службы. — Нет, Лора, с этим говном надо разобраться прямо сейчас. — Он налетел снова. — Все-таки трахнул, да? Презерватив-то хотя бы не забыл надеть? — Томас! — Пап! Руби звонко прыснула в ладонь. Семейная пара спереди (Стотчи, как оказалось) повернулась и звучно на нас шикнула. Словно по сигналу, вся моя семья расправилась с ними одним взмахом руки. Не долго мешкая, батя, мама, сестра и я объединись против этих двоих и одновременно и машинально вздернули средние пальцы для приветствия. Стотчи охнули и повернулись к себе. Служба продолжилась как ни в чем не бывало. Когда все закончилось и большая часть людей вышла, батя потащил нас с церковной скамьи. Хотя я, как мог, пытался держаться от него подальше, он схватил меня за плечо, наклонился прямо над ухом и пробурчал: — Как выйдем — все выскажу, спаси Господи. На мое счастье, на улице прямо у двери нам встретились Клайд и Токен. Еще никогда я не был так рад их видеть. — У тебя пять минут, чтобы засунуть свой зад в машину, — сказал батя, когда Токен и Клайд спросили, можно ли перекинуться со мной парочкой слов. Я кивнул, и моя семья ушла. — Чел, где ты был? Все утро звоню, чтоб тебя, — сказал Клайд и вгляделся повнимательнее. — Выглядишь хреново, дружище. — Ты сам, блин, каждый день хреново выглядишь. — Вот обижать было необязательно. — Клайд прав, — сказал Токен. — У тебя вид, будто с тяжелого похмелья. Мне казалось, ты вчера не пил. — Нет, не пил, просто утро выдалось отстойное. — О да, тогда какие у тебя оправдания в остальные дни? — вырвалось у Клайда. Он все еще бесился от моих недавних слов. Я послал его. — Ладно, позже разберёмся с этим, — отмахнулся Клайд. — Вчера ограбили магазин. — Да, я получил твою голосовую почту. — Тогда почему не перезвонил? — он взвизгнул. — Я был… занят. Сколько украли? — Всю кассу. Там было около пятиста долларов. — Зачем Джонсон держал в магазине столько денег? — Без понятия. — Клайд пожал плечами. — Но он рвёт и мечет. — Ты говорил с ним? Он знает, кто это сделал? — Как он должен был проследить? Он пришёл туда рано утром, дверь уже была открыта, все было на месте, но деньги пропали. Не может быть, чтобы он сам узнал. — Разве он не позвонил в полицию? — Вообще-то, да, но делом занимается Барбреди, который и из машины выйти-то не может и в ремнях безопасности не запутаться. Тогда чего Твик боялся? Он не оставил и следа. Тем более, если они наняли Барбреди, чтобы найти деньги, то с таким же успехом могли взять одноногую утку, столько же пользы. Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но меня прервал звучный гудок с парковки. Это был мой батя, и судя по его взгляду, гудок предназначался для меня. В конце концов, батя удачно рассчитал время так, чтобы в этот момент мимо машины проходили Стотчи, и те подскочили в воздух. Одни только их лица стоили того, чтобы иногда побесить моего батю. — Это для тебя? — спросил Токен, и я кивнул, застонав. — Э, ребят, попридержите коней, мы не закончили, — сказал Клайд. — Ага, это ты им скажи. У тебя пятнадцать секунд на все, что ты хочешь сказать до того, как папа заведёт машину и переедет меня. От сосредоточенности лицо Клайда исказилось, наверное, он прикидывал, какую именно занимательную информацию необходимо было выложить прямо сейчас. В одно мгновение его лицо озарилось, и он хлопнул себя кулаком по лбу: — А, вот, хорошие новости прошлой ночки. — Он нелепо задвигал бровями туда-сюда. — Отгадай, кто встречается с Бебе? — Опять? — Не преувеличивай, Клайд, — с лёгкой улыбкой вставил Токен. — Мы идём на свидание, но ладно, забили. Я знал, что она не долго сможет продержаться без моего Доно-мэна. Похабно, конечно, но с другой стороны Клайд настолько неровно дышит к Бебе, что если они вдруг в один прекрасный день поженятся, не удивлюсь. Просто у Клайда чувства смешно проявляются. Как бы мне не хотелось выслушать обещающую быть увлекательной историю про их воссоединение, историю, которую Клайд все равно бы приукрасил по полной, но тут вновь протрубил звонкий гудок машины. Предстоящая поездка домой страшила меня, но я поднял руку и вяло помахал вслед своим друзьям, волочась в сторону машины. Они помахали в ответ, пожелали удачи и договорились позвонить позже вечером и поведать все. Поездка в авто оказалось малоприятной. Не успел я сесть на заднее сидение, как батя начал допытываться, где я был прошлой ночью, почему не пришёл домой, и забросал одинаковыми вопросами, вроде «Где и как ты засунул свой член в этого дерганого парня?». На первые два вопроса я ехидно огрызнулся и сказал, что наверняка он даже не заметил, что меня нет, пока по привычке не пересчитал нас по головам перед службой. На последнее обвинение я смог только уклончиво отмахнуться и пробормотать: «Пап, блин, да не гей я, черт возьми». И он ответил: — Ну да, не гей. Извини, парень, но ты опоздал. Когда мы с Руби перетирали за слова бати позже, она объяснила, что батя уже несколько лет вынашивал мысль о том, что я гей. И знала Руби только потому, что батя постоянно заводил разговор или упоминал якобы невзначай о моем гействе с ней или мамой. — Мы сказали, что это всего лишь его догадки, но он надеялся, что ты сам откроешься, чтобы он смог утереть нам нос. Что же, это многое объясняет. Я-то думал, что батя специально, гад, донимал меня, только чтобы позлить, а оказывается, все это время, что он называл Клайда моей подружкой, он говорил вполне серьёзно. Определиться со своим отношением к ситуации вряд ли было просто, зато приятно узнать, что хоть что-то в моей жизни вызывало у бати интерес. Еще батя провёл со мной беседу, как и обещал, или что-то напоминающее беседу. В словах он не силён, ему больше подходят те методы воспитания, которые позволяют перейти к наказаниям. В общем, большую часть времени он заваливал меня обвинениями в предполагаемой гомосексуальности, время от времени напоминал про важность презервативов и напоследок сказал, что вообще-то нормальные воспитанные люди звонят своим родителям, если не собираются ночевать дома. Он злился, столько эмоций я у него еще не видел, и все потому, что не ответил на звонки. Отошёл батя довольно быстро и сказал отсидеться в своей комнате до ужина, что я и так собирался сделать. Дико клонило ко сну, я захотел прикорнуть, чтобы убить ближайшие пару часов, но когда стаскивал с себя куртку, пальцами нащупал в кармане что-то мелкое. Я вытащил кулак из кармана, разжал его и увидел миниатюрную деревянную лодку, которую привёз мне Токен из Гавайев. Тут я вспомнил, когда в последний раз видел ее. Несколько недель назад, так ведь? Потом заходили парни. Лодка чудесным образом исчезла после того, как Твик ушёл от меня раньше всех, так что предположительно в мой карман ее положили те же руки, что и вынесли лодку из комнаты. Зажав лодку в кулаке, я перевернулся на кровати и, нагнувшись над краем достаточно низко, достал коробку их-под обуви, что стояла внизу. На самом деле стыдно. В первый раз, когда Токен подарил эту лодку, я решил поставить ее на прикроватный столик. Симпатично, и как украшение для моей скучной комнаты — самое то. К тому же, маленькие цифры сбоку, 520, совпадали с номером дороги на Гавайях, название которой означало спокойствие, и я надеялся, что торчащая перед глазами лодка будет напоминать, что хотя в моей жизни было мало веселья, лишняя порция спокойствия все равно бы не помешала. Но лодку забрал Твик, он же и вернул. Своим поступком он испортил игрушку, и теперь она напоминала мне не о Токене и тем более, не о спокойствии, а о нем, маленьком доставучем сученыше, который приносил мне столько ненужных проблем. Лодка вызывала больше раздражения, чем нужно, значит, пришла пора найти для неё новый дом. Коробка стояла там же, где я оставил ее, правда, открывали ее много недель тому назад. Стаскивая крышку, я поневоле осознал, что не притрагивался к коробке практически годами, и вот, вернулся, второй раз за месяц. Вот он, мой маленький сундук с сокровищами, со всеми детскими приключениями и воспоминаниями, вновь отворённый и вскрытый. Я засунул кораблик сбоку так, чтобы ничто не могло его раздавить, если бы коробку тряхнули. Все равно там хранились по большей части мелкие вещички: машинки, билеты в кино и пустое розовое пластиковое яйцо. Что и могло повредить лодке своими размерами, так это любительская камера. Ее я вытащил, положил на кровать, а коробку задвинул на место. Еще одна вещь из детства, которую я давно не видел. Когда в последний раз пользовался, не помню даже. А как заполучил — помню. Ее фото было на обратной стороне пачки Cocoa Krispies. «Совсем как настоящая», — утверждала крупными печатными буквами надпись и подбивала всех легковерных детей прислать тридцать крышек от упаковок в обмен на возможность «снять свой собственный блокбастер, совсем как профессионал!» К счастью для производителя сухих завтраков Kellogg я был на удивление доверчивым и наивно надеялся получить именно то, что и обещалось на коробке из-под сухого завтрака. Две недели и тридцать упаковок Fruit Loops, Frosted Flakes и Apples Jacks спустя я вырезал необходимое количество крышечек, сложил в конверт и бросил в ближайший почтовый ящик. Наверное, вы думаете, что я разочаровался, когда четыре недели спустя по почте пришло это. Понятное дело, что выглядела она, как настоящая камера, и работала, как настоящая камера — записывай, себе, видео и пересматривай его на крошечном экранчике, что открывался сбоку. Еще камера была маленькой, в те времена казалась размером с ладонь, сейчас она помещалась в ладони. Камера настолько миниатюрная, что ее можно было обхватить пальцами, но достаточно вместительная для пятиминутного видео. Перенести видео на другое устройство я не мог: не было ни кассеты, ни разъемов для подключения к компьютеру. Все записи сохранялись на внутреннем устройстве, если же хотелось заснять что-то новое, приходилось записывать это поверх предыдущего видео. О чем я узнал самым жёстким образом. Друзья сказали, что эта штука отстойная и не стоит своих денег, так оно, возможно, и было. Но в то время я был в восторге. Конечно, это было говнистое подобие камеры, но это было мое говнистое подобие камеры, мое первое говнистое подобие камеры. Я сразу же влюбился в новую обретенную мной суперсилу, что позволяла выбрать момент из жизни и увековечить его, бесконечно проживать названный момент снова и снова, запечатлевать идеи, людей, места и хранить их вечно. Насколько тогда понимал мой семилетний мозг, я был на одном уровне с крутыми ребятами. Прямо супергероем себя чувствовал, блин. С упорством, которое я потратил на любительскую камеру, я также долго зарабатывал на настоящую камеру, ту самую, что имелась у меня сейчас. Времена картонных коробок и штрих-кодов ушли, их сменили подаренные на день рождения и на Рождество деньги, которые я отказывался тратить, пока не накопилось достаточно, чтобы купить модель, запримеченную в прибитом гвоздями к стенке каталоге. И сейчас, когда я держал эту вещь, меня захлестнула волна ностальгии. Нынешняя камера была со мной давно, но то, что находилось меня в руках — это были мои корни. Пробежался большим пальцем по пластиковому корпусу, по царапинам, потертым краям и слою пыли, наткнулся на кнопку перемотки. Нажал на неё, и когда камера не сработала так, как должна, наклонился и выдвинул верхний ящик тумбочки. Там лежала наспех распечатанная пачка мизинчиковых батареек, я вытащил три батарейки. Открыв камеру, с нажимом затолкнул их во внутрь и снова коснулся большим пальцем кнопки, чтобы перемотать запись. Полминуты спустя камера слабо щёлкнула, сообщив, что готова и спрашивая, готов ли я. Я нажал «Пуск». На крошечном экранчике видеоролик начался с кадров покрытой снегом земли. Дрожащая камера торопливо дёрнулась вверх и остановилась на лице парня, и я сразу понял, что это мое лицо. Волосы были короче, шапка — больше, лицо — худощавее, да и сам парень был худощавее, но это все же был я. На вид ему можно было дать лет восемь-девять, но своё вездесущее хмурое выражение лица я бы узнал везде. Несмотря на то, что его лицо светилось в кадре, я бы сказал, что камеру держал сам пацан: изображение слегка сместилось, и все вокруг выглядело так, будто планету разрушало масштабное землятресение. Глаза у парня были закрыты, он глубоко вдохнул и резко открыл их. Губы растянулись в улыбке, обнажив два ряда заметно кривых зубов, и я поразился. Удивительно искренняя улыбка. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз так беззаботно улыбался без особой причины. — Привет, — протянул в объектив мой юный двойник, — меня зовут Крэйг Такер и мне девять. Сейчас четыре часа вечера, седьмого декабря, и я сейчас в школе, нас отпустили два часа назад. Тут камеру жутко закрутило, и мне пришлось закрыть на секунду глаза, чтобы не стошнило. Когда я снова глянул, камера быстро перемещалась по безлюдной игровой площадке моей начальной школы. В углу кадра я заметил покрашенные красной краской брусья и услышал тихий, но отчётливый скрип, как метал терся о метал, и понял, где именно сидел девятилетний Крэйг. Это была единственная на всю начальную школу металлическая карусель, и пусть иногда казалось, что эта железяка развалится, стоит только ступить на неё, я помнил, какая борьба, какие драки разворачивались только за то, чтобы прокатиться на этой штуке хотя бы чуть-чуть. Исчезла игровая площадка, вновь показался Крэйг, перевёл фокус камеры на себя. — Здесь я и Твик Твик, мой друг, мы снимаем это видео, потому что — ладно, пусть он сам скажет. Послышался протестующий возглас, и потом я увидел Твика. Крэйг развернул свою трясущуюся камеру так, чтобы захватить Твика, тот сидел на карусели с другой стороны, поджав ноги, и растопыренными пальцами прикрывал лицо. — Ааа, не снимай меня! — закричал он, убирая одну руку с лица, чтобы помахать на камеру. — Чувак, видео всего пять минут идет. Хватит ломаться. — Это тебе хватит ломаться! — Мы для тебя же делаем! — Мы для тебя делаем! — Вау, как содержательно, — фыркнул Крэйг. — Мы делаем это для нас, тормоз, а сейчас перестань говниться и покажи лицо. Твик не шелохнулся с места, Крэйг вздохнул и надменно произнёс: — Как же я рад, что не просил тебя помочь с «Животными крупным планом». — Чего! — От Кенни хотя бы реально польза была. Куриной ножкой угости — и он твой на целый день, хех. — Не сравнивай меня с Кенни! — Блин, твою душу никто не украдёт, трусишка, в чем же дело? — Привет! — Твик убрал ладони с лица, и вот, они были тут как тут — его надутые губы, такие узнаваемые для меня. Щеки выглядели круглее, волосы — мягче. Да и весил он в то время, наверное, больше меня, но со временем мы определенно поменялись ролями. — Вы, мелкие засранцы, — сквозь лёгкую улыбку пробормотал я про себя, — эй вы, сученыши, а вы ничуть не изменились, знаете? Довольный, Крэйг продолжил и скомандовал: — Скажи своё имя. Твик вздёрнул плечами, взглянул в небо: — Меня зовут Твик Твик. — Сколько тебе лет. — Восемь. — Зачем мы снимаем это видео. На мгновение показалось, что у видео пропал звук, потому что Твик отчётливо пошевелил губами, но я ничего не услышал. Какая-то часть меня подумала, что мой тупой двойник зажал микрофон, но потом Крэйг сказал: «Что это было», и Твик повторил, громче, с горечью в голосе выпалил: — Потому что я завтра уезжаю! В горле сдавило. — Точно. А я не хочу забыть о том, что ты есть, потому что не знаю, когда увижу тебя снова. Глаза Твика округлились, ладони накрыли рот, чтобы приглушить голос. Обеспокоенный, он прошептал сквозь пальцы: — Правда, не забудешь? — Правда, чел. — Обещаешь? — Обещаю. Твик поднёс мизинец к объективу. — Поклянись! И на видео! На среднем пальце у него на удивление знакомое красное пластиковое кольцо. Я поднёс камеру поближе к лицу, хорошенько вгляделся в изображение. Крэйг протянул свой мизинец и сцепил его с мизинцем Твика. На его пальце было такое же кольцо. — Даю честное-пречестное, что никогда не забуду тебя. Оба не торопились расцеплять мизинцы, словно им не хотелось отпускать друг друга. — Вот зачем это видео и нужно, так? — продолжил Крэйг. — И когда мне будет сорок, пятьдесят или сто лет, я не забуду тебя. А это, — и они прижали пластиковые кольца друг к другу, — у нас с тех пор, как мы нашли двойные подарки в коробке из-под хлопьев. Я этого не забуду. Не забуду, как ты завязываешь шнурки тройным узлом, или как тянешь себя за волосы, когда нервничаешь, или как любишь жевать колпачки от ручек или собирать камни, потому что считаешь их клевыми. — Все потому, что я хочу стать археологом! — Как Инди, ага, да, знаю. В первый раз за все видео Твик улыбнулся: — А я не забуду твою морскую свинку, и-или что ты любишь зомби-фильмы, или как пахнет твой любимый стиральный порошок… — И как? — Как свежесть после дождя. — Ага, хех. — И точно не забуду, что твои уши боятся щекотки. — А у тебя — шея. — Да, ну, у тебя ещё и пальцы. — Иди ты. У тебя, наверное, ещё что-то есть. — Ты никогда не узнаешь. Я же уезжаю. И с этими словами улыбка сошла, испарилась с его лица, уголки рта опустились, а нижнюю губу он зажал между зубами. — Не плачь, чувак. Все будет хорошо. Ты справишься. — Судя по тому, как я сказал это, очень вряд ли я сам себе верил. — Откуда ты знаешь? — Запомни, что я говорил тебе, хорошо? Что я сказал тебе в больнице? Ты запомнишь, правда? Твик кивнул, но сквозь слезы. Наконец, они расцепили мизинцы, неторопливо опустили руки на колени. — Ты же вернёшься, да? — услышал я негромкое бормотание Крэйга. — Я… я не знаю. Тут Твик шевельнулся, ухватился за карусель, чтобы удержаться, и наклонился вперёд. Конец видео. Но ничего страшного. Я знал, что произошло потом. На самом деле, я знал все. Знал про завязанные тройным узлом шнурки, и как Твик перестал их носить и перешёл на ботинки. Знал про коллекцию камней — сорок семь штук различных видов — и то, как проводил долгие часы в его спальне и, не перебивая, слушал, как он перечислял мне их научные названия. Знал про пластиковые кольца. Мое хранилось в сундуке с сокровищами, прямо под кроватью, и хранилось оно там с тех пор, как появилось это видео. Вспомнились даже больница и день, когда нас пригнали в Хеллз Пасс после того, как мы устроили месиво на игровой площадке. Я все ещё чувствовал распухшие веки, разбитую губу, кровь из носа. Вспомнил драку на больничной койке, и как я потом долго не мог уснуть, боялся, что Твик поколотит меня во сне. Вспомнил наш неловкий разговор и извинения, что мы пробормотали сквозь зубы. Вспомнил, что я сказал ему, как переступил через свою гордость и сказал ему, что он классный, и что поразительно, как такой маленький человек смог так легко надрать мне задницу, и что я никогда не буду больше с ним драться, пока мы оба живы. Сказал, что он сильнее меня, сильнее, чем кто-либо из тех, кого я встречал в жизни, и ему не нужно ничего и никого бояться. Но самое главное, вспомнил, что случилось в конце видео, когда оно оборвалось. Я притронулся пальцами к уголку рта и ощутил его, не того Твика, который коснулся меня своими губами сегодня утром и вчера ночью, а Твика, который поцеловал меня, когда нам было по восемь и девять лет, и очень хотел, чтобы завтра не наступало никогда. Воспоминания, которые я не ждал, вернулись мощным потоком, как будто никогда не покидали меня. Я должен поговорить с Твиком. (В следующей части: Крэйг не хочет быть один, но избегает Клайда, а Твик избегает Крэйга. Всем плохо).