Ряд №10 / Aisle 10

(В предыдущей главе: после соревнований Стэна ребята едут в пиццерию. Там Крэйг находит Твика и тащит его к одному из игровых автоматов. В процессе беседы он узнает много нового о Твике. Вечером Крэйг осознает одну чудесную вещь) Никогда еще не просыпался таким бессильным. И я говорю не про физическую усталость, когда трудно ногу поднять или вообще что-то делать. Несмотря на ненормально ранний час и утомление, что ломило все мое тело, сон как рукой сняло. Нет, я говорю про бессилие, что сковывает тебя, делает слабым и уязвимым, и ты теряешь контроль над собой, потому что кто-то – с растрепанными светлыми волосами, широко распахнутыми зелеными глазами и большим еврейским носом, который так премило морщится, когда его обладатель обиженно дуется – этот кто-то проник за возведенные тобой стены, взломал систему безопасности и насаждал там свои мысли и чувства. Кто-то подкрутил мои шестеренки, чтобы заставить меня поступать и думать по его желанию, и я ни черта не мог с этим поделать. Мне это не понравилось, от слова совсем. Кому понравились бы навязчивые незваные гости? Я плевался и отмахивался. Сидя на кровати в трехчасовую воскресную рань, я сражался с необычными и пугающими эмоциями внутри себя, и странный сон был всему виной. Через мое тело словно пропустили ток под высоким напряжением. Но это нечто внутри меня обладало таким могуществом и так явно кричало о своем присутствии, что убежать от него было невозможно. Оставалось только с силой растирать виски костяшками пальцев и раз за разом прокручивать гневную мантру: "Нет, нет, стоп, прекрати, не смей, нет!" Я не представлял, чем еще заняться, и выкарабкался из постели, по пути запутался ногами в простыне и свалился на пол лицом вперед. Потом спустился вниз и, как слепой, шарил руками в темноте в поисках кухни. Найти выключатель – та еще задача, но я справился с ней и сразу подбежал к шкафчику, выхватил стакан, рванул к раковине и налил воды до краев, осушил все одним глотком и выпустил тяжелый вздох. Не знаю, действительно ли так уж необходимо было разыгрывать драму и пить сырую воду, когда в холодильнике полно воды чистой и хорошей, но, по крайней мере, я немного успокоился. Однако стоило закрыть глаза, и его лицо было тут как тут, а самообладания как ни бывало. Мой гость творил чудеса, помешивал во мне знакомое-незнакомое чувство, взбалтывал его в животе, посылал жар к лицу, и это было тупо, я чувствовал себя тупо, вообще все тупо. Я попытался избавиться от него, орал в голове: "Уйди, оставь меня в покое!", но, в отличие от Стэна, Кайла и даже Клайда, которых можно было обозвать и скомандовать убраться подальше, и это работало, мой новый гость был не похож на все, с чем я раньше сталкивался. Цепляясь за кухонный стол, словно за последнюю соломинку, я, в конце концов, сообразил, что лучше всего исправить положение поможет отвлечение. Если я буду думать о чем-то другом, то не буду думать... о нем. Словно в тумане, я проковылял до гостиной и включил приставку. Мне было всё равно, во что играть, я даже не помнил, о чем сама игра. По-моему, там нужно было в кого-то стрелять, потому что сквозь пелену, застилавшую мой разум, припоминались звуки пуль и снарядов. Так прошел час, и в четыре утра усталость наконец-то настигла тело. Просидел я предостаточно, поэтому вернулся к себе наверх спать. Но нет. Мой гость не спал, и мне не давал. Еще один томительный час я ворочался с боку на бок, зажмуривал глаза и видел его, моего гостя, с дыней в руках, как он вдыхал ее запах, пробовал пальцами на зрелость, наклонял голову. Я открывал глаза, беспомощно пялился в темный потолок и видел его, по другую сторону двери холодильника, сквозь слой льда, на котором выписывал приветствие. Я пытался думать о чем-то другом, о сиськах, машинах, о чем угодно, только бы отвлечься, и видел его, как он наклонился и коснулся губами запястья, чтобы превратить меня в зомби. Мало того, что эти картины невольно всплывали передо мной, так еще и теребили во мне невольные чувства. Я зарылся головой в подушку, слабо простонал и снова увидел его, в свете экрана, и услышал, как он прошептал: "Однажды я пролез в дом к Джорджу Лукасу", и мое сердце как будто набухло. Я еще сильнее стиснул зубы и сжал подушку, будучи не в силах побороть ненавистную улыбку, что растянулась на губах сама собой. И будучи не в силах побороть ненавистную часть себя, которой все это необычайно нравилось. Мой гость – он как вор, какое совпадение. Крадучись, проникал в самые глубокие уголки моей личности, тихонько там возился, работал быстро и бесшумно, тайно унося с собой... а что именно? Я бы сказал, что взамен он еще и оставил кое-что, внушил мысли и желания, о существовании которых у себя я раньше и не догадывался. Но кое-что он все-таки украл. Он украл меня. Причем вполне успешно. И я сдался. Мои видения из простых воспоминаний превратились в причуды воображения, у которого отказали тормоза и теперь оно творило с моим пацаном все, что угодно. Иногда я видел не только одного его, я был с ним, и мы... Мы держались за руки, а иногда сидели вместе в автобусе (не знаю, ездит ли он на автобусах вообще), иногда терялись в толпе, и он звал меня, а иногда мы... целовались. Целовались, блин. Иногда я целовался с незнакомым, блин, парнем, которого почти не помнил. Сейчас прозвучит избитая фраза, но такое могло произойти со мной только во сне. Никогда, ни за что в жизни я бы не оказался по своему желанию в таких ситуациях, когда хочется зарыть голову в песок и застрять там навсегда. И когда я позволял моим видениям одолеть себя, это было восхитительно, в тысячи раз лучше, чем если бы я попытался прогнать их прочь. Потому что когда я думал о чем-то другом, то... Чувствовал настоящую боль в своем сердце. Я считал, что это вторжение, как будто в мое личное пространство ворвался непрошеный посетитель. Но сердце радостно приветствовало посетителя как любимого гостя, кричало ему оставаться здесь навсегда, как будто не могло жить иначе. Сложно облечь свои слова во что-то вразумительное, но я чувствовал, как сжималось от тоски мое сердце, знал, что оно просило у меня то, чего я не мог ему дать. И мне было противно от собственного бессилия. Что этот парень сделал со мной? Справа от меня донесся негромкий писк, я повернулся и в тусклом лунном свете увидел Страйпи. Он проснулся и заерзал, разглядывал меня и недоумевал, почему я разговаривал сам с собой. Он явно подумал, что я был не в себе, раз уж поднялся так рано и колотил себя по голове. Не стоит его винить: я действительно был немного не в себе. В каком-то смысле, совсем не в себе. Понимаете, я много времени провожу в своих фантазиях, продумываю фильмы, проигрываю их в голове, но все, что случается в кино, волшебным образом в кино и остается. Можно вообразить себе что угодно, но все безумие далекого и недоступного мира в кино – нелепые и опасные приключения, истёртые клише – обойдет меня стороной, не покидая экрана. Ну и, конечно же, из всех клише, которые когда-либо сходили с экрана в реальную жизнь, мне выпадает именно это? Самое стремное клише из всех? Почему не "принц вернулся в давно забытые им владения" или "ты – супергерой"? (хотя последнее уже случалось со мной – помните лазерные лучи из глаз?) Но это? "Втюриться в человека, которого только что встретил"? Видели фильмы, в которых два персонажа просто созданы друг для друга и все равно останутся вместе, и зрители прощают им даже то, что они знакомы всего один день? Я всегда думал, что это чертовски тупо: как можно так хорошо сблизиться с человеком за один день, чтобы захотеть его трахнуть? Знаю, что у кино ограниченный хронометраж, и как сложно туда впихнуть естественное развитие отношений, но это клише уже везде, и оно достало. И, конечно же, в качестве мишени был выбран я. Не думаю, что буду когда-либо недовольно закатывать глаза при виде еще одной "неправильно показанной любовной истории". Жизнь – такая забавная штука, никогда не знаешь, что с тобой случится, но когда оно случается, то всегда быстро, а потом ты и не помнишь, что раньше было все иначе. Не знаю, переживал кто-нибудь подобное или нет, но если нет, предупрежу вас первым. Это просто до фига странно – сегодня ты просыпаешься полностью и безо всякого сомнения натуралом (если даже не асексуалом), а на следующее утро, спустя двадцать четыре часа, ты уже совершенно ни в чем не уверен. Как будто ты приехал на машине на границу двух штатов: выходишь в одном штате, но стоит шагнуть, и через секунду – ты в другом. Вот. Так. Вот. Разве что со мной все произошло спонтанно. Вернись я назад по времени в субботнее утро, то вряд ли бы ко мне вообще пришли подобные мысли. Но затем, ни с того ни с сего, случилось нечто, какая-то безобидная ерунда, пустяки, и вот я уже не представлял себе другой жизни. Толком я не понимал, в чем причина моих чувств, мыслей, фантазий. Наверняка, я просто хотел быть другом Твика, и сильное желание узнать его поближе, разгадать тайну нашего общего прошлого, мое богатое воображение по ошибке приняло за не совсем платонический интерес. Незачем было, всё же, беспокоиться и тормошить кого-нибудь. Рано или поздно чувства выдохнутся и умрут, так ведь? Что же, проведу эксперимент. Пусть все будет так, как будет, отпущу новые мысли и чувства на свободу. Они исчерпают сами себя, сгорят, не оставят после себя ничего. И когда в понедельник я увижу Твика снова, то и забуду, что раньше ощущал себя не в своей тарелке рядом с ним. Останутся только воспоминания, которые я просто заброшу в одну общую кучу давно забытых проблем. По крайней мере, я надеялся, что так будет. Но потерял бдительность, и – чувства действительно вырвались на волю, и еще как. В ту ночь я поспал всего полчаса, наверное, и когда настало время вставать и собираться на работу, все прошло, как ни в чем не бывало. Я помылся, переоделся и спустился вниз на завтрак – в общем, типичное скучное утро. За столом сидела Руби, в последний раз я разговаривал с ней прошлым вечером, когда приехал из пиццерии и выложил ей все подробности сверхудачной субботы. Руби очень гордилась моими успехами, на ужин мы опять ели блины. Прокрутив в голове вчерашний вечер, я заодно вспомнил, чем так замечательна была суббота, и, конкретно, о Твике. При мысли о Твике живот скрутило с такой силой, что есть дальше я уже не мог, потому что вряд ли удержал бы в себе пищу, которую и так с трудом протолкнул внутрь. – Поболтай со мной, – выпалил я с явным отчаянием в голосе. – Че? – проговорила она полусонным и недоуменным тоном одновременно, как будто не понимала, чего я взбушевался. – Просто поболтай. Скажи хоть что-нибудь. Какие планы на сегодня? Пожалуйста, не молчи, придумай что-нибудь. – Гм... – сестра на секунду запнулась. – Я пойду к Клэр в гости, ее мама отвезет нас в магазин, и мне завтра в школу нужна новая юбка, папа дал мне деньги, и... Увы, бесполезно. Что бы она ни говорила, меня это не увлекало настолько, чтобы сдержать свои мысли, которые так и норовили уплыть обратно к Твику. Он притягивал к себе, как магнит, настолько мощный, что никакие железяки не могли сопротивляться его силам, и никакие толстые бетонные стены были не помеха. Вместо того чтобы отвлечься на слова сестры, мой разум обернул все против меня, и я увидел... Твика, он выбирал новую юбку для моей сестры, а потом... Сам примерял их, и ему так шло, и я даже хотел его... Не сказав ни слова, резким и неловким рывком я соскочил с места, рванул к двери и ушел. Путь на работу оказался нелегким, потому что никто не составил мне компанию и не отвлек меня. Я остался наедине со своими мыслями, и в какой-то момент подумал, как хорошо было бы, если бы Твик сейчас шел рядом. Он бы, например, замерз, а я бы взял его за руку. И это было бы прекрасно. Просто замечательно. О Боже. Остаток утра прошел так же мучительно, как и его начало. Что бы я ни делал, мой разум все время возвращался мыслями к Твику, как будто кто-то задал для меня новые установки по умолчанию. Я все чаще зависал, иногда прямо посередине дела, пялился в никуда и думал: "Левша он или правша? Какую музыку он любит: ту же, что и я, или какую-то левую фигню?" Чтобы разгрузить свою голову, я несколько раз пытался разговорить Клайда. Началось все довольно неплохо: мы обсудили Токена, что сегодня вечером он возвращался домой с Гаваев, поэтому Клайд приехал на работу на своей машине, и после работы мы отправлялись сразу к Токену. Разговор исчерпал себя, и я запаниковал. И вот тогда я, зная Клайда, спросил его о том, о чем он мог говорить часами, о том, что интересовало его больше всего – о девчонках: есть ли кто у него на примете, кому он в последнее время сумел присунуть и так далее, и тому подобное. Я серьезно. Если вдруг вы забыли, напомню, что у меня есть список вещей, которые я ненавижу, и чуть ли на самом верху этого списка находится пункт "слушать мычание Клайда о бабах". Теперь вы знаете, в каком отчаянном положении я находился. От Клайда не скрылись мои странности. – Ты что, реально сейчас спросил меня, кому я присунул? – Да, – я сжал губы. Он с недоверием взглянул на меня. – Ты меня пугаешь, Крэйг. – Взаимно. – Все хорошо, ничего не болит? – Не. – Тогда почему тебе интересно, с какими девчонками я гуляю? – Мне не интересно, просто люблю твой бархатный голос. Почти правда. Гнусавый голос Клайда, по сравнению с тем кризисом личности, что терзал меня сейчас – как бальзам на душу. И Клайд улыбнулся, очень похоже, как это делал Кенни. Ничего хорошего я не ждал. – Не, ты хочешь с кем-то замутить! – Ты серьезно думаешь, что если я захочу замутить с девчонкой, то побегу к тебе и все расскажу? Подумай хорошенько, пухлый. – Я хмыкнул. – Как будто ты меня не знаешь. Мы вечность дружим. – Нее, – задумчиво протянул Клайд. Он стал присматриваться ко мне еще внимательнее. – Меня не это смущает. Что ты спрашиваешь меня о девушках, это ладно. Меня смущает, что ты спрашиваешь меня о девушках. – Ты как всегда логичен, разве нет? – Стой, помолчи! – Клайд вновь одарил меня маккормиковской ухмылкой, от которой мне стало по-настоящему нехорошо. – Я не к тому, что ты спрашиваешь меня, потому что хочешь замутить с девочкой. А к тому, что ты вообще спросил меня о девушках. Понимаешь, Крэйг, с которым мы лучшие друзья еще с первого класса, не сделал бы такого даже под предлогом смерти. – Он погрозил мне пальцем. – Смешной ты. Никогда таким смешным не был. Тебе точно кто-то нравится. В жопу наши десять лет дружбы, этот недоумок читал меня как книгу, ну сукин же сын. Как же я ошибался насчет него все это время. И кто теперь отстойный лучший друг? Не знаю, что не так было с моим выражением лица, но оно выдало меня. Клайд расхохотался и хлопнул в ладоши. – Точно, тебе нравится кто-то! – А вот и нет, а ты уебок. – Не-не-не, ты странный, и это все объясняет. Вообще-то, ты и вчера странно себя вел. И всю неделю до этого. К чему ты клонишь, господи, ты же тупой, как пробка, хоть бы ты ступил, пожалуйста. – Ты такой странный с прошлого воскресенья. – Клайд завис, лицо его озарилось догадкой. – Ты такой странный с тех пор... С тех пор как встретил своего Твика. – Перестань, – пробурчал я. При упоминании о Твике в животе вновь забурлило то самое дурацкое чувство, и меня едва не скрутило, но я стерпел. – Что перестать? – Клайд вовсю скалился. – Перестань корчить такую рожу. – Какую рожу? – А вот такую. – Я ткнул в него пальцем. – Типа "Я тебя раскусил", а вот ни хрена ты меня не раскусил, так что брось. – Ладно, Крэйг, как прикажешь, – он не переставал улыбаться про себя. – Ну вот, опять эта рожа! – А как тебе это? – Клайд оттянул пальцами уголки губ и стал похож на недоразвитого пещерного человека. – Угодил ли я вам, ваше Высочество? – Для кого-то другого его слова прозвучали бы, как полная тарабарщина, но не для меня. Одно время мы с Клайдом неделю так общались, и я без труда понимал, чего он воркует. Я послал его. В ответ Клайд ехидно хихикнул и отчалил на склад забрать оборудование. С тех пор я его не слышал. Конечно, сначала, когда Клайд ушел, я вздохнул с облегчением, потому что в своих намеках он зашел слишком далеко, и непонятно, шутил он или нет. Однако, лишившись еще одного превосходного раздражителя, я с сожалением осознал, что мне некуда деваться, поэтому пришлось искать облегчения там, куда бы я раньше точно не сунулся. Все, что обычно раздражало меня, волшебным образом обернулось во благо. Любой покупатель был как желанный гость. Любой вопрос – как милость божья. Любой разговор – как самая приятная вещь на земле. Я даже стал лелеять надежду, что сюда зайдет Кайл, но он так и не показался, и этого было достаточно, чтобы понять – отчаяние поглотило меня куда серьезнее, чем я предполагал. Тем не менее, мой разум (или сердце, уж не знаю, что там управляло мной) мучился, и, словно капризный ребенок, не успокаивался и клянчил то, что я и сам был бы рад ему дать. Одной фотографии было бы достаточно. Сам Твик собственной персоной – тоже неплохо. Но не знаю, есть что-то такое особенное насчет воскресений, потому что, как и в прошлое воскресенье, Твик ни разу не показался. Чем еще так выделялось сегодняшнее воскресенье – я не ходил в церковь, как и в прошлый раз. Все очень просто: я работал, родители уехали, и некому было затащить меня туда. Как только начнутся занятия, по выходным работать уже не придется, приедут родители, вот тогда волей-неволей мне придется вернуться в это сонное царство. Что на самом деле печально (Боже, прости меня), так это то, что духовные дела меня волновали куда меньше, чем Твик, который пропал непонятно куда. Мы так часто пересекались на прошлой неделе, что даже один день без него казался ненормальным. Забавно, потому что я целых восемь лет как-то обходился без Твика, но сейчас уже и забыл,каково это, когда его не было в моей жизни. Странный заскок, да? К сожалению или к счастью для себя (да кто бы знал?), я увидел Кенни. Он зашел около полпятого, за полтора часа до закрытия магазина (по воскресеньям мы закрывались рано). Можно было даже и не глядя, по одному только звуку, понять, что это Кенни: этот тип буквально протаранил дверь ко всем чертям. Колокольчик над дверью пронзительно и жалобно позвал на помощь, всхлипнул, сорвался с крючка и полетел на пол. Дверь распахнулась с таким размахом, что налетела на ближайшую витрину. Пирамида, которую я целых десять минут собирал и разбирал, только чтобы угодить Клайду, едва не обвалилась на пол. Да что там, казалось, что магазин вот-вот рухнет до основания, и все из-за одного неуклюжего идиота. Как я уже говорил, сегодня каждый покупатель был как желанный гость для меня, и Кенни не исключение. Клайд – тот еще раздражитель, но Кенни, с хватанием за ручку и дурацкими прозвищами, в тысячу раз его переплюнул. Но, с другой стороны, трудно было изменить своим старым привычкам и перестать беситься от каждого вздоха Кенни. Он весьма доставучий тип. В общем, как только я увидел Кенни, то мыслями сразу уплыл во вчерашний день, когда разговаривал с ним в последний раз: вот мы с Твиком, зажатые в тесной будке, Кенни просовывает к нам голову, и первое, что он говорит, это: "А чем это вы тут занимаетесь?" Что-то особенное прозвучало тогда в его голосе, и сейчас эта фраза, в паре с намеками Клайда, начала пугать меня по-настоящему: а вдруг Кенни тоже что-то подозревает? Самое смешное, что я обычно пофигистично относился к таким вещам, мне просто нечего было скрывать. И вот до чего я скатился: парень, который раньше едва ли знал, что такое паранойя вообще, сейчас трясся из-за какой-то бредовой фигни. К чему я веду: если уж Клайд думал, что раскусил меня, то для Кенни это как два плюс два сложить. В таком случае, я лучше еще глубже зароюсь в кучу своих непристойных фантазий, чем позволю ему раскопать себя. Так что, услышав шаги, я заранее подготовился к предстоящему нежелательному разговору, скривил лицо, да так, чтобы передать всю заложенную во мне ненависть и страдания. Мое лицо было своеобразным средством для отпугивания паразитов, и я надеялся, что это поможет. Но Кенни – он же как таракан: хрен сдохнет, а если сдохнет – то ненадолго. Признаюсь, я так не хотел сталкиваться с Кенни, что согласился бы на любую работу, только бы не стоять на кассе. Но этот нищеброд опередил меня, вскочил перед прилавком с покупками в руках и стал шарить в карманах драных джинсов в поисках мелочи. Кенни взял пачку презервативов (всего десять штук), три маркера – синий, черный и красный, и банку майонеза среднего размера. Коричневая бандана висела вокруг шеи, и я мог разобрать, что этот нищеброд говорил. – Здорово, Пень, как жизнь? – поприветствовал он меня как ни в чем не бывало и потянулся к моей ладони. Я тут же убрал ее с прилавка. Кенни пожал плечами и запустил руку в карман, достал пять долларов, бросил их на прилавок и одарил меня якобы невинной улыбкой. Покупки я разглядывал долго, за это время не произнес ни слова и старался выглядеть как можно более безучастным. Тишину нарушал только звон монет. Кенни выудил из кармана еще четыре доллара – больше, чем когда-либо при нем было – и швырнул поверх других пяти. Заметив, как я пялился на его добро и не торопился высказываться по этому поводу, этот жополиз соскалил мне кривую улыбку, как у настоящего подонка: – Эй, братан, расслааабься, это не то, что ты думаешь. Презики, если я не ошибаюсь, стоили пять долларов. Пять долларов, чтобы внести свою лепту в политику рождаемости. Пять долларов это... все карманные деньги Кенни Маккормика на два месяца. Что же он такое собирался делать, если не то, что люди обычно делают с презервативами, уж и не знаю. Особенно с презервативами, которые этот нищеброд едва мог себе позволить. По крайней мере, прошло уже четыре минуты, а по поводу вчерашнего он пока ничего не сказал. Хоть какое-то облегчение, но главное не сглазить. Бездумным движением, словно робот, я пробил товары, так и не издав звука. В сумме у Кенни вышло семь долларов и один цент, это было не очень удобно: нужно как-то насобирать сдачу в 99 центов. Касса щелкнула и открылась, когда закончила печатать чек, и я увидел, к своему великому удовольствию (читай: неудовольствию), что человек, ответственный за деньги (читай: Клайд), забил ящик кучей мелких монет в одно пенни, положил две монеты в десять центов, четыре – в пять центов, одну рваную банкноту и ни одной – в 25 центов. Пока я выковыривал 99 центов из кассы, то краем глаза следил, как Кенни теребил в руках пачку с презервативами, терпеливо ожидая свои деньги. Он внимательно осмотрел коробку и улыбнулся: – Ну, может быть, какие-то из них и для того самого... Несколько штук я приберегу и... – Он стрельнул в меня озорным взглядом. – Пойду сегодня вечером к Твику. Я бережно собирал мелочь в левую руку и собирался переложить все монеты в правую, где держал чек. Но после слов Кенни левая рука дернулась, и все пять миллионов мелких блестящих тварей разлетелись в тысячи направлений. А правую руку я сжал в кулак с такой силой, что порвал чек, и так резко крутанул голову в сторону Кенни, что шея аж хрустнула. Уверен, что выглядел я тогда, как дурак совершенно. Как совершенно шокированный дурак. Определенно, не безучастным. И, скорее всего, злым, потому что Кенни отступил назад и вздернул вверх руки, как бы защищаясь от меня. – Воу-воу, чел, остынь. Я пошутил! – он уставился на меня, как на чокнутого, избегая лишних движений, чтобы не спугнуть меня. Сейчас он улыбался не как подонок, а как человек, который задолжал денег и попытался разрулить ситуацию. Не удивлюсь, если в жизни он делал это часто. – Сам подумай, даже если бы я хотел трахнуть Твика, зачем резинки? Он всё равно не залетит. – ВИЧ, извращенец хренов, – сказал я с холодом в голосе. Забавно, что первыми словами, которые Кенни услышал от меня, стали именно эти. Кенни нахмурился: – Я здоров. – Что-то не верится. – Да не собираюсь я с Твиком трахаться! Вот, сам посуди, – Кенни поднял руку и начал загибать пальцы, – раз – я не настолько говнюк, два – ты мне симпатичен, и три – я не люблю смерть, что бы вы там ни думали. Поэтому последнее, что я бы стал делать – это приходить сюда и злорадствовать. – Он вздохнул. – Фее, ты меня настолько тупым считаешь? Это тебе к Картману. К моему лицу прилил жар, но на этот раз не от злости, а, скорее, от смущения. – И какого черта меня должно парить, что ты хочешь перепихнуться с парнем, которого я почти не знаю? Кенни погрозил пальцем, как Клайд, и улыбнулся, как Клайд: – Опять ты на дурачка берешь, Пень. Не недооценивай мою проницательность. – Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал я, но в глубине души начал подозревать, что вполне понимал, что Кенни имел в виду. – Пфф. Ладно, забей. Четвертая причина, почему я не могу спать с Твиком, если тебе так важно: он мой друг, а с друзьями – строго флирт и ничего больше. От слова "друг" меня передёрнуло. Я до сих пор не смирился с тем, что Твик с охотой тусовался с Кенни и Стэном, но вот ко мне ему даже подходить было противно. Вся злость куда-то улетучилась, я вздохнул и полез под прилавок за монетами. В скрюченной позе под столом я не видел Кенни, но слышал, как он что-то напевал про себя. – В общем, прости за нескромный вопрос, но что там между вами на самом деле? Не поделишься? У меня есть некоторые предположения, но лучше ты сам скажи. Я сгребал одно пенни за другим и ничего не ответил. – Всё равно узнаю однажды, ты не думай. Все мои предположения рано или поздно сбываются. Я и не сомневался. Это рядом со мной он почему-то впадал в дикость, шумел и бесил, но в жизни он был довольно спокойным и сдержанным, и, значит, много размышлял, наблюдал за людьми. Почти как я, только он копал куда глубже и замечал такие вещи, на которые мне было наплевать. Раньше, чем кто-либо другой, он добирался до таких вещей, о которых люди сами о себе не знали. И, вы не поверите, не прошло и секунды, он добавил: – Ладно, сам напросился. – Драматическая пауза. – Ты запал на него, а, задротик ты наш? В чем я действительно хорош, так это строить пофигистичную рожу. Что я и сделал. Я не выдал себя. Лицо горело, в животе метались бешеные хомяки, но я себя не выдал, и Кенни отступил. Прошли пятнадцать секунд неловкого молчания, и он предложил свою помощь, чтобы собрать мелочь. Точнее, сказал: "Так-то я бы оставил сдачу тебе, но на эти деньги можно жить неделями, не какие-то там десять минут". Я ответил, что все нормально, мне за это платят (платят за то, что я помогаю покупателям, а не подметаю собой пол в поисках последних пяти центов). Подобрав оставшиеся деньги, я еще раз прокрутил в голове недавние слова Кенни, и, в конце концов, спросил: – Вы хорошие друзья? Не знаю, зачем я это спросил, просто сама фраза топталась на кончике языка, как нервный прыгун в воду на трамплине, и наконец, сорвалась с места. Приземляться будет больно или нет, все зависит от того, как Кенни ответит. Он помолчал, вероятно, оценивал мой вопрос и что скрывалось за ним, потом ответил: – Вполне. С нами он тусуется чаще, чем с остальными. В приливе раздражения я сильно нахмурил брови и обрадовался, что Кенни со своей позиции меня не видел. – Только он закрыт от нас. Мы ходим друг к другу домой, отрываемся, обедаем вместе, но на более личном уровне я знаю о нем только то, что могу насобирать из своих наблюдений. Очень поверхностная дружба, если можно так сказать. Из-под полки с открытками я выскреб еще сорок пенни, не ответил сразу, но затем несмело спросил: – Не замечал в нем ничего странного? – Пень ты, Пень, спросил меня, не замечал ли я, что апельсин, оказывается, оранжевый. – Не в этом смысле, дебил, – огрызнулся я. – Не делает ли он ничего... криминального? Я не хотел прямо тыкать, что Твик – вор, только намекнуть, и надеялся, что Кенни догадается, к чему я клоню. Тот хихикнул: – Прикольно, что ты меня об этом спросил. – Я просмотрел вверх и увидел, как любовно он погладил банку майонеза. – Именно поэтому я здесь! – То есть? Кенни склонился над прилавком. – Тут такая фигня: сегодня последний день каникул, ведь так? И к Стэну пришла тупая идея налить воду в воздушные шарики и пойти на мост, вывалить все на людей, которые нам не нравятся. Кайл эту идею развил, сказал, что лучше взять презервативы и забить их майонезом. Потом влез Картман и решил, что к майонезу нужно добавить краску от маркеров и навоз. А потом он отправил меня купить все на мои деньги. Сказал, что мне надо "внести свой вклад в общее дело". Я невольно ухмыльнулся. Если уж говорить с вами о Кенни начистоту: да, я люблю твердить, как сильно его ненавижу, как он меня бесит, какой он стрёмный, что его дружба с Твиком как кость в горле, но в то же время я считаю, что Кенни заслуживает большего, чем Эрик Картман и его придурки. Глубоко-глубоко в душе, Кенни не так уж и плох. Из всей чмошной четверки он как бы самый нечмошный, что ли. У него даже есть подобие мозга, который не пылится без дела, и поэтому какое-то время я могу вполне переваривать его болтовню, не чувствуя прилива тошноты. Всегда, когда его задалбывает своя компания, он идет ко мне, и я волей-неволей терплю его общество, иногда мне даже его жалко. Так что, наверное, я просто привык к нему. По сравнению со мной, он тот еще извращенец, но зато куда добрее меня. Мы друг друга уравновешиваем. – И как конкретно это связано с Твиком? Закончив подбирать мелочь, я поднялся и снова увидел знакомую хитрую улыбку на лице Кенни. Ответил ему кривой гримасой. Ненавижу, когда он так делает. – Твик идет с нами! Я за ним позже зайду. – Он... Он что, реально на это согласился? – нахмурился я. Не спорю, он мелкий вороватый мышонок, но к любителям пошвыряться презиками, забитыми майонезом, вряд ли относится. Чую, это все влияние компании Стэна. Чем больше я думал о Стэне, тем меньше мне нравилось, что он дружил с Твиком. Я списал это на ненависть к Стэну, но какая-то извращенная часть меня говорила: "Нет, ты просто хочешь, чтобы он был только с тобой, маньяк хренов". Кенни фыркнул: – Нет, ты что, Твик бы зассал и нес какую-нибудь фигню, типа "Никогда не доверяй резинкам!" или что-то в этом роде. Не, я украду его. Он не сможет мне отказать, если я уже буду у него дома. Чего он, сученыш, дома сидит, надо чаще гулять. – Он призадумался. – Как ты считаешь, что у него вызовет больше всего подозрений: майонез или презики? Или маркеры? Есть ли какие-нибудь безумные теории заговора, связанные с маркерами, а то я не в теме? Вроде бы безобидный вопрос, но именно он заставил меня понять: я ни фига не знал, что беспокоило Твика больше всего. Еще один маленький кусочек от пазла, который не собрать. Без слов я благополучно напечатал еще один чек и собирался, было, его оторвать, но тут Кенни спросил: – Пень, не хочешь пойти со мной? – и якобы застенчиво поморгал глазами, скрытыми за длинными патлами. Я ответил ему наигранным гомерическим смехом: – Аха-ха-ха-ха. Нет. – Да ладно тебе, знаю, что ты не тусовщик, но тебе не надо приходить ради нас. Поможешь мне вытащить блондинчика из дома? Кто знает, может, он заупрямится, а так, с тобой, пойдет. Ты ему компанию составишь... И вот тогда я опять уронил сдачу, ко всем чертям. Ну, как сказать, "уронил", монеты сами по себе высыпались из ладони. От тщетности этого бытия из меня вырвался писк, очень мужественный писк, я вас уверяю. Порванный чек и красные щеки – это уже совсем другая история. Молча мы любовались столпотворением монет на полу. Потом Кенни сказал: – Что, так сильно? Тело меня с трудом слушалось, ноги заплетались, монеты разлетались в стороны прямо из-под рук, краска, заливавшая лицо, никак не хотела уходить. Как же тупо это, наверное, смотрелось со стороны, господи. – Заткнись, заткнись, просто заткнись, – прорычал я. – Знаешь, что? Оставь себе сдачу, договорились? И, гм, если вдруг передумаешь и захочешь пойти – позвони мне. Кенни сгреб все покупки, распихал их по карманам, завязал бандану и направился к выходу, на прощание погладив меня по плечу. – Подожди, – позвал я и высунул голову из-за стола так, чтобы горящие щеки не было видно. Кенни повернулся, держась за ручку двери. – Он... Он крадет вещи? – Нн, – он нахмурился, – ннз ннсшшлл. Не, не знаю, не слышал. Что за черт? Что это значит? Кенни спросил: "А что?" (хотя кто там его разберет), я сказал ему пойти в жопу, и он ушел. Все закончилось тем, что я еще минут десять корячился под столом в поисках разбросанных монет, перебирая в памяти все события того дня, когда я застал Твика за кражей. Не почудилось ли мне это? Краска с лица исчезла, слава богу, но не исчезли мои чувства. Исчезнут ли они вообще? Само собой, приглашение Кенни я не принял, всё равно вечером мы ехали к Токену. Соблазн вновь встретиться с Твиком был велик (настолько велик, что из-за одной мысли я так облажался с деньгами), но только без Стэна и его друзей. Пересекаться с последними совсем не привлекало. Так что к Твику домой я не пошел, но это не помешало мне отправиться туда в своем воображении. Вот только Стэна и прочих, кроме Кенни, там не было. Твик сказал Кенни нет, и тот ушел, я тоже повернул назад, и тут Твик такой: "Может быть, останешься ненадолго, Крэйг?" Дальше – туман. Я помню, что на воображаемом Твике были надеты шорты, и... блин, у него такие ноги, что вообще, а в конце мы сидели в обнимку в кресле-качалке (не знаю, есть ли оно у него) и облизывали друг друга. Мои фантазии становились тем нелепее, чем больше я им поддавался. (В следующей части: парни встречают Токена. Токен привозит с собой кое-что интересное. Начинаются занятия, и Крэйг ловит Твика по школе)