Подбавь пара!

      Эванстон, 29 сентября 1914 г.       В Эванстоне шел дождь. Эдвард понял это, как только спрыгнул на пыльную насыпь, именуемую платформой, и на его ладони и кончик носа сразу же упало несколько капель. Конечно, этот дождь ни за что не сравнился бы с теми, к которым он привык, будучи ребенком — легкая морось казалась едва заметной, лишь изредка щедрой на более крупные капли, медленно стекавшие за шиворот по гладко уложенным волосам. Но чувство легкой тоски пробудить ему все же удалось.       Вокзал был почти пуст. Мало кому хотелось праздно шататься под дождем, когда работы всегда полно и под крышей. Да и вокзалом бы Эдвард не назвал это место. Так, пара облезлых зданий и грубо сработанная платформа без особых удобств. Скорее всего, еще пару лет назад ее и вовсе не было — спускаться приходилось по неудобной лестнице прямо к побуревшим от дегтя рельсам, стараясь не запнуться о выступающие шпалы. Сегодня же Эванстон представлял собой уже нечто большее, чем просто грязная деревня. Эдвард брезгливо тронул мыском ботинка дохлую крысу. Хотя чистоты в нем явно не слишком прибавилось. Впрочем, брезгливость была одной из тех черт, что потомку блестящего в прошлом рода Давентри пришлось подавить в себе так же, как фамильную гордость — и гордость вообще.       — Другое время требует другого подхода, сын мой, — говаривал его отец после побега за океан. — Никто не сможет отнять у тебя того, что спрятано в твоем сердце и в твоем разуме. Того, о чем знаешь ты сам. Но не стоит показывать другим то, что будет расценено, как слабость. Ведь если ты не сможешь это защитить, пока ты слаб — что тогда останется от тебя? От того, что ты есть на самом деле, милый мой мальчик?       Эдвард осмотрелся. Главная улица, лизнув своим боком железную дорогу, убегала в противоположные стороны, в одной из которых виднелось здание, напоминавшее бар или таверну. В любом случае, с чего-то надо было начать — если уж там не окажется комнат, то хотя бы один разговорчивый язык точно найдется. Поведя плечами, чтобы размять их, Эдвард поправил заплечную сумку и твердым шагом направился к двери салуна, из которой только что вышвырнули очередного траппера или гонщика, перебравшего виски. От него разило так, что Давентри не смог сдержаться и брезгливо поморщился.       — О-о, ты гляди-ка! — протянул пьяница и попытался схватить рукой сапог Эдварда, огибавшего его, чтобы зайти внутрь. — Чистый воротничок пожаловал в нашу скромную… — окончание фразы утонуло во взрыве смеха из дальнего угла, как только Эдвард переступил порог.       В зале было накурено. Сероватый дым вился над столами, за которыми сидели завсегдатаи да парочка приезжих. Эдварду хватило беглого взгляда, чтобы подметить основных посетителей заведения и сделать предположения о роде их занятий. Вон тот широкоплечий мужчина крепкого сложения с косматыми волосами и несмываемо грязными руками, очевидно, был рабочим. Субтильная блондинка с выбеленными волосами — судя по всему, местной певичкой. Неподалеку, со звездой на запылившемся жилете, сидел шериф, толковавший о чем-то со своим помощником. Пара профессиональных игроков в покер занимала игорный стол вместе с потенциальной жертвой и парой еще более сомнительных личностей. Троица у мутного от потеков воды окна вела оживленный диалог вполголоса, из которого Эдвард сделал вывод, что это местные механики. Впрочем, ничего, кроме улыбки, вызвать они у него не могли.       Дойдя до барной стойки, он попросил чашку горячего чая и осведомился о наличии комнат. Бармен — хмурый старик с желчным взглядом — ответил, что хозяин заведения постояльцев не держит, и неопределенно махнул рукой в сторону улицы, бубня что-то про местную гостиницу. Между тем, дождь пошел сильнее, снова наводя Эдварда на не самые лучшие воспоминания. Новый взрыв хохота из дальнего угла, где расположилась группа молодых людей, играющих в дартс, заставил его неприязненно скривиться и с тоской посмотреть в сторону фортепиано, покрытого слоем пыли.       — Нет пианиста, — проскрипел бармен. — Старый уволился — сманился в городок побольше нашего, а другого так и не нашли.       Рыжий долговязый парень, сидящий слева от Эдварда, усмехнулся, глядя в свой стакан.       — Что скалишься, Хэйс? — обратился к нему старик, протирая барную стойку сухой тряпкой. — Наконец сам заработал на выпивку, а не выклянчил у дружков, и сразу думаешь, что имеешь право скалиться мне тут?       Тот вспыхнул, сжимая стакан с виски до побеления костяшек пальцев. Он одним глотком осушил оставшееся, бросил деньги на стойку и поднялся, облокачиваясь на нее обеими руками и подаваясь немного вперед.       — Я никогда ничего ни у кого не клянчу, — четко по словам процедил он (“Ирландец, судя по выговору“, — подумал Эдвард), затем повернулся, чтобы уйти, и как бы между прочим бросил через плечо: — А пианист ваш женился на Грэйс и теперь работает у Кики, которая платит ему в полтора раза больше, чем ваша хозяйка.       — Ах ты, щенок! — сжав в кулаке тряпку, прорычал бармен ему вдогонку, глядя как за ирландцем захлопывается дверь. — Ну зайди только мне еще сюда хоть раз!       Эдвард усилием воли подавил улыбку, что случалось с ним нечасто. Видно, сказывалась усталость. Тем не менее предстоящая прогулка под дождем быстро отрезвила его от этой минутной веселости, вновь уступившей место легкому сплину и привычной сосредоточенности. Уточнив у ставшего еще более хмурым и неприветливым бармена, в какой стороне находится гостиница, он расплатился и вышел под дождь.       Город казался угрюмым, хотя вернее было бы сказать, что накатившая тоска по Англии и последовавшее за ней чувство отчужденности искажали все, чего касался взгляд, добавляя оттенок чужеродности. Волосы и одежда Эдварда напитались влагой, а дорога под ногами блестела от воды, собирающейся в лужи. Дойдя до сгоревшего театра, он остановился. Каменный остов, почерневший от копоти и полуразвалившийся, навевал мрачные мысли о том, как далеки от искусства местные жители. С другой стороны, может статься, что полусбитая надпись, гласившая, что перед Эдвардом останки театра, была лишь прикрытием для чего-то, столь же далекого от настоящего искусства, сколь далек Эванстон от Лондона.       И все же он приехал сюда не за этим. Нахмурившись, Эдвард строго одернул себя. Уныние — порок, который следовало изжить, если он действительно намерен добиться своей цели. В конце концов Эванстон был только одной из ступеней воображаемой лестницы, по которой он собирался подняться. И путь перед ним лежал долгий и трудный. Но для начала нужно было найти того, кто ему в этом поможет — по доброй воле или вопреки ей.       Гостиница оказалась парой улиц южнее — почти на самой границе с китайским кварталом, лавочки которого пряным запахом специй, трав и масел вытекали из ближайшего переулка. Представительное по меркам этого города здание с выбеленным фронтоном, причудливо украшенным вышедшими из строя механизмами, детали которых безнадежно приржавели друг к другу, достигало трех этажей в высоту и испускало клубы пара из хаотично торчащих во все стороны труб. Вероятно, хозяин гостиницы пребывал в убеждении, что подобные аппликации должны привлекать внимание праздных зрителей, то и дело приезжающих поглазеть на гонки. На Эдварда же они произвели весьма жалкое впечатление. Впрочем, вопросы вкуса и здравого смысла владельца предположительного временного пристанища мало его занимали. Тряхнув головой, чтобы сбросить хотя бы часть тяжелых капель, лениво ползущих по потемневшим от воды волосам, он зашел внутрь.       Внутри было душно. Создавалось впечатление, что часть пара просачивалась через дыры в проржавевшем металле прямо в жилые помещения, отчего потолок местами казался отсыревшим. Пара ночей, не более. Эдвард осмотрелся в поисках управляющего. Холл выглядел чистым и прибранным, однако сырость и сам статус гостиницы не вдохновляли на долговременное проживание под этой крышей. Нужно было найти съемную комнату, а лучше — осуществить план, ради которого он приехал в Эванстон. Если старик-китаец был прав — а за годы совместной работы Эдвард успел запомнить, что ошибался тот нечасто — то через день или два на местной трассе должна была пройти крупная по масштабам этого города гонка. А это значит, что представится реальный шанс найти подходящего человека — если смотреть очень внимательно. Кого-то, чьи амбиции превышают его возможности. Кого-то не безнадежного, но недостаточно умелого, чтобы быть замеченным кем-то еще. Кого-то, кем можно было бы легко манипулировать. Кого-то, кому больше чем когда-либо нужен был Эдвард.       Из размышлений его вывел внезапно возникший на горизонте управляющий — полный мужчина с чем-то неприятным в лице, грузно выплывший из одного из подсобных помещений, оправляя одежду. Развернув газету, он тряхнул ей в воздухе с многозначительным видом и понимающе подмигнул.       — Приехали на завтрашнюю гонку, да? — облокотившись на небольшое бюро, в котором, судя по всему, хранились ключи от номеров, он продолжил: — Говорят, лидирует Грэгсон. Ни у кого против него нет шансов. Разве что к нам заедет какая-нибудь нездешняя звездочка, — он сально улыбнулся, и краем глаза Эдвард заметил, как из-за той же двери, из которой минутой ранее вышел его собеседник, юркнула вверх по лестнице горничная, поправляя юбку. — Но у нас пока таких не останавливалось.       — Так гонка завтра, — задумчиво повторил он, вписывая свое имя в книгу постояльцев и беря ключ.       Управляющий вдумчиво пересчитал задаток и только потом позволил себе хохотнуть.       — Завтра, завтра, вы что, газет не читаете? — он еще раз встряхнул газетой, словно продукция местной захудалой типографии должна была продаваться по меньшей мере по всему штату.       Эдвард развернулся, намереваясь подняться в отведенную ему комнату, чтобы оставить вещи, состоящие из пары саквояжей, в одном из которых умещались одежда и предметы личной гигиены, а в другом — чертежи и инструменты, и немного передохнуть. Когда он уже поставил ногу на первую ступеньку, управляющий спохватился:       — А, да! Если захотите спуститься на ужин — он будет подан в семь часов. Мэгги вам скажет, если замешкаетесь, мистер… — толстяк склонился над книгой, — Давентри.       Кивнув столь изящно, как никто еще не кивал под этой крышей с момента открытия гостиницы, Эдвард продолжил свой путь вверх по лестнице. Все, о чем он мог сейчас думать, была завтрашняя гонка. Китаец не обманул, а значит, он приехал не напрасно. Эдвард слышал, как управляющий негромко фыркнул ему вслед, и позволил себе неслышно усмехнуться. Чистый воротничок, значит? Такими вы видите опрятных приезжих? Что же, если завтрашний день пройдет успешно, то к постоянному присутствию хотя бы одного чистого воротничка этому городу придется привыкнуть. На время.       Разместив вещи у изголовья кровати, Эдвард неспешно разулся, сменил дорожную одежду и растянулся на пропавших сыростью простынях. Да, это место определенно не подходило в качестве постоянного пристанища. Но если он сможет найти то, за чем приехал, то сухой угол, находящийся практически в единоличном владении, можно сказать, был ему обеспечен.       До ужина еще оставалось несколько часов, и Эдвард решил провести их в размышлениях. Мало было найти подходящего человека, нужно было его заинтересовать, улучить возможность продемонстрировать свои способности, чтобы восхищение заглушило все другие чувства на время, достаточное, чтобы подписать контракт, или как у них тут принято. А лучше — чтобы это восхищение не исчезало в принципе, оставаясь гарантией преданности, от которой зависела треть успеха. Преданность, тщеславие и талант — больше Эдварду ничего не было нужно от человека, который согласится стать его напарником. Благоразумия и осмотрительности ему хватит на двоих.       Несколько раз глубоко вдохнув, он прикрыл глаза. Неестественная бледность, растекавшаяся по лицу, говорила об усталости — неблизкий путь и сырая погода сделали свое дело. После небольшого затишья, дождь снова пошел сильнее, монотонно постукивая по стеклу. Несмотря на сырость, в комнате было тепло — котлы работали не переставая. Сверившись со временем, Эдвард перевернулся на бок, кутаясь в тонкое шерстяное одеяло, и сам не заметил, как погрузился в глубокий сон без снов.       Утро возвестило о своем приходе довольно грубым стуком в дверь.       — Месье Давентри! Месье! — настойчиво звал сравнительно мелодичный женский голос.       Эдвард открыл глаза, медленно приходя в себя, но новый оклик вкупе с утренним светом, проникающим сквозь немытые окна, быстро его отрезвил.       — Да? Можете войти, — ответил он, садясь на постели.       В комнату вошла горничная, неся таз с водой и полотенце.       — Вы вчера так и не вышли к ужину, месье, и даже на стук не отзывались. Я решила, что вы спите, да и зачем мне лишний раз беспокоить джентельмена? Но уже утро, если вы не поспешите, то пропустите гонку, вы ведь на нее приехали? — быстро прощебетала девушка, ставя таз на прикроватный столик.       Эдвард чуть поморщился, растирая виски. Горничная, наблюдавшая за ним, истолковала жест по-своему.       — О, месье, у вас голова болит? Это из-за того, что вы не ужинали. Вообще, у нас в обслуживание входит только ужин, если только вы не доплачиваете, но вы вчера пропустили, так что я сбегаю на кухню, посмотрю, что там есть.       Заметив, что она так и не ушла, Эдвард кивнул, бросая на девушку быстрый взгляд.       — Благодарю.       — Мэгги, — улыбнулась горничная, прежде чем скрыться за дверью.       Умывшись, Эдвард почувствовал, что окончательно проснулся. Долгий сон пошел ему на пользу — от вчерашней ностальгии не осталось и следа, мысли прояснились, а сам он был готов к действию. Спать в одежде, для этого не предназначенной, было не слишком удобно, но за годы жизни на континенте Эдвард успел привыкнуть к такому множеству неудобств — пусть и не смириться с ними — что сейчас эта оплошность показалась приятным бонусом — ему не нужно было тратить дополнительное время на то, чтобы одеться.       Зачесав волосы мокрой расческой назад и оправив манжеты, Эдвард открыл саквояж с инструментами и достал рабочий пояс, который обычно носил в мастерской. Отметив про себя, что уснул вчера с незапертой дверью — что, по его мнению, было преступной халатностью с его стороны, — он убедился, что ничего из вещей не пропало. Доверять гостиницам было не в правилах человека, наделенного хотя бы маломальской осторожностью.       Тем временем вернулась Мэгги. Вежливо улыбнувшись и вспомнив, что именно эту горничную он видел вчера в довольно недвусмысленной ситуации, Эдвард взял из ее рук поднос с холодным завтраком и поблагодарил за проявленное беспокойство.       Легкое волнение подкралось внезапно, вызванное, вероятнее всего, тем, что если бы не расторопность горничной, то он в самом деле мог опоздать к началу гонки. Потеря контроля над происходящим, пусть и мимолетная, отозвалась неприятной тяжестью в груди. Наскоро позавтракав и убедившись, что не забыл ничего важного, Эдвард запер комнату и сбежал вниз по ступенькам, кивнув по дороге управляющему, запиравшему бюро, прежде чем идти смотреть на гонку.       Гоночная трасса располагалась на севере города, а точнее — за его пределами, прилегая к рабочим районам практически вплотную. Как успел отметить Эдвард, рабочие бараки перемежались с мастерскими и ангарами в неком акте почти восхитительной диффузии. Ближайшая мануфактура словно конкурировала с трассой за зоны влияния, и трасса неизменно побеждала, постепенно вытесняя бараки все дальше. Скрипы механизмов, свист вырывающегося пара, запахи машинного масла, дегтя, металла пропитали здесь все.       Большую часть ночи продолжал идти дождь, так что утро выдалось сырым и холодным. Поежившись, Эдвард пожалел, что не накинул что-нибудь поверх жилетки, но возвращаться уже не имело смысла. Люди оживленными потоками стекались к трибунам, занимая места и переругиваясь между собой. Букмекеры принимали ставки, громко зазывая желающих принять участие, жены одергивали мужей, не желая, чтобы те поддавались на провокации нечистых на руку дельцов, предприимчивые мальчишки продавали всякую мелочевку, бегая по рядам, собаки приветливо махали хвостами, надеясь, что им что-нибудь да перепадет. Механики суетились вокруг участников соревнования, в последний раз перепроверяя паромобили на предмет внезапных поломок и злонамеренной деятельности конкурентов. Стайка восхищенных подростков, явно мечтающих со временем сесть за руль гоночного паромобиля, активно обсуждала местных фаворитов.       Эдвард окинул взглядом видимый участок трассы. Земля успела подсохнуть, хотя кое-где все еще были видны лужи. По счастью, дорога не превратилась за ночь в сплошное месиво из грязи, иначе запланированные гонки были бы больше похожи на барахтанье в компосте. Усмехнувшись краешком губ, он повернулся к старту, рассматривая первую пятерку участников. Среди них выделялся статный детина средних лет, явно не первый раз принимающий участие в подобном состязании. Уверенная и подчеркнуто-небрежная поза давала окружающим понять, что он не сомневается в своей победе, и Эдвард предположил, что это и есть тот самый Грэгсон, про которого он слышал от управляющего. Ну что же, самоуверенности ему не занимать, а стало быть, нужно искать кого-то, кто вынужден прозябать в тени любимца фортуны и публики. Он перевел взгляд дальше, подмечая пару механиков, виденных им в баре, и оценивая шансы остальных участников на победу. Сегодня должно было состояться три или четыре заезда — в зависимости от количества прибывших. Некоторые могли не успеть подъехать к началу, если, конечно, в этом году здесь будут приезжие.       Прозвучал гонг. Эдвард удивленно повернулся к источнику звука. Ему случалось прежде бывать на паромобильных гонках, но сигналом к началу состязаний обычно являлся протяжный гудок с присвистом от вырывающегося пара и громогласное объявление мэра, шерифа или другого уважаемого городом лица по мегафону. Местный гонг представлял собой большую тарелку, явно в прошлом имевшую смутное отношение к капоту. Чуть удивленно вскинув бровь, Эдвард бегло оглядел трибуны — для собравшихся происходящее было в порядке вещей. Рядом с гонгом стояла пара молодых китайцев и еще один постарше — благообразный старик с редкой седой бородой в треть фута, именно он, судя по колотушке в его руке, и ударял в гонг.       — Всем участникам занять свои позиции! — прозвучал громкий оклик с вершины одной из трибун — в дело, наконец, вступил мэр. — Как мэр города и глава судейской коллегии, я объявляю о начале большой ежегодной гонки Эванстона!       Прозвучал еще один удар гонга, и паромобили сорвались со своих мест, подняв кучу брызг из дождевой воды вперемешку с землей. Эдвард неспешным шагом дошел до трибун и поднялся на самый верх — оттуда был лучший обзор. Грэгсон, как и предсказывал управляющий гостиницы, уверенно лидировал. Его соперники выглядели невзрачно, то и дело совершая глупые просчеты или боясь подбавить пара там, где нужно. Эдвард нахмурился. Впрочем, не стоило делать поспешных выводов, исходя только из одного круга — кто знает, может на втором и третьем участники сумеют показать себя. Тем более, что это всего лишь первый заезд.       Однако, ни второй, ни третий круг ничего не изменили в сложившемся впечатлении. Следующий заезд выглядел даже печальнее, чем первый, за неимением ярко выраженного лидера. Глубоко вздохнув, Эдвард сжал кулаки и мысленно сосчитал до пяти. Это не страшно. Ничего такого, что он не смог бы исправить, приложив определенное усилие. Главное — найти того, кто будет слушать и слушаться беспрекословно. И если повезет — его таланта хватит на двоих.       Из разговоров, донесшихся с соседних рядов, Эдвард понял, что сегодня, скорее всего, будет только три заезда и еще два завтра, после чего будет объявлен краткий перерыв и состоится финальный тур из семи кругов, в который войдет пятерка победителей. Абсолютный лидер срывает банк, пришедшие же вторым и третьим получат лишь свою долю аплодисментов и памятную ленточку с медной эмблемой на лацкан.       Эдвард снова взглянул на стартовую линию, где уже выстроился новый ряд участников. Под тринадцатым номером мелькнула рыжая голова, показавшаяся ему смутно знакомой. Приглядевшись повнимательнее, он узнал вчерашнего ирландца из бара — кажется, бармен назвал его “Хэйс”. Паромобиль, с которым тот вышел на старт, оставлял желать лучшего: потрепанный и явно требующий внеплановой диагностики, он, конечно, не разваливался на части, но вызывал легкое недоумение своим присутствием на подобном состязании. Эдвард не мог слышать, что происходило внизу, но судя по улыбкам остальных участников заезда, они разделяли его скепсис. Ирландец держался гордо, высоко подняв голову, и Эдвард снова задержал на нем свой взгляд. А что если он и есть тот, кто ему нужен? Во всяком случае, по части амбиций и упорства ему пока не было равных среди тех, кого Эдвард уже успел увидеть на трассе.       Пробил гонг, и паромобили сорвались со своих мест. Прислонившись к перилам, очерчивающим лестницу трибун по периметру, Эдвард пристально следил за гонкой. Хэйс то отставал, то снова вырывался вперед, поддавая пару тогда, когда другие предпочитали обождать. Возможно, ему было далеко до профессионала, но дух соревнования был у него в крови, и он старался выжимать из своего паромобиля максимум. После первых двух кругов атмосфера заметно накалилась — до сих пор не было очевидно, кто выйдет из этого заезда победителем, и эта неопределенность подстегивала азарт как участников, так и зрителей.       — Давай, Джонс! Сделай их!       — Эй! Эй! Патерсон, вперед!       — Это что, младший Хэйс на старой колымаге?       — Чэнь! Давай, Чэнь! Подбавь пару!       — Что он творит?       — Черт побери, да малец — гонщик от бога!       Когда до финиша оставалось всего несколько сотен метров, ирландец снова вырвался вперед, каким-то чудом удерживая набранную скорость. Из трубы вырывались целые облака пара, и со стороны казалось, что его котел готов вот-вот взорваться. Низкое гудение доносилось до самого верха трибун, и несколько человек обеспокоенно переглянулись. Прозвучал гудок, лампочки, натянутые в пару рядов между столбами по бокам от финальной черты, замигали. Следом ее пересекли и остальные участники, для которых эта гонка была окончена. Приветственные крики смешались с разочарованием, негодованием и раздражением, но Эдвард не слушал, о чем говорили люди. Он смотрел на победителя, сияющего так, словно уже выиграл финал, и думал о том, сколь многого мог бы достичь этот мальчишка, если бы работал с ним.       Следующее утро было еще более промозглым, чем накануне, так что Эдвард накинул плащ, прежде чем спуститься вниз. Мэгги приветливо улыбнулась, пробегая мимо с подносом, а управляющий хмыкнул, как будто со знанием дела:       — Видели вчера этого выскочку, Хэйса? Ну ничего, уж на финале-то Грэгсон ему покажет. Да, еще как покажет! Как у него только котел не взорвался?       Эдвард предпочел оставить комментарий без ответа и, вежливо кивнув, вышел на улицу. Клочья тумана расползались по сторонам, оседая на всем, чего могли коснуться, и постепенно растворяясь в воздухе. Впереди были еще два заезда, но для себя Эдвард уже решил, что ирландец — это его лучший вариант. Оставался открытым вопрос, как его заинтересовать в долговременном сотрудничестве, но здесь вряд ли могли возникнуть какие-либо проблемы — учитывая, на чем он ездит. Эдвард усмехнулся краешком губ. Теперь главный интерес для него представлял финал. Впрочем, даже если Грэгсон выиграет — а в этом была большая доля вероятности — это не изменит его планов.       Однако, когда после семи кругов ожесточенной борьбы Хэйс первым пересек финишную черту, на доли секунды опередив соперника, и потерял управление, едва не перевернувшись вместе с паромобилем, у которого окончательно заклинило тормоза, показалось, что изменилось решительно все. Выбив дверь, ирландец покинул салон с риском свернуть себе шею и покатился по земле. Котел взорвался, разбрасывая детали паромобиля вокруг — падая, они рассекали воздух не хуже бритвы. Все заволокло клубами пара, послышался второй взрыв, скрежет искореженного металла, свист падающих обломков и сдавленный вскрик. Все на трибунах замерли, а Эдвард устремился вниз. Внутреннее чувство, которое редко его подводило, говорило ему, что он должен быть там. К месту происшествия уже спешил местный врач и его помощники, а также остальные финалисты, которые были ближе всех. До сих пор было неясно, жив гонщик или мертв.       Приблизившись, Эдвард увидел скривившуюся от боли фигуру ирландца, над которым хлопотали медики. Он весь был покрыт многочисленными ушибами, ссадинами и кровоподтеками, один из обломков впился ему в ногу, а на щеке был виден порез, но Хэйс определенно был жив.       — Ну что, Хэйс? Стоило оно того? Чего ты добился? Победы? Славы? — Грэгсон с побагровевшим лицом стоял рядом, сжимая трясущиеся кулаки. — Щенок! Кому ты теперь будешь нужен? Ни один механик не согласится с тобой работать!       Эдвард внутренне напрягся, обходя собравшихся. Наконец, он увидел, в чем была причина подобного заявления. Часть обшивки паромобиля, оторванной взрывом, вонзилась гонщику в руку, отрезав ее по локоть. Все его черты искажала мука.       — Грэгсон, оставь его! Парню и так плохо! Умей проигрывать!       Две пары крепких рук ухватили Грэгсона за плечи, намереваясь увести разгоряченного вчерашнего фаворита прочь.       — Что же, наслаждайся победой! Потому что это первая и последняя победа в твоей жизни, Хэйс! — прокричал он, вывернув голову, прежде чем пострадавший исчез из поля видимости. — Слышишь меня? Первая и последняя!       Подоспело еще несколько рослых парней с необходимыми инструментами. Они помогли врачу вытащить обломки и соорудили носилки, чтобы унести ирландца туда, где можно было оказать ему более квалифицированную медицинскую помощь. Хэйс поднял мутный взгляд на Эдварда, который оказался у изголовья носилок, когда их подняли в воздух.       — Ты кто? Я тебя помню…       — Рори! Заткнись хотя бы сейчас, когда… — негодующе начал один из рабочих, но Эдвард прервал его.       — Я механик. И если тебе все еще нужен механик, то мне нужен гонщик.       — Боюсь, вы не совсем понимаете, о чем говорите, — покачал головой врач. — Правая рука…       — У меня все еще есть левая! — прохрипел Хэйс.       — Насколько вы хороший хирург? — спросил Эдвард прямо, пристально глядя доктору в глаза.       — Вы же не серьезно? — побледнел тот и поджал губы. — Оторванная конечность повреждена слишком сильно. Я не бог! Я не могу прирастить ее обратно!       Эдвард улыбнулся. Это было все, что ему нужно было знать. Он посмотрел на ирландца, пытающегося понять хоть что-то из этого разговора.       — Если ты согласишься работать со мной, я сделаю тебе новую руку, — он чуть приподнял одну бровь. — Так мы договорились?       — Эй, чужак, а кто ты думаешь ты такой? — фыркнул другой рабочий, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании, когда уже можно будет закончить этот разговор и продолжить намеченный путь.       — Я уже сказал, я механик, — Эдвард бросил на него подчеркнуто спокойный взгляд, отступая в сторону. — И, смею надеяться, скоро вам представится случай убедиться: чертовски хороший механик.