London Ghoul

Джон снял куртку, повесил её на вешалку. Снял ботинки и примостил их у стены так, чтобы никто вдруг о них не запнулся. — Ну же, ты там долго будешь копаться? Он прошел коридором на голос в комнату, где стоял большой круглый стол, накрытый светло-зеленой скатертью с белыми фарфоровыми чашками и блюдцами, с пузатым чайником, из носика которого к потолку поднимался пар. За столом сидела женщина, вторая расставляла тарелки — в ней Джон с удивлением узнал Гарри, во второй — с ужасом… — Мама? — Что такое, милый? Джон неверяще подошел к ней, коснулся плеча, теплого, живого плеча, и крепко обнял её. — Джонни, что с тобой? Что-то случилось? — её рука легла ему на макушку, вторая похлопала по плечу. — Ты меня задушишь. Неужели ты успел так соскучиться? Джон кивнул, сжимая зубы. Его мать улыбалась той же улыбкой, которую он помнил, которую хранил на дне своей памяти, как каплю чернил на дне хрустальной чернильницы. — Садись пить чай. Гарри испекла просто удивительно вкусное печенье, мне никогда такое не удавалось. Его усадили за стол и вручили чашку с чаем, подсунули блюдо с черно-белым печеньем. Словно завороженный, Джон сделал глоток и не сразу понял, что не чувствует отвращения. Чай — чай! — был приятным на вкус, слегка сладковатым, пахнущим травами и чем-то пряным. Он откусил кусочек печенья, и оно шоколадным — он был уверен, что это был именно вкус шоколада — вкусом заполнило рот. — Вкусно? — спросила Гарри. — Да, — тихо сказал Джон. — Никогда не ел ничего вкуснее. — Да ладно тебе, — отмахнулась мама. — Так же ты говорил про торт на дне рождения у младшего Стамфорда. Правда, тебе было пять, но разве это важно? Гарри рассмеялась. Она вообще много улыбалась и восхитительно выглядела в темно-синем платье с брошью у воротника, от которой Джон не мог отвести взгляда. — Что-то не так? — Эм… брошь. Тебе идет, — улыбнулся он. — Конечно, идет! Это ведь ты мне подарил её. Уже забыл? С тобой все хорошо? Джон вдруг почувствовал себя лишним. Чужим. Занявшим чужое место. Место другого Джона, Джона-человека. Джона, способного есть печенье и чувствовать его настоящий вкус. Джона, который мог на выходных встретиться с семьей. Джона, который дарил сестре подарки и ходил на дни рождения к знакомым. Он посмотрел на свои руки, покрытые густой темной кровью. — Милый… — Это ведь… все ненастоящее? — надломившимся голосом спросил он. — Вы… только в моем воображении? Улыбка Гарри стала печальной, но так и не увяла полностью. — Мы всегда с тобой. Где бы ты ни был. — Но… но я… я убил столько людей. И не людей тоже. Я — тот, кто сеет смерть и… — Джон поднял глаза и увидел свое отражение в стекле серванта. У отражения были черные глаза с красной радужкой и темными венами вокруг них. — Я гуль. — Нет никакой разницы. Мы все равно любим тебя, — его мать покачала головой. — Но… я ведь проснусь, и вы исчезнете, — Джон сжал губы в нить. — Но пока что этого не произошло. Иди сюда, — она протянула к нему руки. Он упал перед ней на колени и уткнулся лицом в ногу, обтянутую юбкой. — Ну же, Джон… Не плачь, Джон, все будет хорошо. Джон. — Джон… — Слышишь, тебя зовут? Он поднял голову. Да, его действительно звали, это был голос Шерлока. — Ты должен идти, — мама улыбнулась. — Я не хочу. — Но ты ведь не можешь бросить его одного? — она коснулась губами его лба. — Иди. Там ты нужнее. — А… а вы? — выдохнул Джон. — Не беспокойся о нас. Он поднялся, опираясь на стол. Гарри таяла, растворялась в воздухе, становясь все прозрачней и прозрачней, пока от нее не осталось ничего. На столе остались стоять тарелки с печеньем и чашки с остатками чая на дне. Джон стер со щеки соленую каплю и вышел прочь.

***

Джон пришел в себя резко, словно вынырнул из омута. — Что… что, б… — он попытался сесть и тут же с рыком упал обратно. Лицо его исказила гримаса. — Кофе, — тихо сказал Шерлок. — Ты пил кофе? — Какой… ох, мать… кофе… — Джон прижал руку к животу. — Хотя… ай… да. Растворимый, я еще думал, что это ты… его купил. — Нас развели как последних олухов. — Это… я понял. Где мы? — Где-то под землей. Два на два метра, решетка, которую я точно не смогу вскрыть. И ты ранен. И, наверное, хочешь есть, — голос Шерлока становился все более безысходным. — Очень хочу, — Джон подтянулся на руках и смог кое-как сесть. Шерлок истерично хохотнул и воткнул какой-то странный ножик в пол. — Я думал, что ты сразу нападешь на меня. Я видел… голодных гулей. Они были безумны и агрессивны. — Я уже был когда-то безумен и агрессивен. Но научился держать себя в руках. Шерлок удивленно вытянул лицо. — Значит, ты не планируешь меня есть? — Ты придурок, Шерлок. Если ты еще не понял, то я объясню, — Джон снял с себя запачканную рубашку и, соорудив из нее перевязку, затянул рукава на животе узлом, фиксируя рану. — Друзей не едят. Он поднялся, хватаясь за стену, и прошел к решетке. Щелкнул по ней пальцем. С минуту просто стоял, не двигаясь, переводя дух. — А еще… тут можно было бы удержать обычного гуля, это место было создано как раз для этого. Но не меня. Я не планирую умирать сегодня. Его кагуне появился медленно, очень тяжело — давала о себе знать потеря крови — и принял вид латной перчатки, которой Джон и выломал сначала кусок одного прута, а затем и второго, делая перерывы и расширяя дыру все больше и больше, пока в нее не можно было выбраться наружу. — Я… буду прав, если скажу, что это работа моего старого знакомого с четным количеством лап? — Да, похоже это он. — Вот гадина. Шерлок выбрался наружу и помог вылезть Джону. Он взвалил его руку себе на плечо и, согнувшись в три погибели, пошел в указанном направлении к предполагаемому выходу, помогая идти со… другу. Когда впереди забрезжил свет, воображаемая скоба отпустила сердце Шерлока. Они были живы. И пусть Джон дышал все тяжелее, и кровь все сильнее пузырилась у него на губах, Холмс был как никогда рад, что его сожитель — тот, кто он есть. Потом, когда все закончится, когда Джон, напоенный кровью и накормленный до отвала, с промытой раной и свежей повязкой будет спать, Шерлока осенит. Он видел лицо «Паука».