Сталью, бархатом

Когда Жози чисто из дипломатического интереса и дальновидности, радея за судьбу и влияние их общего детища расспрашивает Варрика о Себастьяне - Варрик вдруг понимает несколько вещей. Что очень давно уже не думал о Себастьяне, даже не вспоминал - и готов еще столько же не вспоминать, если не больше. И что если сейчас скажет Жози, что ненавидит его, Себастьяна Веля - даже отчасти и не соврет. Он говорит Жози, что Себастьян, в сущности, не такой уж и мудак. Что, наверное, возвращенный трон и помощь друзей пошли ему на пользу. Что теперь, когда он девает свои силы куда-то, кроме скитаний по храму, зажигания свечек, монотонных молитв и созерцания плесневелой статуи, делает что-то реально полезное и реальную же отдачу чувствует - он, возможно, стал совсем другим человеком, и Варрик не ручается о нём судить. Ведь он, Варрик, знал узколобого и при том не в меру хитрого хорового мальчика, который подтирал сопли юбкой Эльтины и цеплял за локти Хоука, бесконечно заводя одну и ту же песню. Тогда Себ хотел, чтобы главный выбор его жизни сделали за него, и лез с этим к Гаррету - собственно, в Киркволле все лезли к Гаррету с такого рода вопросами, это была вроде как мода такая? Повесь на Защитника проблему, которую сам ссышься решать! Гаррет решил за него, и вот когда решил - Варрик по-настоящему понял, что Себастьян ему не по душе. Наверное, особенно остро в тот момент, когда на ещё не остывшем пепелище, которым нынче был Киркволл, они втроем - Себастьян, Фенрис и Гаррет, - повязали дорожные плащи и навострили носки сапог в Старкхевен, то ли правда нести мир и справедливость, то ли просто уводя Себа от едва пришедшего в сознание, надежно спрятанного в Клоаке Андерса. Смеющаяся, чтобы не выдать собственного ошарашенного состояния Изабелла пожелала им удачи. Малышка Мерриль стоически вытерпела относительно долгое прощание, чтобы потом разрыдаться у Авелин на груди. А сама Авелин с Варриком только и нашли, что переглянуться непонимающе и пожать плечами. Вот, пожалуй, Авелин понимала Варрика в его отношении к Себастьяну лучше всех. Особенно по той части, где они, никого в общем не ненавидящие, видели в острожном в словах, искренне набожном Себастьяне зачатки будущего тирана и уже вполне оформившуюся далеко идущую хитрожопость. Варрик добавлял от себя после долгих раздумий только одну деталь, которую Авелин с ним разделить не могла, всё при этом понимая, но лишь недоумевая по поводу. А Варрик на самом деле злился. Хоук любил Себастьяна, и любил всерьез, взаправду. Он их всех любил, но Себастьяна - как-то по-особенному, с самого начала, и все это чувствовали. И в первый раз серьезно, по-настоящему они с Хоуком ссорятся из-за Себастьяна. Каждый понимает, что его Хоук берет только в случае, если предвидится приятная прогулка и, возможно, нужно будет пролить пару бокалов крови или потрепать как следует языком. Себастьяна Хоук не бросает в пекло, словно его броня правда сделана из печенья, покрытого глазурью, и если его светлость вспотеет чуть сильнее - броня размякнет и свалится с него, и какой тогда будет стыд. Все понимают это, никто не готов тыкать Хоука в лицо и требовать оставить молодого Веля в лоне церкви и, желательно, навсегда; никто не хочет обижать Хоука, ведь если он тащит с собой эту сверкающую бляшками и благочестием конструкцию, оборудованную пронзительными синими глазами и непробиваемой, однобокой верой, значит, Хоуку это для чего-то надо. Себастьян хороший стрелок, у него неплохая реакция и он ловко прикрывает Хоуку спину в те два неожиданных раза, когда на Рваном Берегу их накрывают тал-васготы. Он промахивается одной стрелой из десяти, бьет в горло или глаза, и сохраняет удивительное для хорового мальчика хладнокровие. Приглаживает волосы, стирает платком брызги крови с нагрудника, улыбается Хоуку и благодарит Андрасте. Он неплох, но у Хоука есть стрелок и получше, если говорить честно. Все понимают, что Себастьяна не стоит задевать - он как специальный гость от хозяина праздника, просто есть и все. Но никто не может сдержаться. Изабелла хохочет в голос, пытаясь стянуть с краснеющего Себастьяна его чудовищный ремень; Варрик наблюдает со стороны, отмечая, что краснеет ярый андрастианин не столько от присутствия женщины в его личном пространстве и ее рук едва ли не на его пахе, сколько от сдерживаемой злобы. Хоук просит Изабеллу перестать один раз. Освободившийся из захвата Себастьян ровняется с ним тут же, стараясь дальше идти шаг в шаг и не оглядываться. А Изабелла все посмеивается, корча рожи уже Варрику. Они знают Себастьяна давно - на первых порах, когда сам еще не до конца понимал проявлящего интерес Себастьяна, Хоук приводил его как-то в Висельник. Задержались, правда, они там не долго, но Варрику уже тогда хватило времени понять, что этот молодой человек в их разношерстную компанию, так трепетно Хоуком любимую, не впишется. И Варрик оказался прав. Только объяснить это Хоуку, к Себастьяну со временем привязавшемуся по странным, Варрику непонятным причинам, не получалось. Их контрольный выгул по Берегу окончился стычкой. Изабелла как раз заканчивала сочинять до невозможности скабрезную песенку о веселом сыне церкви Себасе и особенностях строения его тела, когда ударила первая стрела. Их разделили, отрезали по разные стороны узкого прохода меж прибрежных холмов - и это было по-настоящему плохо. Изабелле рассекли щеку, сам Варрик запачкал манжеты, и, когда бой стих, выяснилось, что их потери превосходили потери союзников. Хоук по определению не умел орудовать своим веслом так, чтобы не залить себя кровью с ног до головы - так что с несколькими пятнами на нагруднике и в окровавленных сапогах он выглядел еще более-менее приемлемо. Себастьян снял с тетивы приготовленную стрелу, цепко осмотрел убитых: сам он был чист и свеж, как первый снег. Даже щеки порозовели. Первое слово, ударившее между ними, обронила скисшая Изабелла, трогающая пальцами драный порез на лице. "Если бы меньше отвлекались на шутки и перепалки, в засаду бы не попали." - Пожал плечами Хоук, и обернулся к Себастьяну, поинтересоваться, как он. Хотя было прекрасно видно, что Себастьян лучше всех. Изабеллу задело, что о ее здоровье Хоук спрашивать не стал, хотя она была ранена тяжелее всех присутствующих. Если снова быть честным, Варрика это покоробило тоже - словно Себастьян золотой был, право слово, а они с Изабелой и гроша не стоили. - Если бы кто-то не таскал с собой Его Невиннейшество, то и шутить было бы неинтересно. Сказанное дошло до Варрика запоздало, словно он намеренно не хотел понимать; Себастьян вспыхнул моментально. И все стоило бы перевести в очередную шутку - ведь на самом-то деле они все невредимы и никто ни в чем не виноват. Но Хоук, обычно оставлявший в таких ситуациях слово Варрику, чтобы он перевернул все и разрядил обстановку, сказал сам. - Он пока справляется лучше некоторых, - нахмурился Хоук, показывая на ее окровавленную щеку. И все было бы иначе, если бы на Берег их привели его, Хоука, дела, а не очередная просьба Изабеллы, а те, чьи тела лежали под их ногами - не были нанятыми для устранения капитана-без-корабля за ее старый просчет. Тогда она, возможно, отпустила бы мерзкую шуточку про "неправильный выбор друзей" или еще что. Но сейчас ситуация вывернулась для нее совсем некрасиво. Она была виновата, что подставляет тех, кто вызвался помочь, а сама справляется плохо - Хоук, серьезно?.. - О, ну чудесно! - Взмахнула руками Изабелла, отправляя кинжалы в ножны. - Удачи! Она крикнула еще что-то нелицеприятное, стремительно перебирая ногами в зыбком песке. - Хоук, ну в самом деле, - вступился Варрик. - Это на тебя не похоже. Вперед выступил Себастьян, явно намеренный говорить, и Варрик понял, что не сможет выслушать его. Обязательно отпустит резкость, обязательно разозлит Хоука. Ещё больше разозлится сам. - Нельзя бросать даму одну, - передернул плечами он, уже отвернувшись. Изабелла ковыляла далеко впереди, опасности не было. Хоук может забрать своего ненаглядного и возвращаться в город - дело провалено, как есть. В "Висельнике" Изабелла не задержалась. Слишком злая, чтобы играть, разговаривать или пить, и слишком трезвая, чтобы порезвиться в кабацкой драке, она оставила Варрику принесенную для нее полную кружку и отправилась на пристани. Море всегда её успокаивало, а грязные зловонные доки напоминали, что может быть хуже. День тёк к вечеру. Фенрис, молчаливый и сосредоточенный, заглянул поесть, и Варрик попытался прикусить язык: от Фенриса явственно пахло церковными благовониями, даже без слов было ясно, где он прозябал в последние часы. Подмывало спросить, явился ли Себастьян на вечернее богослужение. Если да - значит, Хоук уже у себя. Варрик знал точно - сегодня никаких дел у него нет вовсе, он освободил день специально, чтобы плотно заняться просьбой Изабеллы. Конечно, он не сдержался. Ничего, достаточно серьезного и способного в достаточной мере отвлечь Варрика от невеселых размышлений так и не находилось. Висельник гудел, наполнившись, когда загустели в чернильную тьму сумерки, почти под завязку, к Варрику заходили поговорить. Но толку было мало. Отщипывая пальцами хлебный мякиш и кидая в мягко стелющееся пламя камина, ему оставалось только сдаться мерзким мыслям, и чем дальше, тем больше скатываться в зацикленном внутреннем диалоге к очередным неправильным действиям. Послав пару десятков раз Себастьяна в разноотдаленные места, потом пару раз, распалившись, послав туда и Хоука на пару, Варрик все-таки осознает, что уйти, не раздувая тогда ссору действительно было лучшим решением. Остается только ждать, кто сделает первый ход теперь; насчет себя, своей стойкости и несгибаемости Варрик не питает особых иллюзий. Начинает было планировать, чем заняться в ближайшее время, если перемирие не наступит, и не уходит в этом деле дальше пары дней. Без Хоука, ему, кажется, вовсе нечем заняться. У Хоука же, наверное, невероятный ворох дел и без его, Варрика, участия вполне осуществимых. Хоук приходит ближе к полуночи, вваливается в жарко натопленные комнаты, как к себе домой, и Варрика это неожиданно злит. Злит и то, как он замирает с противоположной стороны стола, руки уткнув в бока, и лица его почти не видно, так густо против света падают тени. Варрик откладывает письма, трогает подсвечник с оплывшими уже свечами и, руки сложив на груди, смотрит на Хоука, сохраняя совершенно невозмутимое, едва не каменное выражение лица. Возможно, выдержки у него и не хватило бы на несколько дней ссоры, и он, зная себя прекрасно, понимает, что первый пошел бы искать примирения, но сейчас первым он рта не раскроет. Ну, нет. И он угадывает верно - Хоук теряется, несколько минут простояв во так, как сноп посреди светлицы. Прочищает горло, мнется, поводит плечами. Варрик непреклонен, только и делает, что выгибает бровь, зная, что огонь свечей выхватит это движение выразительно и Хоук заметит. Хоук замечает. - Ты злишься, да? - простукивает он жесткими пальцами нестройно по спинке стоящего рядом кресла. - Вот Изабелла тоже злится, кинула в меня галькой. Попала, между прочим. Сжимая губы плотнее, чтобы не разулыбаться, Варрик вспоминает свои обиды, едва удерживаясь в кондиции. Этот тон у Хоука для особых целей - так он жалобит матушку, когда здравые доводы не помогают. Страшное оружие, когда здоровенный мужлан превращается в мальчишку, провинившегося, но такого трогательного. Хоук трёт шею, потом широко ладонью гладит щёку, словно показывая, куда именно попала Изабелла, но Варрик держится изо всех сил, и от напряжения лицо его делается еще серьезнее. - Не захотела даже слушать, что мы разобрались с ее просьбой, - продолжает Хоук. - Вдвоем? - не удерживается Варрик, ощутив острый прилив не то негодования, не то странного испуга. Вдвоем с Себастьяном они пошли дальше? Это же чем нужно было думать - или не думать - чтобы по Рваному берегу, кишащему агрессивной вооруженной шушерой, разгуливать без поддержки. Разве что смерти искать. - Ну да, - хмыкает Хоук. - Как вернулись, я сразу к Изабелле, а она пьяная, злая, и слушать не хочет ни о чем. Совершенно неосознанно подаваясь вперед в кресле, Варрик щурит глаза, чтобы разобрать по внешнему виду, по любой видимой скованности движений или неестественности жестов, не ранен ли Хоук. В историю о том, что они вдвоем разделались с пиратами, нанятыми по голову их нерадивого капитана в юбке, ему не верится. Не бывает таких сказок счастливых в жизни, и переоценивать удачу тоже не приходится. - Вдвоем? - повторяет Варрик, уже не скрывая пропитавшего вопрос сомнения. Хоук хмурится, роняет тяжелые руки вдоль тела, звякнув металлом о металл. Рассмотреть его в полумраке во всех подробностях не так уж просто, и настораживает сильнее всего именно отсутствие видимых признаков того, что он ранен. Варрик смотрит на него, уже, кажется, и не знающего, что сказать. Сползает со стула к камину, становится у огня. - Иди сюда, - манит он рукой, и Хоук слушается движения пальцев. Подходит послушно, подставляя весь свой изодранный, грязный, засаленный видок под рыжеватый свет пламени. - Да там не было ничего особенного, ты ничего не пропустил, - бормочет он, наблюдая, как Варрик проверяет его затасканный драный доспех, пробегаясь пальцами по рытвинам и заплатам. - Пара наемников, пара тал-васготов, совсем несерьезно. Себастьян снял лучников... - Ты не ранен? - перебивает его Варрик. - Мне, знаешь, глубоко наплевать на Себастьяна, если для тебя это новость. Но он казался мне благоразумнее и... трусливее. Чтобы так безрассудно переться на превосходящего в силах врага. Ты-то ясно, ума нет, считай калека, но этот кастрат... Едва не разойдясь со своей пламенной речью окончательно, выливая успевшее было накипеть - но замолкает, подняв голову и увидев, как Хоук улыбается. Широко и совершенно по-скотски. - Ты же не злишься? - сияет он. - Ты не обижен на меня, правда? Зараза, думает Варрик. Обидься на него, попробуй. - Еще раз ты такое выкинешь - можешь забыть, кто такой Варрик Тетрас и почему ты его так любишь, - сурово говорит он. - Если нет своей головы, то моей пользуйся, будь добр, мне не жалко! Хочет добавить еще про Себастьяна, но вместо этого сплевывает в камин. - Хорошо хоть, что уцелел, дубина! - оборачивается он и в сердцах хлопает Хоука по нагруднику тяжелой своей большой ладонью. И Хоук вдруг жмурится и отшатывается на полшага, сжавшись. - Ну, - мямлит он, приоткрыв один глаз и пытаясь улыбнуться. - Не то чтобы совсем уцелел... - Это все из-за Себастьяна, - уверенно и зло машет перед его лицом пальцем Варрик. И отбегает в зал таверны, кликнуть девок, чтобы принесли воды и припарок. Жози ждёт, деликатно улыбаясь, остановившись и замерев, чтобы не мешать вдруг на полуслове ушедшему целиком в воспоминания Варрику. На его лице непривычное, мечтательное выражение, и глаза смотрят куда-то вдаль, так далеко, словно бы сквозь завесы времени и пространства. Жози думает только, что ей надо узнать еще что-то об этом Себастьяне Веле, принце - а ныне короле - Старкхевена. Страна его маленькая, но помощь не помешает любая. Еще думает, рассматривая, как замерли в полуулыбке губы Варрика, как шевелятся, гладя тонкую дугу кованного кирквольского перстня пальцы, что там, где Варрик сейчас в своих мыслях, ему хорошо и спокойно, и что туда он, наверное, и стремится, когда вечерами остается один над бумагами и подолгу, не делая вовсе ничего, просто глядит в исписанные листы. Ей интересно, как долго Варрик способен быть столь далеко, и что сможет отвлечь его и вернуть в настоящее - но проверять такие вещи сейчас, да и никогда дальше, нет ни времени, ни возможности, ни смысла. Она думает напомнить о себе еще через пару мгновений, давая Варрику это время скорее из-за того, что сама не знает, есть ли в ее памяти сокровища, к которым она могла бы так припадать и так забываться. И как эти сокровища великолепны, должно быть, если так чаруют. Грохают ставни, шумят подолы захлопнувшей их служанки, и Варрик отмирает, разом становясь привычно веселым, с передернувшей уголки губ кривой ухмылкой и хищным прищуром внимательных глаз, пелену его дремотного забытья сдувает, как сквозняком. - Себастьян Вель, - тянет он, поигрывая перстнями на пальцах и подаваясь к спинке высокого кресла, утопая в нем. - Знаешь, солнышко, я бы, наверное, был не прочь встретиться с ним еще разок. Посмотреть, так сказать, на результат хоуковой работы. - Защитник уехал с ним в Старкхевен, получается? - мнет пальчиками воск оплавившейся свечи на своем переносном пюпитре Жози, представляя, как расскажет это Лелилане, и как после узнает это их Искательница, так Защитника и не нашедшая. Варрик улыбается лукаво и тонко, отводит взгляд и качает головой. - Себастьян звал с собой Фенриса, а Гаррет... Хочешь спросить у него самого? Может, тебе повезет больше в попытках узнать историю, которую никто до сих пор не знает. Жози не верит ему ни на медную монету - не может Варрик не знать что-то о Защитнике. Он должен, обязан, словно это его участь - быть писателем его, Хоука, судьбы. Хранителем каждого момента, каждого мгновения, которые он, как бусины, единственный имеет возможность перебирать в сундуке своей памяти. Конечно, он знает. Но вновь не хочет говорить, будто бы жадничает, как ребенок, не желающий делиться сливовым пирогом. - Однако, письма вы писали в Старкхевен, - предпринимает последнюю, довольно грубую попытку она, и замечает, как на миг дергает уголок губ у собеседника. - И вам тоже писал сам правитель Вэль. Наверное, если бы речь шла не о Варрике и Хоуке, Жози решила бы, что дело в ревности. О, как чудесно это бы все объяснило. - Сложно что-то скрыть от таких зорких глазок, - разводит руками Варрик. - Чувствую, наша следующая встреча с Кассандрой будет вновь не очень приятной. А Гаррет бы всё равно рассказал честнее... Он вздыхает, но интонация его великолепно показывает, что начало новому рассказу положено. Жози откидывает граненую крышечку чернильницы, готовясь выколупывать из словесных нагромождений крупицы правды, высекать ее, как киркой драгоценные камешки из толщи наносных подробностей и откровенных сказок. И двери раскрываются за ее спиной. - Ух ты, - басит Хоук, легко, кивком поприветствовав их обоих, и тут же оказывается на свободном стуле у их стола. - Здесь про меня говорят? Он смотрит на Жози, припечатанную, как холодной ладонью, взглядом Варрика к месту, его самодовольной ухмылкой и красноречивым смешком. И не выдерживает. - О вас в том числе! - улыбается, всё-таки обмакивая перо в чернила. - Мне удалось узнать от господина Варрика, что в Киркволле Себастьяна Веля в вашей... компании не принимали по неким причинам. Лицо Хоука принимает ненадолго какое-то совершенно придурковатое выражение крайнего удивления и восторга, и Жози почти успевает испугаться, что выразилась не слишком верно и теперь все идет вовсе не так. Но не произносит ни слова, сдерживаясь, как молчит и нахмурившийся чуть Варрик. - Ух ты, - повторяется Хоук, встряхивая головой, как пёс, и смеется. - Давно меня не спрашивали про Себаса... Его принимали, просто не все.. любили. Вот, как-то так. А что еще вы хотите о нем спросить? Словно вызывая откровенностью на откровенность, Хоук смотрит на нее, навалившись локтями на стол и ссутулив плечи, закрывая Жози в своей тени от света горящего за его спиной камина. - Вы отправились в Старкхевен после событий в Киркволле? - сглотнув, чтобы подготовить к вопросу горло и голос не дрожал, смотрит на него сосредоточенно Жози. - И там были все это время? И Варрик... - Знал, - сдается Варрик, разводит руками, а Хоук следит за ним, улыбаясь широко и наклонив голову. - Ладно, антиванская шоколадка, которой везет на удачные совпадения. Я знал, где он и с кем, и помогал ему советом, потому что ну он же не умеет совершенно без меня жить, этот мессер Хоук, гарлоков на его голову... - А почему вы не поехали с ним? - вдруг раньше, чем полностью осознает необходимость этого вопроса, говорит Жози, и тут же прикусывает кончик пера. Потому, что его не звали - понимает она. Конечно, что может быть очевиднее. Варрик хмыкает достаточно громко, и разводит руками, но слово берет Хоук. - Киркволл без Варрика - это не Киркволл, - говорит он. Пламя трещит размеренно и мягко - и только его и остается слушать в повисшей тишине. Жозефина раздумывает, что спросить еще и стоит ли что-то спрашивать, нужно ли ей что-то еще именно сейчас узнать. Смотрит на прижатые грузом желтоватые листы, где каждая рытвина залита глубокой темной тенью, и не сразу понимает, что молчание слишком...подозрительно. Над пюпитром, чуть подняв глаза, она видит только, как уложивший на сложенные на столе руки голову Хоук смотрит на Варрика, прикрыв глаза, словно бы его сморил сон. Как Варрик, усевшись в кресле, удобно развалившись, спиной упав на мягкую спинку, а руки расслабленно опустив с подлокотников смотрит на него спокойно и как-то покровительственно, с полуулыбкой, застывшей на залитом тенями лице. Просто смотрят друг на друга, не отрываясь - будто говорят вот так, без слов, без движений. Жозефина прячется обратно за свой пюпитр, уже думая, что, кажется, знает, что написать в Старкхевен действительно стоит - ей самой, как послу Инквизиции, без ссылок на Варрика. Просто так, без подготовки и подоплеки. Ей вдруг во всем узнанном так четко видится вуаль ревности, застящая Варрику взор, что вмиг становится ясно, отчего он скуп в словах о Себастьяне, хотя все в нем, и жесты, и тон, и плотно сжимаемые после каждого о нем слова губы - говорит, что у него припасено много разных слов именно об этом. Но он не скажет их, потому что эта вуаль прочнее и теснее стального шлема. И Жозефина не считает правильным верить призрачным доводам о чужих отношениях или чувствах - но тут у нее нет сомнений. Она уходит молча, слабо и скорее для проформы поклонившись, и чувствует, как одновременно две пары глаз провожают ее, ненадолго оторвавшись друг от друга. Странное они производят впечатление, когда вместе. Словно все остальные вокруг, пусть и целый мир даже - лишние. Им нет места рядом с Защитником Киркволла и Варриком Тетрасом, когда они встречаются глазами, схлестнувшись в бессловесной, молчаливой беседе. Странные дела.