LiM

— Я Луи Томлинсон, мне шестнадцать лет. Я расскажу Вам о себе все, что посчитаю нужным, а на другие вопросы отвечать не стану. Я… я боюсь Вас. Я родом из Риверсайда, штат Калифорния. Насколько я знаю, от меня отказалась мама, потому что… не знаю, просто я казался ей каким-то не таким, как все остальные дети моего возраста — не ходил, не разговаривал, всегда сидел в углу своей комнаты и игрался только с одной-единственной игрушкой. Она называла меня тупым, всегда кричала, когда я отказывался что-либо делать, просто отворачиваясь от нее. Я был для нее просто игрушкой! — Не плачь, пожалуйста, Луи, — психолог нежно берет Луи за руку, поглаживая костяшки пальцев, тем самым успокаивая его. Парень откидывается на стуле, закидывая на ноги, и утыкается лицом в коленки, покрытые царапинами. На ногах можно заметить порезы, которые он так часто оставлял на себе, чтобы угодить Гарри. А Лиам ругал его за это, говорил, что Гарри спит и не заметит этого. Но он все равно делал эти порезы! Плакал, ронял лезвие, но делал. Все ради него… — Но я ей отомстил, правда. Теперь она не будет кричать на меня. Она не скажет никогда, что я плохой мальчик, что я не достоин ни одной адекватной семьи. Хотя меня хотели усыновить, но я сбежал до того, как они приехали поговорить со мной. — Как же ты отомстил своей родной матери? — поинтересовалась женщина, записывая какие-то пометки в блокнот. — Я, — протяжно начал Луи, выпрямляясь на стуле, — отрезал ей язык, — мальчик улыбнулся. — Я ведь теперь хороший мальчик? Меня никто не будет обижать теперь? — Нет, конечно. Я здесь для того, чтобы помочь, Луи. Расскажи мне о… других? — Не могу! Они будут ругаться. Я лучше продолжу говорить о себе. Я был с Гарри с его рождения, но всегда боялся привлечь его внимание. Вдруг он испугался бы или подумал, что сошел с ума? Я ведь не безумец какой-то. И он совершенно на него не похож. Мальчик замолчал. Он смотрел по сторонам, сильно нервничая, и, кажется, больше ничего не собирался говорить доктору. Ему просто надоел весь этот официоз — он слишком мал, чтобы выдержать вот уже третий час в какой-то странной комнате, где есть только два стула, стол и он с психологом. Это все давит на него. — А почему ты заговорил с Гарри, Луи? — Мне сказали. Сказали, что Гарри хочет увидеть меня, что ждет меня. Нет! Все было не так! Я… — Томлинсон схватился руками за голову, оттягивая волосы. Его глаза наполнены безумием. Он не может сконцентрироваться, и это его, наверное, пугает. — Меня заставили! — прокричал он и закрыл рот. Слезинки скапливались уголках покрасневших глаз. — Я не должен был говорить этого. Он накажет меня! — Кто он? — Я не хочу! Не могу! Не скажу! Гарри быстро встал из-за стола и направился к двери. Все эти пять метров его то и дело передергивало. Он пару раз упал на колени и что-то сказал себе под нос. Казалось, что он разговаривает сам с собой. Парня отвели в его одиночную камеру и уложили на кровать. Его даже попытались уложить спать, но он начал только сильнее кричать и избивать кулаками охранника. Когда его оставили одного, он пересел на пол, в угол, где ему было наиболее комфортно. Гарри смотрел в одну точку, а его глаза были какими-то стеклянными, будто они закатились внутрь. — Зейн, прости меня? — шептал Луи тихо-тихо, чтобы ни один охранник не услышал, что он говорит. — Твое счастье, что ты не разбудил своей выходкой Гарри! — прошипел Малик, замахнувшись на ребенка. — Уходи, Луи! Уходи, пока не получил! — с нараставшей яростью кричал Зейн. Когда тот скрылся, он тяжело выдохнул и достал из кармана трубку и табак. Закурил. Манерно отставив трубку, Зейн нервно расхаживал из стороны в сторону. «Никто больше не должен разговаривать с психологом. Никто! Ни одна душа не должна знать нас секрет. Мы ведь не психи, так? Пусть она общается с Луи, а другим я не позволю делать этого. Мне не нужны неприятности. Я хочу жить свободно!» Луи общался с психологом еще два раза. Он ничего нового ей не говорил, потому что Зейн сильно запугал его. А девушка пыталась добиться хоть какой-то информации. Кто сделает плохо Луи? Есть еще личности? Она совершенно запуталась. И ее вся эта ситуация смущала — не хотелось верить, что такое вообще возможно.