Сталью, бархатом

Огонь свечей хватает Андрасте за пальцы выпростанных из широких рукавов рук, за щеки, за зубец украшающей голову короны. Варрик стискивает пальцы на каменном подоле ее простого платья; стискивает так, что его кожа белеет. Кассандра замирает в дверях, как была, как начала делать первый шаг внутрь. Одна ее нога протиснута за порог, и дверь открыта ровно так, чтобы прошел корпус. Она держится рукой за ручку и смотрит, проглотив вдох. Ей дурно, и она хмурится, не зная, как поступить дальше. Варрику ее помощь не нужна; Варрик захлебывается глухим, надсадным воем, не отрывая от статуи рук и стонет что-то, не прекращая, низко опустив голову. Он глотает слезы, и Кассандра сконфужена и смущена до невозможности: она помнит много, столько слез при ней проливали мужчины, столько горя она перевидала. Но Варрик хрипит и не может остановиться, его душат собственные рыдания, скорбь, которую слезами не выплеснуть. Он сжимает стертые о камень руки в кулаки, и шепчет, шепчет не переставая, трудно сглатывая, влажно втягивая носом. - Зачем забирать его, зачем, зачем он нужен вам Там? Как без него быть нам, как мне... Андрасте, зачем он вам, он же был один, он нужен, так нужен... Влившийся внутрь из сада сквозняк ерошит пламя множества свечей; глубокие тени на стенах скачут, но Варрик не замечает этого. И Кассандра не знает, чем сделает хуже сейчас - тем, что уйдет, или тем, что попытается помочь, явив, что обнаружила Варрика в таком виде, что слышала, что знает. - О, Андрасте... - стонет Варрик, привалившись лбом к первой ступени у ног пророчицы. Его голос с трудом различим. - За что? Я ведь не смогу без него, как без него можно? Он всё. За что мне это, за что ему?.. Я ведь любил его, Андрасте, ты видела, я любил его... Кассандра слушает, до боли сжав дверную ручку. Варрик замирает на миг. Медленно поднимает голову, и его спутанные волосы падают по плечам. - Чем он мог заслужить такое?.. - Варрик выдыхает шумно, трет мокрое от слез лицо, и Кассандра рада, что не видит его сейчас. Она начинает медленно прикрывать двери, когда Варрик вздыхает опять, и отступившие было рыдания вновь начинают душить его. - Он должен жить, Андрасте, как ты не видела... Варрик обнимает себя руками, почти ложась перед статуей. Кассандра закрывает глаза, когда дверь закрывается полностью. - Ты бы не помогла, - шелестит у уха и Кассандра вздрагивает, тут же одернув себя и взяв в руки. Из-под шляпы блестят только светлые глаза; Коул забрался на лавку у самых дверей часовенки с ногами и сидит, обняв колени. - Все горит, - продолжает он, и Кассандра сжимает плотнее губы, хмурится, пытаясь полностью вникнуть в очередные словесные переплетения. - Все горит, пламя горькое, грызет изнутри. Воспоминания воют, вьются, врастают в сердце. Невозможно поверить. Чувствует его сердце - грудью к груди. Видит свою вину - но вины нет. Произносит слово, которого боялся так долго; теперь верит, но верить поздно. Кассандра смущается, но Коул смущения не знает. Он моргает, наклоняет голову, словно прислушиваясь. Толстые стены не пропускают наружу ни звука из часовни, но Коул горько поджимает губы и качает головой, словно он - слышит. И он правда слышит. - Не должен был отпускать. Потерял, потерял, потерял. - Он придет в себя? - сглатывает ком в горле Кассандра. - Нет, - словно сонно, моргает Коул. - Я мог бы помочь, но он не хочет забывать. Это как если бы вырезать у него легкие. Да, так. Не болит, но пустота не даст ему быть прежним. Он хочет помнить все, даже через боль. Она опускается на холодную каменную лавку рядом и глубоко вдыхает промозглый воздух. Сад пуст, и непроглядная ночь расцвечена только горящими в галерее фонарями. Холодно. Очень холодно. Кассандра пытается осознать, насколько много для Варрика значил Хоук. Пытается - и не может. Коул смотрит ей в лицо. - О, - говорит он, и проводит рукой, словно очерчивая Кассандру от шеи и до пупка. - Всё вот здесь. Он улыбается - и дрожит под горлом. Смеётся - сжимается здесь, ниже. Видеть его - теплеет здесь, во всей груди. Касаться его - сжимается все в животе. Думать о нем - все внутри наполнено светом и истомой. - Слишком...странно, для друзей. - выговаривает трудно напряженная Кассандра. - Дружба... - замирает Коул. - Другое, слово, слишком сильное, странное. Произнести его - признать, понять, попытаться принять, и можно разрушить все, что было. Все, что ценно, все, что между ними. Решает, что лучше звать это иначе. Потом решает - никак не звать. Кассандра только вздыхает, осмысливая сказанное. - Днем он держался. Даже шутил в своей привычной манере... - Вспоминает она. - Сломан. - Звонко роняет Коул, встрепенувшись весь, вытянув шею. От его голоса Кассандра вздрагивает, оборачивается на дверь часовни. - Что? - трогает она Коула по плечу. - Что ты говоришь? - Сломан, как та деревянная лошадка. - Коул смотрит перед собой и его светлые глаза пустые и бездумные, как у мертвого. Он показывает сложенными ладонями круг. - Весь целый, красивый, блестит, но внутри осталась труха. Сожми сильно - сломается, будет сыпаться сор. Надо пойти к нему, - думает Кассандра. Просто зайти, опуститься рядом, сказать что-то о долге, о том, что Хоук все сделал верно, что его будут помнить, что он герой... Может быть, обнять за плечи. Она поднимается порывисто, шагает к двери, Коул смотрит сквозь нее, бормочет что-то неслышно и лицо его гладкое, бледное, неживое. В часовне тихо. Варрик сидит, прижавшись лбом к ступени, и слышно его тяжелое дыхание. Кассандра собирается с силами, понимая, что уже пропустила удар: не стоило останавливаться. Пахнет сладковато свечным воском; из дверного проема видно часть шляпы Коула. - Гаррет, - шепчет Варрик; открытой двери, замершей Кассандры, слушающего Коула он не замечает вовсе. - Я снова подвел тебя. Как я мог отпустить тебя одного. Ты всегда ненавидел Тень, а из-за меня остался там. Один... Гаррет... Инквизитора Кассандра находит в проходной комнате Жозефины. Сама леди посол что-то скребет пером по бумаге, закусив губу, нахмурившись, и едва поднимает голову, чтобы поприветствовать вошедшую Кассандру. Инквизитор сидит у камина в большом кресле, обняв устроившегося у себя на коленях спящего Дориана. Адаар гладит его по спине медленно, целует время от времени во встрепанную макушку и неотрывно смотрит в огонь. Пламя подсветило его серую кожу оранжевым. Дориан в его руках с темными кругами под глазами, сжимает слабыми пальцами ткань на груди Адаара, хмурится во сне. Он изможден. Адамант истрепал его сильно, и никак не желает стирать свой страшный след из памяти. Кассандра останавливается рядом, и Адаар осторожно поворачивается к ней, чтобы не тревожить Дориана. - С Варриком плохо, - тихо обращается она, глядя в пол у ног. - Да, я слышал от Коула, - хмурится Адаар, и снова касается губами волос Дориана. Раньше, до Адаманта, он не позволял себе подобного; раньше и Дориан считал, что такие проявления чувств на людях неприемлемы. Тень переломила обоих. Теперь словно исчезла необходимость скрывать очевидное. Они приехали утром, и с самого утра Дориан неотступно следует за Адааром, словно боится отойти. Словно может потеряться или потерять. - Я только думаю, давать ему время оправиться, или лучше бросить в пекло, чтобы забылся. Жозефина охает и качает головой, разрывая испорченный лист. - Мое мнение вы знаете, - устало пожимает она плечами. - Ему стоит пообщаться с их общими друзьями и прийти в себя. Адаар кивает. А Кассандра ежится, вспоминая виденное в часовне. - Коул говорит, он сломлен. Не придет в себя. Рядом с ней Адаар смотрит на Дориана, устроившего голову у него на груди. Смотрит пристально, а потом медленно закрывает глаза. И Кассандра осознает, что он понял Коула куда лучше и с первых слов. Понял, что такое это "другое слово", более сильное и страшное. - Дадим ему время, - отзывается Адаар, глубоко вздыхая. И Кассандра хмурится, расслышав его тон. Если бы рядом был Коул, она уверена, - он подтвердил бы то, что она увидела на лице, что услышала в голосе Адаара. Он жалеет, что не остался в Тени сам. Корит себя, что пришлось пожертвовать чужой жизнью. Не понимает, как можно так решать в свою пользу - до сих пор отказывается понимать свою значимость. Но при этом чувствует, что без него, возможно, так же разбит и раскрошен изнутри оказался бы кто-то, кто дорог ему самому. И только это держит Адаара на грани. Словно есть хоть какое-то оправдание, тогда как судьба целого мира, что он удерживает в руках, достаточной причиной выжить и отдать смерти Хоука не является. - Мы все непроходимые кретины, - хрипит Кассандра, разворачивается на каблуках и быстрым шагом выходит прочь, касаясь ладонью лба. В часовне Варрик лежит у ног пророчицы, и камень холодный настолько, что его сковывает до самых костей. И, кажется, сквозь кости. Коул садится рядом, гасит последнюю, стекшую и оплавившуюся в мутную лужицу свечу и смотрит на свои пальцы, испачканные в воске. Над ним в полутьме алькова Андрасте возвышается, угрожающе протянув руки. Варрик смотрит на нее, и с трудом осознает, что видит все мутно, словно глаза затянуты пеленой. Хотя слезы ледяной воздух с улицы уже высушил, и туго стянуло влажную от соли кожу. - Я могу помочь, - шепчет Коул, и Варрик тут же отмахивается от него неловко рукой. Он знал, что Коул спросит это; понял с того самого момента, как в голове чуть прояснилось, и боль стала еще страшнее от полного, неминуемого осознания. - Если не можешь вернуть Гаррета, то не можешь помочь, - хмыкает Варрик, и его голос едва слышен, а сорванное рыданиями горло сводит. Ему плохо до тошноты. Коул наверняка хочет еще что-то сказать; он всегда говорит, не затыкаясь, когда дело касается таких глубоких, едва ли не смертельных ран. Но Варрик не хочет сейчас слушать ни его, ни кого бы то ни было. Пожалуй, он может наведаться к Каллену - Гаррет для него тоже был больше, чем некая героическая личность, имя, объятое сиянием. Можно пойти - но вряд ли стоит. Вот если бы рядом был Фенрис, было бы с кем... и что было бы? Варрик закрывает глаза, прижимая колени к животу, едва не простонав. Как написать Себастьяну, Фенрису об этом? Здравствуй, Хоук мертв, остался в Тени. Как поживаешь? Он не справится. Пусть Жозефина рассылает скорбные вести в Старкхевен и Фенрису, и Авелин в Киркволл, и малышке Мерриль... Варрику кажется, что сам он онемел. Все, что было в нем живого, правильного, сверкающего и ценного - утекло за Хоуком, вместе с Хоуком из этого мира. Словно только Хоук его и наполнял. - Кассандра ждала и смотрела, - шепчет Коул, прихватив пальцами по бокам полы шляпы. - Хотела помочь тоже. Страшно, смущена. Ушла. Варрик вдыхает ртом и горло саднит и сводит. Нужно что-то отвечать, но в нем пусто. Слова кончились. Коул поднимается на ноги, ссутулившись, прижав руки к бокам шуршит ногами по плитам пола к выходу. - Малыш, - окликает его Варрик. Если едва слышный хрипящий полустон можно назвать окликом. - Даже не пытайся. Коул хмурится; нескладный, угловатый, он останавливается в дверном проеме и Варрик, так и не повернувшийся, видит его, скосив глаза почти болезненно. - Это бы помогло. - Громче обычного говорит Коул. И выметается с порывом ветра прочь. Варрик снова смотрит на возвышающуюся над ним Андрасте. Пустую, холодную, мертвую каменную глыбу. Ему хочется, чтобы все это было шуткой, галлюцинацией, может быть даже тем, что люди и эльфы называют снами. Чтобы Хоук вернулся. Чтобы Коул не трогал его изорванную грудь и дал помнить, если Хоук не вернется. Но он не уверен, что ему хочется жить дальше с этой изорванной грудью, если Тень забрала Хоука навсегда. В темноте тени на лице Андрасте гнездятся черными язвами, и она окончательно превращается в выточенный из камня бесполезный идол.