Сталью, бархатом

"Ты не знаешь его!" - не чурается бросить обозленный очередной склокой Андерс, когда у него кончаются аргументы, а дух еще не взял верх и подавлен волей. "Ты совершенно не знаешь Хоука!" - рявкает он, и его смазливое личико искривлено гримасой гнева и отвращения, а светлые глаза блестят, то ли от бушующей в нем магии, то ли от подступающих злых слез. Фенрис фыркает - прямо как хлебнувший соленой воды кот, - скалит ровные зубы, но отступает каждый раз; Варрик имеет возможность видеть такие стычки достаточно часто - так часто, как Хоук отвлекается на разговор с кем-то извне, и предоставляет этот тесный мирок противоборствующих стихий им самим. Едва отеревшись от крови, или вовсе так и стоя почти по щиколотку в буром песке или грязи, они сцепляются, с расстояния в полтора шага бросая друг в друга злые слова, словно брезгуя подходить ближе. Они не боятся друг друга, и, пока Хоук не слышит, позволяют себе почти виртуозные по степени хамства высказывания. Варрик не разнимает их - ему это надоедает достаточно быстро; он стоит на три шага от Хоука и в трех же шагах от шипящего ядовитого клубка, и ждет, когда Андерс ударит по самому слабому. "Он бы так не поступил! Ты не знаешь Хоука!" - шипит он, и Варрик дергает уголком губ, уже полностью сосредотачиваясь на голосе Хоука, что-то выясняющего с очередным нуждающимся. Варрик так и видит, как Фенрис после этих слов поджал бы хвост - если бы его тевинтерский хозяин обладал более извращенными предпочтениями и снабдил бы его еще и хвостом. Андерс дышит рвано, отряхивает ношеную, грязную, с изорванными полами свою жалкую мантию и отворачивается. Все успокаивается так же резко, как вспыхнуло - теперь, когда Хоук возвращается с авансом в тугом кожаном мешочке, враждующие стороны смотрят на него так же просто и прямо, как смотрели до этого. А Хоук сияет улыбкой и блестит темными глазами. Варрик бы зуб дал за честное слово, что не помнит, в какой момент понял, что Хоук всегда их прекрасно слышал. Каждое слово и каждую перепалку. Просто однажды Варрик так привык к нему, что научился читать лицо Хоука, движения Хоука, всего Хоука лучше, чем когда-либо умел читать буквы. И Хоук улыбается, и отдает им почти все деньги, обманывая, что забрал свою долю полностью. Потому что Андерс спустит все на травы и бинты, а Фенрис будет растрачиваться на шпионов и покупку слухов о Данариусе. И они оба не знают о том, насколько больше им отдает Хоук каждый раз; о том, что он придерживает немного монет, чтобы не дать одному сдохнуть с голоду от трудоголизма и чувства морального долга, а другому от чрезмерного употребления алкоголя и привычки не запирать двери поместья. Эти деньги идут Варрику, и Варрик следит, чтобы они получали корзины с едой и хотя бы раз в два дня приходили в "Висельник". И за слухами, за чрезмерно бдительными храмовниками и слишком рьяными бандитами - Варрик за всем следит. И Варрику смешно все чаще, когда Фенрис смотрит в спину Хоука с видом рассерженным и пристыженным после каждого отпущенного Андерсом "Ты не знаешь его.". Хоук добр к ним обоим - даже, порой, слишком добр. Хоук рад видеть их обоих, но то, что Андерса он обнаружил в его провонявшей гнилью и солью лечебнице немногим раньше, чем вляпался в Фенриса, не дает первому ровно никаких преимуществ. Ты не знаешь его, Фенрис - улыбается про себя Варрик. Ты не видел, как Хоук помогает магам, как он спасает отступников. Ты не видел, как нежен в общении с ним чародей Орсино, и как нежен в ответ Хоук, как бережно и мягко он обращается со всем, что связано с магией - когда рядом Андерс или малышка Мерриль. Но уже Андерс не видел того, как Хоук убивает любого, едва обвиненного в магии крови. Как Хоук контролирует каждый шаг Мерриль, как Хоук зло сплевывает каждый раз, когда приходится иметь дело с одержимыми. Как он делает выбор в сторону силы, и не прощает, едва ощутив хоть малейшую опасность со стороны того, кто держит посох. Хоук играючи сочетает в себе странные вещи, и то, что он делает и что говорит, почти граничит с ложью, когда для каждого из этих двоих словно есть свой собственный Хоук. Но никогда не является ложью - Хоук выбирает благо для каждого, и у него это получается. "Ты совсем не знаешь его." Варрик помнит первые тридцать дней, когда Мииран играл с Бартрандом в карты и кости, а Варрик слушал, сидя рядом, как глава "Кровавых Клинков" костерит своего юного молодчика, смеется, запивает слова терпким бренди и начинает рассказ заново. Мииран говорил только о Хоуке и его смазливой сестре, и в его словах, меж его слов Варрик видел скрываемый, возможно, еще самим Миираном не распознанный страх. - Тупорылая ферелденская шавка, - сплевывал Мииран, уже точно проигравший партию, и встряхивал картами. - Этот Хоук. И Мииран не может заткнуться, хотя Бартранд злится и кривится, не желая больше слушать об этом мальчишке. Варрик же слушает. Потом молодые Хоуки преуспевают в том, в чем преуспевать не стоило бы - и Гаррета, с его вечно сбитыми в кровь руками и грязными тряпками вместо доспехов, начинают узнавать на улицах Нижнего Города. "Блядский выродок", - сплевывает Мииран. "Спасибо, мастер Хоук, что помогли моей дочери", - шепчет дряхлая эльфийка, удерживая Гаррета за руку и вкладывая пару грязных медных монет. "Вы спасли папу!" - дрожит от слез мальчонка, едва пересилив страх подойти к отдыхающему на ступенях в порту Хоуку. "Я буду молиться за вас." - улыбается сестра церкви, касаясь ладонью встрепанных, спутанных длинными прядями волос на макушке Хоука. Потерянная партия лириума, или пропавшие предатели, которых надо было найти, или внезапно погибший доносчик, тело которого так Мииран и не получил - Хоук складывает мозаику, и ведет его что-то совершенно Миирану незнакомое. У Хоука никогда не заживают разбитые губы, жесткие волосы обрезаны неровно, молодое лицо зарастает щетиной; его одежда - обноски и обмотки, полосы кожи вместо нагрудника и наручей, грязные тряпки на сбитых костяшках пальцев. Он обут бедно, он одет бедно, только его меч заточен и блестит щербатым лезвием хищно - не приходится сомневаться, что этот меч жалит, несмотря на зазубрины и грязную рукоять. И блестят глаза - невозможные, ясные, и его глаза смеются даже в те редкие минуты, когда на губах Хоука улыбка стирается. Хоук возмущал, Хоук восхищал, вызывал и жалость, и страх. Хоук был полон противоречий, пока Варрик не решился подойти достаточно близко. И Хоук, зарекомендовавший себя для всех, кто работал в тени и во тьме, как убийца, как жестокий ублюдок и лживый сукин сын, подпустил Варрика к себе вплотную. И оказался человеком, который едва ли сознательно лгал хоть раз в жизни. Человеком преданным, любящим, горячим и мягким. Он старательно отмывает лицо и руки от крови и сажи, он вытирает Бетани, перебинтовывает кисти от запястий до вторых фаланг пальцев, закрывает сбитые колени и просит сестру подлечить ссадины на лице и шее - чтобы не волновать мать. Он работает на всех и за любую плату, чтобы приносить в дом хлеб, молоко и несколько монет оставлять матери и сестре на обновки. Он мало спит, мало ест. Кажется, его держит только воля, только семья, оставшаяся на нем. Хоук идет вперед, сверкает глазами и улыбкой, и Варрик видит его таким светлым, словно из-за спины у Хоука всегда светит солнце, окружая его сияющим ореолом. "Ты совсем не знаешь его." Хоук дерется за деньги в грязном, неискоренимо смердящем порту, дерется в кругу огороженной бочками узкой арены, босой и голый по пояс. Дерется с теми, кто не уважает правил, и его грудь уже покрыта порезами, его валяют лицом по щербатым грязным камням, а его соперник поигрывает коротким маленьким ножом. Хоук дерется, сплевывая кровь, голыми руками, на одном упорстве, а его сестра сверлит взглядом спину его соперника, словно может, как магией, прожечь его насквозь. Когда Варрик начинает бегать за Бетани, как за флажком на эти бои - Хоук уже умеет драться достаточно хорошо, чтобы выигрывать раз за разом. Бетани говорит - раньше его избивали так, что он еле держался на ногах; Бетани говорит - но он все равно побеждал почти всегда, на чистом упорстве. "Упорный выблядок," - хрипит Мииран, припертый Хоуком к стене за горло. Этот Хоук уже не носит грязных застиранных тряпок и не дерется в порту за серебряную монету. У этого Хоука уже нет семьи - но есть друзья, прикрывающую спину и смотрящие на каждого его врага, как на врага собственного. Этот Хоук не боится Миирана - впрочем, тогда, в прошлом, он тоже не боялся. И Мииран думал, что знает Хоука - старый дурак, - поэтому очень удивился, когда стрела Бьянки вошла ему в горло, а Хоук и слова Варрику не сказал, только плеча коснулся. Видеть Хоука и думать, что знаешь его - и знать - на самом деле вещи несоизмеримо разные. И Фенрис дуется, и ему неловко и зябко оттого, что Андерс вот так просто может ударить его так больно и спихнуть на ступень ниже, указав его место. Варрику смешно, и он улыбается вопросительно смотрящему на него Хоуку, но ничего не говорит. Качает головой, смеется коротко и сжимает на мгновение хоуков локоть. Ему порой хочется успокоить Фенриса тем, что и Андерс ни хера лысого о Хоуке не знает. Видит его заботу, видит его доброту, стоически терпит его свет пред своими очами и обожает страшно и страстно - но все это так неглубоко охватывает самого Хоука. И Андерс ошибается и не ошибается одновременно. "Ты не знаешь его." - усмехается Варрик. Он не может точно сказать - и это совершенно честно, - когда полностью осознает, что невозможно знать человека полностью, если не чувствуешь его, как себя. Он подсыпал ему в карманы медовые конфеты, которые Хоук любит безумно, но на которые никогда не хватало денег, а если и подкапливалось чуток - то Гаррет покупал их только для матери и сестры. Он выкупал контракты на Хоука у наемников. Он делал самые высокие ставки на него тогда еще, когда Хоук дрался на улицах - чтобы Хоук мог получить процент выше, чем должно, со своей победы. И Хоук не знает этого. "Ты не можешь знать его!" Это он, Варрик, спал с Хоуком на одной постели в доме их дяди Гамлена, а на улицах Нижнего Города шныряли остатки разбитой ими шайки в тщетных попытках найти и отомстить. Он помнит, каким Хоук был худым, как ощущались явственно ребра под рукой, когда Варрик притягивал его, спящего, к себе, чтобы не свалился с узкой жесткой кровати на пол. "Откуда тебе знать его." Гаррет не оглядывается на притихших спутников, и идет ровным тяжелым шагом, а Варрик идет с ним в ногу. Варрик знает его так, что уже понимает без слов. Куда уж больше, - усмехается Варрик. - Куда уж лучше знать его. Кажется - некуда. Хоук щурится с удовольствием на заходящее алое солнце и ворошит пятерней коротко остриженные волосы - а Варрик знает, о чем Хоук думает. Знает, как эти волосы ощущаются под пальцами.