Les Arcanes. Ole Lukoie

      Ким Чондэ пропал. Одним вечером он вышел в магазин, чтобы купить сигарет и пропал.       Это случилось настолько спонтанно и неожиданно, что никто даже не обратил на это внимания. Просто не было того, кто бы заметил его исчезновение. Все по обыкновению были заняты своими делами. Минсок разрывался между своим высшим предназначением и игрой в человеческую жизнь, как заведенный бегая с одной работы на другую, Исин утопал в обиде и жалости к себе, а Лухану просто не до того было, ведь он даже за своей жизнью уследить не мог.       Ким Чондэ не собирался пропадать. Просто ближайший магазин, где можно было купить сигарет, был закрыт, так что пришлось пройти лишний квартал до супермаркета, который работал в ночь. Но дойдя до него, Чондэ испытал смутное чувство, что и здесь сигарет он купить не сможет, так что пошел дальше в поисках другого магазина. А потом другого. И еще одного. И где-то между 7 и 8 магазином он потерялся. Исчез со всех радаров. Свернул с маршрута и пропал. Сначала всего на несколько часов, просто чтобы проветрить голову, а потом и на несколько суток, потому что когда пришло время возвращаться, делать это по какой-то неизвестной причине расхотелось.       Чондэ стоял посреди пустой ночной улицы, глядел в направлении своего дома и никак не мог заставить себя вернуться, ведь дома его не ждало ничего, кроме необходимости принятия последствий собственных импульсивных и порой не очень обдуманных решений. Когда-то ему казалось, что он поступает правильно, однако время все решило иначе. Именно оно и только оно показывает, был ли сделанный выбор правильным.       И тогда Чондэ решил повременить на пару дней с возвращением, тем более, что сигарет он так и не купил, а его отсутствие все равно никто не заметит. Он обещал себе больше не сбегать, но все равно это сделал. Он так и не научился избавляться от старых пагубных привычек.       Минсок действительно заметил не сразу, просто не обратил на это должного внимания. Его не очень смутило отсутствие брата в редкие визиты домой, ведь Чондэ не был обязан сидеть круглыми сутками дома, да и был уже не маленьким, чтобы за него волноваться. Однако факт того, что в обитаемой квартире день за днем все оставалось нетронутым, в какой-то момент начал напрягать. К тому времени, как Минсок всерьез обеспокоился отсутствием брата, телефон Чондэ перестал отвечать. Конечно, для Минсока не составило бы труда найти младшего, вот только мертвых искать ему всегда давалось лучше, чем живых. И тот факт, что Чондэ все еще не найден, значил, что он еще жив. Результатов конкретнее у Минсока не было. Местоположение Чондэ было неизвестно. Трудно было сказать, все еще он в Сеуле или уже давно исполнил свою мечту умчаться далеко отсюда.       Минсок хотел, правда хотел уделить время поискам брата, взять того за шкирку и притащить домой, наподдав для верности под зад, однако как назло собственные обязанности накрыли с головой. Душам же не объяснишь, что они не очень вовремя умирают, что им бы подождать пару часов или дней, пока Минсок со своими семейными делами разберется. Вот и приходилось плющить жопу в Зале Суда, искренне надеясь на сознательность брата и на то, что он не умрет раньше, чем Минсок до него доберется.       Время шло. Ким Минсок продолжал ждать и верить, что Чондэ сам вернется. И возможно, Минсок бы уделял этому чуть больше времени, если бы не Чжан Исин. Тому стало еще хуже, чем было прежде, только теперь он прекрасно осознавал причину своей хандры. Делиться, однако, своими переживаниями с Минсоком он отказывался. Вообще не хотел с ним говорить и объяснять свое странное поведение. Никаких претензий, разбора полетов, вопросов о происходящем. Исин просто молчал. Будто ничего не было. Старательно делал вид, что ничего не видел и ничего не знает. Все хорошо. Все как обычно. Он не игнорировал Минсока, но общался с ним только по нужде и максимально коротко. Если была возможность избежать разговора, он избегал, обычно за счет Лухана. Лухан для него стал мальчиком-передатчиком. Скакал горной козочкой передавая слова одного другому. И если честно, его это быстро утомило, но как человек, сохранивший остатки разума и инстинкта самосохранения, лезть в это и расспрашивать о происходящем он не стал. Не его это дело. Да и знал он, что если сунет нос, ему тут же его оторвут. Или того хуже, за уши втянут во всю эту неразбериху по самое небалуй.       Вот так и царила в кафе напряженная атмосфера, и каждый боялся лишний раз слово сказать, чтобы это, не дай бог, не стало той искрой, которая взорвет все к чертовой матери.       Так больше продолжаться не могло, и Минсок понимал, что нужно молча паковать вещи и уходить по-английски. Сначала в отпуск, потом навсегда. История закончена, пришло время уйти. Он больше не мог разрываться на две части, да и необходимости в этом уже не было. Идеальный момент, чтобы исчезнуть без следа, как он уже много лет собирался, однако сделать это, не вернув домой Чондэ, Минсок попросту не мог. А сам Чондэ возвращаться не собирался. Шла вторая неделя.       В растянутое на бесконечность напряженное ожидание каких-либо подвижек вмешался случай. Чондэ был найден, только вовсе не Минсоком, а Луханом. Хотя может быть, все случилось с точностью наоборот.       Лухан спокойно просиживал последний теплый вечер выходного дня в парке неподалеку от своего дома. Было темно, что добавляло его страданиям чуть больше драматизма. Он смотрел на небо, где сквозь тучи и засвеченную фонарями дымку, с упорством пробивались самые стойкие и яркие звезды, и утопал в жалости к себе. Точнее, он морально себя готовил к тому, что если ничего в своей жизни не поменяет, то в ближайшем обозримом будущем он будет коротать свои ночи на лавочке в парке, любовно обнимая немногочисленные пожитки. И вот, где-то между «как же паршиво» и «когда я наконец сдохну», явился Чондэ.       Сначала где-то в отдалении просто мелькнула тень, затем стала стремительно приближаться и вот, спустя мгновение на лавку рядом с Луханом упал Ким Чондэ собственной персоной. И был он как всегда небрежен. Не только в поведении, но и в одежде. Как будто собирался наспех. Напялил на себя первое, что под руку попалось. А попались черные штаны с дырками, простецкая черная футболка, и тонкая поблескивающая куртка, в свете фонарей отдававшая глубоким синим. Волосы в беспорядке, а на носу восседали солнцезащитные очки. И это при том, что солнце уже несколько часов как скрылось за горизонтом.       Чондэ посмотрел на Лухана, потом, проследив его взгляд, посмотрел на небо, но не обнаружив там ничего интересного, снова вернул свое внимание молодому человеку.       — Привет, чего грустишь? — спокойно бросил он, отрывая Лухана от тяжелых дум. Только после того, как Чондэ подал голос, Лухан соизволил повернуть к нему голову.       — Привет, — озадаченно произнес он, глядя на еле различимое собственное отражение в стеклах очков. — Ты чего, нашелся, что ли?       — А я и не терялся, — уверенно заявил Чондэ, откидываясь на спинку скамейки.       — А мне Минсок сказал, что ты пропал…       — Не пропал, а за сигаретами вышел! — поправил его Ким, будто была принципиальная разница.       — Так ты две недели назад вышел! — ахнул Лухан. — Ты что, в Китай за ними ходил?       — Да нет, просто решил заодно прогуляться…       — И гулял две недели? — снова удивился молодой человек.       — Да нет, меньше, — махнул рукой Чондэ.       — Сигареты-то хоть купил?       — Ага, только они, собаки, закончились. Вот снова за ними пошел. Так, а ты чего тут грустишь?       — Я не грущу, — надулся Лухан.       — Да ладно заливать, у тебя на лице написано, что грустишь. Давай, рассказывай, чего случилось? Девушка бросила?       — Была бы она еще у меня, — с сожалением вздохнул Лухан, смущенно опуская глаза, и нервно начал перебирать пальцами края своей кофты.       — И чего, из-за этого грустишь? Ой, да брось, — Чондэ отмахнулся, и скривил губы, — да они ж на тебя вешаться как шмотки на вешалку должны, ты же у нас цветочный мальчик.       — Как видишь, — Лухан развел руками, — не вешаются.       — Что, совсем-совсем? — Чондэ сел боком на скамейку, чтоб ему было удобнее разговаривать, и упер локоть в ее спинку.       — Совсем, — опять вздохнул молодой человек.       — Да они просто тебе завидуют, — усмехнулся Чондэ.       — Почему завидуют? — не понял Лухан, и вскинул голову, чтобы озадачено посмотреть на юношу.       — Да потому что, — Чондэ ухватил молодого человека пальцами за щеки и сжал, — если на тебя парик нацепить, всем бабам дашь просраться, принцессочка моя.       — Ты меня сейчас обидеть попытался или красотой моей восхитился? — еле пробормотал парень, терпеливо ожидая, когда его щеки оставят в покое.       — Даже не знаю, — задумчиво выдохнул Ким, и почесал затылок, — а давай так, ты будешь Золушкой, а я твоей феей крестной. Хочешь на бал?       — Да не особо…       — Фу, — Чондэ разжал пальцы, отпуская чужие щеки, — какая скучная Золушка. А как же принц на белом коне? Тоже не нужен? Ни принц, ни конь?       — Я что, по-твоему, совсем отчаялся? — оскорбленно ахнул Лухан.       — В смысле отчаялся? — вскрикнул обескураженно Чондэ. — Это нифига у тебя запросы, если принц на белом коне — признак отчаяния! Теперь ясненько, почему у тебя никого нет.       Он высокомерно хмыкнул и отвернулся, устремляя свой взгляд в голубую даль, где сквозь кусты, на другой стороне дороги, призывно подсвечивались изнутри двери супермаркета.       — Как насчет выпить? — Чондэ резко повернул голову к Лухану.       — Нет, я не могу, — молодой человек принялся отрицательно мотать головой.       — Почему это? — удивился Ким. — Закодировали? Один шесть четыре пять. Все, раскодировался. Пойдем пить.       — Сказал же, не могу…       — Да почему?       — Я не располагаю средствами.       — За мой счет.       — Я Минсоку обещал, что не буду больше.       — Да мало ли что ты ему обещал, я тоже много чего ему обещал. В том числе не пить. Да брось, он не узнает.       — Все равно не могу…       — Да хватит ломаться, пойдем, выпьем, потрещим за жизнь, — Чондэ ухватил Лухана за руку и потянул в сторону супермаркета, — легче станет. Обещаю.       — А без меня ты не можешь?       — Пить в одиночку — первый признак алкоголизма. Не хочу, чтобы на меня вешали ярлык алкоголика. Пойдем.       Лухан недовольно простонал, но все равно, пусть и неохотно, поплелся за Чондэ. Он был не очень принципиален. Да и твердое «нет» говорить не умел. Почему бы нет? Если Минсок не узнает, можно и выпить. В конце концов, можно все, пока об этом никто не знает.       Чондэ, не затрудняя себя обходным путем, попер напрямик, через кусты, забор, дорогу в неположенном месте, хотя светофор был в нескольких шагах от него. Нарушать правила было у него в порядке вещей. По-другому он и не мог.       Двери супермаркета с жужжанием разъехались. Лухан неуверенно последовал внутрь прямо за вышагивающим вперед Чондэ, который уверенно двигался в направлении алкоголя, не отвлекаясь ни на что другое. Лухан же был не так целеустремлен. Он плелся позади, с интересом оглядывая стеллажи с разными вкусностями и глотал слюни, потому что понимал, денег на все это у него нет. По крайней мере, не в этом месяце точно. Да и в следующем, скорее всего, тоже.       Чондэ, не утруждая себя выбором, уверенно схватил с полки бутылку недешевого, но любимого виски, и направился к кассе, останавливаясь рядом с Луханом, который так и стоял, пожирая глазами сладости.       — Хочешь чего? — заботливо поинтересовался Чондэ. — Бери, оплачу.       — Да нет, ничего не хочу, — смущенно замотал головой Лухан. Неловко ему было. Он, конечно, любил халяву, как и все люди, но покупать то, что не может себе позволить за чужой счет, было просто хамством.       — Бери, — убедительно прошептал Чондэ, наклоняясь к самому уху Лухана.       Это прозвучало как приказ, на грани угрозы. Лухан протянул руку и быстро схватил с полки пакетик с кексиками. Чондэ лишь закатил глаза.       — Да что ты как неродной-то?       Он начал хватать с полки поочередно упаковки с разными вкусностями, недолго, но придирчиво их оглядывать, и закидывать прямо в руки Лухана. Когда в руках скопилась настолько приличная горка, что удержать ее Лухан был не в состоянии, Чондэ остановился и, развернув молодого человека, подтолкнул его к кассе.       Лухан покорно шел вперед, чувствуя, как в поясницу упираются чужие пальцы, и надеялся лишь на то, что ему не придется за все это платить, потому что сказать «нет, я не буду» он бы не смог, а жить на воде и хлебе вовсе не хотел.       — Карты нет, пакет нужен, и еще пачку Парламента легкого, — не дав продавцу и рта раскрыть, произнес Чондэ, и выудил из заднего кармана штанов черный кожаный, немного потрепанный на местах сгиба, бумажник.       Лухан стоял в стороне, наблюдая, как, ожидая, когда ему пробьют товар, Чондэ неторопливо разворачивал бумажник. И не то, чтобы Лухану было интересно считать чужие деньги, просто он подавился воздухом, когда понял, что денег в кошельке Чондэ в разы больше, чем у Лухана когда-либо было на руках. Это была почти что месячная его зарплата. Не то, чтобы он был уверен, но денег у Чондэ было определенно много.       — А ты не бедствуешь, да? — с завистью пробормотал Лухан.       — А? — не понял Чондэ и озадаченно посмотрел на собеседника.       — И откуда у тебя столько? Ты же вроде не работаешь… Вы что с Минсоком какие-то богатенькие детки?       — Ах, ты об этом… — понимающе кивнул Ким, — это компенсация.       — Компенсация? За что?       — За это, — Чондэ лишь немного приподнял свои очки, но этого было достаточно, чтобы Лухан мог разглядеть фингал у него под глазом.       — Кто это тебя так?       — Да не знаю, придурок какой-то, — Чондэ кивнул Лухану на пакеты, призывая взять, пока он расплачивается.       Просить дважды не пришлось. Лухан ухватил два пакета и направился на улицу, где его догнал Чондэ, перехватывая тот пакет, что был потяжелее.       — Так за что тебя так? — Лухан указал пальцем на очки.       — Да за все хорошее, — хмыкнул Чондэ, — из-за бабы.       — Из-за бабы? — молодой человек спрятал усмешку в кулак. — В смысле, ты…       — В смысле я подкатил к какой-то девушке, ничего серьезного, просто от скуки, а тут нарисовался ее ухажер, давай на меня гнать, мол, руки убрал, мое. А я откуда знал? На ней же не написано…       — В общем, классика, — выдохнул Лухан.       — Ага, именно!       — И часто у тебя так?       — Чтоб в глаз получить — впервые.       — Ну, все бывает в первый раз, — неопределенно пожал плечами Лухан, усмехаясь.       — Ага, и он частенько оказывается болезненным, — Чондэ недовольно поморщился. — Кстати, мы вообще куда идем?       Молодой человек резко остановился. Он только сейчас понял, что все это время просто безропотно следовал за Луханом, вот только куда? Загадка. Вдруг в какую-нибудь подворотню, где его изобьют, заберут деньги и пожитки, а Минсоку при встрече скажут, мол, не знаю, не видел, не доводилось.       — Ко мне, — Лухан тоже остановился и чуть повернулся.       — К тебе? — протянул с загадочной улыбкой Чондэ, смущенно складывая ручки на груди. — Вот так сразу? Ни здрасте, ни посрать, ни познакомиться толком, а сразу к тебе? Вот это ты меня снял конечно сейчас. Я даже не заподозрил. А говорил дела у тебя на личном плохи.       — Да мы же просто, это самое… — начал оправдываться озадаченный Лухан. — Выпить, покушать… Я нормальный!       — Да ладно, — засмеялся Чондэ и, поравнявшись с парнем, приобнял его за плечи, — знаю я, что ты нормальный. Но я, как человек приличный, на первом свидании по чужим квартирам не шастаю.       Он игриво прикусил кончик языка, и если бы не очки, Лухан бы мог увидеть, как ему подмигнули.       — Да никакое это не свидание! Слышишь? Не знаю, что ты там себе надумал, но… я за еду не продаюсь! Понял?       Чондэ громко засмеялся, чуть откидывая голову назад. Как же ему этого не хватало. Минсок никогда не был зажигалкой, и вводил Чондэ в уныние, Исин был… Исин был. А вот Лухан… Лухан другое дело, он был определенно славным парнем, только грустным немного, но это было поправимо.       — Так куда мы идем, если не к тебе? — Чондэ посмотрел на парня.       — Можем на крышу, — пожал плечами Лухан.       — Крыша? Звучит здорово.       — Там может быть прохладно…       — У нас есть чем согреться, в конце концов, если замерзнем, мы можем…       Чондэ многозначительно двинул бровями, заставляя Лухана, как девственника, смущенно потупить взгляд.       — Мы можем спуститься ко мне в квартиру, — закончил за него молодой человек.       — О, так крыша твоего дома?       — Ага.       — Замечательно. Ну, веди, Сусанин.       И Лухан повел. Сначала по освещенной улице, потом по темным дворам, к небольшому высотному зданию, вполне себе приличному на вид. Почему-то Чондэ думал, что Лухан живет в каком-нибудь бараке, в маленькой комнате 3 на 3, где и ноги толком вытянуть нельзя. А все оказалось совсем не так. У дома клумбочки с цветами, чистый цивильный подъезд, лифт, все как у обычных людей. На фоне всего этого великолепия казалось даже странным, что Лухан может переживать какие-то финансовые трудности. Люди, которые еле сводят концы с концами, так цивильно не живут. По крайней мере, Чондэ так думал.       В пришедший лифт он шагнул первым и долго оглядывался, пытаясь найти хоть какой-то изъян в увиденном. Потрепанные декорации, за которыми бы скрывались обшарпанные стены, засранный лифт. Нет, ничего, это милое место. Оно такое, каким выглядит. И убедившись в этом, Чондэ переключил все свое внимание на собственное отражение в зеркале на стенке лифта. Зачем оно было здесь нужно, он не имел ни малейшего понятия, но, как и любой человек, не мог не взглянуть в отражающую поверхность на себя. И увиденное ему не очень понравилось. В ярком свете лифта он выглядел куда хуже, чем в полумраке. Сразу становился виден неестественный цвет лица, неаккуратность в одежде и, разумеется, худоба. Чондэ смотрел на свое лицо, которое изменилось впервые за долгие годы. Черты лица стали более острыми и угловатыми, щеки впали. Вот они, прелести человеческой жизни. Стоит свернуть не туда и пожалуйста, все это отражается на лице.       Двери лифта со звоном открылись. Чондэ вслед за Луханом вышел в узкий коридор, заканчивающийся дверью квартиры. Еще по две были по разные стороны от нее. Лухан уверенно направился в сторону лестницы. Чондэ, постояв немного в задумчивости, пошел следом.       Подниматься пришлось всего на пролет. Дверь на крышу была не заперта. Отрада для самоубийц. Стоило Лухану открыть дверь, как в лицо тут же ударил поток сильного осеннего ветра. Чондэ подтолкнул парня вперед.       Крыша была пустой. Абсолютно. Обычная площадка с ограждениями по периметру, ничего примечательного, кроме, пожалуй, вида, который открывался отсюда. Чондэ думал, что это у них из квартиры отличный вид открывается, а вот и нет. Здесь в полной мере можно было оценить всю красоту ночного города, с его высокими зданиями, мерцающими горящими окнами, и яркими пятнами вывесок и подсвеченных рекламных баннеров.       — Здорово у тебя здесь, — проговорил Чондэ, оглядываясь, — романтично. Просто кощунство ходить сюда одному.       — Наверно, — пожал плечами Лухан.       Он уверенно двинулся к противоположному краю крыши, где, бросив пакет, с кряхтением уселся, упираясь спиной в ограждение. Чондэ последовал его примеру.       Какое-то время они просидели в молчании. Чондэ развернулся боком, сквозь решетки заграждения разглядывая город. Красиво. И очень успокаивает. Ему почему-то всегда больше нравилось смотреть на людей сверху, чем быть внизу, вместе с ними. Так он не ощущал себя их частью, чувствовал себя выше, чувствовал свое превосходство.       — Давай выпьем, а то мне становится грустно, — выдохнул он и потянулся к пакету, где была бутылка.       Привычным движением, он открутил крышку и, не утруждая себя этикетом и приличием, сделал несколько больших глотков из горла, поморщился, утыкаясь в рукав, и протянул бутылку Лухану. Тот помедлил, но взял, делая осторожный глоток.       — Чего ты как сиротка-то? Пей нормально и не стесняйся, кушай. Иначе зачем мы все это накупили.       Лухан смущенно поглядел на пакет рядом с собой, потом на пакет, что был у Чондэ, и поджал губы.       — Чего хочешь? — Чондэ прошелся руками по карманам, в поисках открытой пачки.       — Кексиков…       — Хочешь кексики, будут тебе кексики, — молодой человек чуть откинул голову назад, заглядывая в свой пакет, после чего сунул туда руку и, достав упаковку с кексами, бросил ее Лухану. — Кушайте на здоровье.       — Спасибо.       — Ох, что ж ты весь такой побитый-то? — Чондэ вытащил из кармана пачку, а из нее зубами сигарету. — Как будто я тебе голову откушу, если ты чего-нибудь здесь тронешь. Все твое — наслаждайся. Надо быть чуточку наглее.       Он прервался лишь для того, чтобы прикурить. Чиркнуло колесико, тихо потрескивая, зажглась сигарета. Чондэ перехватил ее пальцами, и отвел руку назад, опираясь на нее. В воздух взмыл столб дыма, смешиваясь с ночными облаками.       — Надо говорить четко. Я хочу это. Дай. В этом мире тебе ничего не перепадет, если будешь продолжать корчить грустные мордашки и стесняться о чем-то лишний раз попросить. Увереннее, Лухан.       — Я… ну, знаешь… мне неловко…       — Неловко? Почему?       Лухан открыл упаковку, но, не взяв ни одного кекса, замер, устало выдыхая, и посмотрел вдаль.       — Ты вот все это купил, и я ем. Но я ведь должен что-то в ответ дать или сделать, так?       — Почему ты думаешь, что должен? — тон Чондэ вдруг стал неожиданно серьезным. Он подался вперед, чтобы заглянуть в глаза Лухану.       — Потому что этот мир так работает. Просто так ничего не бывает.       — Ты мне ничего не должен, — его голос стал бархатным, доверительным, — ты никому ничего не должен, Лухан. Это был жест доброй воли. Я сам так захотел. Но если весь твой мир — это экономическая система из рыночных отношений и бартерного обмена, то считай, что отплатил мне за это тем, что составил компанию.       — Это не совсем так, просто…       Лухан повернулся к Чондэ, который встретил его взгляд мягкой понимающей улыбкой, и протянул руку, чтобы потрепать по волосам. Как Минсок всегда делал это.       — Наверно, трудно жить с мыслью, что ты постоянно кому-то что-то должен… Это сильно на тебя давит, не так ли, Лухан?       Молодой человек ничего не ответил. Лишь отвернулся, пряча взгляд. Он редко слышал от окружающих что-то вроде «ты должен», но почему-то искренне верил, что так все и есть. Не привык он к тому, что ему все преподносят на блюдечке с голубой каемочкой, потому каждый раз, когда он что-то получал, был уверен, что должен что-то взамен. Почему-то просто не мог принять, сказать спасибо и жить дальше. И это касалось всего. От мелочей вроде упаковки кексов, до любви и собственной жизни.       — Мне кажется, тебе пора перестать напрягаться по этому поводу. Я понимаю, что тебе уже 25 и ты очень переживаешь из-за того, что не оправдал возложенные на тебя надежды. Не стал успешным супер-человеком, каким бы тебя хотели видеть родители, друзья или возлюбленная, но это нормально… это в порядке вещей. Не всем же быть миллионерами, героями и прочими представителями элиты. Да и не все этого хотят, если честно. Многие стремятся к этому лишь потому, что это принято в обществе. Взято за основу. Ты успешный только в том случае, если богат. Ты будешь счастлив только в том случае, если у тебя будет престижная работа, собственный дом и дорогая машина. Это полный бред, не верь в это…       — Будь у меня много денег, — проговорил Лухан мечтательно, — я бы был…       — Человеком, у которого много денег, — хмыкнул Чондэ и перехватил бутылку из его рук, — стал бы ты от этого счастливее? Возможно, если ты Скрудж Макдак. Но на самом деле, избавившись от нужды, ты поймешь, что есть куда более глубокие причины тому, почему ты чувствуешь себя несчастным. Просто сейчас ты отвлекаешься на то, чего тебе крайне не хватает, и искренне веришь, что именно в этом помеха твоему счастью.       Чондэ сделал еще несколько больших глотков, словно пытался утолить жажду, а потом облегченно откинулся спиной на ограждение, выдыхая.       — Ты можешь утолить голод, отоспаться, заработать достаточно денег, чтобы тебе хватало на любые прихоти, но этого все равно будет недостаточно, чтобы заполнить пустоту в груди. Ничего не способно ее заполнить. Ни деньги, ни алкоголь, ни наркотики, ни секс. Ничего.       Лухан, обнимающий колени, повертел в пальцах кекс и чуть повернул голову, чтобы, прищурившись, посмотреть на Чондэ. Медленно от Лухана разговор перешел к нему.       — Значит, у тебя не вышло найти панацею? — тихо произнес молодой человек.       — Нет, — качнул головой Чондэ и самозабвенно затянулся.       — Так может быть ее просто нет?       — Есть, — тихо проговорил он, — я точно знаю, что есть. Для каждого она своя, но она точно есть. Единственное в своем роде лекарство. Единственное действующее. Все остальное — жалкая подделка, приносящая лишь временное спасение.       — И что же это? Любовь?       — Смерть.       Лухан почувствовал, как по спине пробежал холодок, приподнимая волоски по всему телу. Это прозвучало настолько уверенно, что было даже страшно. И столько мыслей промелькнуло в голове. Растерянных, бессвязных мыслей.       — Смерть? — переспросил Лухан.       — Смерть, — на губах Чондэ заиграла загадочная многозначительная улыбка, — но это для тебя.       — Что это значит? — молодой человек нахмурился.       — Это значит, что тебе может помочь только Смерть, — Чондэ с пьяной улыбкой протянул руку, чтобы щелкнуть Лухана по носу. — Но я вовсе не призываю тебя умереть. Не стоит этого делать из-за моего дурацкого каламбура. Как жаль, что здесь нет никого, кто бы мог оценить эту шутку, хотя…       — Я совсем перестал понимать, о чем ты говоришь, — отмахнулся Лухан, отворачиваясь.       — Да ладно, забудь. Я просто не хотел, чтобы этот прикол пропал, даже если я единственный, кто его понял…       — А что насчет тебя? — Лухан резко перевел тему. — Ты уже разобрался, что поможет тебе?       — Кто.       — Что кто? — не понял парень.       — Я уже разобрался, кто поможет мне.       — И кто же?       — Секрет, — протянул Чондэ и изогнул губы в кошачьей улыбке. — Может быть открою тебе его, но не сейчас.       — Я не заслуживаю твоего доверия? — Лухан задумчиво глядел на город, которым обрывался соседний край крыши.       — Нет, заслуживаешь. Просто я не готов об этом взять и рассказать. Хочу, но еще недостаточно для этого пьян.       — Тогда пей, чего ворон считаешь?       Просить дважды Чондэ не пришлось, он с радостью приложился к бутылке. На ее дне он надеялся найти для себя пусть и недолгое, но спасение, которое поможет все расставить по своим местам. Что он мог поделать, если только это помогало ему услышать собственный голос, еле слышный за ворохом предрассудков и жизненного опыта. Голос себя настоящего, а не того, каким его видели окружающие или каким он сам себя считал.       Чондэ тонул в собственных мыслях. Он запутался окончательно. Уже не знал где заканчивается он с его желаниями и рассуждениями, и начинаются установки окружающих, их наставления и приказы. Чего он по-настоящему хочет? Если отбросить предрассудки, вздорную мораль, омерзение от противоречия некоторым нормам общества, заложенным в нем с детства, страхи и жизненный опыт, которые говорят ему поступать так, а не иначе, подменяют его настоящие мысли и чувства, то чего он действительно хочет? Чего желает больше всего? Что нашептывает ему этот голос?       Это был крайний случай. Чондэ вернулся обратно в пучину отчаяния, дал себе карт-бланш, позволил выбраться на свет той части себя, которую по понятным причинам старался прятать, потому что позволить ей руководить означало, что ошибки неизбежны. Ошибки, которые Чондэ будут мучать и напоминать о том, почему повторно давать волю себе не стоит.       Это была его часть, которая искала, жаждала чего-то. Обрести форму, заполнить пустоту, стать полноценной фигурой в геометрическом мире. Но ее терзания и поиски полностью противоречили правилам, установленным в этом мире. Ошибки на пути в поиске себя неизбежны, только у Чондэ они других масштабов, они неправильные сами по себе. Их стоит бояться, и Чондэ боялся. Боялся тех, что были и тех, что еще может совершить. Он знал, каково это. Знал, что будет, если…       Он дал себе свободу, заткнул другие голоса и просто отправился в свободное плавание, в надежде, что к каким-нибудь берегам его да прибьет, и это будет то, чего он желает. А потом, спустя неделю, он вдруг понял, что вовсе не бороздит океан, а плюхается в детском бассейне, проплывая от края до края за считанные секунды и возвращаясь обратно. В таком бассейне не то, что найти себя было трудно, даже утонуть невозможно. С осознанием этого все пошло наперекосяк.       Так может быть, все шло не так вовсе не из-за того, что его воздержание длилось двадцать с лихом лет и он отвык? И может быть он вовсе не пытался заглушить все это время свой голос, пытаясь быть максимально примерным для чистейшей как роса души Исина. Стоит ли допустить, что все дело было в том, что он просто обманывал себя? Его душа не океан, так, лужа, которая кажется глубже просто потому, что в ней отражается небо. И личность его была простой и понятной, как линия. Он просто придумал себе, что он весь такой сложный и трагичный, нагнал тумана, ввел всех и себя в том числе в заблуждение, а потом начал мучиться. Страдать.       Простите, я Ким Чондэ, и я слишком сложен для вас, для жизни, для мироздания.       Я всего лишь подросток, у которого переходный возраст затянулся на чуть меньше чем 200 лет.       Простите, мне не нужна любовь, если она будет хоть чуточку не такой великой и всепоглощающей, как о ней пишут в книгах.       Я просто грежу о настоящей любви, которая не пройдет как насморк, хочу быть уверен в ней, потому что буду разочарован и разбит, если она окажется всего лишь чьей-то блажью.       Простите, я собираюсь игнорировать ваши чувства, если вы не готовы за меня умирать или не захотите последовать за мной, если умру я.       Я лишь хочу взаимности, потому что безответная любовь сделает меня уязвимым и ранит мои чувства.       Простите, я собираюсь делать все, что мне вздумается, и если вы к этому не готовы, то нам точно не по пути, потому что меняться ради вас я не собираюсь.       Прошу примите меня таким, какой я есть, со всеми недостатками и достоинствами, и, если я почувствую себя комфортно, если меня насильно не будут пытаться изменить, я обязательно пойду на уступки и постараюсь подстроиться, потому что я не хочу причинять неудобства.       Простите, я не собираюсь бороться за вас, как будто мне больше всех надо.       Мне надо, и я готов, если будет хоть малюсенький шанс на то, что в этом есть смысл, и я не трачу время и силы зря, просто чтобы вы потешили свое самолюбие.       Простите, я не собираюсь останавливать вас, если вы хотите уйти, потому что, если бы не хотели — остались.       Я сделаю это только чтобы уточнить, вы правда хотите уйти навсегда или вам просто нужно немного времени.       Простите, я ужасный человек, но это реальный мир и мне в нем как-то нужно выживать.       Возможно, я кажусь вам ужасным, но я, как и все люди, делаю это только для того, чтобы защитить себя и свои чувства, потому что я никому не могу довериться, мне очень страшно это сделать и оказаться обманутым.       Ким Чондэ не был ужасным, он просто был человеком. Гораздо человечнее, чем ему бы хотелось в это верить. И только когда он вслушивался в свою душу, он понимал это. Возможно, недельные запои и разгульная жизнь со всеми вытекающими стоили того, потому что, лишь опустившись на самое дно, он мог слышать. Только так он начинал проникаться своей натурой.       Затянувшееся молчание прерывалось шуршанием пакета с кексами, Лухан самозабвенно поглощал их один за другим, наслаждаясь моментом. Наверно, сейчас он чувствовал себя счастливым. Потому что кексы были вкусными, а он не ел в одиночестве. И общество Чондэ его очень расслабляло. С ним было действительно легко, и навалившиеся на Лухана проблемы, тяготившие его душу, начинали казаться несущественными. Жизнь разливалась яркими красками, несмотря на серый городской пейзаж вокруг.       Лухан будто вернулся в детство. Он даже не знал, как это описать. Просто рядом с Чондэ он чувствовал себя ребенком, совершенно позабыв о том, что является старше. И чтобы избавиться от этого диссонанса, он упорно прикладывался к бутылке, запивая сладость, таким образом напоминая себе, что ему все еще 25 лет, и жизнь продолжает лавиной обрушиваться на него, как бы сильно он не пытался от нее убежать.       — Так как у тебя дела? Кроме того, что ты увольняешься, — невзначай бросил Чондэ, затягиваясь. Молчание влияло на него пагубно, он просто начинал уходить в себя и ничего хорошего это не сулило. Ему нужно было сделать привал. Передохнуть от себя же самого, потому что, если честно, он и себя уже хорошенько достал. И даже прекрасно осознавая, что с этим нужно что-то делать, ничего поделать не мог.       — Что, Минсок уже рассказал? — прошипел сквозь зубы Лухан.       — Нет, Исин, — Чондэ гордо вздернул подбородок, ощущая собственное превосходство, потому что об увольнении Лухана узнал раньше брата. Пусть и маленькое, но превосходство.       — Вот трепло. Не понимаю, зачем вообще из этого делать такое событие. Это ведь всего лишь увольнение. Неужели это всегда так?       — Всегда ли? — задумчиво протянул Чондэ, вспоминая устроенную им сцену прощания. — Нет, вообще-то. Просто ты особенный.       Он осторожно ткнул пальцами Лухану, пытающемуся откусить кусок от кекса, в лоб, чем сильно его озадачил.       — Почему это я особенный?       — Кто знает, — загадочно проговорил Чондэ, улыбаясь, хотя прекрасно было понятно, что он знает. — А из-за чего тебе вдруг приспичило уволиться?       Чондэ указал пальцем на пакет, что был рядом с Луханом, в безмолвном жесте подать его сюда немедленно, что молодой человек тут же и сделал, протаскивая полиэтиленовый пакет по крыше к самым ногам Кима. Чондэ задумчиво пошарил в нем и, выудив оттуда пачку чипсов, неторопливо принялся ее распаковывать. Если честно, он был рад, что благодаря Лухану взял какую-никакую еду, потому что есть ему хотелось страшно. Живот издавал утробные звуки раненого кита.       — Не знаю даже, — Лухан закашлялся, подавившись кексом, и ухватился за бутылку, запивая алкоголем застрявший в горле ком, — потому что все сложилось вовсе не так, как я ожидал.       — А как ты ожидал? — Чондэ поймал себя на том, что говорит эту фразу с интонацией Минсока.       — Я ожидал, что к 25 годам я буду чуть более успешным и состоявшимся в жизни человеком. К сожалению, этого у меня не вышло.       — А что собственно не так? У тебя есть работа, крыша над головой, девушки только нет, а так бы был полный набор.       — У меня есть работа, на которой я получаю копейки, крыша над головой, которой скоро не будет, и да, нет девушки, потому что ни одной не нужен такой бесполезный парень как я, который даже себя не в состоянии прокормить.       — А что, деньги основополагающий фактор при выборе партнера? — Чондэ задумчиво начал пожевывать чипсину. — Я думал, что характер, личность человека куда важнее, а у тебя с этим все в порядке.       — Может быть, но финансовые трудности очень это оттеняют, — Лухан отряхнул пальцы от сладких крошек. — В смысле, даже на свидание сводить не могу девушку. Это просто смешно.       — Знаешь, я тебе так скажу, — Ким сделал серьезное выражение лица и в последний раз затянулся сигаретой, прежде чем затушить ее и бросить за ограждение крыши, что каким-то неведомым образом придало его словам значимости, — если для всех девушек так принципиально сколько денег в твоем кошельке, то проходи сразу мимо, потому что нечего на них время тратить. Нужны деньги — пусть сами заработают.       — И что же прикажешь делать? Умирать в одиночестве?       — Почему в одиночестве? Найдешь ты себе кого-нибудь, не переживай.       — Легче сказать, чем сделать…       — Может быть, это прозвучит банально и пошло, но иногда это просто случается. Само, понимаешь? Случайно, неожиданно для тебя. Ты просто встретишь того самого человека и все сразу встанет на свои места, потому что ты поймешь, что именно его ты так долго ждал.       — Это ты по своему опыту знаешь? — Лухан скривил губы в насмешке. Он не верил этим словам. Они походили на какую-то сказочно-сериальную муть. Так не бывает в жизни. Нельзя просто жить, мотаясь от дома до работы и обратно, а потом как-то взять и встретить свою судьбу. Чтобы ее найти, нужно искать. Очень хорошо искать, перебирая варианты, потому что, возможно, она тоже где-нибудь сейчас сидит и ждет, что все случится само. А оно само не случается.       — Да, представь себе, — Чондэ чуть откинулся назад, с лицом знатока жизни, мудреца, который собирается вещать что-то мудрое, — что, готов уже к душераздирающей истории?       — Весь в предвкушении…       — В общем, я, вроде как, люблю Исина, — Чондэ неожиданно для себя стушевался и смущенно опустил взгляд.       — А? — от неожиданного заявления, чипсина, которую секундой назад Лухан отправил в рот, из него выпала. — То есть как это любишь?       — Что значит как люблю? Очень нэжно, блин.       — Я о том, в каком смысле ты его любишь? Как своего бро или…       — Или…       — Погоди, так ты что… из этих?       — Из кого из этих?       — Из… геев.       — Типа того…       — Вот это да, — протянул Лухан, глядя на Чондэ как на какого-то чудо-зверя, — я первый раз вблизи гея вижу.       — А что, обычно издалека на них смотрел? — раздраженно огрызнулся Ким. — Не пускали они тебя в свой уютный хоровод?       — Нет, ну обычно по телевизору или в интернете, но чтоб в жизни… первый раз. Знаешь, они были для меня всегда как… фанаты Наруто. Так в принципе я знаю, что они существуют, но среди моих друзей ни одного нет.       — Как и твоих друзей, — не удержался Чондэ, — ладно, прости, просто… Не понимаю, почему ты так бурно реагируешь.       — Погоди, но если ты гей, то чего ты тогда к девушкам клинья подбиваешь?       — Я разве говорил, что я гей? Типа того это не значит абсолютно точно и никак иначе. Я просто люблю Исина, а он меня… ну, так было до недавнего времени. А теперь я даже и не знаю…       — Стой-стой-стой! — замахал руками Лухан, пытаясь остановить поток сбивчивой речи Чондэ. — Ты еще не начал, а я уже запутался. Давай все по порядку, с самого начала. Ну, если ты хочешь, чтобы я хоть что-то понял, если же нет…       — Ааааааа, — задумчиво выдохнул Ким, — тебе какую историю, подлиннее или покороче?       — Давай подлиннее. Время у нас есть, да и судя по всему, тут что-то сложное намечается…       — Хорошо, тогда готовься, устраивайся поудобнее. Буду вещать.       Лухан подтянул к себе пакеты, наугад выбрасывая оттуда на крышу несколько пачек со снеками, поочередно открыл и устроил между ним и Чондэ, чтобы не отвлекаться шуршанием во время рассказа. Сам же Чондэ в это время вытащил из пачки следующую сигарету, задумчиво повертел ее в руках, не решаясь прикурить, устало выдохнул и откинулся на ограждение, запрокидывая голову.       — Началось все давным-давно, лет так двадцать назад, плюс-минус пару лет, — тихо начал он, разглядывая гонимые сильным ветром туманно-фиолетовые тучи по усыпанному звездами небу. — Мы познакомились, когда Исин был еще совсем ребенком. Я знаю его практически с пеленок. Он был таким очаровательным, отзывчивым, понимающим. Не по годам мудрым. Порой он говорил такие глубокие, взрослые для своего возраста вещи, что хоть стой, хоть падай. Меня это всегда немного пугало. Я очень привязался к нему…       Чондэ перевел взгляд на сигарету, которую крутил в пальцах. Сложно было изливать кому-то душу. Непривычно. Столько лет Чондэ держал это в себе и вдруг — на тебе — бурлящий поток сбивчивых мыслей вырывается наружу. Легче становится. И Лухан, увлеченно жующий чипсы, становится самым близким человеком, потому что никто другой, ни Исин, ни Минсок, этой исповеди никогда не слышали и не услышат.       Лухан не сводил с Чондэ пристального взгляда и внимательно ловил каждое слово, пытаясь погрузиться в историю. Понять. Он не вклинивался, не формировал никакого мнения. Просто слушал и вникал.       — Да что там, — вздохнул Чондэ, позволяя себе быть максимально откровенным, потому что только так он, возможно, сможет понять себя лучше, — я полюбил его. Чисто и искренне полюбил. Иначе нельзя было. Исин просто был тогда таким…       Он болезненно нахмурил брови, закусывая нижнюю губу, и попытался отыскать подходящее слово, чтобы описать каким же Исин был. Но не было такого слова ни в одном языке мира. Ведь это было что-то больше, что-то непостижимее, чем мысль человека и его знания об этом мире, облаченные в слова.       — Невероятным, — тихо проговорил Чондэ, — невозможным. Я не знаю, как описать. Он просто был Чжан Исином и… я любил его.       Лухан уже было открыл рот, чтобы спросить, почему это он «любил». Откуда это коварное прошедшее время? Только заткнул рот кексом, оставляя свои уточнения при себе, и начал слушать дальше, потому что, кажется, Чондэ и сам не понимал, что с его чувствами. Может, к концу истории разберется, а если нет, то тогда уже Лухан будет задавать вопросы.       — Так прошло несколько лет, и… нам пришлось разойтись, — Чондэ говорил об этом очень печально, будто до сих пор жалел, что тогда они разминулись, — так было нужно. В общем-то, за меня все решили, у меня не было другого выбора, кроме как подчиниться. Или мне тогда так казалось…       Ким поднес сигарету к губам, раздумывая стоит ли, хочет ли, и сошелся на том, что да, не лишним бы было закурить. Он зажал сигарету губами, да так и продолжил сидеть, невидящим взглядом глядя в покрытие крыши. Раздумывал. Совсем забыл, что некоторые вещи ему нужно произносить вслух, он ведь тут историю рассказывает, а не в себе копается.       Лухан терпеливо ждал. Ждал, когда Чондэ вернется в реальность, прикурит сигарету и продолжит рассказ. Не торопил. Видел, что история болью отзывается в сознании Чондэ. Понимал, что трудно бередить старые раны и откровенничать с другим человеком о сокровенном.       Чондэ прикурил и опустил руку с сигаретой. Пальцы отчего-то мерзли. От волнения ли, или же действительно было прохладно.       — Мы разошлись на многие годы, — спустя время продолжил Чондэ, — я никогда не забывал Исина, интересовался его жизнью, а вот он обо мне благополучно забыл. Мы снова встретились пару месяцев назад. Встретились, как совершенно незнакомые люди. Он меня не узнал, я молчал как партизан о том, что мы были знакомы. И тут-то все и началось…       Ким помолчал, поджимая губы. Он подыскивал слова, чтобы рассказать о том, что же началось. Было сложно донести весь триумф его фантазии и великолепие, которое открыли Исину путешествия. Он бы мог взахлеб рассказывать о полетах, морских боях, небесных островах. Вот только Лухан бы не понял. Покрутил бы пальцем у виска, и перестал бы всерьез воспринимать все, что Чондэ в дальнейшем скажет.       Чондэ понял, что откровенно и без увиливаний рассказать их историю с Исином просто невозможно. Не Лухану. Обычная простота человеческих отношений, типичность проблем, никак не вязались с мистическим подтекстом присыпанным волшебством. Если бы Исин и Чондэ были обычными людьми, если бы встретились при других обстоятельствах, эта история не была бы такой запутанной. Однако флер нереальности лишь усложнял ее.       — Я… я не знаю даже, что толком произошло тогда. Я был рад снова его видеть. Я скучал. Действительно скучал по нему, но в тот момент, когда мы встретились лицом к лицу спустя столько времени, я вдруг явственно осознал, что Чжан Исин, который сейчас передо мной, вовсе не тот мальчик, которого я когда-то оставил. И это почему-то было очень больно. В смысле… понять, что от того человека, которого ты знал, не осталось почти ничего. Для меня он был незнакомцем.       Парень торопливо затянулся. Едкий дым наждачной бумагой проехался по горлу, оставляя ноющий рваный след. Чондэ порывисто схватил бутылку и сделал несколько больших глотков, смягчая раздраженное горло и наполняя себя силами говорить дальше. Он старался не допускать лишних мыслей, не уходить в самокопания, говорить только по существу. Чтобы понять ситуацию, увидеть ее целиком, ему нужно было отбросить все лишнее. Свои чувства, свои сбивчивые мысли. Излагать факты. Тогда и только тогда он бы смог посмотреть на все со стороны, увидеть прозрачность происходящего и придумать, что же делать дальше. Возможно, у него бы даже вышло признать то, от чего он так отчаянно отмахивался.       — А потом я предложил ему прогуляться. Сначала недалеко, потом все дальше и дальше. Мне так много хотелось ему показать, жаль только, что времени на это совсем не было. Мы просто проводили время вместе. Пытались узнать друг друга с самого начала. Я провоцировал непредвиденные ситуации, выводил его из зоны комфорта и просто наблюдал за ним.       Чондэ немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и устремил невидящий взгляд перед собой. Он мысленно будто возвращался в те моменты. Те недавние, но казалось что очень далекие моменты. Для Чондэ это было, кажется, целую жизнь назад.       — Мне всего лишь было интересно, как сильно он изменился. И я смотрел на него, на настоящего… потому что тогда у него не было времени притворяться или красоваться, он думал о другом. И знаешь что?       — Что? — тихо пробормотал Лухан, заинтересованно застывая, так и не укусив очередной кекс.       — Я был разочарован.       Лухан не шевельнулся. Эта фраза отдалась колющей болью в области сердца. Неприятно было такое слышать. Особенно в данном контексте. Когда человек говорит о своей любви, использовать фразу «я был разочарован» неуместно, если эта любовь не осталась в прошлом.       — Я не знаю… я просто…       Чондэ тяжело вздохнул и потер переносицу. Он хотел быть верен своей любви, поэтому пытался стоически отвергать все сомнения, и тем не менее…       — Как бы мне не хотелось это признавать, тогда я понял, что Чжан Исин больше не тот восторженный и светлый мальчик. И это меня сильно испугало. Перевернуло весь мой мир. Но хуже было то…       Он замолчал. Лухан нетерпеливо сжал и разжал пальцы свободной руки. Как же он ненавидел эти паузы. Даже прекрасно понимая, что есть вещи, которые сложно произнести вслух, он все равно еле сдерживал выкрик «да скажи уже!», рвущийся с его губ.       — Он вдруг начал твердить мне о любви. Понимаешь? В смысле… он не помнил меня от слова совсем, а через пару дней начал вдруг говорить о своей любви ко мне. Это было так раздражающе. Я ни на секунду не верил его словам. Потому что он не знал меня, не знал кем я был и каким могу быть. Ничего обо мне не знал. Нафантазировал себе что-то там и начал повторять, как попугай. «Люблю» да «люблю». Как много искренности в этом было? Мне иногда так хотелось закричать на него. Просто стукнуть кулаком и крикнуть: Чжан мать твою Исин, ты хоть понимаешь, что ты несешь?       Лухан понимающе опустил глаза. Он и сам не доверял любви «с первого взгляда». Мало просто влюбиться в глаза или улыбку, в обрывки фраз, чтобы сказать, что любишь человека полностью. В нем ведь есть больше, чем можешь видеть. Есть плюсы и есть минусы, и иногда, одно не окупает другое. Бывает же так, что человек просто не твой. Не подходит тебе. Не из-за чего-то глобального, а из-за мелочей. Из-за разницы во взглядах, опыте, привычках. И как можно быть уверенным, что эта вот «любовь с первого взгляда» все простит и стерпит, если копнуть глубже? Готова ли она будет мириться с недостатками, со всеми многочисленными «но» и исключениями из правил? Просто невозможно всерьез говорить о вечной любви, когда не знаешь человека, потому что внутри него может оказаться то, что развернет твои представления и убеждения на 180 градусов. И никакая любовь этого не стерпит.       — То была вина обстоятельств. Мы оба просто оказались в такой ситуации, когда волей-неволей просыпаются эти сентиментальные чувства, иллюзорное ощущение близости. Все потому, что ситуации иногда были экстремальные, они и стали виной этой глупой привязанности. Он, верно, решил, что я какой-то герой или мистер идеальность. Весь такой загадочный и очаровательный… не знаю, в общем, что он там во мне увидел, но могу с уверенностью заявить, что эта картина сильно отличалась от реальности.       Чондэ задумчиво посмотрел на тлеющий уголек сигареты и немного подул, чтобы убрать лишний пепел.       — В один прекрасный момент, я подумал, почему бы не ткнуть его мордой в эту его «любовь». Я хотел лишь знать ее правдивость, увидеть ее границы. Можешь назвать меня жестоким, но я просто хотел узнать, реальна ли она. И я продолжал его испытывать. Раз за разом. Я был слишком уверен, что он ошибается. И в попытке доказать ему это, я, пожалуй, зашел слишком далеко, и вместо того, чтобы объяснить ему, что он не прав, просто убедил его в этом. Знаешь…       Ким снова уселся поудобнее и перевел доверительный, полный мудрости взгляд на Лухана.       — Я понял, что у всего есть границы, даже если кажется, что их нет. И у любви, и у терпения есть. Так вот я их перешел. То, что я сделал, было за гранью дозволенного, и, богом клянусь, ни одна любовь не стерпела бы этого. Не смогла бы простить и забыть. Я перешел границы, и даже рад, что получил за это в нос, иначе я бы продолжал заходить все дальше. Кто знает, чем бы это закончилось. Зачем я вообще все это делал? Кому и что я пытался доказать? Почему мне так важно было дать понять Исину, что он ошибается в своих чувствах ко мне? Я не знаю…       Чондэ демонстративно развел руками, а потом затянулся. С чувством, вбирая в себя дым как ускользающие мысли, как запас слов.       — Может меня просто задело, что Исин был не таким, каким я хотел его видеть, потому его любовь для меня казалась обременительной. Впрочем, я был не единственный, кто разочаровался, столкнувшись с правдой.       Лухан чуть вскинул бровь. Он надеялся, что ему расшифруют это через факты, описания событий, потому что ему было интересно. Его увлекла эта история. Почему, он не мог понять. В ней не было конкретики, событий, но он упивался ей как бульварными романами. Пытался насытить себя тем, что не мог получить от собственной жизни. Додумывал то, что не было сказано. Разумеется, быть участником таких событий обременительно, но вот слушать о них — дело другое. Лухан почему-то хотел так же. Чтобы больше чувств. Неважно, каких: отрицательных или положительных. Ему просто нужно было больше. Он чувствовал, что умирает внутри, потому при отсутствии глобальной драмы, он начинал искать ее в мелочах, высасывал из пальца. И все ради того, чтобы ощутить себя живым. Быть уверенным, что еще способен чувствовать, ведь иногда ему начинало казаться, что это вовсе не так.       — Я рассказал ему о себе, все что мог… все, что помнил. Где-то немного приукрасил, но только чуть-чуть, сути это не изменило. Просто решил ему показать, кого он «любит». Без всей этой иллюзии его воображения. Четко и по существу.       Чондэ замолчал, ведя внутренний диалог с самим собой. Его рассказ зашел в тупик, точнее, сам Чондэ завел его в тупик, так что теперь плохо понимал, как продолжать повествование дальше. Ему нужно было раскрыть суть, обходя тонкости его мира, да вот только невозможно было это сделать. Как бы он не крутил в голове фразы, это все равно звучало дико.       Лухан внимательно глядел на парня, ожидая продолжения. Манера Чондэ растягивать и мусолить мысль немного злила, потому что казалось, что он уходит в другую сторону, упуская суть.       — И что он? — не сдержавшись, подал голос Лухан.       — Что он? — не понял Чондэ.       — Как Исин отреагировал на это?       — Хм, — Ким задумчиво коснулся пальцами губ, — сложно сказать. Мы тогда были заняты совсем другим. События закрутились, так что думать и анализировать просто не было времени. Хотя, полагаю, он был растерян. Любой бы на его месте растерялся. И, кажется, я видел в его глазах сомнение.       Чондэ небрежно запахнул куртку, спасаясь от порыва холодного ветра.       — Мы оба такие, — выдохнул он, — два придурка, которые сомневаются в своих чувствах, но хотят быть верными своим словам. Если сказал, что люблю, значит люблю. Буду гнуть свою линию и убеждать себя в этом до последнего, потому что страшно признать, что эта самая «любовь», которая казалась вечной и всепоглощающей, рассыпалась от первого же удара. Страшно признать, что и не было ее вовсе…       — Так что же в итоге? Не буду спрашивать насчет Исина, но… ты-то его любишь или нет?       Чондэ выдохнул. Продолжительно и тяжело. Это не сулило ничего хорошего, так что Лухан подсознательно приготовился услышать отрицательный ответ, хотя меньше всего хотел его слышать. Ему казалось, что если Чондэ признает, что не было между ними никакой любви, Лухан будет очень сильно разочарован. Как в этом светлом чувстве, так и в самом Ким Чондэ. Хотелось хэппи энда. У Лухана в голове был какой-то пунктик, взращенный диснеевскими мультиками и голливудскими романтическими фильмами. Если любовь, значит все обязательно должно закончиться хорошо. Все будут вместе и счастливы несмотря ни на что. Вот только жизнь не диснеевские мультики и не голливудские романтические фильмы. В ней не все так однозначно.       — Все так сложно, что я уже и сам не знаю, — печально произнес Чондэ, — я боюсь, что не люблю, а просто хочу, чтобы так было. Что я упрямо убеждаю себя в этом, потому что однажды позволил себе сказать, что люблю его, и должен нести ответственность за свои слова.       Чондэ нахмурился, будто бы увидел что-то непонятное перед собой. Он долго вглядывался в пустоту невидящим взглядом, и стало ясно, что он заглядывает в себя.       — На самом деле, я могу с уверенностью сказать, что абсолютно точно люблю Чжан Исина, но, пожалуй, вовсе не так, как это бы хотелось ему. Он важный человек в моей жизни, и отказаться от него полностью сейчас мне кажется невозможным. Я не мог сделать этого двадцать лет, с чего бы у меня это получилось сейчас? Просто потому, что он изменился? Не оправдал моих ожиданий? Я сам виноват, что чего-то от него ждал. Пусть он и изменился, повзрослел и возмужал, но это все тот же Чжан Исин, которого я когда-то знал. Я видел это своими глазами. Я не могу ошибаться, но…       — Но? — с нажимом протянул Лухан.       — Понимаешь, какая загвоздка. Он вечно заставляет меня сомневаться в моих чувствах, потому что моя любовь далека от его любви. У него же все просто. Его любовь имеет только два пути: либо мы ходим за ручку, целуемся, трахаемся и выглядим счастливой влюбленной парочкой, либо расходимся. А я не могу! Ни так, ни так! У меня совершенно другая любовь. Платоническая, родственная, я не знаю даже как назвать. Исин как был для меня ребенком, так им и останется. Я не могу ничего с этим поделать. Он мне как младший брат, а трахаться с младшими братьями аморально! И пусть из моих уст это звучит странно, в смысле…       Чондэ нервно усмехнулся, поправляя волосы. У него начинала ехать крыша. Он снова наткнулся на этот камень преткновения, о который разбивались все его корабли надежд.       — Слышал бы это Минсок, он бы только саркастично цокнул языком, потому что считает, что для меня нет ничего аморального. Я может быть и тварь, но тварь порядочная. У меня есть принципы, у меня есть правила, которые я просто не могу нарушить, как бы сильно не хотел. Я пытался, я правда пытался, но ничего из этого не выходило, — начал тараторить Чондэ. — Для меня он все еще ребенок, и я боюсь, что навсегда им останется. Я просто не могу смотреть на него в другом ключе, и когда пытаюсь это сделать, я чувствую себя извращенцем, ублюдком, редкостной гнидой без каких-либо принципов. И это, мать его, единственное, что сейчас встает у нас на пути, потому что я просто не в состоянии ответить на его чувства так, как он этого хочет!       Чондэ болезненно закусил губу. Все это время он размышлял над тем, как много между ними с Исином еще осталось недосказанности, и пытался разложить по полочкам свои чувства, чтобы быть в них уверенным. Он не сомневался в своей любви. Ее наличие было постоянным многие годы, но ее суть постепенно менялась. Чжан Исин вырос у Чондэ на глазах, и вместе с ним выросла и изменилась любовь к нему. От этих изменений в голове Чондэ творилась неразбериха. Ему было сложно принять тот факт, что тот ребенок, которого он полюбил всем сердцем, стал соблазнительным молодым человеком, на которого Ким, несмотря на все его попытки этого не делать, нет-нет, а слюни пускал. И от этого Чондэ чувствовал себя отвратительно. Прямо ощущал себя мерзким извращенцем и пытался найти себе оправдание. Ему казалось, будто он предает Исина и ту давнюю невинную любовь к нему. Это терзало и оставляло горькое послевкусие. За это он себя потом корил и морально уничтожал.       Он знал, очень хорошо и отчетливо понимал, что любить Исина как своего партнера ему будет сложно, и он не имел ни малейшего понятия, сможет ли когда-нибудь преодолеть этот диссонанс в своей голове. Как ни крути, он все равно чувствовал себя мерзким извращенцем.       Лухан лишь молчал. Не знал, что сказать. Ситуация, по его скромному мнению, казалась безвыходной. Это тупик. Нужно пытаться вместе методом проб и ошибок отыскать такую формулу для своей любви, которая бы подошла им двоим. Это требовало слишком много времени и сил, не каждый бы стал заморачиваться. Однако если они действительно хотят, если им это нужно, они смогут, хотя бы попытаются. Только кто-то все равно должен сделать первый шаг и немного уступить.       — И что в итоге? — Лухан повертел в руках бумажную обертку от кекса и стал ее аккуратно складывать. — Чем все закончилось? Вы поссорились? Разошлись?       — Мы…       Чондэ поджал губы. Ему потребовалось снова приложиться к бутылке, потому что он был просто не в состоянии закончить свою историю. Прямо как в жизни. Это было слишком сложно, чтобы обойтись без алкоголя. Это было по-настоящему невыносимо, чтобы справиться с этим самому. В одиночку. Ситуация казалась безвыходной. Она с самого начала была таковой. И чем дальше он продвигался, тем больше начинал в этом убеждаться. Преодолев одну преграду, он обнаруживал за ней другую, еще больше и прочнее.       — Мы поссорились и разошлись…       — И что ты ему сказал? Что не любишь его? — Лухан произнес это без интереса, будто спрашивал для проформы. Он, кажется, уже и сам знал, чем все это закончилось. Они поссорились и разошлись, какая разница, говорил ли он о своих чувствах или нет. Это не изменит факт.       — Для начала я умер, — на выдохе произнес Чондэ, делая последнюю затяжку, прежде чем затушить сигарету и выбросить ее. — В нашу предпоследнюю встречу. Думаю, в этом была причина нашего недопонимания, а вовсе не в чувствах…       — Ты… что? — ошарашенно вскрикнул Лухан, поднимая взгляд на Кима. Он ослышался. Чего-то недопонял. Чондэ произносит что-то как «умер». Это наверняка языковой барьер.       — Я инсценировал собственную смерть, если быть точнее, — стыдливо опуская голову, произнес парень, нервно пробегая пальцами по куртке. Так непривычно было не чувствовать в такой напряженный момент под подушечками пальцев плотную ткань пальто.       — Ты, прости, что? — только и смог выдавить Лухан, не в силах осознать сказанного.       Чондэ повернул к нему голову, снял очки и пронзительно посмотрел в глаза.       — Смерть свою, говорю, инсценировал, — легко и вкрадчиво пояснил он.       Лухану потребовалось время, чтобы переварить эту мысль. Это было просто уму непостижимо.       — Ты в своем уме? — почти шепотом произнес он. — Инсценировал собственную смерть?       — Согласен, звучит немного странно…       — Немного странно? — не совладав со своим голосом, выкрикнул Лухан. — Это не звучит немного странно. Это звучит абсурдно! Это и есть абсурд! Как тебе такое в голову пришло вообще? Даже если отбросить то, что это невообразимо и глупо даже на стадии идеи, не только на стадии воплощения, как ты вообще… Я имею в виду, если абстрагироваться от этой ситуации, от того, что ты инсценировал свою смерть, и допустить, что это не странно, то… Чем ты думал? Ты хоть понимаешь, какой это плевок в лицо Исина, когда после всего он увидел тебя живым и здоровым? Это же насколько ты не хотел быть с ним, что даже собственную смерть инсценировал? Вот так он должен был думать! Так что не удивляйся, что у вас ничего не срослось. Поступи бы ты так со мной, я бы лично закопал тебя заживо за такие выкрутасы!       Лухан замолчал, тяжело дыша. Он выпалил это практически на одном дыхании. Его неожиданно охватило негодование, примерно в половину того, какое было бы, поступи Чондэ так с ним.       — Ну, если бы он не был сыт по горло другими моими выкрутасами, уверен, он бы именно так и поступил, — Ким тяжело вздохнул, опуская взгляд, и посмотрел на полупустую бутылку алкоголя. — Может это и к лучшему…       — К лучшему что? — не понял Лухан, который еще не отошел от предыдущей новости.       — Что мы разошлись, — тихо произнес Чондэ.       — Знаешь, это не мне судить…       — Просто посмотри на меня, Лухан, — прервал его парень, указывая движением руки на себя, — Минсок прав, я не лучший пример для подражания. Не лучший брат, друг, любовник.       — Никем из этих вариантов ты мне не был, так что я не то что сравнивать, даже хоть какую-то оценку дать не могу…       — Да не в этом же дело! — отмахнулся Чондэ. — Не нужно пускаться во все тяжкие, чтобы понимать, что я хреновый человек…       — Ну, — неуверенно произнес Лухан, потому что больше ему и сказать-то было нечего.       — Он заслуживает чего-то больше, чего-то лучше, кого-то достойного, кого-то, кто не я…       — Уж не знаю, мне ли об этом говорить, — осторожно произнес Лухан, — но тебе не кажется, что не ты один должен решать такие вещи. В смысле, вообще не ты должен это решать. Это право Исина. Он делает выбор и выводы.       — И он их уже сделал, — пожал плечами Чондэ, откидываясь спиной на перила, — он ясно дал понять, что больше со мной иметь никаких дел не хочет. Он сказал, что не любит меня, а может и не любил вовсе…       — Стоило ли проходить через все ради человека, которого он не любил? — вопрос был риторическим, никому Лухан его не адресовал. Так, размышлял вслух. Чондэ не давал подробностей, но, после известия об инсценированной смерти, было стойкое ощущение, что Ким Исину хорошенько потрепал нервишки в этой истории. Иначе ничего просто не сходилось. И Чондэ действительно мог. Почему-то Лухан был уверен, что жизнь с ним — одна нервотрепка. Даже становилось немного жаль Минсока, с одной стороны, а с другой, он вызывал восхищение, раз мог справляться с этим оболтусом.       — Я не знаю, Лухан. Я уже ничего не знаю. Я настолько запутался, что не имею ни малейшего понятия, что происходит и что делать дальше. Я просто хочу все бросить и уехать с Минсоком куда-нибудь очень далеко, потому что здесь мне невыносимо. В этом теле, в этом мире мне невыносимо. Все так непривычно, неприятно и неуютно. Я устал. Я соскучился по кораблям и бескрайнему океану. По небу. По полетам куда-нибудь к вершинам заснеженных гор, где прохлада остужает голову. По ночным крышам Праги соскучился, по шпилю Нотр-Дама… После всего что я видел и пережил, быть загнанным в ловушку четырех стен сеульской квартиры и бытовухи невыносимо. Это так же невозможно и тесно, как впихнуть мою любовь к Исину в рамки вашего банального понимания. Она больше, она шире, она всеобъемлющая. Я люблю его всем своим существом и скучаю по нему всем сердцем. Как по небу, по океану и крышам.       Лухан облизал пересохшие губы. Он не мог отвести взгляда от лица Чондэ. От его мечтательных и грустных глаз, устремивших взор к небу. Они были черными как ночь, и такими же бездонными как бесконечное небо над головой. На секунду у Лухана защемило сердце. От невероятного лица Чондэ, в котором острые и угловатые линии мешались с мягкими, и от его слов, которые хотелось услышать в свой адрес. Однажды. Хоть от кого-нибудь. Так красиво и искренне это прозвучало, что сердцу стало больно. И Лухан пожалел, что не его Чондэ любил. Даже не был уверен, что хоть кто-нибудь его так полюбит, как Чондэ Исина. Теперь ему было невыносимо.       — Вот тебе и ответ, — проглатывая горечь и зависть, тихо произнес Лухан, опуская взгляд и отправляя в рот щепотку чипсов. — Простой и понятный.       — Вот только не на тот вопрос, — усмехнулся Чондэ.       — Ты любишь его, какое имеет значение остальное?       — Я люблю его, но любит ли он меня? Какой в этом смысл если нет?       — Да такой, — Лухан стиснул зубы, — хватит бабушку лохматить. Ты хоть раз говорил ему о том, что любишь?       — Говорил, — кивнул Чондэ.       — А говорил как и насколько сильно?       — Нет.       — Вот и скажи. Просто скажи. Если он будет знать, что ты действительно его любишь, что он тебе нужен, то и его ответ может измениться.       — Тебе, наверно, кажется, — медленно проговорил Чондэ, рывком выпрямляясь, — что любовь способна победить все. Что если она есть, остальное просто не имеет значения.       — Да, а разве это не так? — бровь Лухана дернулись в замешательстве.       — Дело в том, что любовь, которая побеждает все — расхожий стереотип. Ничего она не побеждает. Она лишь дает мотивацию, все остальное делает упорство, целеустремленность, сила духа и прочее. Сама любовь ни на что не годное чувство. Бесполезное.       — Тогда какой в ней вообще смысл? — обиженно произнес Лухан, чувствуя, как в груди что-то защемило. Неприятно, болезненно, аж до слез.       — Я и сам не знаю. Знаю лишь, что иногда одной ее просто недостаточно, чтобы выйти на счастливую концовку, потому что если бы дело было лишь в люблю/не люблю, все бы было значительно проще. Но мы столкнулись с обстоятельствами, о которые она разбилась вдребезги. Все, что нам осталось, это собирать ее осколки… Иногда любовь — это бремя. Именно она мешает нам с Исином быть счастливыми. Мы бы могли, только не вместе. А сейчас и вместе, и порознь мы не можем. Я не знаю, что мне с этим сделать.       — Сделай хоть что-нибудь, — с надрывом попросил Лухан, будто это его любовь сейчас стаптывали ногами до хрустальной крошки. — Не важно что. Просто сделай. Иначе какой в этом смысл? Во всем этом? Если даже у вас ничего не выходит, то… что же будет со мной?       Лухан болезненно поджал губы. Ему отчего-то было больно. Кажется, он настолько пропитался этой историей и любовью Чондэ, что сам готов был бежать к Исину, барабанить в дверь, сбивчиво что-то объяснять, пока тот не поймет. Так нельзя. Он не должен. Если люди любят друг друга, они должны быть вместе. Должны быть счастливы. Лухан хотел в это верить. Не хотел, чтобы его веру в любовь так вероломно уничтожали. Ведь это было единственное, во что он продолжал верить. На что он надеялся. Каким бы он ни был реалистом, как бы не открещивался от романтики, в нем все равно теплилась надежда, что однажды и в его жизни будет любовь. Настоящая, всепоглощающая. Такая, как у Чондэ.       Молчание повисло тяжелым покрывалом. Чондэ вытащил из смятой пачки сигарету и закурил. Тяжело было. Почему-то им двоим тяжело. И ответственность за это чувствовал Чондэ. Загрузил, загрустил. Нужно было что-то делать.       Он посмотрел на Лухана, который задумчиво пожевывал снеки, иногда поджимая губы, чтобы проглотить ком в горле. Тот как-то странно реагировал на происходящее. Не столько сочувствовал, сколько сам переживал. Чондэ не нужно было, чтобы к его страданиям добавлялся еще один страдающий. Это его крест, у Лухана есть свой. Пусть его несет. Он полегче.       — Не будь таким пессимистом. Улыбнись, — Чондэ зажал сигарету зубами и потянул руки к Лухану, чтобы пальцами приподнять уголки его губ. — Все у тебя будет, не сразу, но будет. Ты никогда не задумывался о том, что чего-то действительно стоящего есть смысл подольше подождать?       — И как долго мне еще ждать? 5, 10, 20 лет? Я не хочу больше ждать, я устал…       — А что если то, чего ты ждешь, уже давно тебя нашло, просто ты этого не замечаешь? — Чондэ многозначительно двинул бровями.       — Да, и что же это? Где? — в мягком голосе Лухана появилась неожиданная резкость.       — Не знаю, — пожал плечами Ким, — возьми и скажи тебе обо всем. Что же, я за тебя все делать должен?       — Не делать, просто хотя бы указать направление…       — Ну, хм, — Чондэ качнулся вперед, прижимаясь животом к согнутым ногам, и вытянул вперед руки, — как насчет такого совета: не увольняйся.       Лухан хмыкнул. Ему вовсе не нравилось, что все кругом только и советовали ему отказаться от единственного серьезного решения, которое он принял. Если под натиском других он вдруг откажется, кем же он будет? Не мог он просто взять и отступить от обдуманного вдоль и поперек решения. Хотя, если честно, хотелось.       — Я уже все решил, — твердо заявил Лухан.       — Ну если так, дело твое, — развел руками Чондэ. — И все же странно, что после стольких лет ты вдруг решил…       — Не так уж и много прошло, на самом деле, — отстраненно произнес Лухан. — Если подумать, я должен был сделать это раньше…       — И что тебя останавливало? — Чондэ чуть повернул голову, чтобы посмотреть на парня.       — Не люблю перемены.       — А что же заставило пойти на это? — прозвучала эта фраза очень осторожно и в то же время многозначительно, словно Ким пытался на что-то намекнуть.       — Много причин для этого, — неуверенно и словно оправдываясь, начал Лухан, — если бы они были отдельно друг от друга, я бы пережил, но когда они навалились все разом…       Он вдруг замолчал на полуслове, будто забыл, о чем говорил. Потерял нить, суть. Казалось, что прямо сейчас он что-то осознал. Что-то, чего признавать не хотел.       — Я просто…       Попытался он продолжить свое повествование, но снова сбился. Мысль не шла. Других причин не находилось. Лухан словно наталкивался на одну единственную, которая кирпичной стеной преграждала ему путь.       Порывисто ухватившись за горлышко, он приложился к бутылке, небрежно промахнулся чуть-чуть мимо губ, проливая содержимое на себя, но все же упорно сделал несколько глотков и тыльной стороной ладони вытер подбородок. Вздохнул, поморщился от горечи на языке, передернул плечами, ощущая, как жгучая жидкость прокатывается по горлу, и шмыгнул носом. Отвратительный привкус во рту никуда не уходил, так что, поставив бутылку, Лухан отправил горсть чипсов в рот, оттягивая момент признания, и только прожевавшись нашел в себе силы сказать:       — На самом деле, это из-за Минсока.       — Из-за Минсока? — Чондэ вскинул бровь, будто удивляясь, но ровный тон его голоса давал понять, что это не было для него неожиданностью. — Я почему-то так и подумал…       — Не то, чтобы он очень досаждал мне, он вовсе не плохой… — начал оправдываться Лухан. — Просто иногда…       — Он перегибает палку… — понимающе кивнул молодой человек.       — Да. Я, конечно, понимаю, что я не идеальный и доставляю много хлопот, но глупо думать, что я резко стану образцом для подражания, если каждый день повторять мне насколько я бесполезен, — Лухан печально склонил голову, разглядывая носки кроссовок. — Он просто ненавидит меня, и с этим ничего не поделать.       — Ненавидит? Нет, это вовсе не так, — отмахнулся Чондэ.       — Так! — страстно затараторил парень. — Я действительно ему не нравлюсь, и он этого не скрывает.       — Он что, прямо так и сказал тебе? Честно признался, что ненавидит? — с сомнением поинтересовался Ким.       — Он не говорил, что ненавидит, — неуверенно начал Лухан, — но часто говорил о том, как я его раздражаю, и эти его недовольные выражения лица постоянно…       — Он просто слишком серьезен, не принимай на свой счет, — с пониманием хмыкнул Чондэ. — Он очень требовательный, но это не значит, что если ты его требованиям не соответствуешь, то ты просто отброс общества. Они у него ого-го, на самом деле. Им трудно соответствовать.       — У Исина как-то выходит, — буркнул Лухан.       — Он от него ничего не требует.       — Выходит, только от меня? — в голосе послышалась обида.       — И от меня… — печально вздохнул Чондэ.       — Дело ведь не только в придирках. Просто… — Лухан задумчиво коснулся пальцами шершавого покрытия крыши, — я сам не заметил, как Минсок стал для меня собирательным образом всех тех людей, чьи ожидания я не способен оправдать. И мне от этого становится некомфортно. Я просто не могу так дальше, он зашугал меня до дрожи в ногах. Благодаря его стараниям, я стал ходячим комплексом. Каждый день я приношу ему одно сплошное разочарование…       — Как и я, но знаешь что? — Чондэ дернул рукой, будто обрывая бесконечный поток слов.       — Что? — Лухан заинтересованно вскинул голову.       — Ты, может быть, никогда не обращал на это внимания, но он очень заботливый, — молодой человек мягко улыбнулся, воскрешая в памяти образ брата. — Да, он требует от тебя много и вечно выражает недовольство, если у тебя что-то не выходит, только это не делает его злодеем. На самом деле он очень добрый. Идеальный старший брат. Для меня, для Исина… для тебя. Сколько бы он там не пыхтел и не корчил суровые рожи, он всегда приходит на помощь. Всегда оказывается рядом, если нужен. Ты можешь на него положиться.       — Он действительно настолько хороший? — Лухан не смог сдержать улыбку, сопоставляя услышанные факты с видимой ему действительностью. Если подумать, то сходилось. И в целом, можно было сказать, что это было очевидно, просто он не хотел никогда этого признавать. Ему было удобнее верить в то, что Минсок зануда-тиран, который предпочитает безосновательно портить Лухану жизнь. Так всему находилось оправдание, даже безалаберности Лухана.       — Да, это так, — с готовностью кивнул Чондэ, расплываясь в лучезарной улыбке довольного кота.       — Любишь его? — многозначительно двинув бровями, словно желая подколоть, поинтересовался парень.       — Я его просто обожаю! — без тени сомнения заверил Чондэ, откидываясь назад и раскидывая в воздухе конечности в разные стороны.       — Больше Исина? — зачем-то поинтересовался Лухан, слишком поздно осознав, что зашел на опасную территорию.       Чондэ напрягся. Расслабленная улыбка на его губах потускнела. Ноги безвольно рухнули, почти неслышно ударяясь пятками о крышу. Чондэ чуть отвел руки назад, цепляясь пальцами за перила, будто в любой момент мог оказаться в свободном полете, и невидящим взглядом уставился перед собой.       — Больше Исина, — глухо, без тени прежней радости и энтузиазма, произнес он. — Потому что, знаешь, я не подарок. Еще похлеще тебя. И он единственный, кто не отвернулся от меня. Несмотря ни на что. Он единственный, кто у меня есть. Я чертовски сильно люблю своего драгоценного брата. И он стоит того, чтобы его любить. Больше, чем Исина. Возможно даже больше, чем кого-либо из живущих или когда-либо живших. Я просто хочу подарить ему всю свою любовь, потому что он заслужил. Заслужил больше, чем я могу ему дать…       Лухан почувствовал, как его желудок болезненно скрутило, а по спине пробежали мурашки. Так жутко и страшно прозвучали последние слова Чондэ. В них был какой-то смысл, которого Лухан не понимал. Что-то глубже, что-то важнее и болезненнее, чем могло показаться его примитивному мышлению. Очень уж простыми и бытовыми категориями он мыслил сейчас. Ему не хватало воображения, не хватало полета мысли, чтобы преодолеть границы его собственного мира и осмыслить суть.       — О чем ты говоришь? — еле слышно произнес Лухан.       — О раскаянии… — эхом отозвался Чондэ, глядя в даль, однако вовремя спохватился и, натянув на губы доброжелательную улыбку, повернулся к парню. — Не бери в голову. Это еще одна долгая и странная история.       Лухан на мгновение замер. Он был не из тех, кто сует свой нос в чужие дела, но это кажется был не тот случай.       — О тебе и Минсоке? — уточнил он.       — Да, — кивнул Чондэ.       — Но ты мне ее не расскажешь, так?       — Так.       — Это какая-то тайна покрытая мраком? — Лухан изобразил усмешку на губах, превращая фразу в шутку.       — Именно она.       — Жаль, — молодой человек опустил взгляд, — я бы послушал. Звучит как что-то очень увлекательное.       Чондэ прищурился. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что история о Минсоке Лухана интересует больше других. И дело было не в человеческом любопытстве, хотя и в нем тоже. Дело было в стремлении Лухана понять Минсока, узнать его лучше, потому что тот вводил в заблуждение своими словами и поступками, своей напускной холодностью и неожиданной мягкостью. Чондэ прекрасно понимал это желание. Ему ведь самому потребовалось время, чтобы осознать, что во всем этом есть двойное дно. И у него этого времени было больше чем у Лухана. Так что он научился смотреть сквозь, смотреть в самую суть, но даже так до сих пор не мог до конца понять своего брата. Как оказалось, тот был куда скрытнее, чем Чондэ казалось, и в их отношениях все еще больше вопросов, чем ответов.       — Не мое право, показывать скелеты в его шкафу, — произнес Чондэ, — если он захочет — сделает это сам.       — Он не захочет, — мотнул головой Лухан, — уж точно не мне.       — Ты так в этом уверен? — Чондэ многозначительно вскинул бровь.       — Ну да, — растерялся молодой человек, — уверен. Кто я такой, чтобы делиться со мной своими тайнами? Я не брат и не друг. Я никто, так что…       Чондэ тяжело вздохнул, прижимаясь спиной к перилам. Ему не нравилось, что Лухан принижает свое значение для кого-то. Хотя, для него, вероятно, все выглядит именно так. Он не чужой человек. Можно сказать, что и Минсок, и Исин, и даже Чондэ в равной степени признают его значимость и важность участия в этих странных социальных отношениях. И возможно, они бы с легкостью могли назвать его своим другом, если бы не стена тайны между ними и Луханом, в которую его посвящать никто не собирался. У всех троих есть общий секрет, и связанные с ним темы для разговоров, вытекающие проблемы, сложности в жизни или отношениях. Они как тайное общество, членом которого Лухан не является. И оттого появлялось это чувство отчужденности, одиночества и ненужности.       — Если тебе станет легче, ни я, ни тем более Исин, не знаем о Минсоке очень многого, так что…       — Вот именно, — нервно оборвал его Лухан, — если даже вы не знаете, то каким боком я вдруг окажусь доверенным лицом для его тайн? Ладно, забудь. Не имеет значения.       Чондэ мягко улыбнулся. Ему было неловко и немного обидно. Лухан был славным парнем. Комфортным человеком. Чондэ ничего не имел против него. И они бы могли подружиться, если бы не огромный секрет, посвятить в который Лухана было нельзя. О какой откровенности или доверии может идти речь, когда приходится обдумывать каждое слово, прежде чем произнести его вслух. И так постоянно. Слишком много нюансов, слишком сильно их общий секрет вплелся в жизнь. Вместо того, чтобы искать способы обойти пикантную тему, проще молчать и держать дистанцию. Что все и делали, оставляя Лухана в недоумении. И так обидно за него становилось.       — Давай-ка я расскажу тебе кое-что, — Чондэ изящно завел руку за перила, стряхивая пепел, а потом уселся поудобнее, поправляя куртку, — наш с Минсоком отец был редкостной гнидой, блядуном и вообще жалкой личностью, без каких-либо намеков на хорошие качества…       На губах Чондэ заиграла странная грустная улыбка, которая очень сильно контрастировала с тем, что он говорил.       — Ты, возможно, не знаешь, да и не придавал этому значения, но матери у нас с Минсоком разные. Мой благочестивый отец, как истинный джентльмен, бросил мать Минсока еще до его рождения, месяце так на шестом, ради моей матери. В смысле, не то, чтобы там была большая любовь, скорее свою роль сыграли деньги, но в итоге родился я.       — Так ты из богатой семьи? — Лухан удивленно вскинул бровь. Его подозрения подтвердились.       — Да, был, пока не промотал все состояние на пьянки-гулянки, но речь не об этом, — отмахнулся Чондэ, — речь о том, что по логике вещей, мы с Минсоком должны были ненавидеть друг друга хотя бы за то, что существуем. Он меня за то, что мы с матерью забрали у него отца, хотя, как по мне, он еще спасибо нам должен был сказать, потому что я бы за такого отца бороться не стал. Уж лучше никакого, чем такой. А вот я его должен был ненавидеть за то, что он был бременем, грузом, инструментом шантажа, который его мать использовала, чтобы тянуть из нас деньги. В общем, Санта-Барбара. И нам бы действительно ненавидеть друг друга, но мы почему-то не смогли. Как-то сразу поняли, что нашей вины в происходящем нет, мы оба пострадавшие, так что просто перекинули свою ненависть на виновника торжества. Мы просто были детьми. В смысле, не то, чтобы мы погрузились в проблему, проанализировали ее и нашли выход, нет, вовсе нет. Мы плохо понимали, что происходит, но этого хватило, чтобы осознать, что это неправильно. Что у нас нет причин злиться друг на друга. Ведь мы ничего друг другу не сделали…       Чондэ посмотрел на свои руки, на пальцы, которыми сжимал тлеющую сигарету. Он прекрасно понимал, что «ничего друг другу не сделали» означало «Минсок не делал ничего дурного», потому что о себе Чондэ такого сказать не мог. Его раздражало, что Минсок, будучи всего на несколько лет старше, повзрослел гораздо раньше, и в своем нежном возрасте понял вещи, до которых Чондэ доходил много лет. Будучи ребенком, он не видел границ дозволенного, не был благодарным… да и вообще, был эгоистичным сукиным сыном, который почему-то считал, что оказался в наиболее выгодном положении, и все вокруг ему за это должны.       — Минсок любил меня, хотя совсем не должен был, а я просто позволял себя любить… У нас с ним были очень нездоровые братские отношения…       Лухан на секунду перестал дышать. Под «нездоровыми братскими отношениями» он понимал вовсе не то, что Чондэ имел в виду, так что эта фраза почти выбила его из колеи, ведь он не имел ни малейшего понятия, как на это реагировать.       — В том плане, какие обычно у братьев отношения? Вечные перепалки, борьба за что-то… любовь, игрушки, свободу, и прочее, и прочее. Вот у нас всего этого не было. Минсок был тихим ребенком. Он никогда не повышал на меня голос, не поднимал руку, не ругался. Просто терпел все мои выходки, иногда объясняя, что так нельзя делать. Но разве мне было до этого дело? Я был в том возрасте, когда разговоры лишь пустой звук. Объяснять мне что-то бессмысленно. А он объяснял. Упорно. Всегда действовал только словами. А еще всегда брал вину на себя, если я что-то делал не так. Кто разбил? Минсок. Кто сломал? Минсок. Кто подрался? Минсок. Всегда только он. Всегда сам честно сознавался в том, чего не делал. И на десятый раз все уже стали понимать, что не он виноват, но он всегда гнул свое. «Это сделал я». «Никто больше не виноват». «Только я». Вот так он говорил.       Чондэ печально улыбнулся своим мыслям, сжимая пальцы в кулак.       — Однажды, мы гуляли недалеко от дома. Там было такое высокое дерево, — Ким махнул рукой вверх, обозначая размеры того самого дерева, — мне было не очень много лет. Я был в том возрасте, когда просто носишься вокруг, на все залезаешь, падаешь, во что-то врезаешься. И Минсоку наказали за мной внимательно следить, чтобы я не убился. И вот это дерево… я так хотел на него залезть. Не знаю, это была мечта, маниакальное желание. Оно еще таким удобным было. Просто создано для того, чтобы на него забраться. Но Минсок не разрешал. Говорил, что это опасно, что я могу упасть… Да разве я слушал? — страстно заговорил Чондэ, активно жестикулируя руками. — Я видел, как туда забирались ребята постарше, и мне тоже хотелось. И вот в один прекрасный момент Минсок отвлекся, не помню уже на что. Вроде позвал его кто-то или еще чего. Я воспользовался моментом и влез на это дерево. Ну, и конечно же, благополучно с него навернулся. Да так удачно, что сломал ногу. И виноват в этом был кто? Правильно. Минсок. Принес меня, и долго извинялся перед моей мамой. Просил прощения за то, что недосмотрел. Она-то его не винила, понимала, что такое случается. Но отец… у него был крутой нрав и тяжелая рука. Он часто прибегал к насилию. Говорил, что это в целях воспитания, но на самом деле ему было без разницы кого бить. Ему просто нужна была причина. Оправдание своей неоправданной агрессии. И Минсок всегда сам признавался. Сам. Прекрасно понимая, чем это грозит. А потом просто героически терпел побои. Меня отец в детстве никогда не бил. Он всегда бил Минсока. Тогда я был слишком мал, чтобы понять, какая это жертва. Он был не обязан. Но самое парадоксальное знаешь что?       — Что? — осторожно спросил Лухан. Он уже и не был рад, что ему открыли эту тайну.       — На том дереве, с которого я упал, через пару лет повесилась моя мать. И знаешь, кто в этом был виноват?       — Минсок? — Лухану было страшно даже предположить такое.       — Схватываешь на лету, — усмехнулся Чондэ.       — В смысле, он…       — В смысле он был ни при чем, — мотнул головой Ким. — Он был ребенком, и я не замечал за ним, чтобы он пытался довести мою мать до самоубийства. Вина целиком и полностью лежала на моем отце, но он был не из тех, кто способен это признать. Так что он просто искал виноватых. И варианта было два: я или Минсок. В итоге, все за всех решил Минсок. Они там с батькой сошлись во мнении, что мне о смерти матери знать не обязательно, а потом отец избил Минсока до полусмерти и на этом они разошлись, продолжив жить как ни в чем не бывало. Вот такая вот история семейных отношений.       Лухан в недоумении замер. Это было вовсе не то, что он ожидал услышать. Ему и в голову такое не могло прийти. Образ Минсока медленно, но верно менялся под натиском обстоятельств. И если честно, так вдруг захотелось его обнять. При встрече. Сказать что-нибудь хорошее и простить ему все обиды. Потому что все эти детские лухановские обиды были сущей глупостью в сравнении с тем, через что прошел Минсок, и себя они просто не стоили.       — Эй, — Чондэ протянул руку, чтобы потрепать Лухана по волосам, — что за кислая мина?       — Все это очень грустно, — только и смог выдавить из себя парень, — я очень соболезную… насчет твоей матери.       — Да ладно, — отмахнулся Ким, — все это давно в прошлом.       Он сделал затяжку, выдерживая паузу. Достаточно длинную, чтобы дать Лухану немного переварить услышанное и прийти в чувства.       — Уже и не рад, что я рассказал тебе это?       — Не знаю даже, — пожал плечами Лухан, — это многое меняет…       — Например?       — Не знаю. Минсок он…       — Да, — улыбнулся Чондэ, — он хороший человек.       — Я не это хотел сказать… — сбивчиво заговорил Лухан.       — А что же? — молодой человек с интересом вскинул бровь.       Лухан поджал губы. Он и сам толком не понимал, что хотел сказать. Слова рвались с губ, минуя мозг. И пальцы отчего-то сильно сжимали плотную ткань кофты на груди, будто это могло усмирить неприятное зудящее чувство. Он ведь и понятия не имел, через что Минсоку пришлось пройти. В его глазах Ким Минсок был обычным парнем 25-ти лет, немного заносчивым, холодным, временами грубоватым. Лухану никогда даже в голову не могло прийти, что их жизни так кардинально отличаются друг от друга. Что Минсок рос не в обычной среднестатистической семье из отца и матери, что было в его прошлом чуть больше чем стандартное садик-школа-институт с подростковыми драмами и детскими влюбленностями. Что были веские причины плакать или драматизировать, сетовать на жизнь и опускать руки, но нет, ничего этого не было. И Лухану становилось стыдно. За свое благополучие, за безалаберность, за обидчивость, за бессмысленные обвинения, за карманные драмы, высосанные из пальца. За все.       — Вы молодцы, — Лухану так и не удалось облачить поток своих мыслей в слова, составленные в связный текст, — вы оба такие молодцы. Правда.       — Хах? — Чондэ удивленно изогнул бровь, в изумлении глядя на Лухана. — Серьезно, чувак, отключи уже свой драматизм. Хватит переживать о том, что не имеет к тебе никакого отношения. Все это давно позади, и мало что меняет. Отнесись к этому проще. Ты ведь сам хотел узнать о Минсоке, а это даже не самые страшные его тайны. Так, бытовуха.       — Не то, чтобы я хотел, — осторожно начал Лухан, потому что смысла отрицать свое любопытство не было, — в смысле, не то, чтобы я не хотел, просто ожидал чего-то другого. Чего-то более… нормального и обыденного, понимаешь?       — Как, например, что?       — Хм, — парень задумчиво коснулся подбородка, — я не знаю. Что в детстве он грыз обои, в 14 лет пришел домой пьяный и, изображая сильную усталость, прошел в комнату не раздеваясь, что был бунтарем, красил волосы и вел себя как хулиган местного разлива, что в 15 ему разбили сердце, а в 16, хлопнув дверью, он сбежал из дома, но вернулся через несколько часов, потому что похолодало. Что-то такое, понимаешь? То, что еще десять лет назад казалось нам огромной проблемой, и чудилось, будто мы не сможем этого пережить, а сейчас кажется несусветной глупостью, вызывающей только улыбку. Я ждал чего-то подобного, чтобы можно было выпить и от души посмеяться, но теперь хочется нажраться, потому что все это невероятно грустно. И больше всего это бесит меня потому, что я бессилен. Осознавая неправильность и несправедливость, я просто ничего не могу сделать. Это угнетает.       — Ах, — озадачено выдохнул Чондэ, — вот чего ты хотел… забавных историй, значит? Тебе стоило сказать об этом раньше. Ладно, слушай. У меня есть парочка. Скрасим ими этот полный грусти вечер…       Ким Чондэ влил в себя виски и, настойчиво впихнув бутылку в руки Лухана, самозабвенно затянулся, выдыхая дым в ночное небо. Несколько раз он задумчиво провел по губам пальцем, воскрешая в памяти забавные моменты, в то время как Лухан, морщась, прихлебывал алкоголь из бутылки.       — Итак, слушай… Дело было так…       Он развернулся к Лухану, усаживаясь по-турецки, и с чувством, с толком, с расстановкой принялся рассказывать какую-то совершенно глупую историю, эмоционально размахивая руками. На губах его играла приятная радостная улыбка, смягчая напряженную атмосферу, вызванную не очень легким разговором. И это было здорово. Из-за резкого изменения общего настроения, Лухан, не успевший в полной мере погрузиться во всю трагичность прошлой истории и как следует загрустить, окунулся в другую, вызывающую улыбку и приятное тепло в груди. Он не мог ничего с собой поделать, его губы сами расплывались в улыбке. Он ловил каждое слово. Приятная ламповая атмосфера вечера, неожиданно появившаяся к концу бутылки, из которой парни поочередно прихлебывали, заедая виски снеками, расслабляла. И чем сильнее ей пропитывалось сознание, тем явственнее ощущалась нарастающая тревога, вплетающаяся в позвоночник.       Лухан ловил каждую историю, каждое слово и чувствовал огромную пропасть, разверзшуюся прямо между ними, будто они существовали в разных мирах. Он знал Исина и Минсока не один год, они тесно общались на протяжении всего этого времени, и ему казалось, что дистанция между ними, пусть медленно, но сокращается, а потом вдруг все перевернулось с ног на голову. Откуда-то появился Чондэ, и все резко пошло не так. Лухан улавливал связь, но не винил его за это. А разве он мог? Ведь не Чондэ своим появлением все испортил, нет, вовсе нет. Он лишь разрушил иллюзию, которую Лухан трепетно вынашивал все эти года. Дал ему понять, что пропасть никуда не делась, наоборот, лишь стала шире. Это было опустошающее осознание.       И вот теперь Лухан сидел на крыше, слушал о том, как много произошло в жизни этих троих общих событий, о которых он не был в курсе, и понимал, что их миры — это две параллельные. Они никогда не пересекутся. А он ведь так хотел быть частью их мира. Только сейчас, когда он слушал истории об Исине и Минсоке, которые рассказывал Чондэ, он понимал, как тесно эти трое связаны между собой. И настолько же, насколько это было увлекательно и интересно, настолько же разочаровывающе, потому что Лухан явственно осознавал, что сейчас перед ним сидит человек, у которого есть Исин и Минсок, и что бы ни случилось, все у них будет хорошо, а у Лухана ни Минсока, ни Исина не было. Он был один. Вот прямо как сейчас на этой крыше, когда слушал истории о мире, частью которого не является и никогда не сможет стать. Наверно именно это и стало главной причиной того, почему он так сильно хотел убежать. Не из-за нападок Минсока, не из-за разочарования в себе, а из-за жгучего одиночества и неприкаянности. Он просто не ощущал себя частью чего-то большого и важного, чувствовал себя чужим, как тот скучный парень с грустными глазами на шумных вечеринках, который тихонько сидит в углу и прибухивает, потому что не может влиться в тусовку, поддержать общее настроение, стать своим в доску, и ему ничего не остается, кроме как одиноко сидеть в стороне и с тусклой улыбкой смотреть на чужое веселье.       Чондэ много шутил и заразительно смеялся над историями Лухана. Он казался таким открытым и доброжелательным, таким заинтересованным, что Лухан неосознанно начинал цепляться за него как за последнюю ниточку, связывающую разные миры. Он превращал Чондэ в свой якорь, ибо верил, что он то самое ключевое звено, которое связывает всех. Центр. И если держаться за него, что-нибудь обязательно да выйдет.       Лухан сам не заметил, как взахлеб начал рассказывать о своих отношениях с Минсоком, смеясь над всем тем, что раньше его так удручало. Все эти раздраженные фразы, недовольные взгляды, подзатыльники и пинки. Среди всего этого он неожиданно для себя стал отыскивать ненавязчивую, иногда вынужденную, но все равно нежную заботу. Больше не было обиды. И если честно, рассказывая об этом, Лухан начал осознавать, что это было лучшее, что с ним случалось. Это походило на воспоминания о беззаботных школьных деньках, когда дурачишься и делаешь глупости со своими друзьями. В памяти остается только хорошее, только солнечные дни, в которые вновь хочется вернуться, а все беды превращаются в забавные истории, в которых познаются друзья. Вот так Лухан это ощущал. Вероятно, был уже изрядно пьян или устал красить свою жизнь в краски унылой серой гаммы.       Чондэ поддакивал, удивлялся, давился снеками в приступе хохота или забрасывал Лухана чипсами, когда тот в своей истории принимал наиглупейшее решение. И Лухану ничего не оставалось, кроме как смеяться вместе с Чондэ, просто наслаждаться этим вечером и чувством свободы. На душе становилось легко. Лухан с наслаждением подставлял разгоряченные из-за алкоголя щеки прохладным порывам ветра и ощущал прилив сил и желание жить.       Откровенность сближала. Стена, поначалу разделяющая двоих, давным-давно рухнула. Им было комфортно вдвоем, как не было ни с кем уже долгое время. Сами того не понимая, они стали друг для друга опорой в нужный час. Не дали друг другу упасть. Жаль лишь, что это случилось так поздно, ведь столько ненужных движений можно было избежать.       В бутылке осталось всего на пару глотков, и почему-то потянуло на безрассудства. Лухан неотрывно, без стеснения смотрел в черные глаза Чондэ, уходя на самое их дно, захлебывался в подступающих эмоциях, разрывающих грудь, и терял опору, уносясь далеко, гонимый ветром. Он был очарован Ким Чондэ. Как никем и никогда не был. Впервые в жизни ощущал такое сильное влечение к кому-нибудь, и начинал понимать, почему весь этот мир вращается вокруг него. Наверно, да что там, абсолютно точно, Минсок и Исин чувствовали ровно то же самое, что и сейчас Лухан.       Повисла тишина. Они уже несколько часов вели странные разговоры по душам, и вот настал тот момент, когда слова закончились. Как и алкоголь. И если бы у них была вторая бутылка и возможность напиться до беспамятства, они бы обязательно ей воспользовались, коротая остаток вечера и часть ночи за философскими разговорами о жизни, но… пить было нечего, а без дозаправки никакие стоящие темы на ум не шли. Лухан печально смотрел на тонкую полоску виски на донышке бутылки, съедаемый желанием догнаться. Он уже был изрядно пьян. Язык стал заплетаться, голова шла кругом. Под действием алкоголя и мир изменился. Стал приятнее, что ли. И проще. Умом-то парень понимал, что пора сворачивать вечеринку и трезветь, потому что завтра работать, но черту, когда можно было безболезненно остановиться, он уже прошел.       — Ты хороший парень, Лухан, — вдруг произнес Чондэ, вальяжно откидываясь чуть назад и упираясь руками в крышу у себя за спиной, — мы могли бы подружиться, если бы ты не был влюблен в Минсока.       — Я не влюблен в Минсока, — протестующе вскрикнул Лухан.       — Да неужели? — пьяно усмехнулся Ким, из-под пушистых ресниц глядя на парня. — Все любят моего идеального во всех отношениях старшего братика. Его нельзя не любить. Меня вот можно, а его нельзя.       — Я не люблю Минсока! — чуть громче и недовольнее заявил Лухан.       — А кого любишь? Исина? — Чондэ вытянул вперед ноги и легонечко пнул собеседника носком ботинка.       — Никого не люблю, — буркнул Лухан, отворачиваясь. — Но, если бы мне представился выбор, любить Минсока или Исина, я бы выбрал Исина.       — Эй, — Чондэ с силой пнул Лухана, — так мы точно не подружимся!       — Выходит, Минсока мне любить нельзя, Исина тоже, — начал бормотать парень, вскинув голову к небу, — а кого же мне можно любить, чтоб мы подружились?       — Меня, — уверенно заявил Чондэ.       — Тебя? — усмехнулся Лухан, опуская голову. Он немного озадачено посмотрел на Кима, раздумывая над серьезностью и заманчивостью предложения.       — Именно, — молодой человек резко подался вперед, — чем я хуже?       — Я не знаю, — пожал плечами Лухан, — ничем. Просто, разве это так работает?       — Как? — не понял Чондэ.       — Ну, выбираешь любого свободного или открытого для твоей любви человека и просто любишь… Нет ведь, все совсем иначе. Это как-то само. Я просто не могу этим управлять. Не могу дать себе установку кого-то любить. Но если бы мог, я бы с радостью…       — Ты даже не попытался, — Ким печально выдохнул.       Он потянулся к практически пустой бутылке, ухватил за горлышко, порывисто дернул вверх и качнул в воздухе, задумчиво оценивая ситуацию.       — Допивай, — Чондэ протянул бутылку Лухану.       — А ты не будешь?       — Допивай.       Уговаривать не пришлось. Лухан принял бутылку из чужих рук, придирчиво оглядывая.       — Точно не будешь?       Чондэ отрицательно мотнул головой. Лухан в ответ лишь пожал плечами, мол, дело твое, и прижал горлышко бутылки к губам, вливая остатки. Последний глоток всегда был самым отвратительным. На донышке собрался весь осадок, вся горечь, вызывая приступ тошноты и непереносимое послевкусие чистого спирта. Лухан скривился, неосознанно задерживая дыхание, и принялся оглядывать пустые упаковки из-под снеков в поисках чего-нибудь съедобного, чем можно бы было перебить отвратительный привкус во рту, осевший на языке. Чондэ наверняка знал, что так будет, потому и отказался.       — Есть чем, — еле выдавил Лухан, щуря один глаз, — закусить?       Все случилось за секунду. В полутьме городской ночи вкупе с заторможенной реакцией из-за алкоголя, Лухан не успел уловить, как быстрым рывком, Чондэ оказался почти вплотную. И близость ничуть Лухана не смутила. Он лишь скосил взгляд на тонкие губы, которыми Чондэ зажимал чипсы, и запоздав в реакции всего на мгновение, необдуманно потянулся вперед, осторожно смыкая зубы на снеке.       А дальше все как-то само случилось. Чондэ уперся руками о крышу, подаваясь вперед, чтобы коснуться губ Лухана, а тот и не сопротивлялся вовсе. В голове была пустота. Все, что он видел, это кошачьи губы Чондэ, которые были все ближе, и не думал о том, что будет, потому что какая разница что?       Оба были настолько сильно увлечены этим моментом, что даже не заметили, как рядом с ними из ниоткуда возникла чья-то не очень довольная тень. Она источала злость и раздражение, казалось, даже горела адским пламенем. И более всего на нервы действовал тот факт, что замечать ее присутствие никто не собирается.       — Ким Чондэ, — раздался над головами грозный голос, и чужая рука беспардонно вклинилась между двух губ, вцепляясь пальцами в щеки младшего Кима, — какого черта происходит?       — Привет, Минсок, — буднично буркнул Чондэ в ладонь.       — Привет, Минсок? — взревел старший, вцепляясь пальцами в воротник куртки брата. — Привет, Минсок?       Он, с силой дернув рукой, как пса оттащил Чондэ в сторону, на мгновение отрывая его от земли, словно тот был не тяжелее маленького ребенка.       — Вы только посмотрите на него! Сбежал из дома, исчез на две недели, шлялся не пойми где, с кем и на какие деньги, не позвонил ни разу! И все, что ты можешь мне сказать, это «привет, Минсок»?       Старший раздраженно сдвигал брови к переносице, выражая тем крайнюю степень своей злобы. Говорил не громко, почти шепотом, стискивая зубы, чтобы не сорваться на крик или рукоприкладство. И даже несмотря на то, что брат не вырывался, не предпринимал попыток к бегству и довольно послушно сидел на своей пятой точке, Минсок не отпускал его куртку.       — Я очень скучал по тебе, братишка! — расплывшись в радостной улыбке, Чондэ протянул руки к парню.       — Я тебе сейчас дам, скучал он, — прошипел Минсок, шлепнув младшего по лбу и, выпустив из пальцев ворот куртки, принялся терзать его лицо. Не бил, просто по-детски дергал за нос или сминал пальцами щеки, щипал, сжимал в руках, причиняя максимальный дискомфорт.       — Что ты делаешь? — пробубнил Чондэ, недовольно вздергивая кончики губ. — Прекрати.       — Прекратить что? — с садистским наслаждением продолжая измываться над братом, спросил Минсок.       — Это!       — Не понимаю о чем ты…       Вот и Лухан не понимал, что происходит. Он сидел неподвижно, наблюдая за происходящим, и еле сдерживал слабую, немного злорадную улыбку, коснувшуюся губ.       — Лухан, спаси меня от этого изверга! — вскрикнул Чондэ, пытаясь вырваться, и потянул руки к своему спасителю, однако тот не торопился приходить на помощь. Ему бы оставаться незамеченным и дальше. К несчастью слишком поздно он это понял.       — Точно, — услышав чужое имя и вспомнив о существовании кого-то еще на крыше, Минсок резко оставил брата в покое, — с тобой я поговорю позже, что важнее, — он по привычке потрепал Чондэ по волосам, разворачиваясь к Лухану, — надо разобраться с ним.       — Со мной? — ошарашено переспросил парень, указывая пальцем себе в грудь. Его фраза прозвучала настолько удивленно, будто он был уверен в том, что никто его не видит.       — С кем же еще? — холодно переспросил Минсок, вскидывая бровь.       — Да с кем угодно! — вскрикнул Лухан. — Почему сразу я?       — Вставай, — скомандовал старший Ким, делая указательным пальцем резкое движение снизу вверх, словно пытался разрезать воздух. — Ты идешь домой.       — Я? Но это твой брат сбежал из дома и две недели неизвестно где шлялся, а домой иду я? — негодовал Лухан.       — Вставай, — с нажимом протянул Минсок, — никаких «но», ты идешь домой.       — Но…       — Тсссс! — молодой человек приложил палец к губам, заставляя Лухана замолчать. — Сказал же, никаких «но». Ты идешь домой. Давай, поднимайся.       Лухан недовольно поджал губы, однако спорить дальше не стал. Понял, что бессмысленно. Так что порывисто встал, недовольно отряхнулся и, махнув на прощание Чондэ, под пристальным взглядом Минсока уверенно и быстро зашагал к выходу. Проводив Лухана взглядом, старший обернулся на брата, чтобы бросить на того выразительный взгляд, и последовал за коллегой прочь с крыши.       Как только Минсок отвернулся, взгляд Чондэ изменился. Доброжелательная улыбка пропала. Он в миг стал серьезным. Убедившись, что брат скрылся за дверью, молодой человек подскочил и торопливо сунул руку в карман куртки. Порывшись там немного, выудил небольшой пакетик, в углу которого одиноко лежала таблетка. Чондэ задумчиво провел кончиком языка по зубам, терзаясь недолгими размышлениями, а потом торопливо скрутил пакетик и, задрав футболку, поместил его за торчащую из-за пояса штанов резинку трусов. Устроив его так, чтобы резинка плотно прижимала его к телу, он опустил футболку, проверяя, чтобы пакетик не был заметен, несколько раз попрыгал на месте, чтобы убедиться, что тот держится, и только после этого, на всякий случай застегнув до середины куртку, побрел следом за братом.       А в это время Лухан быстрым шагом спускался по лестнице, стараясь игнорировать неторопливо идущего за ним Минсока. И пусть тот шел медленно, как бы сильно Лухан не старался, увеличить разрыв не выходило.       — Лухан, — окриком остановил Ким молодого человека в пролете.       — Что? — тот резко развернулся у самой ступеньки, хватаясь за перила, чтобы не потерять равновесие.       — Ничего не хочешь мне сказать? — осторожно осведомился Минсок, скрещивая на груди руки.       Лухан раздраженно поджал губы и нервно дернул головой, отворачиваясь. Не нравился ему такой тон. Почему с ним разговаривали как с малолетним преступником, которого полиция только что сдала в руки родителю?       — Вот как, — принял молчание за ответ Минсок, — то есть ты не понимаешь, почему я не доволен?       — Не понимаю, — коротко бросил Лухан.       — Ты помнишь, что ты мне обещал?       — Не пить.       — И что ты сделал?       — Выпил.       — Выводы? — Минсок вскинул бровь, и вкупе с его холодным, вымученно спокойным тоном, это выглядело высокомерно.       — Насколько я помню, я обещал тебе не злоупотреблять алкоголем, — быстро заговорил Лухан, однако в глаза Минсоку смотреть наотрез отказывался, — я не обещал тебе, что не буду пить вообще, так?       — Так, — кивнул Минсок.       — Так в чем суть претензии? Это не запой! Я взрослый человек! Я могу себе позволить немного выпить!       — Это так, но насколько я помню, мы договорились, что никакого алкоголя, если тебе завтра на работу. Я не запрещал тебе пить в свободное от работы время, но ты ведь не знаешь меры. Для тебя нет понятия «немного выпить»…       — Я знаю меру! — вскрикнул Лухан, разворачиваясь к Минсоку. — Не надо разговаривать со мной как с алкоголиком! Я помню, что тебе обещал, и я не собирался пить, но потом появился твой брат и…       — И? — Ким чуть дернул головой. — Ты решил, что если будешь пить с ним, то это не считается?       — Нет, я вовсе не это решил!       — А что же?       Лухан тяжело выдохнул, и опустил взгляд, помотав головой. Он пытался себя успокоить, потому что прекрасно понимал, что толку от его крика никакого.       — Я просто подумал, — как можно спокойнее произнес парень, — что мне нужно было что-то сделать. В смысле, он пропал на две недели и неизвестно, собирался ли вернуться. По-твоему мне стоило оставить его там, где нашел? Не уверен, что ты был бы этому рад. Я лишь хотел помочь, понимаешь?       — Как? — словно отрезвляющая пощечина прозвучал ледяной голос Минсока. — Напившись с ним?       — Да нет же! — Лухан раздраженно поджал губы. — Я подумал, что если поговорю с ним, может быть смогу заставить вернуться домой или что-то вроде того…       — Все, что от тебя требовалось, так это позвонить мне. Понимаешь? Просто позвонить мне! — неожиданно сорвался на крик Минсок. — Не изображать из себя героя-спасителя, заботливого старшего братика, а просто позвонить мне! Он, — Минсок указал пальцем вверх, в сторону крыши, — не твоя проблема, Лухан! Не лезь в то, что тебя не касается! И вообще держись от моего брата подальше…       Лухан стиснул зубы. Минсок опять это делал. Проводил черту, за которой оставлял Лухана. Одного. Он всегда так уверенно и больно расставлял все по своим местам, лишний раз указывая на пропасть меж их миров. Было ли это неприятно? Это было отвратительно. То, как Минсок умело прикидывался добрым и сострадательным парнем, втираясь в доверие, изображая друга, а потом тыкал носом в то, что они друг другу никто. Как можно было это назвать, если не лицемерием? Что он пытался сделать? Защитить свой мир? Он как курица наседка.       — От кого еще? — тихо произнес Лухан, сжимая руки в кулак. Злость и негодование были настолько сильными, что он даже не мог кричать. Уж лучше бы он кричал.       — Что? — не понял Минсок.       — Кроме Чондэ и Исина, от кого еще мне стоит держаться подальше? — Лухан нашел в себе силы бросить на Кима испепеляющий взгляд из-под пушистых ресниц. — От тебя? Чего ты пытаешься добиться, так старательно изолируя меня от других? Разве я не имею столько же прав общаться с ними, сколько и ты? Так почему? Это ревность или что? Почему ты ведешь себя так, будто я пытаюсь их у тебя забрать?       — Вовсе нет.       — Вовсе да, Минсок! Ты даже не понимаешь, как это выглядит со стороны. Ты скалишься и трясешься, как собака над костью. Я не пытаюсь ничего у тебя отобрать, так почему ты воспринимаешь меня как угрозу?       Минсок оторопел. Он не знал, как реагировать. Все было вовсе не так, но он никак не мог найти нужные слова, чтобы сказать об этом. Потому растеряно молчал. А Лухан воспринимал это как подтверждение собственных слов.       — Почему я не нравлюсь тебе? Для этого нет никаких видимых причин. Я просто не понравился тебе с самого начала.       — Это не так, — попытался оправдаться Минсок.       — Это так! С самого начала. У тебя с самого начала была неприязнь ко мне. И эти вечные придирки и тычки… Я не такой безнадежный, каким все меня видят благодаря тебе. Все совершают ошибки, у всех бывают плохие дни. Я долгое время пытался стать идеальным, надеясь, что все это наконец прекратится. Но это в порядке вещей не быть идеальным. Мне не обязательно быть идеальным, просто чтобы тебя все устраивало. Потому что тебя никогда ничего во мне не будет устраивать. Причина не во мне. В тебе все дело. Это твои личные заскоки. Я лишь некстати подвернулся тебе под руку.       — Лухан…       — Хватит, — парень вскинул вверх руку, призывая Минсока молчать, — с меня хватит. Я устал. Все, что я хочу, так это поскорее со всем покончить и скрыться из поля твоего зрения. Пытаться не давать тебе повода меня не трогать бесполезно, ты сам его находишь. Так что просто оставь меня.       Лухан задумчиво коснулся пальцами перил, медля. Он усиленно соображал, что еще ему стоило сказать, прежде чем уйти. За годы у него накопилось очень много претензий. Он бы мог собрать их все в несколько толстенных книг, но сейчас ничего на ум не приходило. Как и всегда в нужный момент. Раз так, можно было считать, что разговор исчерпан.       — Разойдемся по-хорошему, — Лухан неторопливо развернулся, оттягивая время, словно хотел дать Минсоку шанс оправдать себя, но тот им не воспользовался. Тот просто не знал, что ему сказать. Все, что приходило в его голову, звучало бессмысленно.       После такой длинной и очень убедительной тирады оправдать себя было практически невозможно. Оправдать себя так, чтобы удержать свои лидирующие позиции и не подставить себя в этих отношениях. Быть главным и управлять ситуацией для Минсока было делом принципа. Куда важнее, чем пытаться вот так с бухты-барахты снять с себя надуманные обвинения. Ему нужен был план, которого сейчас у него не было, а кидаться в пекло сломя голову было не его тактикой. За это в их семье отвечал Чондэ. Минсоку нужно было лишь немного времени, чтобы остыть и хорошенько все обдумать. Поднакопить аргументов в споре, придумать что он будет говорить, а чего не будет. Лухан же не был настроен ждать, он был на взводе и хотел расставить все точки над «i» прямо здесь и сейчас. В этом они, к сожалению, не сошлись. Как и во многом другом.       Не дождавшись никакой реакции, Лухан разочарованно выдохнул, и поспешил скрыться в своей квартире, бросив напоследок лишь:       — Я ведь всего лишь хотел помочь….       Минсок так и остался неподвижно стоять, слушая отзвук шагов на лестнице. И даже прекрасно понимая, что заканчивать так разговор неправильно, даже ощущая уколы совести и вину за происходящее, он не стал преследовать Лухана, потому что посчитал, что есть вещи важнее его обид. Да и какое ему было до этого дело? Лухан всего лишь маленький хрупкий человек в этом огромном мире. Один из семи миллиардов. Таких как он у Минсока сотни и тысячи. Они были, есть и будут. Нет смысла бросать все, чтобы бежать за одним таким. Так Минсок рассудил и был во многом прав, однако почему-то за эти мысли себя стыдил. За то, что ставит себя выше кого-то. И пусть по факту он был выше, завышенное самомнение признак тщеславия и высокомерия. Отвратительные качества.       Когда отзвук шагов стал неслышен, Минсок, раздраженно дернув уголками губ, отвернулся. И стоило ему это сделать, как лестничную клетку огласил звук звонких аплодисментов. Он эхом отражался от стен, превращая одного человека в целую рукоплещущую толпу.       — Браво, Минсок! — послышался насмешливый голос брата сверху. — Просто десять из десяти. Уровень урегулирования конфликтных ситуаций: Смерть.       Минсок лишь недовольно цокнул языком, болезненно прикрывая глаза. Только насмешек брата ему и не хватало.       Чондэ, довольный собой и всей этой ситуацией, лучезарно улыбался, глядя на Минсока сверху, перевалившись через перила. Не то, чтобы он был садистом, просто насмешки над братом доставляли ему особое удовольствие.       — Никогда бы не мог подумать, что есть кто-то, кто сосет в человеческих отношениях больше меня…       — Рано радуешься, Чондэ, — хмыкнул Минсок, — я все еще обосрался не сильнее тебя. Как ни крути, ты был и остаешься неизменным лидером.       — Ты такой бука, — наигранно надул губы парень и, наклонившись еще чуть вперед, оттолкнулся ногами, съезжая по перилам вниз.       Как только перила лестницы оборвались, он выпрямился, прошел несколько шагов до следующих, и скатился по ним точно так же. Это забавляло его. Куда веселее, чем спускаться по ступенькам.       Минсок лишь спокойно наблюдал за ребячеством брата. Просить его быть серьезным было бесполезно, особенно когда он в таком состоянии. Особенно, если учесть, что ничего хорошего, когда он серьезен, ждать не стоит.       — И какого черта это было? — поинтересовался Минсок, когда Чондэ докатился до него и выпрямился, поправляя задравшуюся куртку.       — Что именно?       — Все, — неопределенно повел головой парень.       — Не понимаю, о чем ты…       — Чондэ, — родительским тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес Минсок, — тебе хоть немного стыдно?       — Стыдно.       — Очень?       — Очень.       — Больше так не будешь?       — Не буду.       — Обещаешь?       — Ммммм, — неуверенно промычал Чондэ, — нет.       — Понятно, — устало вздохнул Минсок, скользнув пальцами по лбу, чтобы унять ноющую головную боль. — Что с лицом?       — Подрался.       — А Лухана зачем споить решил?       — Не то чтобы я заставлял его пить, — Чондэ свел руки за спиной, принимаясь раскачиваться из стороны в сторону, словно непоседливый ребенок.       — Ясно, — Минсок бросил пронзительный взгляд на брата, — но хоть позвонить-то ты мне мог?       — Зачем? — Чондэ удивленно посмотрел на старшего.       — Затем, что я мог волноваться.       — Так ты волновался? — отстраненно произнес парень.       — Ты пропал на две недели, шлялся неизвестно с кем и неизвестно где, конечно же я волновался. Неужели так трудно было позвонить и сказать, что с тобой все в порядке?       — Зачем?       — Чтоб я знал, что с тобой все в порядке! — начал выходить из себя Минсок.       — Ты и так знал…       — Я знал, что ты не мертв. Это разные вещи.       — Разве?       Минсок раздраженно выдохнул. Какими бы близкими не выглядели их отношения со стороны, в них так или иначе чувствовалось напряжение. Дистанция. Хотя, может быть, так было нужно. В любых отношениях нужна дистанция.       — Господи, Чондэ.       — Бога нет.       — Да заткнись ты! Твоя беспечность меня раздражает. Как и то, что ты думаешь только о себе. Тебе что, даже в голову не могло прийти, что я могу за тебя волноваться? Неужели сложно просто позвонить и сказать, что с тобой все хорошо, ты там-то и с тем-то, вернешься тогда-то, и я могу не волноваться.       — Несложно, но если тебе так важно, почему ты сам не позвонишь?       — Потому что твой телефон выключен! Зачем он вообще тебе нужен тогда?       — Зачем он тебе нужен, а? — Чондэ многозначительно посмотрел на брата.       — Что значит зачем?       — То и значит. Тебе нужно всего несколько секунд, чтобы найти меня и столько же, чтобы оказаться рядом. Если я понадоблюсь тебе, ты достанешь меня из-под земли, даже несмотря на выключенный телефон. Зачем он тебе, если я для тебя всегда в зоне доступа?       — Затем, что именно так поступают нормальные люди, Чондэ, — четко, словно расставляя по полочкам, проговаривал каждое слово Минсок. — Пытаются дозвониться до того, до кого не могут дотянуться.       — Мы не нормальные люди, — мотнул головой Чондэ. — Хватит уже делать вид, будто это не так. Нам не нужны эти условности. Если ты решишь, что я нагулялся, ты сам придешь и за ручку уведешь меня домой, а до тех пор я могу гулять свободно. Я знаю это.       — А я знаю, что пока ты не нагуляешься, нет смысла тащить тебя домой, потому что ты опять сбежишь. И это может продолжаться до бесконечности.       Чондэ посмотрел на Минсока, и взгляд его в этот момент был болезненным. Как будто что-то важное старший упускал из виду. Как будто чего-то не понимал. Чего-то очень важного.       — Не могу же я гулять вечно, — тихо произнес он, поджимая подрагивающие губы и сентиментально уткнулся в плечо брата, стараясь спрятать лицо.       Его ломало. Все тело скручивало. И непонятно было почему. То ли его отпускало, то ли душа рассыпалась на мелкие кусочки. Это было невыносимо. Терпимо, но…       — Понятное дело, вопрос лишь в том, как долго…       Минсок обнял брата за плечи, прижимая к себе, и замолчал. Решил, что нет смысла больше говорить, а ведь Чондэ это было так нужно. Чтобы кто-то спросил. Поговорил. Он не мог держать это в себе. Его рвало на части изнутри, но никто не спешил ему на помощь, не пытался поддержать, спасти его. Им будто было плевать. Словно в их головах укоренилась мысль, что он и сам в состоянии со всем справиться, что никто ему не нужен. Это ложь. Всем кто-то нужен. И он не был исключением. Каким бы сильным он ни был, есть вещи, с которыми он просто не в состоянии справиться сам. И это была одна из них.       — И что ты будешь делать дальше? — тихо спросил Чондэ, по-детски цепляясь пальцами за свитер на спине Минсока.       — Для начала уберу тот бардак, который вы оставили на крыше…       — Нет, я о Лухане. Что ты собираешься делать с ним?       — А что я могу с ним сделать?       — Так все и оставишь?       — Да, — спокойно заключил Минсок. — Просто разойдемся разными дорогами. Как и должно было быть с самого начала. Мы не должны были столкнуться. Не сейчас. Слишком рано ему иметь дела со Смертью.       Молодой человек усмехнулся собственным мыслям, отмечая неприятный осадок сожаления, который они оставляли. Это так странно. Сожалеть об объективно правильном со всех сторон решении. Сейчас, как никогда раньше, он был уверен, что поступить так будет правильно, так откуда же это ноющее чувство в груди?       — Разойдетесь или нет, делать это на такой ноте неправильно, — проговорил Чондэ, тихо всхлипывая, — уж я-то знаю, о чем говорю. Если уходишь, то без сожалений. Сделай все, что можешь сделать, чтобы не пожалеть о том, чего не сделал.       — В этом есть рациональное зерно, — Минсок мягко улыбнулся, привычно касаясь головы Чондэ.       — Как и в том, что нам бы пора перестать давать друг другу советы, которым мы сами не следуем.       Минсок рассмеялся, стараясь скрыть за этим смехом грусть, которая разливалась в его груди. Он не выносил такие моменты. Терпеть не мог, когда Чондэ вдруг начинал ломаться, как неисправный механизм, потому что, к сожалению, сделать с этим что-то было не в его власти. И это было самое отвратительное. Он мог все, кроме исцеления чужой души. Все. Кроме этого. Казалось бы, такая малость, в сравнении с его реальной силой, но она заставляла его чувствовать себя бессильным, беспомощным. Он ведь всего лишь хотел, чтобы его брат был счастлив. Чтобы хоть кто-нибудь из них был счастлив…       — Так что же, — мягко произнес Минсок, — ты нагулялся?       — Да.       — Идем домой?       Чондэ болезненно поджал губы. Он не хотел домой, где его ждали четыре стены бетонной коробки. Он все еще не привык к такому понятию как «дом». У него никогда не было «дома». Крыша над головой, место, где он мог жить — да. Но никогда не было места, куда бы он хотел возвращаться. Которое бы он мог и хотел назвать «домом».       — Я не хочу домой, — еле выдавил из себя Чондэ.       — А куда хочешь?       — Я не знаю, — простонал парень. — Не знаю, есть ли такое место на земле, где я хочу оказаться.       — А где ты хочешь оказаться? — Минсок посмотрел на брата, но встретил взглядом лишь его макушку.       — Там, где мне не будет больно…       — Что ж, я тоже не знаю, где это место и существует ли оно вообще… Если бы существовало, столько бы жизней это спасло.       — Мне плохо. Мне очень плохо, Минсок. Без него плохо. Я не могу так больше…       Чондэ стиснул зубы. Как же это было невыносимо. Постоянная ноющая боль в груди, из-за которой он места себе не находил. Что бы он не делал, это не проходило. Ни есть, ни спать, ни сидеть, ни лежать — ничего не мог. Все было не то. Как сидеть в душной жаркой комнате. Хотелось выйти, но выйти куда? Только эта ноющая боль в груди была постоянной, зудела под кожей, сдавливала легкие, распирала изнутри ребра. Чондэ просто хотел избавиться от нее. Она сводила с ума. Еще немного, и у него окончательно съедет крыша, потому что дальше так продолжаться не может. Пока она в его груди, все теряет смысл. Только она имеет значение и больше ничего. Как навязчивая трель звонка, который невозможно игнорировать.       — Что мне делать, Минсок? — тихо всхлипнул Чондэ, чувствуя, как вязкая слюна заполняет рот. — Я думал, что смогу без него, что так всем будет лучше, но я просто не могу… Слишком… больно…       Минсок лишь тяжело вздохнул. А больше ему ничего и не оставалось. Что он мог? Его слова бессмысленны, его действия бесполезны. Он конечно мог привести Чондэ домой, закутать в плед и кормить мороженым, но это не сделает лучше. Что Чондэ от него ждал? Разрешения? Совета? Минсок был однозначно против происходящего, на каком-то нравственно-подсознательном уровне. Он моралист. Для него это неправильно. И даже если он примирился с происходящим, он не был обязан это одобрять. Сейчас на одной чаше весов было душевное спокойствие брата, а на другой собственные нравственные терзания. Какое они имели значение, если Чондэ ломался. С каждым днем все сильнее. И как бы сильно Минсок не хотел это признавать, единственным человеком, который останавливал моральное разложение Чондэ, был Чжан, мать его, Исин. Это немного раздражало, но факта не меняло. Исин был и есть единственный человек, кто долгие годы удерживал Чондэ в одной единственной точке.       — Что ты от меня ждешь? — спокойно поинтересовался Минсок. — Разрешения? Одобрения? Хочешь — иди к нему. Останавливать не буду. Хуже уже не может быть.       Чондэ вскинул голову, чтобы заглянуть в глаза брата. Он просто не мог взять и появиться на пороге Исина. Не после всего. И ему хотелось сказать об этом, поделиться своими терзаниями, но какой в этом сейчас был смысл? Минсок в ответ лишь пожмет плечами, предложив логичное «не ходи», потому что других вариантов у него нет. Он просто не понимает. Все это слишком сложно. У каждого решения были десятки за и десятки против, а Чондэ нужно было выбрать верное. Но какое из? Есть ли вообще среди них верное? Возможно, если он поймет, почему Минсок все время был так против, ему удастся сделать правильный выбор… а может это все только сильнее усложнит. Если он спросит, не откроется ли ему то, чего он не хотел знать? Уверен ли он, что хочет знать? Это терзало его с тех самых пор, как он понял, что все эти годы у Минсока были скрытые мотивы, которыми он руководствовался, принимая решения. И они неизвестны до сих пор.       — Я ведь уже сказал тебе, делай так, как считаешь нужным. Теперь это касается только тебя и Исина, я в это вмешиваться не собираюсь…       Последние слова Минсок говорил уже на автомате, не сильно вникая в смысл, потому что внимательно вглядывался в зрачки брата. Сейчас, разглядывая их при ярком свете лестничной лампы, он наконец понял, почему Чондэ так старательно прятал от него глаза.       Чондэ, кажется, начал догадываться, что внимание Минсока сосредоточенно вовсе не на том, на чем надо, поэтому торопливо попытался опустить голову, но брат ухватил его за подбородок, вскидывая голову вверх.       — Так, — напряженно протянул он, и его сдержанный тон был подобен затишью перед бурей. — Выворачивай карманы.       — Что? — включил дурачка Чондэ, старательно опуская взгляд.       — Выворачивай карманы, — вкрадчиво повторил Минсок. — Быстро.       Младший недовольно скривил губы, но сопротивляться не стал. Лишь отступил на шаг назад и, демонстрируя максимальное недовольство ситуацией, полез в карманы куртки, откуда выудил две пачки сигарет, зажигалку и смятый чек. Затем из переднего правого кармана штанов достал телефон, ключи из левого и кошелек из заднего. Все было послушно передано в руки Минсока. Тот быстро оглядел вещи, почти сразу возвращая Чондэ ключи от дома и выключенный телефон. С остальным он не спешил. Если с сигаретами все было понятно и их наличие Минсок просто не одобрял, то вот чужой кошелек, вздувшийся от денег, вызывал много вопросов. Развернув его, молодой человек быстро оценил радиус поражения, примерно прикидывая сколько там, и устало выдохнул.       — Деньги откуда? — спокойно осведомился он у брата.       — Украл, — коротко ответил Чондэ, решив не вдаваться в подробности.       — Понятно, — Минсок сложил кошелек одной рукой и разочарованно посмотрел на брата. Он бы хотел разразиться гневной тирадой о том, что так делать нельзя и теперь следует быть законопослушным гражданином, но какой в этом был смысл?       Минсок не хотел зря сотрясать воздух, потому что для Чондэ слова были просто словами. Он пропускал мимо ушей все, что его мало волновало. Нравоучения были из этой категории.       — Это все?       — Да.       — Точно? — Минсок внимательно посмотрел на парня.       Чондэ колебался всего секунду. Он непроницаемым взглядом посмотрел брату в глаза, и без зазрения совести очень убедительно соврал:       — Да.       Минсок еще какое-то время смотрел на Чондэ, силясь отыскать зацепки, указания на ложь в чертах лица, но их не было, как и сомнений в том, что это была ложь. Тем не менее, он опустил взгляд и, поколебавшись немного, протянул брату две пачки сигарет и зажигалку.       — Выбросишь, когда пойдешь домой, — буднично произнес Минсок, — и не дай бог это повторится еще раз. Надеюсь, тебе хватило ума не давать этой гадости Лухану.       — Хватило.       — Ну хоть на что-то тебе ума хватило, — холодно заметил Минсок и попытался сунуть кошелек в карман.       — Его тоже… верни.       — Зачем? — не понял молодой человек.       — Это мое.       — Нет.       — Минсок!       — Что? — парень посмотрел на Чондэ очень раздраженно, потому что был сыт по горло выходками брата. Терпение заканчивалось.       — Отдай, — требовательно произнес младший, вытягивая вперед руку.       — Зачем?       — На такси. Я ведь не умею телепортироваться!       — Я дам тебе денег на такси…       — Просто отдай мне чертов кошелек! — прокричал Чондэ.       Минсок сильнее сжал пальцами кошелек, но, тем не менее, поколебавшись, все же протянул руку. Он ненавидел себя за то, что постоянно потакает Чондэ не только в мелочах, но и в чем-то большом.       Чондэ выхватил кошелек из рук брата и быстро сунул в карман куртки. У него резко пропало желание продолжать этот разговор, как и искать у Минсока поддержки. Кажется, он вспомнил, почему всегда предпочитал действовать сам. У них с Минсоком были теплые и доверительные отношения, но ровно до тех пор, пока их интересы не сталкивались. И сейчас из-за Исина они каким-то образом столкнулись, оставляя в отношениях напряжение. Каждый предпочитал действовать в одиночку, потому что прекрасно понимал, что не примет решение другого, а тот отступаться от него не будет. Но однажды им придется раскрыть карты. Вопрос лишь когда?       — Езжай домой, — произнес Минсок, прерывая затянувшееся молчание, — прими душ и ложись спать.       — Ты не поедешь со мной? — Чондэ удивленно вскинул бровь.       — Я приберусь на крыше и…       — А вещи? — молодой человек с сомнением прищурился. — Я ведь могу тебя подождать…       — Заберу по дороге. Езжай без меня.       Чондэ задумчиво посмотрел на брата, пытаясь прочитать по его непроницаемому лицу дальнейший план, который однозначно у него был.       — Хочешь поговорить с Луханом?       — А если и да, то что?       — Нет, ничего, — мотнул головой Чондэ, — просто спросил. Кстати, пока я не забыл. Если не трудно, забери мое пальто, я его в кабинете оставил, а то холодает что-то…       — Хорошо, если не забуду…       — Ладно, — кивнул собственным мыслям молодой человек, — тогда не буду тебя ждать…       Немного потоптавшись на месте в неловком молчании, Чондэ сунул руки в карман и, развернувшись, поспешил по лестнице вниз.       — Только сразу домой! — крикнул ему вслед Минсок. — Даже не думай никуда сворачивать!       — Ага-ага, — помахивая на прощание рукой, неохотно пробурчал Чондэ. Иногда от излишней опеки Минсока серьезно припекало. У него было нездоровое желание контролировать жизнь Чондэ, каждый его шаг…       Нет, это не так.       Чондэ неожиданно замер.       Что это значит? Не сворачивать куда? Зачем он это сказал?       Минсок никогда не был тем, кто контролировал каждый шаг Чондэ. Наблюдал — да. Останавливал, когда заходил слишком далеко — да. Но никогда не наседал. Чондэ всегда был предоставлен себе, не терял чувство свободы, не чувствовал контроля или давления. Никогда до того, как…       Куда Чондэ может свернуть, куда не должен сворачивать?       Нет, он ведь сам сказал, что больше не лезет. Что Чондэ может делать все, что посчитает нужным. Так какого же черта?       Чондэ замер на месте не в силах пошевелиться. Он чувствовал себя частью какого-то большого плана, в котором его ведут по заведомо начерченному пути. У Минсока всегда все под контролем. Всегда есть план. Он бы не был так спокоен, если бы этого плана у него не было.       Чондэ резко развернулся, стремительно вбегая по ступенькам вверх и, вцепившись в свитер Минсока, с разбега впечатал того в стену.       — Я тут все пытался понять, чего это ты вдруг стал таким добреньким и резко сдал свои позиции, а ты их вовсе сдавать и не собирался, да? — прошипел Чондэ, разъяренно глядя в глаза брату.       — О чем это ты говоришь?       — Дурачка включил? Давай, колись, чего ты там удумал…       — Не понимаю, о чем ты говоришь…       Минсок был раздражающе спокойным. Да ему и не было смысла напрягаться. Силы были неравны изначально. Чондэ физически не смог бы противостоять брату.       — Может отпустишь меня уже?       — Нет, пока ты не скажешь…       — Скажу что, Чондэ? Трава зеленая, небо голубое, вот я тебе сказал, отпускай!       — Ты прекрасно знаешь, что речь идет об Исине.       — Ты не поверишь, но даже не догадывался, — Минсок закатил глаза, — я же не читаю твои мысли. Так что там об Исине? Чего это ты вдруг всполошился?       — Скажи мне, что ты задумал…       — Задумал? — не понял Минсок. — Хватит говорить так, будто я какой-то плохой парень из дерьмового голливудского фильма.       — Ты и есть он, судя по всему…       — С чего ты взял?       — Да с того! Ты постоянно уходишь от этого разговора, меняешь темы, отмахиваешься, будто это что-то незначительное. Хватит уже. Я устал ломать голову насчет того, почему после стольких лет ты вдруг изменил свое мнение и махнул на нас рукой. С чего бы вдруг?       — А почему я не должен? Все, баста, Чондэ. Ты теперь обычный человек, ни ты ему, ни он тебе навредить больше не можете, так почему бы мне просто не махнуть рукой и не взять отпуск? Разве я не заслужил?       — То есть, это все? — настороженно поинтересовался Чондэ, отступая на шаг назад.       — Да, Чондэ, это все, — вкрадчиво произнес Минсок. — Стоило ли из-за этого на меня кидаться?       Глупость, наверно. На мгновение Чондэ испытал облегчение, поверив словам брата, но слишком уж это было не убедительно. Просто. Должно быть что-то еще. Что-то важнее. Почему-то Чондэ просто не мог поверить в эту версию. Слишком долго он ломал голову, чтобы принять то, что лежало на поверхности.       — Скажи правду, Минсок, — Чондэ устало потер глаза, — ты пытаешься быть слишком убедительным, чтобы я поверил, что это правда.       — Думаешь, что я пытаюсь тебя обмануть? — молодой человек удивленно вскинул бровь, и его губы дрогнули в попытке сдержать слабую насмешливую улыбку.       — Да, именно это я и думаю. Потому что я слишком сильно верю тебе, чтобы сомневаться в твоих словах, так что обмануть меня тебе никогда не составляло труда…       Минсок тяжело вздохнул. Это было как-то по-родительски, что ли. Снисходительно. Будто он знал что-то, чего не знал Чондэ, и просто позволял ему и дальше пытаться докопаться до сути, в полной уверенности, что тот ничего не узнает. А если и узнает, то ничего изменить не сможет. Впрочем, так и было. Партия уже была разыграна. И не в пользу Чондэ.       — Может быть, — Чондэ начал очень неуверенно, вглядываясь в лицо брата, — уже пришло время сказать?       — Сказать что? — не понял Минсок.       — Что ты пытался от меня скрыть? Кроме того, что он наш брат…       — Тебя все еще волнует, почему я был так против ваших отношений? — Минсок хотел произнести это смотря глаза в глаза Чондэ, но на подсознательном уровне почувствовал необходимость отвести взгляд. Пронзительные черные глаза брата мешали сосредоточиться. Они давили на подсознание.       — Именно это я и хочу знать, — уверенно и вкрадчиво произнес Чондэ, неотрывно смотря на Минсока.       Тот вздохнул и сделал шаг назад, упираясь спиной в стену. Он инстинктивно пытался увеличить дистанцию между ними. Оказаться на безопасном расстоянии. И будь он обычным человеком, в этом бы было больше смысла, но сейчас превосходство было на его стороне, так что действия говорили лишь об одном. Чондэ сам не осознавал, что оказывает на Минсока огромное психологическое давление, особенно сейчас, когда они лицом к лицу, и каждое слово подвергается сомнению. Минсок пытался обезопасить себя, потому что быть полностью откровенным он не собирался. Как и всегда. Только раньше его спасала маска, а сейчас, когда ее не было, он ощущал себя голым и беспомощным.       — Ничего важного, — повел плечами Минсок.       — Если бы это правда было так, ты бы не стал капать на мозги двадцать лет.       — Если бы это было что-то серьезное, — резонно заметил старший, — я бы не стал ограничиваться словами.       — Тогда почему? Минсок, просто скажи мне почему! — вдруг вспылил Чондэ. — Я хочу это знать!       Ким Минсок сделал глубокий вдох, и выдохнул через рот. Не то чтобы он хотел это говорить, потому что воспринять информацию достаточно адекватно Чондэ бы не смог, как и сделать с этим что-нибудь. Особенно сейчас. Однако сколько еще он будет увиливать под таким напором? Если Чондэ начинал что-то требовать, Минсок просто не мог ему противостоять. Потому что вечно чувствовал себя ему должным.       — Я собирался дождаться, когда ему исполнится 25 и заменить им тебя, — максимально спокойно произнес Минсок.       — Ты… что? — Чондэ нахмурился и озадачено посмотрел на брата. Ему понадобилось время, чтобы осознать, что это значит.       — Теперь ты доволен? — передернул плечами Минсок. — Ничего важного.       — Ничего важного? — ахнул парень, подавившись словами. То есть как это «ничего важного»?       Чондэ осознавал информацию медленно, виток за витком эта фраза приобретала наихудший смысл. И каждый новый факт, которым Чондэ пытался смягчить новость, лишь ее усугублял. Вроде бы ничего страшного, но если вдуматься…       — Собирался? — решил для начала уточнить молодой человек. — То есть, сейчас ты не собираешься?       — Кто знает, — пожал плечами Минсок. Неопределенность была его преимуществом. Он просто не мог дать четкий ответ, потому что ему бы пришлось либо подтвердить свои намерения, либо опровергнуть. И в одном случае это бы была откровенная ложь, чего Минсок себе позволить не мог, а в другом старательные попытки брата все испортить.       — Ты что же, — Чондэ ошарашено посмотрел на Минсока, — хочешь его убить?       — Убить? — усмехнулся парень. — О нет, это больше по твоей части…       — Ты хочешь чтобы я его убил? — вскрикнул Чондэ.       — Ты вообще себя слышишь? — обескураженно произнес Минсок, в очередной раз поражаясь нелепой фантазии брата.       — Но никак иначе у тебя не выйдет же…       — Это не убийство. Это не так страшно, как звучит. Все будет куда гуманнее…       — Но по факту это все равно убийство, — стоял на своем Чондэ.       — О боже, — Минсок устало запрокинул голову. Бессмысленно было пытаться что-то объяснить. Чондэ уже напридумывал себе достаточно, чтобы его переубеждать.       — Это все ты, конечно, здорово придумал, но чем тебе в этом плане мешаю я, что ты так старательно пытался меня от него отвадить?       Минсок разглядывал кусок стены и белый потолок, не имея ни малейшего желания сознаваться в том, что весь этот план рухнул бы только потому, что отнять что-то у брата он не мог. И долгое время зревшая в Минсоке идея просто лежала в дальнем ящике, пока он наблюдал, как Чондэ привязывается к Исину. Он собирался поставить на ней крест, но в самый последний момент звезды сошлись слишком удачно, чтобы упускать возможность.       — Ничем, — вдруг категорично произнес Минсок.       — Значит, как только ему стукнет 25, — Чондэ свистнул, изображая странное движение рукой, — он станет Оле-Лукойе?       — Ага, — кивнул Минсок.       — Без всяких «возможно» или «кто знает», да? — молодой человек усмехнулся. — Вот так вот взял и все мне выдал. Из тебя шпион никудышный.       Минсок раздраженно поджал губы. Он сдал себя неосознанно.       — В любом случае, ему только 24, есть еще целый год, чтобы что-то…       Чондэ затих не договорив фразу. С чего он вдруг взял, что год? Исину ведь уже давно 24, а это значит, что…       — Черт, — обреченно выдохнул Чондэ, резко присаживаясь. Голова пошла кругом. Все разом навалилось. Времени нет.       Чуть больше недели осталось до его 25-тилетия. И раз Чондэ больше не Оле-Лукойе, то нет никаких видимых причин, чтобы Исин им не стал.       Выходит, Минсок все это специально? Не стер память, сталкивал их лбами, потому что знал, ничего толкового из этого не выйдет, разводил их как мосты и не пытался вернуть Чондэ домой целых две недели. Он просто тянул время до дня «икс». Старался держать их по разные стороны, чтобы ничего не усложнять. Одного только Чондэ понять не мог. Если все так прекрасно складывалось, зачем в этой истории нужен был он? Зачем нужно было его возвращать?       — И как давно ты это придумал? — Чондэ вскинул вверх голову, чтобы посмотреть на брата.       — Ну, — Минсок задумался на мгновение, — почти сразу как Исин родился.       — А чем тебя я не устраивал? Я же прекрасно справлялся, я ведь…       — Да много чем. Особенно тем, что ты был не на своем месте…       — Но я справлялся! — вскрикнул Чондэ. — Если бы ты сказал, я бы…       — Что? Работать стал лучше? Это бы случилось рано или поздно. Если не в 25, то позже. Он бы заменил тебя в любом случае, потому что это его место.       Чондэ обреченно проскулил и опустил голову, зарываясь пальцами в волосы. Хуже всего было то, что он бессилен. И если Исин станет Оле-Лукойе, для Чондэ это тоже что и «умер», потому что их пути разойдутся на много лет, если не навсегда.       Чуть больше недели. Это ведь не случится прямо в его день рождения? Минсок же немного подождет. Он не настолько хладнокровен, чтобы с бухты-барахты вырывать Исина из жизни.       У Чондэ есть чуть больше недели. Что он за это время успеет. Если бы он не болтался не пойми где, утопая в душевных терзаниях, у него бы было чуть больше времени.       Наверно, именно это и стало стимулом. Окончательно развеяло любые сомнения. В условиях ограниченного времени он просто принял решение. Не важно, было ли оно правильным или нет. Это было то, чего он действительно хотел. Вот и все.       Чондэ резко выпрямился и, не сказав ни слова, побежал по лестнице вниз.       — Куда ты собрался? — крикнул Минсок, бросаясь за ним.       — К Исину.       — Прямо сейчас? — удивился молодой человек.       — А когда еще?       — Завтра, например.       — Поздно.       — Сейчас поздно! Два часа ночи! Окстись, Чондэ!       — Самое время для разговоров по душам! — отмахнулся молодой человек.       — Серьезно? Ты себя в зеркало-то вообще видел? Кто с тобой о чем захочет разговаривать?       — Точно…       Чондэ резко изменил траекторию своего движения и побежал навстречу брату. Тот так от этого опешил, что не нашел ничего лучше, чем остановиться.       — Исправь это! — Чондэ указал пальцем на фингал под глазом.       — Я тебе доктор Айболит или кто? — оскорбился командным тоном Минсок.       — Доктор Кто… делай, говорю! — сквозь зубы прошипел Чондэ.       Минсок прикрыл на секунду глаза, чтобы справиться со своей злостью и не поставить фингал под вторым глазом брата, а потом, не очень нежничая, совершил какие-то магические действия руками и провел пальцами по коже, стирая следы синяка.       — Трах-тибидох, ахалай-махалай, крибли-крабли-бумс, все, готово, — заявил молодой человек, отряхивая руки будто от крошек.       — Все? — недоверчиво уточнил Чондэ.       — Все, — подтвердил Минсок.       — Я красавчик?       — Ты бесишь…       — Ладно, — Ким младший вскинул руки в воздухе в примирительном жесте, — тогда я побежал.       — Чондэ! — вскрикнул старший, не имея других аргументов, чтобы замедлить брата.       — Минсок! — в тон ему, только с примесью чуть большего негодования ответил Чондэ.       — Я с тобой еще не закончил!       — Я закончил!       Минсок лишь устало вздохнул, но бежать за братом дальше не стал. Лишь перегнулся через перила, чтобы кричать вслед было удобнее.       — Ты бы хоть домой заглянул, в порядок себя привел. Оделся бы по случаю, — выкрикнул он и добавил чуть тише, — взял бы из шкафа у зеркала в третьем правом ящике смазку и презервативы…       — Что? — Чондэ хотел пропустить это мимо ушей, но не вышло, поэтому он, включив задний ход, вернулся на две ступеньки, чтобы вскинуть голову и озадачено посмотреть на брата.       — Что? — изобразив на своем лице непонимание, поинтересовался тот.       — Больше того, что это есть в нашем доме, меня пугает то, что это не мое, — озадаченно произнес Чондэ, устремляя взгляд перед собой, и стал думу думать.       — И не мое, — развел руками Минсок.       — Вот это пугает еще больше, — отстраненно произнес молодой человек, невидящим взглядом глядя в стену перед собой, — мы может не знаем, а у нас в доме два привидения потрахиваются…       — Ты дурак? — старший перевалился через перила, чтобы ударить брата по голове. — Привидений не существует!       — Точно?       — Сто пудово! Я бы знал…       — Ну, тогда ладно, — Чондэ облегченно вздохнул, — не люблю привидений…       И он очень медленно стал спускаться по ступенькам вниз, погруженный в свои думы о смысле бытия. А Минсок так и остался стоять на лестнице, перевесившись через перила. Он вслушивался в отзвук шагов брата и размышлял о том, что открывшаяся правда ничего кардинально не изменила. В перспективе, вне зависимости от обстоятельств, все осталось по-прежнему, разве что сроки сдвигались. И если бы Чондэ не был преисполнен драматизма и зациклен на Исине, он бы может быть понял всю сложную задумку Минсока, в которой он играл не последнюю роль.       Молодой человек вскинул руку, задирая рукав свитера и посмотрел на часы. Пятнадцать минут третьего. Лухан, вероятно, уже спит. Ему завтра на работу… значит, самое время пойти извиниться. Ведь, если подумать, Чондэ был прав. Когда еще, если не сейчас. Самое время вести разговор по душам. А завтра… так уж и быть, из доброты душевной он позволит Лухану опоздать или доспать то, что не доспал на диване в служебке. Так и поступит.