Невидимый

Сквозь плотно облегающую ткань комбинезона до Ховарда донеслись звуки выстрела, и он сорвался с места. Холод трека, жар собственного тела, ветер в голове и одновременное сосредоточение всех его мыслей. Это было то дело, которому он отдался целиком. И неважно, сколько трудностей поджидало его на пути: он подарил конькам своё сердце, и с тех пор они держали его на самом краю своих тонких, словно бритвы, лезвий, контролируя его биение, которое, однако, с каждым толчком сильных ног от свежезалитой поверхности трепыхалось всё быстрее. Ему едва стукнуло пять, когда он впервые увидел этот замкнутый круг, по которому на скорости, рождённой из слияния собственных сил и упорства, рассекали лёд молодые конькобежцы. Тогда Ховард задавал себе лишь один вопрос: почему он? Почему не его брат Бьорнар, который кроме стен школы и книг по ботанике больше ничего интересного в своей жизни не видел? Да и не увлекался ничем, к тому же, родители его и не заставляли. Идея провести последующие дни, недели, месяцы и годы своей жизни на этих сдавливающих ноги коньках посреди вечного холода льда его мало вдохновляла, а если говорить откровенно — то не вдохновляла вообще, и Ховард втайне начинал ненавидеть каждого, кто говорил о коньках в том или ином виде. Вначале его видение оставалось прежним. Тренировки открыли перед беспечным маленьким Ховардом суровый мир — мир спорта, где каждый был сам за себя, где никто не сможет прийти на помощь, если ты упадёшь и не сможешь заставить себя подняться, где каждый — лишь соперник, положивший глаз на твоё место в будущем большого спорта, если, конечно, у тебя хватало сил дотянуться до такой высоты. Прошло время, прежде чем его ноги впервые оказались закованы в плен тугой шнуровки и облегающей кожи ботинка конька, имевшего такие длинные лезвия, что маленький норвежец слабо мог себе представить, как вообще можно передвигать ноги на таких длинных полозьях и при этом не цепляться за всё попало. И он цеплялся. Цеплялся и падал, растягиваясь на ледяной поверхности, с которой зачастую не хотелось вставать, с которой хотелось слиться и больше никогда не слышать криков тренера, заставлявшего малыша идти вперёд. Вечера, до этого являвшиеся для Ховарда смыслом прожитых дней, когда вся его семья — родители и брат с новорожденной сестрой — собиралась для семейного ужина, согревавшего его душу домашним теплом, которое мальчик так любил, теперь не значили для него ничего. Придя домой с очередной тренировки, Ховард старался перехватить чего-нибудь и поскорее укрыться в комнате, скрывая от матери синяки и ушибы, покрывавшие всё его тело от многочисленных падений на жёсткий лёд. Мама не раз видела разбитые колени и кровоточащий нос своего малыша, но понимала, что если сын когда-нибудь захочет стать больше, чем просто рядовым бегуном на коньках, эти раны ему ещё окупятся. И поддержка родителей не прошла даром. Вскоре Ховард начал замечать изменения в собственном теле, которые не могли не поднимать ему дух. Он становился старше, а мышцы его крепчали, в ногах появлялась доселе скрытая сила, которая позволяла ему двигаться на льду всё ловчее и быстрее. Он всё чаще слышал свист ветра в ушах, который день ото дня становился всё звонче, вместе с тем скорость росла, и Ховард показывал результат за результатом, поднимаясь всё выше и оставляя своих соперников позади. А однажды, вдыхая полной грудью этот ледяной воздух над треком, сердце его забилось чаще, и он понял, что влюбился. Влюбился в то, что делал, влюбился в эту умопомрачительную скорость, он которой замирало сердце, в боль в мышцах, с которой он шёл на тренировки и возвращался домой, в секунды, которые старался обогнать, в собственные силы, которые раскрылись так внезапно и привнесли в его жизнь столько смысла. Конькобежный спорт стал для него не просто занятием. Ховард решил раз и навсегда — если он кем-то и будет в своей жизни, то либо конькобежцем мирового класса, либо никем. Спустя больше двадцати лет он снова срывался под звуки стартового выстрела, подсознательно считая свои шаги, и чувствовал, как сердце гулко стучало в груди от неимоверной радости, описать которую он был не в силах. Это была та радость, которую можно быть только ощутить, и он забывал всё, что ему пришлось пережить, забывал все раны, забывал страдания. Перед ним, казалось, открывался целый мир — мир, растянувшийся перед ним ярко-белой полосой ледяного трека и оживлённый тысячами голосов, выкрикивающих его, Ховарда, имя, когда он пересекал финишную черту с победным временем и позволял воздуху выйти из груди. Это была его жизнь. И он не желал менять её ни на что другое. Но сегодня он бежал свои круги в настолько прекрасном настрое не просто так. Ожидание сегодняшнего вечера, обещавшего принести ему часы пребывания бок о бок с лучшим другом, зажигать с которым ему не приходилось уже очень давно, давало свои результаты. Хотя, впрочем, это обстоятельство давало ему и почву для своеобразных раздумий, на которые были основательные причины. Он, несомненно, был рад приглашению Свена, и согласился разделить его поход только потому, что был приглашён именно Свеном, но не мог не заметить, что на фоне этого его поведение не могло не заставить задуматься. С самого первого дня их новой встречи и до сегодняшнего момента Ховард насчитал десятки удивительных и таких несвойственных Свену действий и жестов, что их количество даже начинало превышать обычные нормы. Впервые он задумался об этом, стоило Свену появиться сзади и стараться задвигать за ним стул, убедился в странности его поведения во время их приятного вечера в том ресторане, а сейчас, после целой череды приглашений и проведённых наедине вечеров, Ховард перестал в том сомневаться. Что-то точно изменилось в отношении Свена к своему лучшему другу, и Ховард провел ночь, размышляя над этим. С одной стороны, Ховард полагал, что Свен за девять месяцев действительно успел соскучиться по Ховарду до такой степени, что обычных переписок и походов в бар ему уже не хватало, и поэтому, предчувствуя новую разлуку на две предрождественские недели, голландец хватался за каждый удобный шанс, чтобы полностью насладиться обществом Ховарда и преспокойно отпустить его на зимние «каникулы». Эта идея казалась достаточно обоснованной, но только не для Ховарда, который за десять лет общения успел изучить Свена вдоль и поперёк и точно знал, что стоило Ховарду исчезнуть из его жизни хоть на час, он забомбил бы его сообщениями и звонками, лишь бы вернуть всё на круги своя. Поэтому норвежец был уверен, что Свен не потеряет настойчивого желания общения с другом даже после окончания этапа. С другой стороны... Ховард не мог не заметить и странной дрожи, пробегавшей по телу Свена каждый раз, как тот касался его. Нет, если бы этот раз был единичным, то, конечно же, его возможно было бы списать на случайный, но когда Свен зачастил с касаниями, а дрожь стала уже не просто незаметной, а пронизывающей, Ховард насторожился. Не могла остаться незамеченной и реакция Свена на то, что у Ховарда — теоретически пока что, но в будущем очень даже может быть, что реально — есть девушка, и Свен глубоко ошибался, если полагал, что Ховард счёл это загипнотизированное и какое-то подавленное выражение его лица очередной случайностью. А то, как Свен, бывало, смотрел на него, было вообще невозможно объяснить. И, что самое страшное... Ховард даже не пытался этому противиться. Проводя параллели, внимательный и проницательный норвежец догадывался, на что похоже такое состояние Свена, но даже не мог и допустить этой мысли укорениться в голове. Нет, нет и нет! Они дружили со Свеном, наверное, вечность, и Ховард ни за что не позволил бы и намёку на что-то странное, что может разрушить эту дружбу, вмешаться в их жизнь. Они слишком долго создавали этот идеальный мир, где так легко и просто умещались доверие, уют, легкомысленность и искренность друг с другом, так что любой шаг в сторону мог навсегда похоронить эту гармонию, чего Ховард меньше всего желал. Отношения между ними, конечно, зачастую воспринимались окружающими как нечто выходящее за рамки обыкновенной дружбы, с чем сам Ховард мог запросто согласиться, поскольку обычная дружба никак не может быть такой доверчивой и трепетной, как та, что существовала между ним со Свеном. Однако то, что думали люди о ней, никак не могло быть правдой, хотя бы потому, что Ховард никогда не испытывал тяги к представителям своего пола и уж тем более к Свену. И уж точно, наверняка, определённо, на тысячу процентов он не мог допустить и мысли, что когда-нибудь испытает что-то большее к нему, и потому не испытывал... наверное. Он игнорировал ту часть сознания, которая упорно твердила, что его сердечный ритм вот уже два дня как превышает норму, но это, наверняка, лишь результат этапных гонок, не более. И этот трепет по поводу сегодняшней встречи тоже никак нельзя было списать на «что-то большее». Спустя несколько часов, над стадионом прогремело имя Свена Крамера, и, по иронии судьбы, он собирался покорить ту же самую дистанцию, что совсем недавно вновь поддалась Ховарду в другой, чужой ему, группе. Перейдя в новую команду, Свен выбрал своим приоритетом дистанцию в полторы тысячи метров, которую, будучи великолепным многоборцем, всё же бегал, но не уделял которой много внимания из-за любви к стайерским дистанциям в пять и десять тысяч метров, которые давно уже прозвали «крамеровскими» из-за безусловного лидерства на них Свена в течение многих лет. Говоря проще, а, может быть, и точнее, на этих дистанциях Свен чувствовал себя как рыба в воде, не просто выбегая, а буквально чеканя ровные, прекрасные и непременно одинаковые по времени круги, удивительным образом открывая в себе второе дыхание на самом последнем круге и удивляя всех вокруг. Такой была тактика Свена, отточенная годами, но в этой, отчасти новой для себя дистанции, он только начинал прощупывать выгодные ходы и стили, и, с какой-то стороны, это приносило ему определённое удовольствие. Свен знал, что некоторые конькобежцы могут играючи обогнать его на этих полутора километрах, вот только он не желал давать им слишком много надежды. Свен улыбнулся, думая о том, что к числу этих немногих запросто можно было отнести Ховарда, вот только самому ему он никогда в том не признается. Сегодня утром он позволил себе непростительную слабость, которая только обострила его чувства. Свен знал, что им ещё нельзя давать волю, нельзя показывать их на публику хотя бы до тех пор, пока он сам не расставит все точки над i и не убедится в правдивости того, что чувствует. Но с каждой новой секундой, проведённой около Ховарда, он всё больше понимал смысл поговорки «сердцу не прикажешь». Действительно, что бы Свен ни делал, что бы ни говорил самому себе в своём затуманенном разуме, заставить сердце стучать медленней хоть на пару минут он так и не смог. Более того, в очередной раз подняв тему пари с Кьельдом перед завтраком, он не смог подавить в очередной раз вспыхнувшее чувство превосходства и желания показать себя, и оно сыграло с ним злую шутку. Стоило Ховарду появиться в поле зрения голландца, как тот, взбудораженный словами Кьельда, решил действовать напоказ, позабыв о всякой неосторожности быть заподозренным в чём-то странном. Ничего не подозревающий норвежец в это время увлечённо переговаривался о чём-то со своими друзьями, как вдруг пара крепких и сильных рук овила его со спины, заставляя его глаза округлиться в лёгком недоумении. Свен обнимал его со спины, слегка прижимая к себе, и улыбался ему из-за плеча, смотря чуть сверху из-за своего более высокого роста. Он позволил себе держать норвежца в кольце своих рук дольше, чем обычно и чем было позволено «обычным» друзьям, однако ни один из них не попытался отстраниться или хоть как-то намекнуть о неловкости ситуации. Напротив, ощущение теплой, сильной спины Ховарда, прижатой к груди Свена, хоть и без всякого смысла, но всё же заставляло душу голландца как-то странно ликовать, а губам растягиваться в теплой улыбке. С удивлением и одновременным страхом в его голове пронеслась мысль, что будь у него шанс, он бы отдал что угодно за то, чтобы Ховард позволял ему совершать такие утренние легкие объятия чаще, чем обычно, желательно каждый день... но именно эта мысль и заставила его разомкнуть руки, выпуская слегка смущённого норвежца из их плена. Больше Свен не сказал ни слова. Они лишь глупо смотрели друг на друга, улыбаясь какое-то время, после чего голландец кинул в воздух что-то, что, наверное, значило «доброе утро», и удалился за свой стол, оставляя Ховарда наедине с улыбками друзей и собственным слишком частым сердцебиением. На этот раз Ховард сидел так, что мог видеть лицо Свена за не таким дальним столом, который, помимо самого Свена, занимало ещё несколько голландцев, и часто поднимал глаза. Он видел, как Свен почти неотрывно смотрит на него, совершенно не интересуясь темой разговора своих друзей, однако смотря через широкий проход между столами, чтобы соединиться со взглядом Ховарда. Наверное, из-за того, а ещё из-за не сползающей с лица улыбки еда не лезла в горло норвежцу. И его вездесущие друзья не стали о том молчать. — Ховард, — сидящий ровно напротив него Сверре щёлкнул пальцами перед лицом друга, но, под дружное хихиканье Кристоффера и Ховарда Лорентсена, его попытка провалилась. — Хов! Ховард несколько раз моргнул глазами, словно спросонья, глядя на смеющуюся компанию. — Чего? — недоумённо спросил он, прежде чем понял что наверняка вёл себя неосторожно в своих переглядываниях. — Да ничего. Оторвись ты от своего Свена хоть на секунду, — хохотнул он. Ховард почувствовал, что его щёки еле заметно пунцовеют. Он поспешил занять их куском омлета, чтобы скрыть краску за пережёвыванием. — Мы с ребятами думаем, — тем временем продолжал юный Педерсен, — что он запал на тебя. Под звонкий смех троицы и укоризненный взгляд Симена Нильсена Ховард поперхнулся, смотря на друзей слишком многозначительным взглядом. Он мог чувствовать, словно его конечности разом онемели. — В каком смысле «запал»? — переспросил Ховард, прекрасно зная, что имеет в виду Сверре. — Ну как в каком? Любовь-морковь, туда-сюда, романтика, Хов, — сказал он с такой интонацией, что Ховарду действительно стало не по себе. — Не засоряй мозги ерундой, — коротко бросил он. — Придумываете всякое, а потом заткнуться не можете. — Придумываем? — включился в разговор Лорри. — Свер, а ну-ка, давай припомним, что мы «напридумывали»! — Ага, давай, — хихикнул он, откладывая приборы и начиная загибать пальцы вместе с неразлучным другом. — Задвигал тебе стул — раз. — Подносил еду — два. — На свидание звал — три... — Так, стоп, стоп, пардон! — замахал руками уже откровенно покрасневший Ховард — На какое ещё свидание, что вы несёте? — Как это какое? — невинно сказал Кристоффер. — На великах. На велосипедах? Стоп, как они узнали? Ховард не верил своим ушам, ведь он никого не предупреждал о том, куда пропадает на вечер. — На каких великах? — решил состроить из себя жертву Ховард, но, как видимо, неудачно. — Откуда вы... — Мы всё видим, Хов, — спокойно заявил Сверре. — Только Свена жалко. — Это ещё почему? — Он ведь ещё не знает, что у нашего ловеласа появилась славная подружка, — сказал он игриво, подвигав бровями, и рассмеялся под сопровождение смеха друзей. Ховард пожал плечами. — Знает. — Знает?! — хором воскликнули Сверре с Ховардом-младшим и так же одновременно переглянулись. — Ховард, ты жесток! — продолжил второй. — Ты разбиваешь его надежды! — Какие надежды, Лорри, — закатил глаза Ховард. — Мы с ним друзья, не более. — Ну-ну, — отозвался Кристоффер, заискивающе щуря голубые глаза. — Если вы просто друзья, тогда я президент США. — Мне уже искренне жаль ту страну, где ты станешь — правда, неизвестно, каким образом — президентом, — саркастично сказал Ховард, стараясь закончить с едой как можно быстрее. — Вот поэтому, Крис, я и не живу с тобой в номере, потому что ты на этой почве помешался уже. — Я помешался? — чуть обиженно воскликнул Кристоффер. — Тогда и весь мир помешался. И фотографы. И просто люди вокруг. — Да люди готовы выдумать что угодно, лишь бы было, о чём поговорить, — твёрдо сказал Ховард. — Говори что хочешь, — прервал его Кристоффер, — вот только все признаки налицо. Свен влюбился в тебя, Ховард! Разуй глаза! Посмотри, как он смотрит на тебя! Только взгляни на него, да он готов дорогу перед тобой цветами осыпать! Просто вы оба боитесь признаться себе в этом, дружище! Свен по уши влюблён! Ховард отказывался верить в это вплоть до вечера.

***

Сборная Нидерландов по конькобежному спорту стояла в холле, вот только выглядела она так, словно просто группа азартных молодых друзей решила попытать счастья в ночном Херенвейне. Впервые за эту долгую неделю ребята позволили себе сменить привычную экипировку и спортивную форму на одежду более повседневную и даже стильную, не желая упасть в грязь лицом перед шиком ночной жизни и приятными встречами, которые, возможно, собирались случиться этой ночью. Парни из сборной оживлённо о чём-то переговаривались, наконец чувствуя относительную свободу, и, довольные завоёванными наградами, не могли и представить, что этот вечер может быть чем-либо испорчен. На самом деле, волнения по поводу забегов, дистанций, тренировок и личной подготовки этой ночью можно было смело отодвинуть на второй план, позволяя торжеству души, свободы от ежедневных рутин и эмоциям взять верх над собой. Этим молодые люди упивались сполна, даже не успев добраться до места своей назначения, и хотя ничего не мешало им тронуться в путь, всё-таки одно обстоятельство заставляло слегка недовольный ропот прокатиться волной среди них. — Он там что, уснул в душе? — Не думаю, что он в душе уснул, Хербен. — И дружный хохот раздался в душном воздухе. — Не понимаю, к чему ты клонишь, — иронично сказал юный парень, — все знают, что Свену... а вот и он, вы только поглядите. Когда в дверях лифта показалась фигура Свена, то возбуждённая предвкушением похода толпа раздалась новым откликом. Кое-где даже слышалось присвистывание, впрочем, Свен думал лишь об одном — чтобы сейчас в холле не оказалось слишком много молодых и голодных до ощущений и красивых мужчин девушек, иначе Свену пришлось бы ручаться за каждый эстетический обморок. Свен уверенным шагом направился к парням, улыбаясь им приветливо и сжимая в руках более-менее тёплую куртку, чтобы защитить свой внешний вид от слякотного голландского ветра. — Боже мой, Свен, — низко присвистнул Кьельд, оглядывая его с ног до головы, — не говори, что ты сегодня решил затащить в постель всех девчонок страны. Свен самодовольно усмехнулся, зная, что именно сегодня, именно в эту ночь он собирался выглядеть бесподобно, вот только для кого или для чего, ещё не мог понять. Свежая чёрная рубашка облегала сильное тело, специально оставаясь расстёгнутой на пару верхних пуговиц, чтобы не скрывать достоинств идеальной фигуры, коротко стриженные волосы были причёсаны и более-менее ровно уложены, а завершал этот отдающий раскрепощённостью и томной сексуальностью образ шлейф из самых дорогих духов, которые Свен умудрился протащить в чемодане на аварийный случай. И вот, кажется, этот случай настал. Если уж разбираться в своих чувствах в подобной обстановке, так и выглядеть надо как минимум прилично. А уж что такое «прилично» — в понимании каждого человека определяется по-своему. Чаще всего «прилично» для Свена значило «сногсшибательно». Даже на фоне своих дорого одетых в футболки и джинсы, по общей сложности, друзей он отличался какой-то особой изысканностью, которую только подчёркивала его природная внешность, и эта внешность слишком часто компенсировала его недостатки. — Велико искушение, Кьельд, но что-то мне не очень хочется проиграть тебе после этого. — Глянь, не попался, — засмеялся Кьельд, глядя, как Свен играючи подмигивает ему. — Ну так что, все в сборе, идём? — Нет-нет, погодите! — Реплика Свена оказалась настолько неожиданной, что даже ему стало не по себе от стольких пар изумлённых глаз, смотревших на него в упор в попытке понять его порыв. — Ещё... не все. — Не все? — переспросил недоверчиво Кьельд. — Постой, ты пригласил кого-то? — Об этом никто ничего не говорил, я подумал, никто не будет против, — пожал плечами Свен. — Я позвал с собой Ховарда. Возбуждённый ропот снова прокатился по компании, и Свен заслышал ясный смешок друга перед ним. — Решил пустить в ход тяжёлую артиллерию? — усмехнулся Кьельд, получая не менее наглую улыбку Свена в ответ. — Не бойся, это оружие будет только при мне... — Свен, Кьельд, парни... всем привет, — послышалось за спиной Свена по-английски, и ему не потребовалось большого труда, чтобы узнать этот голос. Он обернулся, встречаясь взглядом с Ховардом, и от этого зрительного контакта кровь вновь начала греться в жилах. — Привет, Ховард, — ответил он, расплываясь в улыбке и стараясь быть услышанным только норвежцем, как друг в их налаженную за мгновения связь вклинился до неприязни громкий голос Кьельда. — Ховард, друг! — воскликнул он, похлопывая норвежца по плечу и вызывая у Свена странный приступ внутреннего противоречия. — Как ты? — Вполне ничего, — улыбнулся он в ответ, — надеюсь, я не помешаю вам, ребята. — Что ты, Свен ещё никого не оставлял одного ночью дольше пары секунд, — засмеялся он, — и то ради того, чтобы отлить. В следующую секунды Кьельд потирал ушибленные места на животе, в которые Свен, не церемонясь, несильно, но чётко попал локтём, и, под отчасти укоризненные, отчасти солидарные улыбки Ховарда, компания побрела к выходу. — Что ж, парни, взорвём этот город! Последнюю фразу Ховард не смог понять, не владея голландским, но мысленно предчувствовал, что сегодня ни он, ни Свен, ни город не смогут спокойно уснуть до самого утра.

***

Клуб встретил голландцев и одного норвежца шумной музыкой, темнотой зала, разреженным кислотным светом и острым запахом разгорячённости и адреналина, бурлящего в крови зажигающих на танцполе молодых людей и девушек. Снова очутившись в своей стихии, Свен заметно оживился, на какие-то мгновения теряя из виду всех своих друзей и приковываясь взглядом к самой гуще двигающейся под ритмичную музыку толпе, которой, казалось, была чужда усталость, и с каждым миом её энергия только росла. Ему моментально захотелось слиться с ней, стать единым целым, частью этого единого организма из счастья, свободы, раскрепощённости и эндорфинов, от которых в голове становилось приятно пусто, а тело требовало всё большего. Музыка обжигала его чувства, и чтобы заглушить её своим голосом, приходилось говорить почти криком, который как раз и вывел Свена из приятного транса. — Ну же, ну же, парни, не стоим на месте, а то весь алкоголь выпьют раньше нас! Свен мельком взглянул на Ховарда, прежде чем отправился вслед за друзьями, которые уже облюбовали широкий стол на всех пришедших в составе из большой компании. Норвежец явно чувствовал себя не в своей тарелке, но старался не показывать этого своим видом, возможно, потому что пытался привыкнуть к обстановке, а может, из чистой вежливости. Свен наклонился к уху Ховарда, чтобы тот мог расслышать его. — Если ты устанешь от всего, скажи мне. Мы уйдём. Ховард тихо кивнул, но этого оказалось достаточно, чтобы друзья поняли друг друга. Тем временем парни уже устроились вокруг стола, и Свен заметил, как кто-то из них подскочил, почти бегом направляясь к барной стойке и оживлённо крича что-то бармену. Свен не собирался напиваться этим вечером, но и не разделить стакан чего бы там ни было вместе со своей фактически семьёй он тоже не мог, потому уселся на свободное место, глядя, как Ховард выбирает место в непосредственной близости. Рядом с Ховардом сердце стучало чаще, даже не почувствовав ещё вкуса алкоголя. — Ну что, народ, — воскликнул Ваутер, срываясь почти на крик, не в силах говорить хоть немного тише, — мы должны выпить за что-то вместе, обязательно! — Ян уже побежал за выпивкой, — кивнул Дауве. — За что пить будем? — Ребята, я, наверное, пить не буду, — слегка неловко отозвался Ховард, получая несколько недоуменных взглядов в ответ и один недовольный взгляд Свена. — Чего это ты не будешь? — возмутился он. — Ещё как будешь. На мой счёт запишем. — Да не в счёте дело, Свен. Просто вы одна команда, а я тут причём? — постарался объясниться Ховард, но никто из присутствующих эту отговорку, кажется, и слышать не хотел. — Кто сказал, что мы будем пить за команду? — радостно воскликнул Кьельд. — Мы выпьем за быстрый лёд и всё тут! А вот и Ян с подачками! Когда перед каждым из парней стояло по кружке живого пенящегося и леденящего нутро пива, ребята почти разом взялись за запотевшие ручки. — Ну так что, за быстрый лёд? — уточнил Свен, и все поддержали его. — За быстрый лёд! — За быстрый лёд и ровный трек! — И чтоб комбез на заднице не рвался. — Ты всё про свою задницу, Хербен, может, она скучает? — Может и так! За быстрый лёд! — и звон соударяющегося стекла раздался над столом, сопровождаемый счастливыми возгласами и одним беспокойным сердцебиением, которое всё учащалось, когда Свен глядел, как Ховард обхватывает губами край кружки и делает большой глоток... Спустя некоторое время разговоры полностью перетекли на голландский. Разгорячённые пивом, музыкой и свободной атмосферой, подвыпившие голландцы были уже не способны поддержать адекватную беседу на английском и перешли на единственный понятный им в тот момент язык. Это заставляло Свен смеяться всё громче, а Ховарда — скучать всё откровеннее, и в какой-то момент он попытался даже незаметно исчезнуть, как вдруг был перехвачен за руку крепкой и безысходной хваткой Свена. — Я же сказал, — проговорил он ему на ухо, — только скажи, и мы найдём занятие. Ховард наконец улыбнулся, глядя на Свена. — И какое же занятие ты собираешься придумать, великий генератор идей? — Ну для начала дать тебе попробовать кое-что гораздо интереснее пива, — подмигнул другу Свен. — Ян славный малый, но в пиве разбирается так же, как и в девчонках — просто отвратно. Ховард засмеялся, отчего сердце Свена приятно дрогнуло снова. В такие секунды хотелось остановить время, лишь бы этот тихий норвежец не прекращал смеяться... — А как же твои друзья? Они нас не потеряют? — Ещё пара глотков пойла Яна, и они забудут собственные имена, — хохотнул Свен, поднимаясь и протягивая Ховарду руку, помогая и ему встать. — И мы никуда не денемся. Свен отвёл его к дальнему краю барной стойки, где лампы светили не так ярко, лишь спокойным светом освещая фигуры и создавая приятный полумрак, а скопление людей располагалось в максимальной дальности. Словом, Свен создал лучшие условия, которые вообще были возможны в настолько популярном и шумном заведении, для спокойного разговора и расположения привыкшего к тишине Ховарда. Оставив его занимать место у стойки, Свен удалился, и уже через минуту вернулся в двумя высокими бокалами, наполненными содержимым разных цветов. Устроившись поудобнее и раскрутившись на барном стуле, Свен оказался лицом к норвежцу, после чего подвинул к нему бокал, в котором плескалась жидкость ярко-голубого цвета. — Что это? — поинтересовался Ховард, глядя, как Свен спокойно пробудет на вкус свой ярко-желтый микс в бокале. — Ничего такого, что было бы запрещено в Норвегии, — засмеялся Свен. — Лёд, немного водки... — ...Блю Курасао, ананас и много-много «Спрайта», — закончил Ховард, со смехом глядя, как узкие глаза Свена расширяются в изумлении. — «Голубая лагуна», я прав? — Так-так-так, — протянул Свен увлечённо, — оказывается, не один я блистаю новыми талантами! Ты с каких пор стал экспертом в коктейлях, а? Ховард ненавязчиво улыбнулся, поднося бокал ко рту и делая маленький глоток, стараясь распробовать вкус напитка. — Да я так-то не особо разбираюсь, просто я брал этот коктейль для Ингрид как-то раз. Вот и запомнил. Свен едва подавил желание поморщиться от услышанного имени. Слышать его вновь и вновь не приносило ему никакого удовольствия, наоборот... становилось как-то не по себе. Чересчур не по себе. И, чтобы отвлечься, Свен решил получше рассмотреть Ховарда. На фоне горячего образа Свена норвежец казался особенно светлым: одетый в джинсы и простую светлую рубашку, которая только делала и без того бледный образ Ховарда ещё бледней, от него веяло каким-то лёгким холодом, который прослеживался в каждой детали, начиная от светлой ткани, волос по-северному холодного блонда и заканчивая глазами цвета льда. Свен-таки удивился собственной проницательности, ведь голубой коктейль, который Ховард теперь держал в руках, просто идеально дополнял весь образ. — Ты выглядишь... здорово, — непроизвольно произнёс Свен, не понимая, что говорит. И только благодарная улыбка Ховарда заставила его ругать себя за неосторожность. Ховард же не мог не заметить, что этот новый, искренний и чуткий к его желаниям и чувствам Свен нравился ему намного больше того самодовольного и слишком уверенного во всём Свена, которого он знал все эти годы. Конечно, это не значило, что он того, «прежнего», Свена совсем ничего не осталось, но новые, дорогие Ховарду, черты, наложившись на укрепившиеся в характере Свена с годами, создавали какой-то новый, доселе неизведанный образ его лучшего друга, который он до сих пор считал полностью раскрытым. Но, как оказалось, ошибался. И читать эти новые страницы его души оказалось безумно интересно... Ховард ждал, что же ещё могут преподнести ему строки книги его души, и сам не замечал, как вчитывался в них настолько, что забывался. — Так как вас угораздило встретиться, а? — решил разбавить созерцание друг друга Свен. — Ты про Ингрид? — спросил Ховард. — Ах, ну, это было где-то год назад. Тогда она ещё только-только начала работать в «Викингскипете», там-то я её впервые и увидел. Точнее, она подносила мне цветы, и потом... — Ховард тепло улыбнулся, вспоминая эти счастливые моменты, из которых Свену отчего-то сразу захотелось его вытянуть, — потом мы виделись так ещё раз, и ещё раз, а однажды я просто взял и подошёл к ней после награждения. Сказать, что она была удивлена, это ничего не сказать. — Ещё бы, — фыркнул Свен, — если бы за мной таскались многократные норвежские и мировые чемпионы, по которым сохнут тысячи девчонок, я бы тоже немного прибалдел. — Наверное, мне само время начинать балдеть, потому что за мной таскается чёртов шестикратный чемпион мира и Европы. Эти слова заставили Свен встрепенуться. Ховард смотрел на него в упор, и на мгновение голландцу показалось, что за этими словами кроется какой-то тайный смысл... — Эмм... так вы с ней уже встречаетесь? — Свен решил снова вернуться к прежней теме разговора, потому что фраза Ховарда звучала немного небезопасно. По крайней мере, Свен чувствовал странное желание доказать, что она правдива, а этого нельзя было допустить... Кроме того, существовало два варианта развития событий в зависимости от того, что ответит Ховард. Если ответ будет положительным, то Свену настанет самое время начинать заталкивать всё, что он там чувствует или не чувствует, обратно, а если же нет... — Ну... — на мгновение Ховард замешкался, заставляя сердце Свена больно кольнуть его грудь несколько мучительных раз, — мы, так сказать, тесно общаемся... но я вижу, что я ей небезразличен. — А она тебе?.. — словно в прострации проговорил Свен, расфокусированно глядя Ховарду прямо в глаза. Ховард сделал еще один глоток, слегка отодвигая бокал и подвигая стул чуть ближе к Свену, сокращая расстояние между ними. Это позволило говорить ещё тише, а обстановку сделаться слегка напряжённей обычного. — Она для меня не пустое место, — глядя Свену прямо в глаза, ответил Ховард, — мы присматриваемся друг к другу, чтобы принять решение... каждый для себя. — То есть, вы не встречаетесь? — повторил Свен, понимая, что звучит безумно глупо, но услышать ответ было так важно. — Пока что нет, — заключил Ховард, и первые его два слова растворились для Свена в гуле оглушительной музыки, сохраняя в памяти только одно. Нет. Не встречаются. Боже, почему вдруг стало так легко? Свен смотрел на улыбающееся лицо Ховарда, чувствуя, как его грудь быстро поднимается и опускается от слишком частого дыхания. Внезапно всё в этом мире потеряло смысл, и сам мир сузился до размеров барной стойки, за которым его душу прожигал ледяным взглядом Ховард — Ховард, с которым они не раз разделяли выпивку, с которым они смеялись и забывались, с которым он делился своими тайнами и чувствами, с которым они были лучшими друзьями. Внезапно всё стало так ясно, так понятно, и эти чувства в груди больше невозможно было подавить и уж тем более заставить их исчезнуть. Свен точно знал, что этот шанс дарован ему не зря. Так уж сложилось, что в его жизни всё время находилось место конкурентам, но теперь он чувствовал, что даже здесь, даже сейчас его соперник в образе девушки, которую он не видел ни разу в жизни, встал на его пути не случайно. Он будет бороться. Он будет идти вперёд и не посмеет сдаться, чтобы только доказать, что его намерения — это не пустая игра в пари. Почему так хочется тебя... Свен чувствовал это и, мало того, видел какой-то отблеск взаимности в глазах Ховарда, и он не выдержал. Может, это был лишь плод его воображения, но он заставил его подняться с места, обходя норвежца вокруг. Не понимая, что делает, Свен позволил себе ещё раз обвить руки вокруг груди Ховарда, как сделал это утром, и крепко прижался телом к его спине, грея руки на его груди и утыкаясь лицом в плечо. — Что ты делаешь... — только и успел вымолвить слегка изумлённый Ховард, который, однако, успокаивающе запустил руку в волосы Свена, показывая, что он не станет его отталкивать. — Тише. Тише, пожалуйста... Ничего не говори. — Хорошо. Они замерли в одном положении, — Свен — прижимаясь к спине Ховарда, а Ховард — позволяя не снимать руки со своей груди, — и на этот раз Свен продлил мгновение на долгие минуты. Сомнений не осталось. Этой ночью он влюбился.