Сталью, бархатом

- Вы, вы же были знакомы с Защитником Киркволла! - то и дело раздается над ухом. - А расскажите о нем! Варрик вздыхает, откладывает перо - или отставляет кружку, - и приглашает сесть рядом. О Хоуке он не умеет говорить коротко. Кассандра, если ей в такие часы случается оказаться рядом, подвигается ближе. Слушает тоже, все еще надеясь найти несостыковки в россказнях и уличить Варрика; она слушает, но никогда ничего не говорит после. Хотя глаза ее блестят так восторженно, как у маленькой девочки - и Варрик знает, что эти его истории грозная Искательница Пентагаст будет помнить наизусть не только из-за своей обязанности докопаться до истины. Просто Варрик - умелый рассказчик. Просто Хоук для Кассандры, да и для тысяч других, - герой. О героях стоит говорить: в тяжелые времена только такие сказки помогают преодолевать. Даже о Создателе не слушают так восторженно, с таким удовольствием, как о Хоуке. И Варрик не отказывает в сказках о нем. Хоук в сверкающих доспехах побеждает дракона. Дракон - это актуально и злободневно. Много крови, побольше юмора, героизм и прочее. Немного драмы - совсем чуть-чуть, чтобы было острее: "Вот он, раненый, едва не падает без сил, и соратники его с трудом удерживают в осклизлых от драконьей крови руках оружие...". Этот Хоук без шелухи и лишних синяков, и все его раны лишь доказывают и подчеркивают его силу. Он блестит яростно глазами и, презрев боль, с криком бросается в бой снова, чтобы победить, спасти, унести трофеи. Варрик уже наловчился одевать Хоука в сияние так, чтобы не привирать слишком много. Свет выделяет то, о чем стоит упомянуть, что вызовет трепет у слушателей; и этот же свет оставит в тени то, о чем говорить не стоит. Настоящего Хоука они не видят; настоящий Хоук, возможно, воодушевил бы их, вызвал бы уважение и прочее - но настоящий Хоук только его, Варрика. Потому что настоящий Хоук мало похож на героя. О нем так просто не расскажешь, и каждый раз, нависая над очередной строкой о Хоуке - строкой, которую Варрик пишет лишь для себя, лишь чтобы знать, что память свою он облечет в слова на бумаге и так сбережет вернее, - каждый раз строка не идет. Слова плетутся медленно и сложно, потому что-то ценное, то, что Варрик лелеет в себе, каждое воспоминание о Хоуке облечено только в чувства. Слова не подбираются вовсе. Сказки, где Защитник Киркволла богоподобен и непобедим, где он после долгого боя разит дракона почти играючи, идут легко. В конце-концов, Варрик талантлив, кроме прочего, и в том, чтобы плести паутину рассказа так, чтобы она увлекала. Он рассказывает, перебирая в уме, как все было на самом деле. Вычленяя, освещая с нужных сторон. Сам ни на минуту не забывая настоящего. Дракон воет где-то рядом. Это уже не боевой рев, и не вопль боли: не раз перерубленная глотка хрипит, бурлящий глухой звук похож на шипение пенки на вскипающем молоке. Только громче. Много громче. Запах просто невыносимый, Варрик никогда бы не подумал, что оплавленные камни могут так смердеть. Вспаханная, обожженная, вспенившаяся земля исходит едким дымом, Бьянка валяется рядом, но рукой не достать: рукоять треснула, в ложе вместе с обломками стрелы - обломки дробленых костей. Под головой камень, и, благо, он не оплавлен - Варрик трогает затылок пальцами в рваной перчатке, но кровь идет только из пропаханной во время падения острым обломком ладони. Он, кажется, относительно цел. Небо над ним синее, высокое и чистое. Дракон наконец задыхается - становится слышно приглушенную ругань и чавкающий звук шагов. - Хэээй, хэй, хэй, - Шипит подошедший Хоук, нависая над Варриком, но не удерживает равновесия и валится на колени, опираясь локтем о землю прямо у головы Варрика. Так близко, что еще не остывший от вскользь прошедшего драконьего выдоха кольчужный рукав касается варрикова уха. Не жжет, и на том хорошо. Хоук хочет еще что-то сказать, вдыхает, открывает рот; а потом выдыхает и улыбается широко, растягивая сплошь разбитые губы. Его нос в очередной раз сломан, нижняя часть его лица и шея, открытая в разорванном вороте, вся в крови. Левая щека сильно опалена, глаза целы. Зубы целы. Левое ухо порвано. Волосы...волосы в кошмарном беспорядке, покрыты рыжеватой пылью густо. Но голову, кажется, ему не пробили. - Варрик, - скалится Хоук весело. Его шатает, теперь кончик его распухшего свернутого на бок носа почти касается кончика носа Варрика. - Мы дракона убили. - Ага, - соглашается Варрик и смаргивает. От Хоука пахнет лириумом и гарью. - Мы его, Варрик, - не затыкается Хоук, и с его губ течет кровь. Он тянется вытереть и теряет опору. Грудь цела, ребра целы - отмечает Варрик, когда Хоук валится на него и затихает. Из его распоротого плеча торчат длинные ворсистые щепки, уже пропитавшиеся кровью насквозь. От верхней части доспеха осталась поддоспешная рубаха, да невесть как удерживающиеся ошметки потемневшей от гари кольчуги. - Мы его, а не он нас! - Заканчивает хрипло Хоук. - На кой хер огров мы вообще сюда полезли, Хоук? - Стонет Варрик, рассмотрев на чужой спине белеющую лопатку. - Напишешь, - тише уже дышит Хоук, - об этом. Это же...это же обалдеть. Его кровь стекает Варрику по шее, из разбитого носа или из раскрытого рта - Варрик не знает. Он смотрит на распаханную, как ножами, спину Хоука и думает, насколько страшные раны скрывают сбившиеся на пояснице ошметки амуниции. - Андерс, Фенрис? - Спрашивает Варрик, осторожно пытаясь выбраться из-под Хоука. Хоук мучительно медленно поднимается, воткнув в мягкую землю рядом разбитый до крови локоть, и тут же валится на бок. - Вон валяются, - неопределенно стреляет глазами Хоук куда-то в сторону. - Живые. Дышали. - Надеюсь, до сих пор дышат и прекращать не собираются, - хмыкает Варрик, обшаривая собственный пояс. Пузырьки из закаленного стекла целы - один с желтоватым ядом, второй с мутным от осадка лечебным зельем. Полсекунды Варрик думает, поить Хоука скудными лекарствами или мазать. На поясе Хоука зелий уже нет - сам пояс Хоука напоминает изжеванный мабари ошметок кожи. Возможно, что-то осталось у Фенриса или Андерса... если они правда живы, придется делить, а если нет - им будет без надобности. - Стоклятый дракон, - шипит Варрик, пытаясь усадить Гаррета спиной к себе; но того клонит в сторону и шатает, он опирается на руки, но ладони обожжены и Варрик не может видеть, как земля забивается под отошедшую лоскутами кожу. - Никогда больше, никаких драконов, - бубнит он монотонно, вдруг скованный собственной болью: раны все-таки многочисленны, оцепенение и шок проходят и боль скручивает выбитое плечо, разодранные колени, опаленное лицо. - Как можно было идти вчетвером на дракона, на, мать его, дракона! Плюющуюся огнем, непробиваемую летающую тварь размером с сарай! Хоук, не спать! Гаррет отрешенно, мутными глазами окидывает сорванные с него Варриком куски испорченного доспеха и тяжело втягивает воздух; зелье шипит на ранах, и Хоук немного приходит в себя, начинает ощущать, как перепахано его тело. - Как-то мне дурно, - поджимает он покрытые кровавыми корками губы и с трудом разлепляет то и дело пытающиеся сомкнуться веки. - А ты, ты как? - Жив и здоров, вопреки всему, - Варрик тянет его за руки, пытаясь добраться до плеча, а Хоук кивает ему, улыбается медленно. И валится на Варрика. - Твою мать, - охает тот. Хоук горячий, и кровь продолжает течь у него изо рта и из носа. Варрик пытается уложить его на землю, но руки у него начинают дрожать. - Гребаный Хоук, - шипит где-то выше макушки Варрика хриплый знакомый голос. Те обтягивающие куски ткани, что заменяли Фенрису доспех, превратились просто в куски ткани, и части из них уже и вовсе нет. Руки у Фенриса обожжены по самые плечи - видимо, оплавились стальные наручи с когтистыми металлическими перчатками, отстраненно думает Варрик, пытаясь справиться с помутневшим зрением. Фенрис держится на ногах относительно твердо. Он хмурится зло, и татуировки на его теле отсверкивают, показывая, что он все еще способен драться. Что сила еще есть. - Все чуть не сдохли, - рычит Фенрис, укладывая Хоука на землю на бок и срывая уцелевшую сумку со своего бедра. В сумке три целых пузырька. - Слава Создателю, - улыбается Варрик, а Фенрис вливает Гаррету в рот зелье и понимает, что он не проглотит, а только подавится сейчас. Он зол и сбит с толку. - Вот так, вот, - Варрик тянется, наклоняет голову Гаррета набок. Зелье, смешавшееся с кровью, течет по его разбитым губам на землю. - Плечо, - говорит Варрик, смазывая зельем Гаррету рассаженный рот, и Фенрис выливает оставшееся в пузырьке прямо на торчащие из раны щепки. - Он дышит? - зачем-то спрашивает Фенрис, ломая ногти о крышечку следующего пузырька. Зелье шипит. Кожа Хоука, оттертая от крови и сажи, бледнее обычного. - А Андерс сдох? - интересуется Фенрис и сплевывает кровь. - Надеюсь, нет, - качает головой Варрик, стараясь смазать Хоуку разодранное ухо. - Гребаный дракон. Справа раздается приглушенный стон, шипение и, наконец, приглушенная сиплая ругань. Фенрис кривится и пожимает плечами: "ну ладно, и не больно-то надо". Дыхание Хоука успокаивается, он проглатывает заполнившую рот кровь, перемешанную с зельем, и бормочет что-то про "мы его убили", перемежая слова именем Варрика. Варрик выдыхает, смачивает свою саднящую пробитую ладонь зельем. Ругань набирает обороты и приближается. - Андерс жив, - констатирует Фенрис, поджав губы. А Варрик ухмыляется, только сейчас оглянувшись на распростертую на земле позади них драконью тушу. Она огромна и вся исполосована. Его стрелы торчат между опаленных магией чешуек; оперение одной из стрел виднеется в глубине глазного провала. Меч Хоука торчит из черепа как раз между выбитых глаз, и рукоять надломлена. - Надо возвращаться, - говорит Варрик. Ему спокойно и на редкость радостно. Хоук подается в его руки, слабо разлепляя заплывающие синяками глаза. Все его лицо разбито. Но он улыбается, живой и дышащий. Шелестит: - Гребаный дракон. Фенрис молча переводит дыхание. Андерс расторопно греет в ладонях лечебный голубоватый свет, чтобы отпустить его Хоуку на спину. - Интересно, сколько будет стоить чешуя, - наконец хмыкает Варрик. И Фенрис разражается бранью; сосредоточенный Андерс передергивает обожженными плечами и старается не отвлекаться от своего занятия. Все нормально. Все они живы. В очередной раз, очередным чудом. О таком можно рассказать - но Варрик не хочет. Толпе он дает привычного им, любимого ими героя, который тащит на себе с поля боя соратников и добычу. Для себя оставляет Гаррета, которого они с Фенрисом сами несут на плечах, а потом выхаживают неделями, как наседки, всей компанией. И только Коул, перебирающийся послушать поближе, замирающий, свесив длинные ноги с лестницы, смотрит хмуро. Кажется, немного осуждающе. Варрик думает, что однажды объяснит мальчику, в чем причина такой его жадности к этим воспоминаниям. Обрисует правдиво то, что заставляет его баять небылицы о Гаррете. Обязательно. Как только сам поймет, в чем же дело.