Save no stras animas

-Итак, мы знаем, что на нашей территории действует высокоорганизованная группа людей по переправке детей в разные страны. Скорее всего, Тичера был причастен к их деятельности. Это раз. Неделю назад в Америке Тичера встречался с Ирзеалем, одним из трех боссов. Это два. Сегодня, оно крайне неудачно для нас, получило семь граммов свинца в лобешник. Это три. О чем это говорит? — О том, что убийство было связанно с Эстранео и их лабораториями, — говорит Рехей, озираясь на товарищей, что давят смешки. — Офигенная мысль. — Последним к Тринчера заходил Дашер, и у него были мотивы убить, — размышляет в слух Такеши. — Логично. Вопрос. Это чисто личное или его поимели? — А пусть Рехей скажет, — парирует Ламбо. — Как дам щас! — угрожает кулаком Рехей. — Значит так. Гокудера свяжись с полицейской вышкой и главное надо срочно найти Дашера. Только он даст нам отмычку к тайнам мадридского двора. Ямомото, проверь детские дома и беспризорников, кто пропал, кто убежал, все выяснить. Ясно? — Да, босс! — Рехей, ты только вернулся с тебя отчет и отдых. — Да! — Не кричи. Мукуро, ты уверен, что ты всех перебил? — Клан, да. А вот альянсы или партнеров… — Ясно. Гокудера наведи справки. — Как прикажите, Джудайме! — Ламбо, нужно найти.… Так. Стоп. А ты, почему здесь? А ну живо в институт! — Я не хочу, мне лень и там скучно… — За что мне это… — Тсуна страдальчески прикрывает ладонью глаза, чуть вздыхая. — Свободны. Тсунаеши устало трет глаза, ночка выдалась почти бессонной. Каждый раз, проваливаясь в сон, он резко распахивал глаза, проверяя все ли в порядке с детьми, и не убежали ли они снова на поиски чего-нибудь. За эту ночь он превратился в подозрительного старика, что, вставая с кровати и выходя из комнаты, следил за дыханием ребятишек. И даже после того, как он осторожно закрыл дверь в спальню, еще некоторое время стоял за нею и вслушивался. Реборн над ним только посмеивался и предложил переодеться из строгого костюма в какое-нибудь симпотишное платьице с фартучком. Тсуна промолчал, но запомнил. Собрание окончено и можно расслабится. — Тсунаёши-сама! Тсунаеши-сама! — Грия вбегает в кабинет, расталкивая хранителей, что еще не успели выйти. — Что случилось, Грия? — мурашки пробежались по спине, Тсуна честно пытался представить, что же произошло? Но мысли разбегались, а образы становились все ярче и ярче, чем-то походя на апокалипсис. — Там в малой гостиной дети, они… Тсуна не дослушал, он лишь стремительно покинул кабинет, стараясь не бежать, но быстром шагом проходя коридор и спускаясь по лестнице, он наконец-то понял, в чем заключалась тревога его помощницы. Конечно, это был не апокалипсис, но кони их, явно тут паслись. Разлитая на персидском ковре бутылка красного вина чем-то при этом присыпана, шкаф накренился, грозясь вот-вот упасть плашмя, все его содержимое валялось на полу, поломанный карниз, висящий набекрень. Тсуна просто побоялся спрашивать как? Вопрос зачем тут и вовсе был не уместен. Толстый матрац, лежащий посреди комнаты, немного объяснял суть дела. Разбитые вазы, перевернутые вещи, да и сама собственно штора, что накрывала соседний, пока еще прямо стоящий шкаф. Виновники же стояли с опущенными головами, держа руки за спиной, никто из мальчишек не решался поднять взгляд на столпившихся в проходе взрослых. Кея понимал, что за такие проделки можно получить неплохую взбучку, хотя мама и папа его никогда не наказывали телесно, да и таких погромов, он ни разу не устраивал, но выговор мог быть. Мукуро же мелко трясся, впервые в жизни он забылся и отдался странному игривому чувству. Он не знает чего ждать, ему страшно. Нет, все эти мелочи Тсуну в данный момент не трогали, взволновали его лишь пятна вина или крови, что остались на матрасе. Тсунаеши делает шаг в этот мир погрома и хаоса, приближаясь к детям. — Дядь, дядь… — Мукуро тихонько шепчет. — Ну, что такое? — Тсунаеши присаживается на корточки, заправляя края пиджака за спину. — Дядь… — Мукуро стоит напротив Тсунаеши, заливается крупными горькими слезами, шевелит пальчиками, будто старается за что-то схватиться, сжать в руках. — Что случилось? — Тсуна обеспокоено осматривает ребенка, ища повреждения. И Мукуро бросается к груди, прижимается, крепко сжав маленькими пальчиками, белую рубашку, громко рыдает, прижимаясь как можно сильнее. А Тсунаеши в ответ обнимает, поглаживает по спине, ерошит волосы, склонив голову и с интересом наблюдая за ребенком. — Дядь, я вазу разбил, — новый поток слез, и попытка еще раз ощутить теплое объятие, прежде чем его накажут. — Ты не поранился? — А причем тут я? Я же… — Так ты цел? — Я чуть-чуть порезался, наверно. — Глупый ребенок, — Тсуна быстро поднимает Мукуро на руки и сажает того в огромное для ребенка кресло. — Так ведь и грязь можно занести. — Тсуна, ты чего матушку включил? Подумаешь царапина… — Реборн иногда начинал переживать, за своего нерадивого ученика. Уж слишком активно он взялся за роль матери для этих двоих. — Царапина говоришь? Да у него тут два прокола в стопе, осмотри Кею. Грия! — Тсунаёши-сама? — Сейчас же принеси антисептики и бинты. — Да. Ямомото смеется, смотря на весь этот погром. Он рад. Наконец-то в их большой семье появилась жизнь, наконец-то он может видеть того самого Тсунаёши, что знавал он в детстве. Много лет с тех пор прошло, они выросли, стали серьёзнее, и Тсуна стал настоящим боссом мафии, как и положено. Его давно уже никто не опекает, но и он уже давно не ребенок. А эти дети, как тайфун неожиданно ворвались в их размеренную по часам жизнь. Ему нравится, и он счастливо улыбается, до тех пор, пока не услышал звук пощёчины. Хибари завидев всю картину, не на шутку разозлился и если Рокудо безучастно смотрел на все происходящие, то он себе такого позволить не мог. Он вообще не мог позволить происходить подобному. Это не просто крах, это нарушение всему стоящему, он прекрасно понимает, кто является причиной, что он сбился, однако и себе не позволит подобного. В несколько шагов, пока Реборн разговаривает с Тсуной, он подходит к младшей версии себя и с размаху бьет по лицу ребенку. — Не позволительно, — Хибари вновь поднимает руку на сжавшийся комочек, но чувствует опасность с боку, разом тонфа оказываются у него в руках. Но ведь не зря же, он пошел за этим человеком? Не просто так. Удар в живот, босс уходит от вскинутой руки с крепко сжатой рукоятью тонфа и бьет в голову комбо формой. — Совсем с головой не дружишь, Хибари! Как ты додумался, ударить ребенка? — Савада зол, пламя испускает волны, он сам стоит весь в огне, глаза залиты гневом. — Это не твое дело, Савада. Не лезь, — Хибари поднимается на ноги, стряхивая с себя крошки цемента, и вновь идет на таран. — Не мое дело, не лезть? Да ты же тиран! Ты же сам себя, забьёшь до смерти. Они вновь атакуют друг друга, сливая пламя воедино, в безумном танце из ударов и прыжков, удары вскользь проходят, пламя защищает хозяина и разгорается все сильнее и сильнее, грозясь выйти за допустимые границы. И они бы не остановились, если бы не Реборн выстреливший и пуля, что пролетела между ними в паре сантиметров от их лиц. Битва вмиг остановилась, пламя пляшет, тянется к другому, чтобы вновь слиться, но хозяева стоят на месте, упрямо сверля друг друга глазами, отстаивая каждый своё мнение и право. — Сейчас же прекратите. Вы детей испугали, идиоты. И если Хибари это никак не трогает, то Тсуна, меняется в лице. Он понимает, что гнев охватил его всецело и в этот момент, он совершенно не подумал о детях. В голове лишь одна мысль билась: Защитить, Защитить, во что бы то ни стало! — Такеши. — Тсуна? — Возьми Хибари с собой на задание. — Я никуда не поеду. Тсуна резко разворачивается и бьет со всей силы в бок. Глаза Хибари расширяются от неожиданности, он сгибается, хватая Саваду за локоть, битва взглядов. — Я не спрашиваю, — шипит Тсунаёши на манер змеи.- Это приказ. Ты сейчас же собираешь вещи и валишь на задание. Ясно? — Тсуна давит сильнее, чуть ли не цепляя за ребра, взгляда не отводит, но все же отпускает, отталкивая от себя. Хибари злится, его даже трясет, но разозлённый босс и Реборн, что на вытянутой руке держит пистолет в его направлении, останавливает его. Он уходит, униженный, задетый, но с гордо поднятой головой, отправляется собирать вещи. — Представление окончено, все свободны. — Тсуна? — Ямомото окликает босса, как только Савада успокаивается и пламя потухает. — Что мне с ним делать? Мы же в паре еще не работали. — Пусть проветрится с тобой. Основное задание на тебе, будет помогать — хорошо, не будет, считай, как и изначально задание полностью на тебе. — Хорошо. Тсуна тяжело вздыхает, его плечи опускаются, он разворачивается, смотрит на детей. Мукуро держит Реборна за штанину, прячется за ним, и Тсуна бы улыбнулся, видя эту умилительную картину, но маленький Кея заставляет его сердце сжаться. Мальчик стоит в стороне от них, никаких эмоций, только свежий след от пощёчины и грязные дорожки от слез, что уже высохли. Тсунаёши решительно подходит к ребенку, опускается на корточки, пытается посмотреть ему в глаза. — Кея, посмотри на меня, — ребенок молчит, голову не поднимает, но чувствуется, как он тяжелее начал дышать. — Не надо, не сдерживай слезы. — Я не плачу, — Кея отворачивается, вытирает рукой глаза. — Мне это не нужно, — плечики вздрагивают. — Конечно, не нужно, ты же сильный. — Да, — ребенок уже трясется от сдерживаемых слез, но упрямо не смотрит, не признает. — Кея, я… Ребенок не выдерживает, начинает плакать в голос. Его никогда еще не били. Нет, он, конечно, помнит, что в том месте, где он познакомился с этим мальчиком, к ним плохо относились, он помнит, что их кидали на пол, что было холодно и кушать хотелось, помнит ужасный день гибели родителей, помнит как те, его наказывали. Но его никогда не били. И тут, он оказывается в чужом месте, с чужим людьми и один из них, это взрослый он же, там где-то в будущем. И он же, сам себя ударил. За что? Скажите на милость за что? Почему щека так нещадно горит? Почему так больно и страшно стало? Он не понимает. Хочет перестать плакать, но не получается. Дядя, что их спас и защитил, прижимает к себе. Сдержать боль не получается. Маленький, совсем маленький Кея прячет лицо в складках все той же многострадальной рубашки и рыдает, прижавшись, крепко держа, не показывая опухших, маленьких глазок. Реборн молчит, опустив голову, пряча глаза за полями фетровой шляпы. На его коленях сидит Мукуро, прижимаясь к его груди и потихоньку успокаиваясь от поглаживаний по спине. Ему тоже стало немного страшно. Сейчас он понял, что здесь, тоже может быть опасно и что дядя тоже, может быть опасен. Он, конечно, помнил при каких условиях они тут оказались и видел силу этих мафиози, но дрожь, что бежит по телу, остановить не получается. А когда к ним подходит его взрослая версия он и вовсе вздрагивает, жмется сильнее, и в туже секунду отпуская, понимая, что в этот раз все не так просто. Реборн и Тсунаёши напряглись, следя за передвижениями Рокудо, никто из них не отводит взгляда до тех пор, пока тот, не дошел до своей маленькой версии. Рокудо замер, Мукуро тоже замер, принимая реалии жизни. Напряжение нарастало с каждым мгновением. Рокудо чувствовал, если он сделает хоть одно неверное движение, то его мигом либо застрелят, либо задушат пламенем. Он опускается на колени, чтобы увидеть отражение своих глаз. Мукуро поднимает голову, сжимает кулачки на коленках, но гордо вздергивает подбородок, не боясь смотреть. Рокудо улыбается, прикрывает глаза, закинув голову назад, и выпускает волны тумана, что касаются перебинтованной ножки будущего, но еще пока маленького иллюзиониста. Дети засыпают, после прикосновений волн тумана, всего лишь день, но они уже устали и сильно выжаты. Может оно и к лучшему. Пусть поспят, а пока…