Определение уязвимости (Define Vulnerability)

      Когда Шерлок вошел в гостиную с чашкой чая, Джон сидел за столом и завтракал. Детектив к нему присоединился. Приятно было повторить ритуал, который выработался еще в те времена, когда они вместе жили в 221Б. Шерлок скучал по нему каждый раз, когда пил утренний чай в одиночестве где-нибудь в отеле или в потайном темном убежище. Но сейчас даже эту радость омрачал привкус "теперь такое будет лишь изредка" и окрашивал ее серовато-синим цветом досады. То, что у них было тогда, никогда уже не вернется. Что-то безвозвратно ушло.       — О тебе до сих пор пишут в связи с предотвращенным терактом. В основном, отзываются положительно. Хотя в этой статейке для меня слишком много слов "лжец" и "прохвост", — пробормотал Джон, переворачивая страницы ежедневной газеты.       — И в чем они теперь меня подозревают? Пишут, что я — террорист и раскрываю террористические сети, чтобы отвлечь от своих собственных планов? Ну, по крайней мере, что-то новенькое. Готов поклясться, из меня бы вышел отличный "фейковый террорист", — отозвался Шерлок, ощущая в своем голосе смесь сарказма и горького юмора.       Он глотнул чая.       — Пресса — это сборище идиотов. Единственное, в чем я могу согласиться с Мориарти — они строчат сказки. Всегда будут находиться люди, называющие меня лжецом. Тебя все еще это беспокоит?       — Разумеется.       — Я этого все равно не понимаю, — признался Шерлок.       — Хочешь сказать, что если бы они называли меня... скажем, вором и пытались засадить в тюрьму, публикуя ложные обвинения, тебя бы это не оскорбило?       Шерлок попытался представить, что Джона арестовывают за то, чего он не совершал. Это действительно отличалось от... от чего? В таком ракурсе он ощущал... непреодолимое стремление... потребность восстановить справедливость.       — О... ну, наверное, да, мне было бы не по себе или что-то в этом роде.       Джон недоверчиво посмотрел на него, словно не ожидал, что Шерлок поймет аналогию.       Да, когда они впервые обсуждали эту тему — незадолго до прыжка с Бартса — Шерлок действительно не понимал и высказал предположение, что Джон боится, что нападки на Шерлока могут замарать и его тоже. Нормальные люди нередко считали, что чужая плохая репутация может их "заразить". Это известный феномен. В тот день Джон разозлился на обвинения Шерлока, а тот не мог понять, отчего... хотя сейчас он уже понимал, по крайней мере, частично. Сегодняшний пример нетрудно было понять.       Что ж, отлично! Не прошло и двух лет. Но здесь был и другой фактор...       — Тогда почему ты не понимаешь, что мне становится не по себе, если пресса называет тебя прохвостом? — прервал Джон его размышления.       — Но они же так называют меня. До фрика никому не может быть дела. Это напрасная трата времени. — Это, по крайней мере, он знал совершенно точно.       Джон нахмурился. А это еще откуда взялось? Он переглотнул. Шерлок пытается его на что-то спровоцировать или он действительно так к себе относится? Хотя слова и тон соответствовали текущему депрессивному поведению детектива.       — Пожалуйста, не называй себя "прохвостом" даже в шутку, — попросил он.       — Ты хочешь сказать, что не выносишь никаких замечаний на эту тему? — уточнил Шерлок. — Я же... просто шутил.       — Плохая шутка.       — Я не имел в виду ничего такого, просто ремарка.       — Шерлок, ты никогда не тратишь слова на то, что ты не имеешь в виду, — Джон все больше выходил из равновесия. Шерлок редко шутил и не особенно умел это делать. Гораздо чаще он прибегал к шуткам, когда хотел что-то скрыть, а не повеселиться.       — Ничего подобного. А как же все то бесполезное социальное поведение, которому ты меня научил? Вежливость с незнакомыми людьми, которые ничего для меня не значат? Как насчет них? Я трачу слова на все эти бесполезности.       — Я тебя чему-то научил? Господи, ты хочешь сказать, что я тебя изменил? Я тебе не верю.       — Это очевидно.       — Эм... не меняй тему.       — Почему я не должен на эту тему шутить? Даже если у меня плохо выходит... я тренирую свое чувство юмора.       — Только не этой темой!..       — Почему?       — Потому что мне до сих пор больно, — вспыхнул Джон.       — Я не понимаю... Ты имеешь в виду, тебе больно физически или эмоционально? Или что-то вроде психосоматики?       Он это специально или опять проявляет эмоциональную тупость?       — Ради Бога, как ты можешь быть таким бесчувственным? — рявкнул Джон. — Мне больно, потому что это напоминает мне чертов звонок, когда ты заставил меня слушать свою чертову записку самоубийцы!.. Эта записка причинила мне боль. И то, что ты мне тогда сказал— тоже. Твои слова и... желание, чтобы я всем рассказал, что ты прохвост и мошенник, причинили мне боль... и то, что ты на два года оставил меня в потемках! — выдал он на одном дыхании.       — Я сделал это ради твоей безопасности, — стоически произнес Шерлок.       — О, ну конечно! — Джон чувствовал, что распаляется все сильнее. — А я иногда думал, что будь у меня выбор, я бы выбрал ее противоположность...       На лице Шерлока отразился искренний шок.       — Ты бы предпочел, чтобы тебя застрелили?       Джон такого не подразумевал, но в нем кипело негодование.       — Может, твоим намерением и было избавить меня от смерти и боли, Шерлок, но боль, которую ты причинил мне "ради моей безопасности", была еще хуже альтернативы.       Шерлок осознал полное значение слов Джона, и на его лице отразился стыд.       — Мне нужно было гарантировать твою безопасность, — попытался он снова объяснить свои мотивы.       — Я знаю, но все равно не понимаю, о чем ты, черт подери, думал, когда заставлял меня слушать твою "записку"?.. Каким образом это помогало моей безопасности? Это или вид твоего искореженного тела в крови на тротуаре?.. Ты вообще представляешь, что это все со мной сотворило? Это не принесло мне никакой безопасности. Страшнее боли ты мне причинить просто не мог... — Джон заставил себя понизить тон, пытаясь вернуть себе самообладание. Мэри просила его вести себя с Шерлоком понимающе и внимательно его выслушать, но он сейчас делал ровно противоположное.       — Ты же знаешь, это все было ненастоящее. Неужели я должен снова это объяснять? Просто перепиши старые воспоминания новыми... Если хочешь, могу подробно рассказать, как я это делаю, — предложил Шерлок.       — НЕТ! Я не могу ничего переписать! От одного воспоминания, как ты там лежишь и слепо смотришь в пространство, мне делается дурно... Я всю жизнь буду помнить ту боль и ужас! — Джон снова кричал, слова друга приводили его буквально в бешенство. — Эти воспоминания останутся со мной до конца жизни!.. Да они, в общем-то, и так до сих пор ко мне возвращаются по нескольку раз на день... Они всегда будут причинять мне боль, Шерлок. Для тебя это была лишь демонстрация твоей блестящей идеи, но ты хоть на секунду задумался, что твое представление сотворило со мной?.. Оно вернуло к жизни мое посттравматическое расстройство и хромоту, мне было плохо несколько недель, я не один месяц видел кошмары, и до сих пор испытываю проблемы со сном... и мне по-прежнему больно это все вспоминать!       — Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы довести дело до конца. Меня это тоже далось нелегко, — сказал Шерлок.       — Но ты меня не терял... Хотя сомневаюсь, что ты стал бы сильно обо мне горевать, — со злостью выплюнул Джон, сознавая, что переходит черту. Он говорил, чтобы сделать больно. Это случалось с ним очень редко, но сейчас гнев настолько заслонил сознание, что ему было уже все равно.       — Думаешь, так легко было с тобой прощаться? Я сделал это ради твоей безопасности... чтобы не потерять тебя, — пытался оправдаться Шерлок.       — А заплатил за это я, потеряв тебя. Спасибо тебе большое...       — Я не видел другого способа это сделать.       — Ты мог рассказать мне. Вот просто рассказать.       — Риск был слишком велик, я тебе уже говорил, — в голосе Шерлока зазвучали опасные нотки.       — И ты рискнул тем, что от горя я могу вышибить себе мозги? — выкрикнул Джон, не сумев во время остановиться.       Шерлок чувствовал, что бледнеет, но, к его облегчению, Джон этого не заметил. От гнева Джона густел воздух, становилось трудно дышать.       Надо было сказать, что он все это знает, и говорит то, что чувствует, и ему тяжело сознавать, что он стал причиной страданий Джона, а вместо этого он нес какую-то ерунду. Где-то в глубине души он чувствовал, что совершил огромную ошибку. Но он уже извинился. Что еще ему сделать?       Пока он охотился за сообщниками Мориарти, у него была цель — вернуться к своей прежней жизни. А в жизни Джона эта цель исчезла сразу после похорон. Джон считал, что у него нет шансов что-то вернуть — в его понимании Шерлок ушел навсегда. А учитывая собственные кошмары прошлой недели, когда ему снилось, что Джон лишает себя жизни, Шерлок уже некоторым образом представлял, каково это.       — Я не рассчитывал, что это займет столько времени. Я надеялся вернуться через три-четыре месяца, — объяснил он.       — Но когда ты понял, что времени понадобится больше, ты мог сообщить мне, что ты жив... Почему ты этого не сделал, Шерлок?.. Почему?       — Я не хотел... тебя этим ранить, — постарался Шерлок выразить свое раскаяние.       — Да, ты не хотел — ты просто об этом не подумал, и от этого мне еще больнее. Ты никогда ни о чем не думаешь, кроме себя и своих игр.       Джон действительно так о нем думает? И он прав?       — Когда ты выпрыгнул передо мной в этом чертовом ресторане, это очень ясно сказало: ты считал, что я приму тебя с распростертыми объятиями. Словно я все эти два года сидел и ждал твоего возвращения... но для этого мне нужно было знать, что ты жив... одна такая маленькая деталька, о которой ты позабыл. Я думал, что ты МЕРТВ, Шерлок!.. Гниешь в чертовой могиле, ушел навсегда... — на последних словах у Джона сорвался голос.       Шерлок смотрел в окно и пытался сдержать нечто, рвущееся наружу, от чего начинало саднить горло. Ну почему все не так.       Он действительно полагал, что Джон иначе отреагирует на его возвращение. Майкрофт предупреждал, что он зря так относится, но Шерлок даже не подумал, что он может оказаться прав.       А он сам прав не оказался. Он все испортил... и сейчас добавил к уже имеющемуся месиву дурацкое замечание, которое показалось ему забавным. Он снова совершил грубый промах... и опять причинил Джону боль, заставил его страдать. Шерлок прикусил губы, пытаясь понять, отчего так сжимает в груди, почему все не так.       Общение представляло собой минное поле даже больше, чем раньше. Он испытывал подобное в детстве и абсолютно его не переносил, а сейчас это чувство вернулось, и внутри у Шерлока все дрожало от неприятия и отвращения. В детстве в такой ситуации он просто переставал отвечать: что бы он ни сказал, все равно все было не так, и продолжать просто не имело смысла.       Он обернулся и посмотрел на Джона. Тот выглядел не лучшим образом. Бледный, колеблющийся, измученный.       Может, еще раз извиниться?       Будет ли Джон на него орать, если Шерлок заговорит? Он всегда не любил, когда на него кричали, но сейчас подобный ор вызывал у него головокружение вперемешку с острым желанием куда-то сбежать. Шерлок опустил взгляд. Он не знал, что делать и попытался занять себя приготовлением чая, не уверенный, что надо вообще открывать рот.       Джон сразу пожалел о своей вспышке. Он знал: то видео, где он сидел на кровати Шерлока с пистолетом, стало для друга тяжелым ударом. Не стоило сейчас поднимать эту тему... но он слишком разозлился. Джон постарался успокоиться. Нельзя было об этом напоминать — да, тем более, в таком обвинительном тоне.       Он видел, что Шерлок сам готов взорваться от гнева... или еще чего-то? Почему он сдерживается?       — Обычно ты кричишь на меня, когда я действую тебе на нервы. Так давай, скажи, почему ты на меня злишься, — сердито проворчал Джон, отчасти пытаясь подначить Шерлока. Может, им обоим стало бы легче, накричи они друг на друга... Он хотел это услышать — хотел, чтобы Шерлок, не сдерживаясь, высказал все, что думает, хотя, возможно, это был не лучший выбор.       И внезапно он осознал, что пытается Шерлока спровоцировать.       Он мысленно закатил глаза, вспомная вчерашний разговор с миссис Хадсон, когда он вернулся домой.       — О Боже, Джон, кажется, я все испортила, — бросилась к нему она. — Я... провела социальный эксперимент. Я накричала на Шерлока. А он, вместо того, чтобы встряхнуться и закричать на меня в ответ, просто неуверенно застыл. Мне так жаль. Я думала, у меня получится, с детьми моей сестры это всегда срабатывало.       — Он не ребенок, миссис Хадсон, — сказал Джон.       — Я знаю, дорогой, я знаю. Но иногда такие вещи срабатывают.       — Я заметил.       — Но сегодня он чистил для меня имбирь и картошку, и хоть я пыталась вызвать его на разговор... он просто сидел и смотрел... как будто я сделала что-то очень плохое. Такого с ним раньше никогда не случалось.       Джон увидел в ее глазах слезы.       — Он такой надломленный, Джон.       — Я знаю.       — А еще он грубо себя ведет... будит во мне желание о нем позаботиться, но если мне не удается это скрыть, то сразу меня выгоняет.       Джон ухмыльнулся, но когда миссис Хадсон к нему обернулась, поспешно стер с лица улыбку. Да когда ей вообще удавалось скрывать это желание? Он и не знал, что она старается. Абсолютно безуспешно.       — Он простит вас. Вы же знаете, каким он временами бывает: то дуется сутками, то взрывается. Расскажите мне, что произошло, — сказал он тогда домовладелице.       Но сейчас он не был уверен, что его собственную вспышку ему простят. Черт, Шерлок в последнее время всех от себя гнал. Мэри права, и он действительно проверяет, насколько люди готовы с ним оставаться? Или же он делает ровно противоположное своим потребностям, чтобы наказать себя, и потому отталкивает тех, в ком нуждается?       Выплеснув отрицательные эмоции, Джон считал, что Шерлок имеет право сделать то же самое. Он знал, что некоторые вещи друг держит глубоко внутри, и не ждал, что тот будет о них распространяться. И этот жесточайший путь — спровоцировать реакцию — оставался, похоже, единственным способом.       Джон совсем этого не планировал, просто так вышло — как и у их дражайшей домовладелицы, но раз уж они оказались в такой ситуации, то сдержать собственный гнев, чтобы от ссоры была какая-то польза, показалось ему не такой уж плохой идеей. Но — не сработало. Шерлок не накричал на него и не разозлился в ответ. Во всяком случае, надолго. Джон успел остыть и снова взял себя в руки.       Когда он уже совсем отчаялся дождаться ответа, Шерлок внезапно сказал:       — Я умер ради тебя... я отказался от своей жизни, чтобы ты был в безопасности. Я разрушил свою репутацию, чтобы ты выжил. И я тебя оставил. Это... была самая большая жертва, которую я когда-либо приносил — большего у меня просто не было... Но это оказалось недостаточным... и неправильным. Я — идиот. Все сделал не так. Мне очень жаль, — отвернувшись, прошептал Шерлок, в его голосе звучало полное поражение.       — Господи, Шерлок... — такого Джон совершенно не ожидал и теперь ему невыносимо хотелось дать себе по морде за собственные агрессивные нападки.       — Мориарти был прав. Он выжег из меня что-то... хотя до прошлой недели я этого не сознавал. Но он победил. Он разрушил все, ради чего мне стоило жить. Он взял то, в чем я нуждался, и обратил против меня. Он действительно гений.       — Шерлок... не надо... — начал Джон. Он хорошо понимал, что Шерлок говорил это не для того, чтобы причинить ему боль или оскорбить — он говорил, потому что именно это чувствовал, чуть-чуть приоткрывал свою душу. Все нашли способ двигаться дальше, но не Шерлок. Он чувствовал себя брошенным и бесполезным.       — Именно этого Мориарти и хотел. Он выиграл, — закончил Шерлок.       Наступила тишина.       Детектив стоял молча, с застывшим, словно посмертная маска, лицом, и Джон осознал, что сам скатывается к нервному срыву. Сломленное молчание Шерлока рвало ему сердце.       Джон вообще не думал, что такое возможно: что Шерлок может стать таким замкнутым и молчаливым, каким он был в последние дни... он казался онемевшим, словно из него ушла вся жизнь. Это было настолько не похоже на Шерлока, что перепугало его до смерти... не говоря уже о произнесенных другом словах.       — Шерлок, чем по-твоему были последние две недели? У тебя создалось впечатление, что ты не стоишь моей... помощи?.. — на последних словах у Джона сорвался голос, и он на несколько секунд замолчал, восстанавливая самообладание.       Шерлок не шевельнулся.       — Мой гнев так тебя ранил, что ты решил, что не стоишь чьей-то заботы??       Бывший сосед не сдвинулся ни на дюйм. Он ничего не произнес и даже ни разу не моргнул. Поражение в его взгляде испугало Джона.       — Последние две недели должны были тебе показать, как я благодарен, что ты вернулся — должны были помочь тебе восстановить контроль... вернуть свое участие в нашей дружбе. Они должны были показать, как сильно я по тебе скучал... — у него снова сорвался голос, пришлось на несколько секунд умолкнуть. — Ты мне нужен, я хочу, чтобы ты вернулся в мою жизнь. И ты можешь кое-что сделать для этого прямо сейчас. Останься. Не уходи больше один, без меня. Я больше на тебя не сержусь. Это правда. Мне просто еще больно — то же самое чувство ты сам испытываешь последние две недели... Мне больно потому, что мне очень тебя недоставало, и за эти два года я пережил настоящий кошмар... Может быть, Мориарти и ставил это своей целью, но достигнет он ее только в одном случае — если ты сейчас сдашься. Ты понимаешь?       Доктор шагнул к другу и продолжил.       — Именно это он, вероятно подразумевал, когда угрожал выжечь тебе сердце, да... Он хотел ранить твою душу так глубоко, чтобы ты сломался. И именно это решение ты сейчас принимаешь... раздумываешь, позволять или не позволять ему оказаться правым. Пожалуйста, не дай ему выиграть. Борись. Нам надо через все это пройти и восстановить потерянное. Я знаю, что прошлое не вернуть — как раньше уже не будет, но жизнь пойдет вперед... Я знаю, ты не любишь, чтобы что-то менялось, но самое важное останется неизменным. Сейчас тебе нужно выздороветь, восстановиться. Если ты не доверяешь себе, просто иди за мной. Я не могу снова тебя потерять... я не могу... — Джон ощутил на лице влагу и порадовался, что Шерлок смотрит в другую сторону. Похоже, вместо того, чтобы спровоцировать Шерлока на выплеск эмоций, он спровоцировал на это себя.       — Я не заслуживаю твоей дружбы, Джон. Из-за меня ты прошел через ад. Я все разрушил... Я даже не смог отослать тебя, чтобы ты не видел само падение. Я подвел тебя... Без меня тебе будет лучше. Ты сможешь начать новую жизнь, завести детей... и наслаждаться этим. Со мной такого никогда не будет, и ты просто зря потратишь время на вещи, которые дают драйв мне, но не тебе. Я даже не могу думать, мой мозг настолько затуманен, что я делаю все те глупости, которые делают обычные люди. Мои умение наблюдать снизилось до твоего уровня или даже ниже, поскольку ты замечаешь вещи, которые я пропускаю. Я — тупица, мой разум слеп, заглушен и затуманен. Я хочу вернуться назад... хочу снова превратиться в машину, — в голосе Шерлока наконец появились раздраженные нотки, но они даже близко не были соразмерны словам.       Джон прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. Незадолго до прыжка он бросил Шерлоку, что он — машина. Это был их последний разговор, не считая "записки" — последнее, что было сказано, прежде чем мир изменился навсегда и все покатилось в тартарары.       Он был тогда зол и кричал на Шерлока. За последние два года он много раз проигрывал в голове этот разговор и спрашивал себя, что можно было сделать, чтобы удержать Шерлока от суицида. И думал, насколько повлияли на друга его слова, не подтолкнули ли они его к краю.       Джон открыл глаза и увидел, что Шерлок смотрит перед собой невидящим взглядом. На его лице не осталось никакого выражения — ни эмоций, ни переживаний, лишь пустота.       — Ты не можешь этого сделать, Шерлок. Не сработает. Я ошибался, ты никогда не был машиной и никогда ею не будешь. И ты не можешь уйти. Я не переживу, если ты снова меня бросишь... я не смогу, Шерлок... не поступай так со мной. — Шерлок никак не отреагировал. Но эгоистический подход оставался у Джона единственным реальным аргументом — единственным, к которому, он знал, Шерлок прислушается — по крайней мере, если он сказал правду и действительно сделал все это из желания защитить Джона.       — Шерлок, я знаю, что с тобой происходит. Ты катишься прямиком в бездну. В тебе говорит депрессия, и худшее, что ты сейчас можешь сделать, это ей подчиниться. Ты должен бороться.       — Мне не с чем больше бороться.