***
Наступает ночь, и Агата лёгкой тенью выскальзывает из собственного окна, накинув на плечи старую шаль, тонкую и мягкую, как касания птичьих крыл о потемневшую черепицу. Все спят, только ольха под окном шелестит ветвями. Агата прикладывает палец к губам, мол, не буди их, всё в порядке, ничего страшного не случилось, может ведь пожилая дама позволить себе ночную прогулку по крышам? Ольха весело отзывается, почти смеётся. Пожилая дама может позволить себе всё, что угодно. Никто ей такой не указ. Обычными ночами дама предпочитает варить яблочное варенье из розовых лепестков — в августе, какое ни вари, всегда получишь яблочное, но имеет смысл попробовать разные варианты. Но сегодня — полнолуние, и каждый шаг отзывается медово-медным звоном на старой черепице. — Молодцы, — ласково говорит Агата двум неутомимым ветеркам, потому что флюгер вертится, ни секунды не оставаясь на месте, и дым из трубки рваными клочьями разлетается во все стороны, а лунный свет пробивается сквозь него. Агата гадает по теням мимоходом, вот птичий след, волчья морда, лист кленовый, лунный, слишком рано опавший на крышу, серебристый, а не алый, но первый из многих. — Скоро осень, — доверительно шепчет ей притаившаяся между карнизом и стеной тень. — Да, милая, — рассеянно отзывается Агата. Флюгер вертится, и можно подобрать юбку, а ноги сами как-нибудь оторвутся от крыши, и можно было бы пройти прямо по лунному лучу, но только зачем, если дорога — здесь и повсюду, не стелется под ноги, так было бы совсем неинтересно. Агата закрывает глаза и ищет путь на ощупь. Взлетают с островерхой крыши цветные воздушные змеи, и лунный ветер, тот, что не способен пошевелить флюгер, распутывает их нитки. Агата гладит их по изогнутым деревянным спинам, а они трутся о её щёки и льнут к рукам. — Да, — говорит она. — Да. Сегодня ночью. И раскуривает погасшую было трубку снова, вместо табака — зыбкий ночной морок, хрусткая, как пыль, память о былых сновидениях. Агата медленно шагает вверх, между синими облаками, среди раскачивающихся на тонких цепочках звёзд, выше и выше, над деревьями и лоскутными городскими крышами. Туда, где загибается уголок тонкого небесного листа. И чем сильнее вертится неуёмный флюгер, чем яростнее бьются воздушные змеи, тем выше пролегает незримая дорога. Агата садится на загнутый небесный край и выдыхает. И смотрит вниз, и Город почти не видно через августовское золото и лунную пыль. И пахнет яблоками, вином и тем тёплым медовым цветом, который напаивает небо перед заходом солнца. Агата сидит спокойно, будто бы у неё нет никаких дел, будто бы некуда торопиться, и потусторонний ветер, прилетевший с обратной стороны листа — со следующей страницы? — нежно гладит её по седеющим светлым волосам. Она усмехается, достаёт из бесконечных карманов, запрятанных где-то в складках юбки, плитку шоколада. Отламывает и кусочек съедает сама, кусочек отдаёт любопытному ветру, а оставшееся — размешивает в густом воздухе, пусть на всех улицах пахнет шоколадом! Ветер фыркает и толкает её под локоть, мол, нечего рассиживаться. — Уже встаю, — смеётся Агата. Но не встаёт, а вскакивает, одним грациозным жестом, на секунду становясь похожей на какого-то гибкого хищного зверя, но всё ещё каким-то образом не переставая быть пожилой дамой. И медленно поднимается выше, гладит по белоснежным мраморным спинам порыкивающих крылатых львов, танцует вместе с разноцветными воздушными шарами, у того на куполе — огненная птица, а у этого — слон, весь в узорах. Хвостатая комета ластится к ногам и рассыпает горячие искры. Агата мимоходом подхватывает её и прячет в ладонях. Рукам сразу становится тепло, а комета успокаивается и затихает. — Как же ты сюда попала, маленькая? — бормочет Агата себе под нос и прячет комету в карман, тот, в котором спрятаны кофейные зёрна. Пускай обжарятся. Руки ей всё равно нужны свободными. Она хмыкает и достаёт из рукава поварёшку, оценивающе разглядывает. Одним ловким жестом превращает её в колотушку… И с размаху бьёт в распахнутый свет лунного гонга. Так, что взлетает серебристая пыль. Так, что чистый, прозрачный звон разносится по всему небу, и оно колышется, как волны, а звёзды подрагивают и скатываются с августовского небосвода. Агата бьёт снова и снова, и лунный лик дрожит под её руками, а потом раскручивается, будто натянутый на нитку, и небо шелестит над головой, готовое перевернуться в следующее утро. Агата ухмыляется и не удерживается от шалости, выдыхает первое колечко дыма туда, за перевернувшийся уголок, сияющий солнцем с обратной стороны. А потом спускается, раскинув руки в стороны, и мраморные львы, урча, тянутся за мимолётной лаской. Выпущенный из трубки дым стелется под ногами, и пожилая дама бежит по ней, как маленькая девочка, потому что ночь, и бледнеющий гонг луны ещё висит на небе, и человек на воздушном шаре со слоном гладит золотистые звёзды и поёт им колыбельную. А звёздных щенков нет, и какой же Чародей молодец, увёл их гулять, Агата их любит, конечно же любит, но только такой ночью они бы мешались под ногами, отвлекали… … а нитки и так спутаны, и змеи бьются, бьются, бумажные, цветные, пропитанные ветром, пылью, светом, сумерками… — Хватит на сегодня, — говорит Агата, когда флюгер-кит приветственно целует тыльную сторону её ладони. Глаза у неё светятся в темноте абсолютно не по-кошачьему. — Завтра придумаю для вас что-нибудь ещё. Ветры утихают. Агата со смехом проскальзывает обратно в окно и бросает весело: — Идите сюда, хоть чаем вас напою. На кухне тепло, и воздух пропах мускатным орехом, Агата заваривает довольно переглядывающимся Эйгале и Лабеку фруктовый чай, а сама становится с джезвой к плите. Если прикрыть глаза, за шипением плиты, стуком ложек и шелестом листьев Лианны-Лотты можно услышать первый вздох утра за стеной, после которого воздух из прозрачного и льдистого становится синим и шёлковым, если высунуть за окно руку, почувствуешь, как соскользнёт по пальцам. Агата тонет в предутренних звуках и крепко-крепко смыкает веки. И слышит, как где-то высоко-высоко переворачивается полупрозрачный небесный лист.На спутанных нитках
26 августа 2017 г. в 23:48
— Что-что хотите? — переспрашивает Агата и брови вздёргивает от изумления.
— Подрабатывать! — хором отзываются Эйгаля с Лабеком. Стоят в дверях, крепко держась за руки, по лицам расползаются солнечными взблесками довольные улыбки. Не так уж им теперь важно, возьмёт их Агата к себе или нет, главное, что они её удивили. Впрочем, уже одно это существенно добавляет им шансов. Удивить Агату — дело не из простых.
— Все во дворе говорят, что летом устраиваются на подработку, — терпеливо объясняет Лабек, как более способный к дипломатии. Эйгаля отчаянно кивает головой у него за плечом. — И мы решили, что нам тоже нужно. А куда тогда, если не к тебе?
Агата тихонько хмыкает, прислоняется с небрежным изяществом к дверному косяку и начинает раскуривать трубку. Младшие ветры смотрят на неё, переминаясь с ноги на ногу, ждут, пока пауза завершится. Агата мысленно считает — то ли убытки, которые юные ветерки нанесут её кафе, если станут перемещаться по замкнутому пространству, то ли ещё что. А потом склоняет голову и зачем-то уточняет ещё и у них:
— Сегодня же полнолуние?
Эйгаля кивает, тут она уж точно осведомлённее братца. У Агаты по лицу звонкой трещиной проскальзывает ехидная улыбочка.
— И работать по ночам вы, разумеется, не против?
Они только переглядываются восторженно. Сирокко-то не против, но Руэрга с Солано их почти никуда ночью не пускают, а вот если Агата скажет своё слово и объявит их своими помощниками…
— Так я и думала, — хмыкает женщина. Изящно откладывает трубку и кладёт тёплые невесомые руки им на плечи. — Значит, так. Видите флюгер? — они одновременно кивают. Кто же из ветров не знает его. — Вот и хорошо. Смотрите мне, чтобы сегодня ночью он ни секунды не стоял на месте!