Les Arcanes. Ole Lukoie

      Минсок, раздраженно отбивая пальцами по коленке рваный ритм, сидел закинув ногу на ногу за одним из низких столиков кафешки, угрюмо хмурил брови и всеми способами намекал присутствующим спасаться бегством, потому что он не в настроении, чтобы принимать происходящее.              — Значит, — неспешно, будто через силу, начал он, — съехаться хотите?              — Ага, — тут же подтвердил Чондэ, торопливо отпивая из чашки ромашковый чай. Ему было физически сложно выносить тяжелый взгляд брата, который так и источал недовольство на два квартала.              Минсок глубоко вдохнул и тяжело выдохнул, но напряженная атмосфера никуда не делась, как и гробовая тишина, воцаряющаяся между короткими фразами. Со стороны это действо выглядело как встреча двух боссов мафии, ощущалось все примерно так же. Уровень важности и опасности разговора зашкаливал.              Минсок холодно глядел на сидящих напротив Исина и Чондэ, которые с каждой секундой чувствовали все больший дискомфорт и, кажется, постепенно начинали терять уверенность в принятом ими решении, как и в том, что стоило заводить этот разговор. И, возможно, атмосфера была бы более гнетущей, если бы не одно большое «но».              — Что важнее, — с нескрываемым недовольством произнес старший Ким, — что он здесь делает?              Молодой человек указал большим пальцем на сидящего рядом Лухана, который так и светился от счастья. Он сидел на самом краю своего кресла, выпрямив спину и сложив руки на ногах, неотрывно глядел горящими воодушевлением глазами на Чондэ с Исином, и просто-таки источал радость. Если бы это было какое-то аниме, у него над головой точно бы сияли эти желтые звездочки, хотя и в реальной жизни создавалось ощущение, что они там есть.              Почувствовав на себе три внимательных взгляда, Лухан с опозданием понял, что сказанная фраза была о нем, и поспешно вернулся на бренную землю из своего сказочного мира, полностью розового и блестящего, где из цветного только радуга, стоящая аркой где-то на заднем плане.              — А что я? — удивленно произнес Лухан, недоуменно глядя на собравшихся. — Мне что, порадоваться за людей нельзя?              — Порадоваться? — выдохнул Минсок. — Чему ты тут пришел радоваться?       — Ну, как же… — Лухан перевел растерянный взгляд на Чондэ с Исином, будто хотел понять, правильно ли он понял ситуацию. — Вот люди любят друг друга, вот они счастливы. Почему бы не порадоваться за них?              — Как же у тебя все просто, — устало пробормотал Минсок.              — А что тут сложного?              — Действительно, — всплеснул руками молодой человек. — Скажи честно, ты просто не хотел работать, да?       — Так никто же не работает, — Лухан обвел пальцем присутствующих работников, — разве ж я знал, что это ваши семейные разборки, а не какое-то рабочее собрание?              — Не собрание, — коротко оборвал его Минсок.              — Да я уже понял. Поэтому сижу и радуюсь за них.              — Можешь возвращаться к работе…              — Зачем? — не понял Лухан. — Кафешка все равно закрыта.              — Как это закрыта?              Минсок очень неуклюже повернулся в кресле, чтобы посмотреть на табличку, что висела на двери. Закрыто. Тяжелый вздох сорвался с губ парня, когда он снова уселся прямо, поправляя на себе рубашку.              — Ясно, — только и смог сказать он.              — В любом случае, — Лухан воодушевленно ударил ладонями по ногам, — мы ведь здесь собрались совершенно по другому поводу. Вы ребята, — он повернулся к Исину и Чондэ, — съезжаетесь. Это так здорово!              — Так, — жестом остановил его Минсок, — никто еще не съезжается. Это не решено. Просто вынесено на обсуждение.              — Тогда давайте обсуждать! — не унимался Лухан. — Я за! Кто еще «за» поднимите руки!              Чондэ с Исином переглянулись и, игнорируя тяжелый пристальный взгляд Минсока, не очень уверенно подняли руки, старательно опуская глаза, будто стеснялись своего решения. Улыбка Лухана стала шире. Три против одного, победа очевидна. Если бы этот вопрос решался голосованием, он бы уже был решен, однако это было бы слишком просто. Один голос Минсока стоял десяти и без его одобрения никаких побед не стоило ожидать. Будто этого было мало, Минсок аккуратно опустил руку Лухана, и вот перевес уже одиннадцать против двух.              Чондэ тяжело вздохнул. Он не рассчитывал, что ему сразу скажут «да», соберут его вещи и помашут белым платочком вслед, но и не ожидал, что будут категорически против.              — Не слишком ли поспешное решение для вас двоих? — очень отстранено и спокойно заговорил Минсок, чуть откидываясь на спинку мягкого кресла. — Сколько вы там вместе? Неделю? Две?              — Вообще-то третий месяц пошел, — поправил его дотошный в этих вопросах Исин.              — Два месяца все равно небольшой срок, — оборвал его жестом старший Ким. — Люди годами на этот шаг решаются, а вы вот только встретились и сразу же съехались? Исин, мама разве не говорила тебе, что приглашать незнакомцев в свой дом плохая идея?              — То есть спать с ними можно, но вот приглашать в дом…              — Именно, — согласился Минсок. — Секс, знаешь, не повод для знакомства и, тем более, сожительства.              — Хорошо, давай начнем с того, — Исин чуть наклонился вперед, удобно устраивая руки на коленях, — что мы не вчера встретились, а лет 20 назад, так что я знаю его…              — Почему ты так уверен, что знаешь его? — Минсок прищурил глаза.              Исин на мгновение опешил. Он не понимал, что именно пошло не так. Почему их совместное с Чондэ решение, было воспринято Минсоком в штыки. Он вел себя так, будто был обижен, что его с собой не позвали, или же у него были к Исину другие претензии. С самого утра у него не было настроения, и очевидно, что такие разговоры не стоило заводить в тот момент, когда он находился в дурном расположении духа, потому что ничего путного из этого бы не вышло.              — Потому что… — попытался взять под контроль ситуацию Исин, однако с треском провалился. Сказать ему было нечего. Все карты были у Минсока. Он просто по определению был победителем, потому что знал гораздо больше, и это было его козырем. Исин это прекрасно понимал, кроме того, даже если аргументы закончатся, всегда было место упрекам.              — Ладно тебе, Минсок, — с какой-то заискивающей кошачьей интонацией протянул Чондэ. — Что в этом плохого?              — Я считаю, что решение принято импульсивно и ничем хорошим не закончится, — твердо заявил старший. — Я против.              — Я тоже был против, но что прикажешь мне делать? — Чондэ нагнулся чуть вперед и понизил голос, видимо, чтобы не обидеть Исина. — Я говорил ему то же самое, приводил аргументы – бесполезно. В конечном итоге, все закончилось тем, что без вещей он меня уже и не пускал на порог собственного дома. Я больше не могу оттягивать этот момент, Минсок. У меня уже вещей не осталось! Я и так к нему половину твоих перевез.              — Тебе стоит сводить его к врачу, — хмыкнул молодой человек, — возможно, у него не все дома…              — С чего бы это? — всплеснул руками раздраженный Исин.              — Да с того, — начал повышать голос Минсок, теряя самообладание, — что никто в здравом уме не захочет жить с Чондэ! Даже я этого не хочу! А я, между прочим, с ним жил…              — Я не ты! — резонно заметил Исин. — Может быть мне с ним ужиться удастся лучше, чем тебе!              — Может быть ты начнешь думать, прежде чем принимать серьезные решения?!              — Так, стоп! — вскрикнул Чондэ, взмахнув руками. — Брейк, ребята! По углам разошлись! Давайте мы все просто успокоимся, хорошо?              Исин и Минсок, как по команде, с раздражением откинулись на спинки кресел и отвернулись, злобно поджимая губы. Очевидно, что их перебранка не достигла своего логического завершения, так что обоим еще было что друг другу сказать.              — Вдох, — Чондэ махнул руками вверх, а затем плавно опустил их вниз, — и выдох. Еще раз, вдох… и выдох.              Вновь повисла давящая тишина. Лухан с интересом наблюдал за происходящим, инстинктивно вжимаясь в кресло. Было ощущение, что он стал свидетелем чего-то, что видеть не должен был. К счастью, ума ему хватало, чтобы не встревать. Рука Минсока, все еще держащая его запястье, сжималась сильнее.              Чондэ переводил взгляд с одного на другого, пытаясь для себя понять, когда же забота Минсока превратилась в диктатуру. Сколько бы он не думал, приходил к выводу, что началось это давным-давно, просто в полной мере Чондэ это почувствовал только сейчас, а может у Минсока на фоне стресса случилось обострение.              Разговор с самого начала был тупиковым. Минсок был на редкость упрямым человеком, и если что-то для себя решил, переубедить его было практически невозможно. Чондэ к этому привык и даже научился с этим мириться. Ничего другого и не оставалось. Сталкиваться лбами с Минсоком было бессмысленно. Исин этого либо еще не успел узнать, либо знать не хотел вовсе. Он был не менее упрям. Не хотелось бы, чтобы в конечном итоге они перегрызли друг другу глотки в спорах кто из них прав. Чондэ не желал, чтобы его пинали от ворот к воротам, потому что ни один не мог согласиться с решением другого или попытаться найти компромисс.              Чондэ не хотел лишний раз сталкивать их, тем более что отношения между ними и так становились натянутыми. Объективных причин этому не находилось, так что Чондэ все списывал на напряженную работу Минсока. После вынужденной отставки Оле-Лукойе, у Смерти появилось много хлопот. Это определенно сказывалось, учитывая, что Минсок стоически пытался совмещать свою основную работу с человеческой жизнью, и все искал подходящий момент, чтобы из нее выпилиться. Отношения Чондэ и Исина, против которых он был до сих пор, лишь добавляли ему головной боли, но он с ними мирился. Тем не менее, этот напряженный мир, что воцарился между братьями, тыкать десертной вилочкой не стоило, а именно это Чондэ с Исином сейчас проделывали. Им бы просто подождать немного, по-тихому все сделать и не привлекать к этому столько внимания, вот только Исин так не мог. Не хотел он ждать, не понимал почему просто не может плыть по течению и делать то, что хочет. Все самое сложное для него было позади, сейчас должно было быть легко. Почему тогда он продолжал сталкиваться с препятствиями? Пусть незначительными, но все равно ощутимыми.              Тишина, повисшая в помещении, неприятно обволакивала, превращаясь в липкую жижу. Она заползала под одежду, растекалась по коже. По какой-то причине все молчали. Что-то там себе думали и упрямо молчали.              Лухан непонимающе переводил взгляд с одного на другого, а с другого на третьего. Как самый непосвященный во все тонкости этих сложных отношений, он чувствовал, что за показательной легкостью происходящего есть что-то большее, что-то запутанное, вот только головой понять это не мог, а все свои экстрасенсорные предчувствия списывал на воображение. Потому ему и казалось странным, что до глупого простая ситуация становится такой непростой. Тут же все как два пальца. Влюбленные любят друг друга и хотят быть вместе, так почему бы им просто не дать это сделать? Минсок отчего-то уперся рогами и ни туда, ни сюда. Любить любите, мол, но так, чтобы я видел и четко по расписанию. В девять комендантский час, так что будьте любезны до утра вернуться домой и не делать глупостей. К чему была эта гиперопека? Чондэ и Исин взрослые люди, они в состоянии сами решать, что им делать. Кого и от чего Минсок пытался таким образом защитить? Чондэ от Исина? Или же Исина от Чондэ?              Может он просто не хотел, чтобы они торопились и совершали глупости, а потом страдали из-за поспешности принятых решений? Глупость. Пусть делают так, как считают нужным, и если окажутся не правы, набьют себе шишку, сделают выводы и пойдут дальше, а если вставать между ними и неудачами барьером, заслоняя собой, они упорно будут гулять мимо одних и тех же грабель, вот только когда наступят, прилетит не им.              А может он был просто озлоблен, что у них все так хорошо складывается, и они все такие счастливые, а он, бедный, один-одинешенька. Батрачит он за троих, никто его не любит, а даже если бы и любил, времени на все эти шуры-муры просто не оставалось. Хорошая, конечно, теория, вот только Лухан прекрасно знал, что у Минсока кто-то есть. Чондэ как-то проболтался между делом, что по ночам его братишка вечно свинчивает к своей даме сердца, потому и не доступен. И сказано это было небрежно, как будто совсем ничего не значило, но Лухан почему-то запомнил, хотя не так уж и важно ему было куда и зачем по ночам гуляет Минсок, главное, что он был недоступен. Хотя, для Лухана он всегда был недоступен. И не имело значения ночь или день, с девушкой он или один. Просто для этого абонента Минсок всегда был выключен или вне зоны действия сети.              Лухан с этим настолько примирился, что даже перестал принимать на свой счет. Уже было не обидно, а просто «ясно». Знаете это «ясно», которое отправляет собеседник после длинной истории о том, почему жизнь не удалась. Сразу все становится понятно. Вот и у Лухана все тоже было понятно. Он устал уже себя накручивать и впадать в депрессию из-за того, что Минсок с ним не считается и вообще за человека не держит. Просто принял, что иногда люди не сходятся характерами, взглядами, предпочтениями или всем сразу. Не сходятся и все тут. Нет между ними ненависти или жгучей неприязни, что даже зубы скалить хочется. Они просто не понимают друг друга и не принимают. Живут в параллельных мирах и все у них «ясно».              Так и жили. Лухан иногда украдкой бросал на Минсока взгляд и по привычке ждал, что однажды наступит день, когда случится чудо, и холодное сердце Кима растает. Тяжелая рука снова опустится Лухану на голову, и мягким шепотом будут сказаны слова, которые хотелось услышать больше всего. Только все было по-старому, даже несмотря на то, что на мгновение появилась малюсенькая надежда на то, что что-то изменилось в их отношениях и они стали ближе.              Да и черт бы с ним. Вечно же страдать по этому поводу было нельзя. Гоняться за чужим признанием – самое бессмысленное, что можно было себе придумать, чтобы занять досуг. Однако по какой-то причине, сейчас, сидя в кресле, посреди рабочей недели, он чувствовал в груди сосущую пустоту. Огромную зияющую дыру, которая болью отдавалась во всем теле.              И нет, вовсе не из-за Минсока, который сдержанно, но властно сжимал запястье. Лухан этого даже не ощущал, не придавал этому значения, ведь была вещь, которая затмевала собой все. Ким Чондэ.              Лухан смотрел на его мягкую улыбку и теплый взгляд, с которым тот гладил Исина по руке, что-то успокаивающе шепча, и явственно осознавал, что это любовь. Очень трепетная и нежная, всепоглощающая. И если это не она, тогда что это, черт возьми? Все это было так по-голливудски приторно-сладко, как будто тебе дают тазик с осколками собственного сердца, присыпанных сахаром и политых сиропом, и заставляют есть, пока не стошнит.              У Лухана немели пальцы от этого. Он по-человечески и совсем не по-доброму завидовал Исину, и даже в глубине души почему-то начинал его ненавидеть, хотя раньше любил и уважал. Просто сейчас Исин казался таким капризным и неблагодарным, что не заслужил всего этого. Лухан заслужил. Дайте ему. Он тоже счастья хочет. И он честно клянется, что не будет капризничать, не будет жаловаться, лишь бы на него вот так же смотрели, лишь бы его руку так же нежно гладили. И плевал он на все остальное.              Улыбка Чондэ отдавалась эхом боли в пустоте груди. От нее Лухану становилось страшно, ведь она превращала его в плохого человека, каким он быть вовсе не хотел. Ни зависти, ни ревности к чужому счастью ему не надо. Ему бы своего. Личного. Только хотелось бы, чтобы с Чондэ.              Минсок, по-барски откинувшись в кресле, подпирал рукой подбородок, изредка касаясь пальцами губ, и задумчиво разглядывал Лухана. Чудилось ему что-то нездоровое в этом отстраненном взгляде, устремленном на Чондэ. И отзывалось предчувствие жгучей ревностью и обидой.              Минсоку не хотелось драться за своего брата, бить себя кулаками в грудь и кричать, что только его любовь истинная. Если она такая, то не нужно это доказывать. Только обидно было, что за свое терпение и любовь Минсок не получал заслуженной отдачи. Несмотря на то, что Чондэ изменился с давних времен, стал чуть сентиментальнее и благодарнее, он все равно воспринимал это как нечто должное. Привык, что все вокруг него бегают и его любят, и считал, что заслужил это своим драматизмом и самоуничтожением в прошлом.              Из-за воцарившегося слишком долгого молчания, продолжать тему переезда всем как-то перехотелось, впрочем, как и начинать новую. Каждый занялся своим делом. Чондэ что-то негромко пытался втолковать Исину, который порывисто отмахивался руками, раздраженно поджимал губы и опускал взгляд в пол. Лухан просто за этим наблюдал, погруженный в свои мысли. Минсок тоже был занят собой. И могли они сидеть так сколько угодно, каждый собой поглощенный, если бы Лухан не пришел в себя.              Он повернулся к Минсоку, с опозданием переводя на него взгляд с Чондэ, и долго смотрел немигающим взглядом, будто еще не вернулся на бренную землю из глубин своего сознания. Минсок пронзительно и немного дерзко смотрел в глаза Лухана, ожидая, когда тот придет в себя и разорвет зрительный контакт. Они редко смотрели друг другу в глаза. Обычно скользили взглядом мимо, куда-то в сторону или вниз. Лухан не мог выдержать долгого зрительного контакта. Холодный и острый, как лезвие бритвы, взгляд Минсока не давал даже шанса. Сразу появлялось ощущение, что ступил на территорию зверя. Еще хоть один неверный шаг, и острые клыки вцепятся в горло. Сейчас было ровно то же самое, только Лухан был слишком далеко, чтобы это заметить.              Уголки губ Минсока дрогнули, слабый отблеск улыбки коснулся его губ. Это был не столько азарт, сколько предвкушение момента, когда Лухан придет в себя и поймет, что смотрит Минсоку в глаза. И лицо его в этот момент очень хотелось увидеть. Растерянность, смущение, может быть немного испуг отразится на нем, а затем Лухан опустит взгляд. Так должно было это быть, но система дала сбой.              Взгляд Лухана постепенно становился осмысленным, но будто что-то стерло в нем базовые настройки. Он смотрел Минсоку в глаза точно так же, как смотрел любому другому, и не испытывал дискомфорта. И от этого Минсок почему-то немного растерялся. Сдал позиции, потому что его безграничная власть ослабла, пошатнулась.              — Так ты не дашь им съехаться? — негромко произнес Лухан, вбивая, как кол в землю, Минсока в ступор. — Почему?              Что он должен был сказать? Объяснять причины своих действий он не любил. Для этого он был слишком высокомерен. В нем трепыхался маленький отросток комплекса бога. Это было приятным бонусом к его должности. Каким бы ты ни был человеком, рано или поздно, почувствовав безграничную власть над всем сущим, ты развратишься. Почувствуешь себя лучше, сильнее, важнее кого бы то ни было на этой земле. Потому что ты власть, ты закон. Ты волен делать все, что тебе захочется, и никто не сможет тебе указывать, что делать.              Минсок отчаянно сдерживал себя, пытался не дать ростку пустить корни, потому что знал, чем это для него чревато, но избавиться от этого он просто не мог. Как бы он не старался, его работа оставляла на нем след. Она неумолимо, день за днем, почти незаметно, по кусочкам, по песчинкам меняла его. Он чувствовал, но ничего с этим сделать не мог.              Иногда люди просто бессильны. Не способны пойти против природы, против себя самого. Как бы хорошо они не осознавали, что есть в них что-то неправильное, изменить, исправить это они были не в силах.              Минсок не собирался выкладывать все карты и рассказывать Лухану о том, почему он против. И дело не в тонкостях мира и ситуации, о которых Лухан не знал. Они были здесь ни при чем. Дело было в самом Минсоке, который не хотел раскрывать причины своих действий, потому что сам не мог их принять.              Это было что-то большее, что-то глубинное, бессознательное. Что-то вне его власти и воли. Он очень долго и постепенно пытался с этим разобраться, понять, только принять так и не смог. И если даже с самим собой ему не удавалось прийти к согласию, то что же говорить о других людях.              Минсок тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу, будто пытался убрать с него невидимую паутину. Объективно в этой ситуации он был неправ. Прекрасно это осознавал. Не видел никаких веских причин, чтобы после всего, что случилось, и того вклада, который он в это внес, сдавать назад и втыкать палки в колеса. Впрочем, как и объяснять окружающим свою позицию. Это сделало бы его уязвимым. Он чертова Смерть, он – кремень, глыба льда, непреступная стена. Таким он хотел быть для других. Давать им понять, что он обычный человек, значило встать и заявить, что он слаб и беззащитен. Признать свое поражение было куда проще.              Чондэ и Исин, перестав переговариваться, замерли в тишине и принялись выжидательно смотреть на Минсока. Чувствуя на себе взгляд трех пар внимательных глаз, тот немного съежился и раздраженно нахмурил брови. Не любил он, когда на него пытаются давить, а сейчас он определенно чувствовал давление.              — Да делайте вы что хотите, — после продолжительного молчания выплюнул он и тут же отвернулся, пряча взгляд.              Чондэ с Исином переглянулись. Они не знали, как воспринимать эти слова, тем более сказанные Минсоком с такой интонацией. Выглядело это так, будто они его довели. Он устал с ними бороться и опустил руки. Вот только не было никакой борьбы. Минсок просто поупирался рогами, а когда понял, что отступать от своего решения парни не собираются, махнул рукой. Для категоричного человека, он сдался слишком быстро. Выходит, не так уж он и против был?              Но стойте, что же им теперь делать? По сути, Минсок прямым текстом сказал им делать то, что они хотят, соответственно, это «да». Только «да» какое-то очень сомнительное. Такое «да», после которого делать ничего не хочется. Вроде разрешение есть, а совесть не позволяет. Это больше «я вообще-то против, но если вы настолько бессовестные, чтобы не прислушиваться к моему мнению – скатертью дорожка». Вот такое это было «да».              Исин шмыгнул носом и сполз по креслу. Сейчас ему действительно стало некомфортно. Минсок задумчиво смотрел вглубь кафе и с места не двигался, а вставать прямо перед ним со словами «ну раз так, то мы пошли перевозить вещи» было если не смертельно, то опасно. Черт знает, что ему в голову ударит со злости. Ко всему прочему, ссориться со Смертью хотелось меньше всего.              Чондэ тоже был немного растерян. Он ерзал на своем месте, иногда вытягивая губы трубочкой, видимо в безрезультатной попытке уточнить у Минсока детали, но заговорить все не решался. Иногда он бросал на Лухана жалобный взгляд, решая действовать через него, мол, так безопаснее, но молодой человек безмолвного посыла черных глаз не понимал, так что сидел на своей заднице ровно, поддерживая напряженную тишину своим молчанием.              Минсок переводил взгляд с Исина на Чондэ и с Чондэ на Исина, после чего задумчиво глянул на не менее растерянного, чем парни, Лухана, будто бы по нему мерил реакцию на свои слова. Это была такая объективная шкала.              — Делайте что хотите, — повторил Минсок, разжимая пальцы на чужом запястье, и выпрямился, — хотите съехаться – дело ваше, только учтите, что решение вы приняли сами, и ответственность за него тоже сами нести будете. Я не собираюсь срываться к вам среди ночи, чтобы рассудить очередную семейную заварушку! Даже если ваши отношения, из-за которых вы так тряслись и устраивали этот дикий фарс, рухнут, это будет не моя вина, ясно?              Чондэ виновато поджал губы и кивнул. Прямо как в старые добрые времена, когда Минсок его отчитывал за каждый проступок, будто желая отыграться за свое несчастное детство. Только в этот раз все было как-то иначе. Может быть потому, что Чондэ прекрасно осознавал последствия, и считал, что Минсок действительно прав. Ведь самому Чондэ было очень страшно решиться на такой ответственный шаг. С тех пор, как у них все вроде как наладилось, что-то будто пошло не так. В смысле, не было больше этих крышесносных приключений и зубодробильной драмы, страсти не кипели, никто не умирал и жизнью не жертвовал. Все было так… обычно. Как у простых людей. Вот только Чондэ не простой человек. Давным-давно уже не простой. Он почти двести лет отмотал в должности Оле-Лукойе, и ему чертовски сложно было после этого невообразимого мира влезать в шкуру обычного беспомощного человека. У него наступил кризис. Все не то и все не так было. И жизнь слишком скучная, серая, обычная, и с Исином-то отношения какие-то без огонька, такие до отвратительного ровные и спокойные. Хоть бы раз истерику закатить, перевернуть дом вверх дном в порыве ярости, наорать и уйти, хлопнув дверью, да повода не было. Это так угнетало. И да, Чондэ опять драматизировал. Опять превращался в какого-то киношно-книжного героя, страдающего из-за этого мира, но ему объективно было тяжело адаптироваться. Когда-то он мог летать, мог телепортироваться по своему желанию, а теперь ему приходилось ходить пешком или пользоваться общественным транспортом. Когда-то он мог щелкнуть пальцами и перед ним появлялось то, что он хотел, а сейчас нужно было по двадцать раз на дню гулять по супермаркету, потому что он вечно что-нибудь забывал купить. Раньше для него было привычным путешествовать по странам и мирам, оказаться в любой точке, любого мира. Он мог гулять часами где угодно и когда угодно, любоваться живописной природой или городскими пейзажами, а теперь был безжалостно заперт в четырех стенах собственной квартиры, где ему было тесно и скучно, и он чувствовал себя будто в клетке даже тогда, когда выходил за ее пределы. Ему казалось, будто Минсок на пару с Исином посадили его на цепь, и все, что он теперь может, это безрезультатно рваться вперед, задыхаясь.              На фоне всего этого, ему очень не хотелось съезжаться с Исином. Нет, его любовь никуда не делась, к счастью, ведь он чертовски этого боялся. Боялся, что однажды откроет глаза и поймет, что все было зря, и он не хочет больше любить Исина, видеть его, слышать его. Боялся, что однажды поймет, что это все было так, детской забавой. Это было бы просто нечестно по отношению к Исину. Грубо, больно, мерзко. К счастью, все было хорошо. Они, вроде бы, были счастливы, но счастье это было таким хрупким. Сейчас они оба слишком нестабильны, их отношения только встают на ноги, крепнут, и очень не хочется их разрушить.              Но тут дело было совсем в другом. Чондэ задыхался о того, что его безграничная свобода обретает границы, стены, которые сужаются. И не хотелось ограничивать ее еще и сожительством.              Что если это сделает все только хуже? Сейчас их отношения такие шаткие. И вдруг они не окрепнут от того, что Чондэ с Исином будут жить вместе? Что если не переживут такого вероломного вторжения в их личное пространство? Они могут быстро устать друг от друга, ведь, давайте смотреть правде в глаза, Чондэ не подарок, и быстро своим поведением набьет Исину шишку. Если они будут вместе слишком часто, слишком долго, то начнут надоедать друг другу. Им будет просто необходимо друг от друга отдыхать, но когда и где, если они постоянно рядом?              Сейчас Чондэ просто не был уверен, что они не могут друг без друга настолько, что им так уж необходимо вместе жить. У Исина на этот счет были другие мысли. Он искренне считал, что это вполне логичный и закономерный шаг, раз уж они любят друг друга. И да, он бы был логичным и закономерным, но зачем нужно было так спешить? Как будто у них есть лимит времени, за который нужно было быстро пробежать по всем стадиям счастливых отношений. Чондэ этого просто не понимал, но спорить было бесполезно.              Он будто в одночасье растерял весь свой авторитет и власть. Раньше он был для Исина почти что божеством, мальчик смотрел на него с открытым ртом и ловил каждое слово, потом стал мистической фигурой, сложной и непонятной, но сильной и опасной, а теперь… Теперь он был просто капризным бездельником, склонным к драматизму, и все его величие куда-то испарилось вместе с харизмой и очарованием. Исин больше не смотрел на него с прежним трепетом и благоговением. Чондэ стал обычным. Обычным соседским парнем, который ищет себя и никак не может найти. И вызывал он разве что снисходительную усмешку.              В их отношениях у руля встал Исин. Теперь он говорил Чондэ что и как делать, а не наоборот. Это было так несправедливо. Это злило Чондэ. Он чувствовал, что его ущемляют. С ним перестали считаться, черт возьми! Он превратился в того самого забитого мужа, который тенью ковыляет за своей грозной женой, негромко и очень несмело высказывает свое мнение и ничего никогда не решает.              Только из-за этого Чондэ хотелось рвать и метать. Хотелось орать, все громить. Хотелось показать, кто, мать его, в доме хозяин. Только из-за этого, порой, Чондэ хотелось разорвать эти отношения.              — Так это значит… да? — он неуверенно поднял глаза на брата, который смерил его тяжелым взглядом сверху вниз.              Честно сказать, в тот момент Чондэ отчаянно молил Минсока о том, чтобы им был озвучен краткий ответ «нет». Потому что Ким Чондэ не хотел делить свое маленькое личное пространство с кем-то. За столько лет он отвык от компании, от того, что кто-то рядом. Он был предоставлен себе. Ему было трудно приспособиться к иной жизни. Ему нужно было войти в нее медленно и постепенно, как в холодную воду, а не нырять с головой.              Сам Чондэ не мог откровенно сказать Исину, что этого не хочет. Он пытался упираться и оттягивать момент, пытался намекать, но все без толку. Оставалось только сказать откровенно, что он этого не хочет. Только как он мог? Если скажет правду, это заденет Исина. Тот оскорбится, обидится. Это пошатнет их отношения. Кто-то мог назвать Чондэ трусом за то, что он хочет избежать проблем, но он лишь хотел сохранить отношения. И кто-то, небось, ответит, что если отношения крепкие, то такие вещи им не страшны, однако будет не прав. Отношения крепнут со временем, закаляются постепенно. Бить по ним кувалдой сразу, чистой воды самоубийство.              Именно поэтому Чондэ отчаянно надеялся на Минсока. Он возлагал ответственность вбить клин между ними на брата, потому что это в любом случае будет не так фатально, как если это сделает сам Чондэ. Да, решение было эгоистичным, потому что конкретно портило отношения между Минсоком и Исином, только с этим можно было как-то справиться. Исин будет просто злиться на Минсока, а Чондэ попытается сгладить углы и все. Он был готов сделать собственного брата козлом отпущения, лишь бы снова не возвращаться на сто шагов назад, к тому моменту, когда ему приходилось бегать за Исином и что-то ему доказывать.              Минсок глядел на Чондэ холодно, немного озлобленно. Казалось, что он скалит зубы и вот-вот можно будет услышать его утробное рычание. Удивительно, но во взгляде, полном мольбы, Минсок видел просьбу, которую Чондэ крутил в своей голове на бесконечном повторе. А еще он видел последствия этого. Прекрасно знал, что его хотят использовать как громоотвод, и не хотел в это встревать. Все, точка. Хватит с него. Это не его отношения. Хотели быть вместе – получите, распишитесь. Все, что будет дальше, их дело. Он снимает с себя всю ответственность и быть амортизатором больше не собирается.              Лухан поднял на старшего Кима взгляд и долго, можно сказать благоговейно, смотрел на него, пока тот в раздумьях созерцал лицо своего брата.               — Это значит да, — коротко ответил Минсок, прищурив глаза.              Воцарилась недолгая пауза, в которую присутствующие переваривали слова Минсока, чтобы понять, то ли самое «да» это было или же нет.              Минсок же, не получив нужной отдачи после своей фразы, осознал, что, видимо, был не понят, поэтому решил уточнить:              — Делайте что хотите, — выдохнул он, махнув рукой, и направился к служебному помещению.              Чондэ с Исином переглянулись. В их глазах замер безмолвный вопрос «и что дальше?». И что дальше? Хороший вопрос. Что им следовало делать? Возможно, когда они собирались завести разговор с Минсоком на тему переезда, они даже не думали, что будет после. Или это было какое-то общее представление о ситуации, мол, он пожелает им счастья, а потом они съедутся.              Сейчас, сидя в полной тишине, которую было даже нарушить страшно, они понимали, что совсем не думали о том, что будет. О том, что этот разговор поставит финальную точку и дальше мусолить эту тему будет бессмысленно – нужно будет съезжаться. Обсуждать совместную жизнь было, конечно, здорово, но они всегда обсуждали исключительно положительные моменты, на отрицательные клали болт. А когда дошло до дела, растерялись оба. Исин, который активнее всего продвигал эту идею, тоже вдруг стушевался, потому что «что дальше?».              Неловкое молчание нарушил Минсок, выскочивший из служебки в зал. Он быстро и уверенно шел в сторону собравшихся, сжимая в руках несколько листов и ручку. Чондэ подумал, что это для завещания, Лухан решил, что для прощальной записки, и только Исин, кажется, смутно догадывался для чего это на самом деле.              Минсок демонстративно положил несколько листков на низкий столик перед Чондэ, с размаху хлопнув на них ручку, и выпрямился, немного нервно и раздраженно поджимая губы.              — Вот, — гаркнул он, — получите, распишитесь.              — Что это? — Чондэ перевел взгляд с листков, исписанных печатным мелким шрифтом на Минсока.              — Как что? — театрально ахнул старший, разводя руки в сторону. — Рабский контракт, дарственная на душу, все в двух экземплярах. Расписывайся. Я тебе специально галочками отметил. И дату не забудь.              — Я серьезно, Минсок, что это? — Чондэ разложил листки по столу, пробегаясь по напечатанным ровным строчкам глазами.              — Расписывайся! — рявкнул Минсок. — Читать потом будешь!              — Ладно, ладно, — примирительно пробормотал младший, поднимая со стола ручку, и, помедлив, стал заполнять пустующие строки, — кричать-то зачем?              Он совершенно не задумывался о том, что сейчас подписывает. Просто делал как велели. В свое время Минсок приносил ему огромные стопки документов, которые нужно было заполнять как под копирку, и, если честно, он до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, что представляла из себя половина тех бумаг, которые он подписал. Минсок просто тыкал пальцем в строки, говорил, что писать и все.              Сейчас же Минсок не тыкал пальцем. Он грозно нависал над Чондэ, скрестив на груди руки, и терпеливо ждал.              Исин же просто за этим внимательно наблюдал и иногда указывал Чондэ на пропущенные галочки или делал незначительные подсказки. Он, судя по всему, прекрасно знал, что это за бумажки, но говорить не собирался. Старался подсказывать очень ненавязчиво, чтобы нельзя было заподозрить, что он с Минсоком в сговоре. А они точно были в сговоре!              Лухан же наблюдал за всем этим весьма скептически. Если бы он не знал Исина и Минсока, он бы наверняка решил, что это какая-то очень сомнительная авантюра, потому что даже учитывая, что он их знал, все выглядело именно как сомнительная авантюра. Они работали по принципу хороший дьявол/плохой дьявол, чтобы выманить себе чужую душу. Схема, судя по всему, была рабочей. Чондэ без вопросов все подписал.              — Все, — выдохнул он, собирая со стола бумаги, и вместе с ручкой протянул их Минсоку, — готово.              — Отлично, — Минсок на всякий случай пробежался глазами по бумагам, чтобы удостовериться, что все в полном порядке, — приступать можешь хоть с завтрашнего дня, а я в отпуск!              — Приступать к чему? — вопросом остановил Чондэ брата, который уже собрался исчезнуть в направлении служебного помещения.              — К работе, конечно же, — передернул плечами Минсок, — а ты что думал, это письмо Деду Морозу?              — Нет, но…              — Ну вот и все, — бросил старший, перебирая листки в руках. — Хочешь – завтра приступай к работе, не хочешь – тоже завтра приступай.              — Погоди, к какой работе?              — Вот, — Минсок ткнул пальцем в Исина, — твой начальник. Все вопросы к нему, а я в отпуск. Хватит с меня.              С этими словами молодой человек махнул стопкой листков на прощание и уверенно поспешил по своим делам. Тоже мне «у нас никого нет на замену». Насколько же все вокруг бесполезные, если Минсоку пришлось воскресить своего брата, чтобы устроить работать вместо себя и спокойно уйти в отпуск. Нет, он, конечно, поступил не по-божески. Уровень безработицы растет, а он людей воскрешает, чтобы ими заполнить освободившееся места. Нет чтобы свое тепленькое место нуждающемуся отдать, а он…              Вот всегда так. Есть в этом мире какой-нибудь парень, пределом мечтаний которого было работать в этой кафешке, и он очень долго к этому шел, учился, опыта набирался, тренировался обсуживать нескольких людей одновременно, но на место мечты взяли Чондэ, потому что он чей-то там брат. Пропихнули своего. Связи!              — Но на кой черт мне это? — вдруг вскочил со своего места Чондэ. Его, пожалуй, можно было назвать бездельником и в этом упрекнуть, если бы предыдущие лет так 150 он не батрачил как негр на плантациях. Нет, как десять негров.              — На такой, — резонно заметил Минсок, — что хватит тебе уже деньги проматывать, пора бы начать их зарабатывать.              — Да я сто пятьдесят лет за хлебушек работал! — возмущенно вскрикнул Чондэ, взмахивая рукой в сторону брата.              — Ничего не знаю, — махнул на прощание рукой старший, — документы подписаны. Делайте с этим, что хотите. Я выпиливаюсь. Надеюсь вы будете жить долго и счастливо, и умрете в один день! Желательно завтра!              Лухан нахмурился. Не то, чтобы у него вызывали опасения такие пожелания, но в них явно не было ничего хорошего. Звучали они как проклятия и совсем не походили на благословение.              Исин отреагировал на это спокойно, возможно, с ноткой удивления, потому что вот только что было уверенное «нет», а теперь они могли делать то, что хотят. Было неожиданно, что Минсок сдался так быстро.              Чондэ же от этих слов еле заметно напрягся. Конечно, он понимал, что это всего лишь слова, и конкретных действий, проклятий или обещаний за ними нет, но в концепции их сложных отношений, они звучали весьма и весьма угрожающе. И им бы не хотелось придавать значения, просто игнорировать тоже было нельзя.              — Нет! — неожиданно вскрикнул Минсок, останавливаясь. — Не завтра! У меня законный отпуск! Так что живите пока. После отпуска подумаем, когда вас на тот свет отправлять…              Ким Минсок упер руки в бока, задумчиво разглядывая носки своих ботинок. Тяжело выдохнув, он почесал затылок и бросил беглый взгляд на присутствующих. Он видел настороженный взгляд Исина, который чуть хмурил брови и пристально вглядывался в его лицо, видел, как напрягшийся, будто струна, Чондэ нервно заламывая пальцы. И, конечно, он видел совершенно идиотское выражение лица Лухана, который не имел ни малейшего понятия о том, что происходит. Это была какая-то сложная для его понимания тема, он не придавал ей значения. Мол, если это что-то значит, то точно не для него.              — Что вы булки напрягли? — с гадкой усмешкой выдавил Минсок. — Радуйтесь пока можете. Время есть.              И он, изящно и немного высокомерно откинув назад волосы, направился в сторону служебного помещения, гулко выстукивая каблуками ботинок по полу мерный ритм. Лухан же в тот момент подумал, что в повисшей напряженный тишине отзвук шагов звучит угрожающе, но пугает меньше, чем если бы он слышал его приближение, а не удаление.              Все трое долго смотрели Минсоку вслед, переваривая случившееся. Чондэ обессилено рухнул в кресло. По его скромным оценкам, ситуация была если не смертельной, то как минимум напрягающей. То есть это как? Это он теперь проводит с Исином все свое рабочее время, а потом съезжается и проводит еще и внерабочее? Хотите сказать, что 24 часа в сутки они так или иначе вместе? Никакого медленно и постепенно. Сразу вот так, с головой. И нет, это не страшно, просто насколько в таком ритме их хватит? На несколько дней? На пару недель? Когда прогремит первая серьезная ссора?              Исин долго созерцал задумчивое лицо Чондэ, и отдаленно начинал понимать, что в ситуации, которая ему казалось простой и будничной, обнаружились подводные камни.              — И что дальше? — тихо спросил он.              — Ну, — Чондэ обреченно выдохнул, скользя пальцами по лбу, — будем съезжаться, значит.              И не то, чтобы он сказал это безрадостно. Он сказал это так, будто его только что приговорили к пожизненному заключению. Исин бы хотел саркастично выдавить какую-то колкость по этому поводу, только прекрасно понимал, что нагнетать атмосферу сейчас не самая лучшая идея. Как и, взмахнув руками, раздраженно выдавать «не хочешь – не надо» и убегать злиться в укромном углу, а потом ходить обиженно надув губки и огрызаться на каждую фразу. Хотелось иногда побыть эгоистичной тварью, вот только в последнее время, кажется, Исин часто себе давал послабления. Все это из-за Чондэ. Правду говорили, Ким Чондэ плохо на людей влияет. Стоило бы это понять еще в тот момент, когда Исин неумолимо начал спиваться.              — Да что вы такие грустные, парни? — Лухан расплылся в лучезарной доброжелательной улыбке, но вместо того, чтобы поддаться его солнечному настроению, хотелось вмазать ему, потому что совсем было не кстати это его воодушевление.              Чондэ поднял взгляд на Лухана и выдавил слабую мягкую улыбку. От нее Лухан засиял еще сильнее.              — Ничего, — мотнул Чондэ головой, — все хорошо.              — Я понимаю, что Минсок сейчас поступил по-свински, но ведь ничего смертельного не произошло, так? Важнее, что вы вместе и… я правда рад за вас! Так здорово, что вы сошлись после всего…              Он балаболил и балаболил. Очень бессвязно, немного смущенно. Распинался изо всех сил, повторяя разными словами одну и ту же мысль – он за них рад. Исин терпеливо слушал, Чондэ тоже терпел, очень ненавязчиво сжимая руку Чжана. Все, что оставалось, так это вымученно улыбаться, потому что кричать, грубить и вообще как-то обижать Лухана не хотелось. Он парень хороший, только раздражает местами. Минсока можно было понять, иногда этому тарахтящему парню так и хотелось вмазать.              Сейчас Чондэ был просто не в состоянии поддерживать такого рода беседы, хотя он никогда для них не был в состоянии. Если бы это был не Лухан, можно было бы демонстративно встать и уйти, а с этим парнем так нельзя. В глубине души Чондэ понимал, что еще тогда на крыше он совершил большую ошибку – уделил Лухану, безумно нуждающемуся в том, чтобы его заметили, внимание. Он приручил его, а как известно, мы в ответе за тех, кого приручили. И вот что из этого вышло. Теперь Лухан смотрит с каким-то особым трепетом, и старается быть чрезмерно дружелюбным, порой немного навязчивым. Он как собачка крутится в ногах, виляя хвостом, и так и требует, почти умоляет, чтобы ее погладили.              Что же теперь с этим делать? А ничего. Ничего с этим не делать. Ситуация была щекотливая. Нельзя было справиться с ней без жертв. Либо Чондэ подыгрывает Лухану и лелеет его комплексы, либо гонит в шею, чем создает новые.              Прав был Минсок, когда проводил черту. Чондэ считал его высокомерным, холодным, грубым, а он просто знал, во что его доброта в итоге выльется.              Но Лухан ведь не был виноват. Он просто был таким человеком. Одиноким. Отчаянно нуждающийся в ком-то. Видимо в детстве его недолюбили, недохвалили, потому он и вырос таким. И винить его за это нельзя. Не его выбором было таким становиться.              Жалко его было, по-человечески так жалко. Как жалко брошенных собак и кошек. Как жалко голодающих детей. Хотелось бы помочь, но Чондэ понимал, что не может. Не хотелось давать Лухану ложную надежду на что-то. Растаптывать его самооценку окончательно тоже не хотелось. И все это на фоне той кучи проблем, которые на Чондэ и без того падали как яблоки на голову Ньютону.              — В общем, — закончил свой словесный понос Лухана, — я очень за вас рад.              — Спасибо, — тихо выдавил Чондэ. Исин предпочел промолчать. Лишь уголки его губ дрогнули в подобии слабой, немного жалостливой улыбки.              Снова воцарилось молчание. Очень неловкое, неприятное, липкое. Лухан поерзал в кресле и бросил растерянный взгляд на дверь служебки.              Они чувствовал незримую стену, которая рухнула между ним и парнями. Он чувствовал, как они отстраняются и напрягаются в его присутствии. Кожей ощущал, что они хотят, чтобы он ушел. Наверно действительно было пора уходить. Оставить их. Они ведь не нуждались в его обществе. Они друг у друга были, а он тут лишний.              Лухан не хотел навязываться, но выходило так, что не имело значения, что именно он делает, он всегда будто навязывался людям. Было очень заметно, что он нуждается в окружающих больше, чем они в нем. И от этого он чувствовал себя жалко.              — Простите, — тихо буркнул он, — оставлю вас. Еще успеем друг другу надоесть.              Он торопливо сполз с кресла и практически побежал в служебное помещение, чтобы скрыться от стыда. Надо же быть таким непонятливым тугодумом. Он просто не знает, когда нужно исчезнуть.              Хуже во всем этом было то, что Чондэ теперь официально работник. И настолько же, насколько Лухан был рад возможности видеться с ним чаще, настолько же и не хотел этого. Не нужно было быть гением, чтобы понять – Лухан просто так не отвяжется от человека, который однажды проявил к нему симпатию.              Это было до страшного отвратительно, Лухан это понимал, но не мог ничего с собой поделать. Чувство благодарности превращалось у него в какую-то одержимость. Может ему стоит показаться врачу, потому что это не нормально. Каждый симпатизирующий ему человек как будто превращался в потенциальную жертву. Лухан вцеплялся в него и не отпускал до тех пор, пока не надоест, пока его не возненавидят. Не мог он как-то иначе. И это было печально.              Исин проводил Лухана взглядом и облегченно вздохнул. Он понимал, что злиться на парня за его характер и поведение неправильно. Это подло и мерзко, но как же сейчас достал. Серьезно. Исину бы хотелось никогда не допускать таких мыслей, но он был всего лишь человеком.              — Знаешь, — отстраненно проговорил Чжан, — тебе не обязательно делать все и сразу. Можно начать с чего-то одного, а потом уже… я имею в виду, что нам не так уж и обязательно сразу же съезжаться. Наверно можно отложить это на время. Очевидно, что привыкать к новой работе и обустраивать общий быт одновременно очень утомительно, так что…              — Да, — эхом отозвался Чондэ, — я согласен.              — Тогда отложим переезд на потом…              — Нет, — оборвал Исина молодой человек, с кряхтением выпрямляясь, — я согласен, что нужно начинать с чего-то одного. Начнем с переезда.              Чжан саркастично скривил губы в ответ.              — Вот как ты заговорил, да? — хмыкнул он.              — Что? — не понял Чондэ, театрально хмуря брови. — Разве не это было нашей… хм… первостепенной задачей? Мы ведь этого хотели?              — Да, я этого хотел, и я был искренне уверен, что ты этого не хочешь, что найдешь сотню причин, чтобы этого не делать, и тут вот оно, пожалуйста, — Исин ударил ладонью по столу, — отличный повод отмазаться, но нет, ты неожиданно очень захотел съехаться. Совпадение? Не думаю.              Исин наморщил нос и осуждающе помотал головой. Честно он не пытался начать ссору. Его это даже немного забавляло. Он с самого начала прекрасно понимал, что Чондэ всеми фибрами своей души против этого переезда. У него же это было на лице написано, и если он хотел это скрыть, то получалось у него из рук вон плохо. И вовсе Исин не давил, не превращался в одного из тех диктаторов-эгоистов в отношениях. Просто его забавляло его изображать. Очень гротескно, с переигрыванием, с нотками абсурда. Исин думал, что было очевидно, что он все это делает просто поржать, только Чондэ отчего-то слишком в это поверил. С чего бы?              Не поймите неправильно, Исин хотел съехаться. Возможно даже чуть больше, чем просто сильно, но он прекрасно осознавал, что делать это прям сразу было бы глупо. Заставлять Исин никого не хотел. Если Чондэ на этот шаг не готов, то ладно, спешить некуда, можно и подождать. Исин с самого начала на исход такой не надеялся, и даже не думал, что его миниатюры на тему безумного парня, который желает съехаться, приведут к такому.              А теперь что? Чондэ, который пять минут назад не хотел, сейчас уже всеми руками за? Где подвох? Нет, вопрос риторический, не надо отвечать. Все и так очевидно. Чондэ даже не попытался как-то завуалировать, обыграть незаметно.              — Что ты этим сказать хочешь?              — Я хочу сказать, что ты мог бы написать книгу «переезд к парню или другие способы не идти на работу». Она бы, возможно, имела успех и, возможно, тебе бы даже не пришлось работать, — Исин выдавил издевательскую улыбку. — Очевидно же, что ты не хочешь ни съезжаться, ни работать. Но работать все же не хочешь больше.              — Конечно я не хочу! — всплеснул руками Чондэ. — Я сто пятьдесят лет отпахал! Кто же знал, что мне придется снова работать, когда я вернусь к жизни? Я думал это типа курорт… Никто же не предупреждал. В прошлый раз мне не нужно было работать, вот я и подумал, что и в этот раз прокатит…              Исин лишь скрестил на груди руки и откинулся на спинку кресла. У него не хватало выражений лица, чтобы описать всю гамму своих чувств. Была ирония, было осуждение, шепотка пренебрежения, граммуличка раздражения и еще много чего.              — Ты просто учти, что от того, что именно я оказался твоим начальником, мало что изменится. В смысле… наша связь ни на что не повлияет, ты же понимаешь?              — Ой, да все вы так сначала говорите, — хмыкнул Чондэ, — а потом я творю то, что хочу, и мне это с рук сходит.              — Со мной не сойдет, — отрезал Исин.              — С Минсоком же прокатило! — в сердцах бросил Чондэ. — А он, между прочим, как начальник пострашнее тебя будет и причин на меня злиться у него больше! И тем не менее, я…              — Умер, — помог ему Исин, кивая. — Был казнен. Получил ремнем по жопе.              — Но до этого я делал то, что хотел! — возвел палец к небу Чондэ.              Чжан Исин лишь тяжело вздохнул. Он уже сейчас понял, что будет немного тяжело. Против безумств и ребячества Чондэ у него не было оружия. Этот парень действительно своенравен как черт, и поди ему запрети делать то, что он хочет. Не дай бог и Лухана этой своевольностью заразит.              — Давай просто сразу договоримся, — взмахнул рукой Исин, — ты не будешь делать ничего из ряда вон, а я не буду тебя за это шлепать.              — Что? — дернулся Чондэ и удивленно посмотрел на молодого человека.              — Я говорю…              — Да нет, я слышал, что ты сказал. Я просто хотел, чтобы ты осмыслил сказанную тобой фразу. Ты, — он ткнул пальцем в Исина, — меня, — указал на себя, — шлепать будешь?              — Ну да, — пожал плечами Чжан, — я ведь твой начальник и…              — Вы только посмотрите на этого начальника! — Чондэ указал рукой на парня, обращаясь к невидимым зрителям. — Еще вчера ты был вот такой, — он показал примерный рост ребенка лет пяти, — и это я тебя мог шлепать, а сегодня ты уже мой начальник и… я… тебя… трахаю…              Ким Чондэ замер, невидящим взглядом глядя в сторону, куда-то в пол. Он только что в полной мере осознал фразу и положение вещей. В смысле, ладно, фишка с тем, что он вечно оказывается в подчинении у людей, с которыми у него тесные взаимоотношения, но вот все остальное…              — Интересный сюжетный поворот, — отстраненно констатировал он.              — Ну да, обычно же все в другом порядке происходит. Сначала на работу устраиваются, а потом с начальником спят. Ты же решил пойти против системы и сначала переспал с начальником, а потом уже устроился на работу.              — Да, — кивнул Чондэ, — люблю, чтоб все не как у людей.              — Я заметил, — согласился Исин, делая этой фразой отсылку на все их отношения.              Чондэ продолжал задумчиво смотреть в одну точку, раздумывая о том, как в конечном итоге повернулась вся эта история. Потом немного подумал о своей жизни, сделал маленький экскурс в прошлое, и в итоге совсем погрустнел. Где-то в своих мыслях он нашел ужасающую правду, которая его сильно потрясла. Настолько сильно, что он, не устояв на ногах, порывисто сел на край низкого стола, как бедный родственник, немного расставляя ноги в стороны, чтобы колени не были высоко, и нервно сцепил руки в замок.              — Мне кажется, что я аморальный человек, — поделился он своим открытием.              — О, — протянул Исин иронично, — ты наконец-то заметил?              — Что? — Чондэ повернулся к молодому человеку. — Ты знал?              — Сложно было игнорировать этот факт…              — Не знаю, что в этом сложного, — Чондэ передернул плечами, — у меня отлично получалось.              Исин в ответ лишь покачал головой, пытаясь сдержать насмешливую улыбку. В такие моменты он в полной мере осознавал за что так любит Чондэ. Выходило, что за какие-то мелочи, которые в конечном итоге складывались во что-то большое, сильное.              Чжан, опершись о ноги, с тяжелым вздохом выпрямился и дружески похлопал Чондэ по плечу.              — Иди домой, — устало произнес он и, глянув с нежностью, чтобы продлить паузу, неохотно поплелся открывать кафе. Самодурство самодурством, но только лишь на нем денег не заработаешь. Хотя, можно было сказать, что и так не очень зарабатывалось. По крайней мере именно в этот момент своей жизни.              — Зачем?              — Собери вещи, — бросил Исин не оборачиваясь. — Мы ведь съезжаемся, ты забыл?              — Нет, но… — Чондэ на мгновение замялся, — все вещи же и так у тебя.              — Ах да, — хлопнул себя Исин по лбу, после чего, порывшись в кармане, извлек ключи и кинул ими в Чондэ, — тогда верни на родину вещи Минсока.              — В Китай, что ли? — не понял Чондэ.              — В твою… его… вашу квартиру! — Исину пришлось даже остановиться, потому что путаться в своих мыслях и одновременно что-то еще делать он не мог.              — Аааааа… — понимающе и как-то обреченно протянул Ким, — но почему это должен делать я? Разве он сам не может? Ему реально это быстрее сделать, к тому же бесплатно!              — Ты вывозил, тебе и возвращать! — назидательно заявил Чжан, возведя к небу палец. — Заодно проверишь все ли взял, окна закроешь, электроприборы из розеток повытыкаешь, скоропортящиеся продукты из холодильника заберешь, а то неизвестно, когда Минсок туда явится.              — Это да, — согласился Чондэ, угрюмо покачивая головой, — но ты уверен, что так необходимо делать это прям сегодня? Я хочу сказать, нам не обязательно с этим так спешить…              — Нет, — развел руками Исин, — дело-то твое. Не хочешь спешить, не спеши. Можешь хоть в слоумо все это делать. Просто ты помни, что у тебя два варианта: либо переезд, либо работа. Сам выбирай, чем будешь заниматься завтра.              — Ну, — воодушевленно заявил Чондэ, вскакивая, — переезд, так переезд.              Исин лишь хмыкнул в ответ, после чего быстрым движением отпер дверь и перевернул табличку. Ох, чувствовал он, что успеет еще хлебнуть горя. В смысле, кто-нибудь до него когда-нибудь был настолько рисковым человеком, чтобы одновременно крутить с Чондэ шашни и быть его начальником? Выжившие после этого есть? Минсок состоял с ним в тесных родственных отношениях и при этом был его начальником. Назвать Минсока живым было очень сложно.              — Я здесь задержусь еще… хрен знает на сколько, так что можешь меня не ждать…              Чондэ помедлив кивнул и прокрутил на пальце ключи от дома. Исин неуверенно замер в дверях, бросая на молодого человека задумчивый взгляд. И сцена эта отчего-то выглядела драматично, как будто Штирлиц видит свою жену, а сказать ничего не может.              — Как скажешь…              Исин кивнул на эту фразу. Как-то трагичное прощание у них не клеилось. Да и черт с ним. Зачем им эта театральность? Им уже не 18, можно и обойтись без соплей. Хватило уже однажды с Чондэ попрощаться, спасибо, больше не хочется.              Чжан двинулся в сторону служебного помещения, чтобы сообщить, что пришло время работать, негры, солнце еще высоко. Заодно и обстановку разведать. Больно уж у них там тихо было. Только где-то на середине пути на Исина резко напали объединившиеся в банду совесть и чувство вины. Не по-христиански как-то он поступал. Неужели просто так возьмет и уйдет? Понятное дело, что с Чондэ они увидятся и скорее всего этим же вечером, но все равно, чего это ему просто так уходить. Неправильно это.              Потому-то он резко сменил траекторию. Стремительно развернулся и направился в сторону Чондэ, как бы странно это со стороны и не выглядело. И все лишь для того, чтобы смазано чмокнуть в щеку в знак своей любви и пробормотать невнятное:              — Ну, до скольки-то там... до вечера, короче.              — Да, — только и произнес Чондэ, которого застали врасплох. И он просто окаменел. Стоял как памятник Ильичу и глядел в светлое будущее.              Исин не сразу просек, что не сделал этим лучше. Наоборот добавил ситуации какой-то сомнительности, но теперь он хотя бы мог сказать, что сделал все, что мог. Совесть и вина, вскинув руки, принялись отступать назад.              — Я люблю тебя, — попытался исправить ситуацию Чжан.              — Я помню, — нахмурился Чондэ, стыдливо опуская голову, — зачем постоянно об этом напоминать?              — Чтобы не забыл, — резонно заметил Исин, — ты помнишь только потому, что я тебе постоянно об этом напоминаю.              — Звучит на удивление логично, — отстраненно согласился Чондэ, созерцая носки своих ботинок.              — А ты меня любишь, напомни? — иронично поинтересовался Чжан.              — Мммм, — неуверенно протянул молодой человек, — мне бы кто напомнил…              — В смысле? — удивленно дернул головой Исин. — Ты забыл о том, любишь меня или нет?              — Запамятовал…              — Если знаешь, что память у тебя дырявая, можно же было себе на руке написать, в кошелек вложить или на холодильник записку приклеить! Что-то вроде «я люблю Чжан Исина». Неужели было сложно?              — Я забыл…              — Ой да к черту тебя, — махнул рукой Исин. — Ты хоть кто я такой помнишь? Помнишь, где находишься?              — Я что, по-твоему, старик с Альцгеймером? — раздраженно зашипел Чондэ. — Я, конечно, стар, но не настолько! Все я помню!              У Чондэ в последнее время появился какой-то пунктик, связанный с возрастом. Дело было в том, что Исин в разговорах на это часто указывал или делал отсылки. А может быть это было связанно с тем, что даже сейчас все живые старики все равно раза в два Чондэ моложе.              И пусть Чондэ выглядел как представитель современной молодежи, он прожил слишком долго, чтобы понимать тех, кто по паспорту были его ровесниками. Из-за этого он чувствовал себя старым. Он уже не поспевал за тенденциями и модой, все тренды доходили до него с опозданием, и в обществе он был словно динозавр. Но хуже в этом было то, что даже старперы, с которыми его сравнивали, были для него молодежью.              Чондэ было сложно социализироваться. Да и как это может быть легко? Сложно вести беседы и косить под парня, когда ты сидишь в окружении людей, семьи которых поколения три спать укладывал. Иногда Чондэ даже Исина не понимал. Они представители разных поколений, разных эпох. Очевидно, что это сказывалось на их отношениях. Иногда Чондэ с отвращением понимал, что он тот самый папик, который крутит с молоденькими девочками. С этим было трудно жить. Как и с многим другим. Любовь любовью, но это же просто ни в какие ворота. Нельзя осуждать Ланистеров за инцест, а потом идти и трахать своего некогда брата, парня, которого ты как своего ребенка вырастил. Ох, тяжелые времена.              — Значит, все ты помнишь, но забыл любишь меня или нет? — ахнул Исин.              — Конечно люблю!              — Неужели вспомнил? — саркастично вскинул бровь молодой человек.              — Догадался, — буркнул Чондэ себе под нос.              Исин поджал губы. Хотелось возмутиться, но обнять Чондэ хотелось больше. Хотя он прекрасно понимал, что Чондэ этому будет не очень рад. Проявления на людях своих чувств он не то что не терпел, просто не любил. Считал это бесполезной показухой. Странно, да? Слышать такое от человека, который пару раз драматично умер ради шоу. Исин как бы не настаивал, он тоже такое не очень любил. Не столько даже, что как-то неприлично взять и начать на улице сосаться, а просто потому, что делать всех случайных прохожих свидетелями их интима не очень хотелось.              — Ладно, — устало вздохнул Чондэ.              Он видел в глазах Исина этот блеск из серии «я очень сильно хочу сделать то, что он, очевидно, не одобрит, но это обязательно понравится мне». Разве можно было этому сопротивляться? Можно было лишь поддаться.              Чондэ поджал губы и, обхватив Исина за пояс, повел в сторону служебного помещения. Исин перебирал ногами очень неохотно, да и в целом не понимал, зачем его куда-то ведут, но все равно шел, хоть это и требовало у Чондэ определенных усилий.              — Давай, Син, — напряженно проговорил он, — раньше начнешь – раньше закончишь. Мы можем так хоть вечность прощаться, но оно тебе надо? Чем дольше ты тянешь, тем очевиднее становится, что ты работать хочешь не больше меня…              — Имею право! — возмутился Исин.              — Я тоже! — вскрикнул в ответ Чондэ. — Если бы хоть где-то учлись все те годы, что я отработал, я бы мог в свои земные 24 года выйти на пенсию, которая была бы у меня мильён до неба.              — Но это нигде не учитывается, — прищурившись, произнес Исин.              — Именно! Но я свое отработал, поработай и ты…              — У вас вся семья каких-то стрелочников? Минсок перекладывает работу на тебя, ты на меня… Кто-нибудь из вас работать собирается?              — Ты, — коротко отозвался Чондэ.              — Я? — ахнул Исин, прижимая руки к груди.              — Иди! — молодой человек театрально толкнул Чжана в сторону служебного помещения, на прощание посылая воздушный поцелуй. — Я люблю тебя!              Чондэ, замерший на одной ноге в позе ласточки, резко выпрямился по струнке, вскидывая руки вверх, и, выдержав паузу, начал выдавать балетные па, тянуть носочек, насколько это позволяла его обувь и в изящном вращении двигаться в сторону выхода.              — А эти пируэты так уж обязательны? — скептически спросил Исин, облокачиваясь на стойку.              Он спокойно, насколько мог, наблюдал за балетом и в очередной раз задавал себе вопрос о том, так ли он уверен, что любит Чондэ, и если любит, то за что? Ну не может человек, который жалуется на то, что стар, просто супер-стар, выделывать тут гран батманы с абсолютно серьезным лицом.              — Уходить нужно красиво, — гордо вскинув голову, заявил Чондэ.              — Так ты уходишь? — уточнил Исин, наблюдая, как неумолимо молодой человек движется к выходу. Ответ был очевиден, но ждать логики от человека, который вдруг решил станцевать «Лебединое озеро», не стоило.              Чондэ остановился у самых дверей, ставя ноги в третью позицию, опустил руки, словно делая взмахи крыльев, и повернул голову чуть в бок. Так он простоял несколько долгих секунд, чтобы выдержать мхатовскую паузу, после чего снова вскинул голову, немного высокомерно, как некоторые прима-балерины могут, с чувством собственного достоинства и отвращения к окружающим их невежественным необразованным чурбанам, ничего не понимающим в искусстве.              — Да! — бросил Чондэ неожиданно и, резко дернув на себя дверь, ланью выпрыгнул на улицу, тут же теряясь в толпе прохожих.              — Мда, — только и смог выдать Исин, невидящим взглядом глядя на дверь, за которой только что исчез Ким Чондэ.              «Мда» в данном контексте было эмоцией. Просто Исин был настолько в ступоре, что выразить ее не смог и пришлось произнести. Казалось бы, после всего, мало что могло его удивить, и любая, даже самая сумасшедшая выходка воспринималась как что-то обыденное, но нет. Чондэ, даже после всего сохранял способность удивлять. В какой-то момент в голову к Исину прокралась мысль, что это уже не детское ребячество, а старческий маразм, просто ну как еще вот это объяснить.              — Боже, — обреченно простонал Исин, утыкаясь лицом в ладонь, — я влюбился в полного придурка.              Он сказал это так, как будто только что понял. Возможно, понимал он это давно, но принять никак не мог, а сейчас случился тот первый и единственный раз, когда он это наконец признал. Ему потребовалось на это много времени, но черт с ним. Лучше поздно, чем никогда.       

***

      Чондэ стоял посреди высушенной зимой пустыни, приминая ботинками сухую пожелтевшую траву, и кутался в свое пальто. Порывы ветра с силой ударяли в лицо, путали волосы и порой мешали даже вдохнуть. Было непривычно холодно. Чондэ уже и забыл это чувство, впрочем, как и многие другие, которые, спустя столько времени, были для него в новинку.              И не просто так Ким Чондэ стоял на ветру, шмыгая носом. У него была цель, правда, какая именно, он и сам пока не знал. Был уверен лишь в том, что ноги не просто так привели его на автобус, который привез сюда. Парадоксальная случайность. Из всех возможных транспортных средств, первым ему повстречался автобус, который ехал именно в этом направлении. Вот так без плана, повинуясь лишь интуиции, веря в какую-то высшую силу, что ведет его, он и оказался здесь.              Зачем? Да черт его знает. Он был уверен, что когда придет время, сам поймет. Потому и стоял словно часовой на своем посту, почти неподвижно, устремив свой взгляд на возвышающийся вдалеке дом, и просто ждал прозрения или знака свыше. Ни того, ни другого так и не случилось. Между тем время шло. Уже начинало смеркаться.              Где-то в глубине души Чондэ понимал, что именно его связывает с этим местом. Что тянуло его сюда не один день, а многие годы. Нечто, что он отчаянно желал игнорировать, но никак не мог. Не хватало ему ни сил, ни возможностей пересилить это. Даже перекрыть терпкое послевкусие чем-то сладким не удавалось.              — Твою… налево, через лес и в поле! — раздался раздраженный окрик Минсока из-за спины.              Из всех возможных мест на огромном открытом пространстве он телепортировал прямиком в кучу какой-то грязи, измазав свои железные сапоги почти до самых щиколоток. И хуже всего в этом было то, что благодаря дизайну форменной обуви, отмывать ее было достаточно трудно. Грязь забивалась под пласты железных наростов, откуда ее приходилось выковыривать чуть ли не зубочистками. Это доставляло определенные хлопоты, учитывая, что магические воздействия сапоги не терпели. Можно было хоть сутки над ними колдовать, а в итоге грязь оставалась на своем уже законном месте. Будь Минсок менее чистоплотен, он бы мог оставить это без внимания, но…              — Угораздило же!.. — прошипел сквозь зубы молодой человек, переминаясь с ноги на ногу и оглядывая свою обувь, но когда понял, что толку от этого никакого, откинул назад челку и перенес все свое внимание на виновника такого происшествия – брата. — Понесло же тебя в эту глухомань! Нет чтобы отсиживаться в уютном помещении, в идеале – дома, так нет, надо было в поля, в леса. Русская душонка проснулась? Чего ж без коня? Вон уже смеркается, самое время с ним на прогулку выходить!              Чондэ пропустил выпады брата мимо ушей, лишь скривил неодобрительно губы, да так и остался неподвижно смотреть туда, где по идее, прямо за домом, за исхудавшей стеной леса, находился горизонт.              — Чего тебе дома не сидится, а? — Минсок, задетый тем, что его проигнорировали, в несколько коротких, но быстрых шагов оказался рядом с младшим братом, и со злостью толкнул его чуть выше лопаток, проскользнув рукой в сторону. — Я с тобой разговариваю. Отвечать будешь?              — Так ты это со мной? — ровным спокойным тоном поинтересовался Чондэ, чуть качнувшись от толчка.              — А с кем еще? — Минсок надменно вскинул бровь. — Ты тут еще кого-то видишь?              — Ну, — протянул молодой человек, — я был уверен, что ты как обычно впустую сотрясаешь воздух, так что…              Минсок раздраженно поджал губы, бросив на Чондэ тяжелый холодный взгляд.              — Знаешь, тебе стоит быть со мной повежливее, учитывая, что мне пришлось все бросить, ради сбежавшего из дома брата. У меня уже часа три телефон не замолкает! Уверен, если бы я не ответил Исину хоть на один звонок, он бы начал проводить черномагические обряды и приносить людей в жертву, чтобы до меня достучаться!              — И чего это ему припекло вдруг? — эхом отозвался Чондэ.              — Это я у тебя спросить хотел, — Минсок скрестил на груди руки, — почему сбежал из дому ты, на звонки не отвечаешь тоже ты, а докапываются до меня? Я вам кто, а? Почему нельзя решать свои семейные проблемы НЕ впутывая в это меня? Я уже раз сто повторил, что не собираюсь в этом участвовать, но чуть что, первым бегут за помощью ко мне. Почему опять из дому сбежал? Поссорились?              — Нет.              — А зачем тогда? Чего тебе дома не сидится, а? Отвечай! Или мне тебя начать в ведро с водой макать, чтоб ты немного разговорился?              — Я просто… устал.              — Ах, устал, — протянул Минсок, вкладывая в эти слова как можно больше пренебрежения, — от чего? От того, что дома сидишь целыми днями?              — Нет.              — От чего тогда? Мне из тебя все вытягивать надо? От чего ты устал? От Исина? От отношений? От будней безработных? От жизни человеческой? От чего?              — От всего понемногу…              — А от чего больше? — не унимался Минсок.              — От Исина, наверно, — со вздохом проговорил Чондэ, опуская голову, — я не знаю, мне с ним просто так… тесно, что ли. Мне пространства не хватает.              — Здесь-то тебе его хватает? — Минсок обвел рукой поле.              — Здесь – хватает, — подтвердил Чондэ.              — И на сколько же тебя хватило? — с напряжением, смысл которого угадывался с трудом, произнес старший. — На неделю?              — Где-то около того… — пожал плечами Чондэ.              — Не так уж и долго продлилась ваша идиллия, голубки влюбленные. Тьфу, — Минсок показательно сплюнул в сторону, выражая тем самым свое пренебрежение.              — Я так долго жил один, что мне невероятно сложно ужиться с кем-то, — попытался оправдаться младший. — Скоро я привыкну, все придет в норму, но на это нужно время.              — А ты не мог грустить недалеко от дома? — с нескрываемым раздражением бросил Минсок. — Надо было тебе сюда тащиться.              — Я просто… — Чондэ замолк на полуслове. Он не знал, как объяснить причину, по которой оказался здесь. Он ведь и не собирался уходить так далеко. Лишь немного прогуляться. Хотел пару часиков походить кругами вокруг дома и вернуться, но вместо этого он – бах! – и здесь. Зачем? Да черт его знает, зачем он приперся сюда. Просто трагично постоять, да посмотреть издалека на пустующий дом, на дерево, которое всей душой ненавидел. Воздухом свежим подышать.              — Ты просто снова ударился в драму, — констатировал Минсок. Он сам прекрасно понимал, что это за место. Смутные воспоминания о нем у него все же сохранились, хотя он очень старательно, можно даже сказать филигранно, вырезал их из своей памяти.              — Может быть, — пожал плечами Чондэ, — я, наверно, действительно мазохист. Как свинья везде найдет грязь, так и я обязательно найду причину, чтобы пострадать. Или же дело в другом…              — Например? — Минсок одернул полы своего плаща.              — Иногда мне кажется, что я не способен воспринимать счастье, понимаешь? — Чондэ повернулся к брату. — Просто… на каком-то подсознательном уровне я не могу им наслаждаться и принимать как есть. Мне все кажется, что чем дольше белая полоса в моей жизни, тем ужаснее будет момент, когда она оборвется. Я живу в страхе, что это однажды случится. А оно случится, я уверен в этом, потому что не может быть только хорошо, как и не может быть только плохо…              — Какая-то странная политика партии, — пробормотал Минсок, — если ты будешь вечно ждать какую-то катастрофу, она обязательно случится.              — Она в любом случае случится!              — Это другой вопрос, — остановил Чондэ жестом старший. — Важно лишь то, что ты не можешь потратить все мирное время, готовясь к войне, которая еще неизвестно когда наступит. Она все равно застанет тебя врасплох, и важно здесь не чистить доспехи каждый день, а просто держать их в надлежащем виде и помнить, где они лежат. На это нужно не так уж и много времени.              — Чего это ты вдруг на какие-то средневековые примеры перешел? — с усмешкой произнес Чондэ.              — Захотелось, — раздраженно пробормотал Минсок, разводя руками.              — Я знаю, что ты прав, — молодой человек отвернулся, — но что толку от твоей правоты, если она мало что меняет. Я не могу избавиться от нервного напряжения. У нас с Исином все хорошо. Даже слишком хорошо. Мы просуществовали с ним почти три месяца без ссор, как больших, так и маленьких. И ты можешь считать меня идиотом, но я уверен в том, что так быть не может. Мы должны хоть иногда не сходиться во мнениях, срываться друг на друга, чтобы выпустить пар. Мы же чертовы люди! Но этого не происходит, понимаешь? Все до идеального хорошо!              — Ты ненормальный, — хмыкнул Минсок, — любой бы на твоем месте был бы этому рад, а ты просто не ценишь. Это же замечательно, что у вас все хорошо.              — Все, да не все… — вздохнул Чондэ.              — О чем ты? — не понял старший.              — У меня такое чувство, что то, что в наших отношениях сейчас, не более, чем затишье перед бурей, — молодой человек подставил лицо порыву ветра. — Я знаю, что у нас было много поводов начать ссору, но мы этого не сделали.              — Вы молодцы! Так держать! А теперь пошли домой! — Минсок дернулся в сторону, но Чондэ ухватил его за плащ и притянул к себе.              — Ты не понимаешь, о чем я тебе толкую? — понизив голос, произнес он, глядя в глаза брата. — Нет в этом ничего хорошего. Если мы не будем выпускать негатив, злобу и обиду, это будет в нас копиться и однажды – бах! – и все. Прогремит взрыв, выживших не будет.              — Как поссоритесь, так и помиритесь, — пожал плечами Минсок, — к тому же, вот, — он указал обеими руками на Чондэ, — отличный повод. Выпустите накопившийся пар и будете дальше жить счастливо.              — Да, должно быть так все и будет, — со вздохом проговорил молодой человек.              — Вот когда через пару месяцев вы слова друг другу не сможете сказать без крика и скандала, ты пожалеешь, что так отчаянно сейчас выискивал поводы для ссоры. Их искать не надо, они сами тебя найдут. А теперь пойдем, — старший дернул головой, призывая брата идти следом, — пора возвращаться.              — Погоди!..              Чондэ, которого Минсок для пущего эффекта повел как маленького ребенка за руку, неожиданно дал задний ход.              — Что такое?              Минсок на автомате отпустил руку Чондэ, как только тот стал вырываться. Как-то не подумал, что нужно крепко держать. Чондэ не пытался сбежать, он просто снова повернулся в направлении дома и застыл каменной статуей, как стоял до этого.              — Да что, черт возьми, такое? — в сердцах всплеснул руками Минсок. — Чего ты опять бабушку лохматишь? Пошли уже! Сколько тут стоять можно? Не усугубляй.              — Когда у меня еще будет возможность сюда приехать? — огрызнулся Чондэ.              — Да хоть когда! — вскрикнул старший. — Это что, объект закрытый или завтра на это место вдруг упадет метеорит? Это дом как стоял, так и будет стоять, и ничего с ним не случится.              — А я может быть хочу, чтобы с ним что-то случилось! — сквозь зубы прошипел молодой человек.              — Сдался тебе этот дом, — в сторону бросил Минсок. — Что в нем такого, что нужно было нестись в эту глушь, ради того, чтобы на него посмотреть. Чай не замок, не экспонат музейный. Дом как дом.              Чондэ прищурился. Он долго смотрел на Минсока, пытаясь по его непроницаемому лицу угадать, что тот думает или чувствует в эту самую секунду. Прикидывается ли он, или же действительно не понимает. Понять было сложно. Минсок говорил и вел себя так, будто это действительно был просто дом, рядом с которым росло просто дерево. Ничего примечательного. Таких сельских домов здесь с десяток.              — Ты серьезно или прикалываешься надо мной? — еле слышно произнес Чондэ.              — О чем ты, господи, — не выдержал Минсок, — я не понимаю! У меня рабочий день в самом разгаре, около десятка людей по всему миру умирает в эту самую секунду, и примерно столько же умерло в предыдущую. А сколько, по-твоему, умерло за то время, что мы здесь говорим?              — При чем здесь это? — отмахнулся Чондэ. Ему было плевать на всех этих людей, что умирали с каждым его словом. Какое ему до них дело? Люди каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую чертову секунду умирают, и это нормально. Такова жизнь, таков этот мир. Нужно ли ему задумываться о каждом человеке? Что теперь, если они умирают, то и ему не жить вовсе?              — Да при том, — с нажимом ответил Минсок, — работа сама себя не сделает. Я вам не личный консультант по делам семейным и не такси. Я взял отпуск не для того, чтобы вы меня дергали каждые пять минут. Хватит упираться!              — Так иди! Я разве тебя здесь держу? Я еще не готов отсюда уйти! А если тебе надо идти, ты можешь быть свободен!              Чондэ отвернулся. Он не хотел идти домой. Не прямо сейчас. Что-то внутри отчаянно этому противилось. Не успел он еще все по полочкам разложить. Обдумать. Нужно было немного времени. Самую малость.              — Даю тебе пять минут!              — Десять!              — Ладно, десять, — со вздохом согласился Минсок. — Но чтобы через десять минут без всяких «но» домой! Ясно?              — Ладно…              — Время пошло.              Послышалось еле слышное то ли шипение, то ли шуршание, с которым Минсок, окутанный черным туманом, исчез.              Чондэ сделал глубокий вдох, и продолжительно выдохнул. На самом деле не было ничего такого, из-за чего ему нужно было здесь задержаться. Расставлять все по полочкам он мог и на диване теперь уже своей с Исином квартиры, но…              Здесь было что-то такое болезненное. В этом месте. Давние воспоминания, которые отчаянно трепыхались в нем. Воспоминания, которых уже давно нет. На их месте была пустота и она ныла, зудела, как старая рана. Что же это? У Чондэ были лишь обрывки, да и те записанные неровным быстрым почерком на страницах ежедневника, который он до сих пор бережно хранил подальше от глаз Исина, чтобы тому даже в голову не взбрело в него заглянуть. Начни он в нем копаться, все стало бы только сложнее. И, казалось бы, что сложного, почеркать или вырвать из него пару страниц, чтобы никто и никогда не узнал о нем правду. Вот только это для него было равносильно самовольному стиранию памяти. Да, были вещи, которые он хотел забыть, но без них он бы был уже не он. Страшная правда, которую нелегко признать. Без груза этих воспоминаний он просто станет кем-то другим. Потому он так трепетно их хранил, так ревностно защищал и так отчаянно пытался восполнить недостающие фрагменты.              Минсок оказал ему медвежью услугу. Он делал это из любви, из желания защитить, но… Чондэ не нужна была защита. Ему не нужно было, чтобы кто-то освобождал его от собственных ошибок, отпускал ему грехи без его ведома.              Чондэ оступался. Любой оступается. Это нормально. Как и то, что каждая неудача оставляет незримый шрам на теле. Невидимый, но ощутимый. Тонкая паутина неглубоких маленьких трещин, надломов, старых ран, неровность которой чувствовали пальцы, когда прикасались к коже. Чондэ ощущал их всем своим существом. Они покрывали его тело сетью, паутиной царапин и неглубоких ран. Он был будто треснувшее стекло. У Минсока таких шрамов можно было пересчитать по пальцам, только они были большими, глубокими, с неровными краями как у лопнувшего льда. Еще тогда казалось, что проще его доломать, чем исцелить, потому что будь то травмы физические, они бы были несовместимы с жизнью.              Хотя они оба были сломанными игрушками. Тут ничего не поделаешь. То окружение, в котором они росли, та атмосфера просто не могла не оставить на них след. Каждый вырос во что вырос. И даже странно, ведь иногда казалось, что это такая малость. Бывают вещи и страшнее, чем отец-тиран. Не все ведь ломаются под постоянными побоями или психологическим давлением. А нет, все. Так или иначе, все ломаются. Человек — настолько хрупкое создание, что даже самый незначительный толчок, самый незначительный тычок, случайный удар, неловкое падение и вот – травма на всю оставшуюся жизнь. Любая мелочь может уничтожить, испортить, сломать. Слово, действие, взгляд. Не обязательно в крайности, не нужно катастроф. Сломать человека, особенно ребенка, легче легкого, просто нужно знать, куда именно бить, чтобы больнее и ощутимее, чтобы навсегда.              Но самым большим и ужасным откровением являлось то, что исчезновение воспоминаний не залечивало раны. Разбитого не склеишь, даже если вычеркнуть из памяти половину жизни. Пустота будет ныть и пульсировать, на ее месте будут глубокие шрамы, но вспомнить, как они появились и почему, будет невозможно.              Чондэ страдал. Страдал очень сильно и много. И не ради того, чтобы просто пострадать, хотя, отчасти и ради этого, любил он драматизировать, чего уж, но в большей степени он это делал, потому что ему было больно, и как любой недолюбленный в детстве ребенок, он жаждал внимания окружающих. Ему было нужно, чтобы его любили, чтобы им восхищались, чтобы обращали на него внимание точно так, как должны были сделать родители, которые этого просто не сделали.              Хотелось ли Чондэ когда-нибудь быть самым большим разочарованием? Разумеется нет. Просто он всегда им был. Так уж повелось, что люди ждали от него куда больше, чем он мог дать, потому и разочаровывались в нем. Откуда у них это неправильное представление о нем? Неужели он не выглядел как человек, который не собирался оправдывать ожиданий окружающих? Да просто не хотел он. Сложная истина, которую почему-то некоторые не могут понять. Иногда отпрыск просто не хочет быть лучше всех, красивее всех, талантливее всех. Не хочет участвовать в бесконечной гонке за звание лучшего. Все так рвутся к этому первому месту, желая доказать свое превосходство, и даже не понимают, что лидерство тяжелая ноша. Мало победить один раз. Чтобы оставаться на вершине, нужно снова и снова доказывать свое превосходство, потому что каждый день будут приходить новые кандидаты, жаждущие победы не меньше, и от них нужно отбиваться. Это требует неимоверных усилий, а результат их просто не стоит.              Чондэ нравилось болтаться где-то в конце списка. Там за место внизу никто не дерется. Можно расслабиться. Можно быть собой. Когда не нужно отбивать атаки и нападки, неожиданно находится очень много времени на все прочее. На самокопание, например. На самоедство, духовное разложение и страдания тоже.              — Время вышло, — послышался еле слышный в порыве ветра голос над самым ухом, — время идти домой.              — Ты принес пилу? — резко, очень неожиданно пробормотал Чондэ, подаваясь вперед.              — Пилу? — не понял Минсок.              — Или топор…              — Во-первых, ты не заказывал, а во-вторых, я совсем стесняюсь спросить, тебе зачем? — старший скептически приподнял бровь.              — Хочу спилить дерево, — коротко ответил Чондэ. И этот ответ был с одной стороны крайне очевиден, а с другой совершенно непредсказуем.              — Какое и зачем? — немного устало, от того так лаконично, поинтересовался Минсок, скрещивая руки на груди.              Он, кажется, уже оставил надежду на то, что ситуация будет развиваться по его сценарию. Он-то, глупый, рассчитывал, что придет, пнет пару раз брата и уведет домой, думать над своим ужасным поведением, но нет. Слишком уж просто. Позабыл Минсок совсем о том, что брат его без царя в голове. Ему может все что угодно придуматься, и это нужно будет срочно, незамедлительно выполнять. Срубить дерево в сумерках? Почему бы нет. Побегать по ромашковому полю с голой задницей на рассвете? Тоже отличная идея. Прыгнуть в сугроб с пятого этажа? В три часа ночи навернуть котлет? Подраться с кенгуру? Пародировать пародиста? Станцевать ламбаду посреди подземного перехода? Идти против движения эскалатора? Ходить по квартирам и пугать людей разговорами о смерти? Докапываться до операторов психологической помощи, рассказывая им о том свете, перечисляя и расписывая в красках все свои удачные попытки суицида? Ранним утром решить повести на прогулку с десятком куриц на поводке? Все это отличные идеи. Разумеется, в стиле Чондэ. Когда он в очередной раз докапывался до самых глубин своего подсознания, где лежали безумные и страшные его подавленные желания и мысли, он превращался в безумца-деятеля, который был готов хоть на стену лезть, лишь бы сбежать от самого себя. Когда он слишком погружался в себя, ему тут же нужно было отвлечься и забыть. И тогда начиналось безумие. Однако сейчас был совершенно другой случай.              — Я хочу спилить во-о-о-о-он то дерево, — Чондэ прищурился, будто наводя прицел, и указал на дерево, еле различимое на таком расстоянии в сумерках. — Зачем? Да черт его знает. Просто надо.              Минсок скользнул взглядом в указанном направлении и поджал губы. Ему было нечего ответить. С одной стороны, не хотелось поднимать целый пласт воспоминаний своим признанием о том, что понял о чем идет речь, потому что это было больно для них обоих, с другой же он даже не мог позволить себе сарказм или безразличие к этому объекту, потому что язык не поворачивался. Попытайся он сделать вид, что совершенно не понимает о чем идет речь, и каждое его слово прошлось бы наждачкой по старым ранам Чондэ. Его можно было понять. Это дерево стало для него символом, не очень приятным. Таким же неприятным, как и дом, что был рядом. Однако дом простить было можно. За долгие годы от него уже мало что осталось. Его достраивали, перестраивали, потом снесли до самого основания и на его месте построили новый, который тоже достраивали и перестраивали, пока от объекта ненависти не осталось ничего, кроме воспоминаний. Новый дом – новая история. Лишь место памятное, оставляющее неприятный осадок на сердце какими-то отдельными неизменными элементами, потому что и оно за столько лет претерпело много изменений. Неизменно осталось лишь старое дерево. Оно было точно таким же, каким его помнили Чондэ с Минсоком. Каждая веточка, каждый сучок – все было на месте. Ничего нового не появилось. Разве что, только возможно, оно стало чуть толще и выше, но сложно сказать так это или нет.              И признаться, в какой-то степени Минсок был солидарен с Чондэ. Он и сам ненавидел это дерево. Несколько раз в его голове проскальзывала совершенно абсурдная мысль его уничтожить – спилить, сжечь, подорвать, наслать на него смерч, чтобы из земли выкорчевало и куда-то унесло. Мысль приходила, но действий за ней никаких не следовало, ведь это дерево стало сакральным местом. Символом. На нечто столь важное, пусть и ненавистное, у Минсока просто не поднималась рука, ведь, в конечном итоге, после всего, это было единственное, что у него осталось.              — Я бы и дом тот сжег, но это опасно и вообще истинный вандализм, — заполняя воцарившуюся паузу, поделился Чондэ, — а знаешь, мне вдруг вот что интересно стало…              Он развернулся к Минсоку, который, прячась в своих мыслях, опускал глаза. Тот совершенно не ожидал, что к нему обратятся так открыто, не бросая фразы через плечо, а смотря прямо в лицо, потому собственная растерянность в этот момент его смутила. Он немного опешил, но через секунду нашел в себе силы посмотреть брату в глаза, пусть и немного виновато.              — Что? — еле слышно спросил он, так как ответа не последовало.              — Есть одна очень маленькая деталь, которая не дает мне покоя, — Чондэ свел руки за спиной и начал неспешно прогуливаться вокруг брата, подстраивая фразу под мерный, неторопливый ритм шагов. — Воспоминания, которые ты у меня когда-то забрал… неужели… я хочу сказать, у меня есть ощущение, что ты каким-то образом, возможно частично, совершенно случайно мне их вернул…              — С чего ты это взял? — настороженно поинтересовался Минсок, потому что, очевидно, он этого не делал, и его немного напрягало, что Чондэ вдруг об этом заговорил.              — Потому что я, — молодой человек остановился прямо перед братом, немного надменно вскидывая голову, но при этом смотря прямо в глаза, — неожиданно понял, что очень отчетливо помню, нет, правильнее сказать, наверняка знаю на какой из веток этого дерева, — он указал пальцем в направлении названного объекта, — она повесилась, хотя прекрасно понимаю, что ни помнить, ни знать об этом не должен.              — Ты уверен? — Минсок нахмурил брови. Он смотрел на брата и пытался прочитать по его лицу, что бы все это могло значить. Шутка ли, правда ли. Никаких разумных объяснений у Минсока на этот счет не было. Он точно так же как и Чондэ сейчас был уверен в том, что знать о таком младший просто не мог. Ни видеть, ни слышать. Никаких подробностей никогда не было. Минсок лишь однажды, много лет назад, в разговоре с братом обмолвился, что это случилось, но когда и где – он точно не говорил.              — Я не знаю, Минсок, — вскинув брови, жалостливо, еле слышно произнес Чондэ, чуть мотая головой. — Я понятия не имею, как это объяснить, но эта картина стоит у меня перед глазами, и я не знаю, правда ли это или вымысел моего воображения, ведь я лично этого никогда не видел, да и ты в подробностях мне об этом не рассказывал, не показывал наглядно как это было, но когда я смотрю на него, — он качнул рукой, что указывала на дерево, — у меня перед глазами эта картина. Как будто я действительно стоял там, всего лишь в нескольких шагах, и смотрел на нее, уже мертвую, провисевшую, наверно, час или около того. И, кажется, было утро. Иногда мне даже кажется, будто я видел, как это случилось. Но ведь этого просто не может быть, ведь так?              — Так, — еле слышно произнес Минсок. — Этого просто не может быть, но…              Чондэ лишь тяжело вздохнул, опуская голову. Очень обреченно, как будто пытался смириться с фактом, что что-то не так, однако ничего он с этим сделать не может и нужно продолжать как-то жить.              Его память играла с ним злую шутку. Наверно, было это проблемой человеческого восприятия. Когда он был по ту сторону, за это отвечало его сверхсознание. Что-то такое, не поддающееся объяснению. Не мозг, как это принято у людей, а какой-то другой механизм. Если попытаться с чем-то сравнить, то это склад или библиотека. Воспоминания, заключенные в какой-то предмет вроде шара, куба, да во что угодно, были аккуратно разложены по своим полочкам. Можно было в любой момент просто подойти и посмотреть нужное. К примеру, у Минсока все ровно так и было, только совсем не метафорично. Он держал при себе только нужные, а остальные, касающиеся работы, вроде судебных процессов и прочей чепухи, держал в строго отведенном для этого помещении. Его к этому обязывала работа. Там же хранились воспоминания и его предшественников, чтобы в любой момент можно было ими воспользоваться. Своеобразный архив для воспоминаний.              Однако в человеческой своей форме у Чондэ просто не было возможности все хорошо структурировать. Мозг был не способен обрабатывать огромное количество информации, потому самостоятельно стирал какие-то моменты и поверх писал новые. Не было никакой градации, исключительный рандом. Всегда оказывалось сюрпризом, какими именно воспоминаниями мозг решил пожертвовать на этот раз. Так что старая привычка все записывать приобрела новый смысл. Чондэ был не в состоянии держать в голове все воспоминания, накопленные за почти 200 лет. Постепенно они начинали тускнеть, а потом совсем пропадать. В этот момент Чондэ обнаружил совершенно невероятную способность мозга восполнять утраченные воспоминания – он просто создавал их заново. Из обрывков информации, из чужих рассказов, фотографий – любых мелочей, которые были связаны с событием. Подключая воображение, он просто воссоздавал в голове картину событий, от чего создавалось впечатление, что это подлинные воспоминания. Давал иллюзию, будто это действительно происходило, и Чондэ был непосредственным участником. Причем это касалось не только существующих воспоминаний. Чужие истории тоже становились настолько реальными, что превращались в собственные. Это немного пугало, потому что в какой-то момент становилось сложно понять, свои это воспоминания или чьи-то еще.              Только в данной конкретной ситуации, Чондэ не имел ни малейшего понятия о том, каким образом у него появились ложные воспоминания о том случае. Информация о нем была не государственной тайной, но ее не разглашали. Просто старались оставить в прошлом.              Хотя, возможно, ему и не нужна была никакая информация. Он часто возвращался в мыслях к тем событиям, вертя их то так, то эдак. Может, особо яркие картины, что рисовало его воображение, настолько въелись ему в память, что стали выглядеть как подлинные воспоминания.              — Все это очень сложно, Минсок, знаешь, — Чондэ отступил на шаг назад, поворачивая голову в направлении дерева. Он смотрел на него будто загипнотизированный, будто его взгляд притягивало. Оно не было проклятым и рядом с ним не хотелось сводить счеты с жизнью, но что-то было в нем такое зловещее, присущее многим старым деревьям.              — Никто и не говорил, что будет просто, — наобум бросил старший, потому что очень неконкретная фраза брата ввела его в некий ступор. Как на такое отвечать? Молчанием?              — Я не об этом… — раздраженно отмахнулся Чондэ. Он ненавидел, когда люди, не разделяющие полет его мысли, пытаются отделаться от него какими-то общими фразами, типа «ну, вот как-то так».              — А о чем?              Действительно, о чем? Есть просто такие ситуации, когда не можешь выразить эмоции и чувства конкретнее, когда все непонятно и этого всего очень много. И все как бы «сложно». Вот у Чондэ было сейчас именно так. Множество тяжелых мыслей, бессвязных, обрывочных, которые давили на него, и связать это в понятный любому текст было тяжело. Нужно было найти логическое начало, от которого уже привести историю к логическому концу. Только не было ни начала, ни конца. Было что-то непонятное.              — Иногда, знаешь… — Чондэ замялся, облизнул губы, опустил взгляд, — иногда я думаю, как же все до этого дошло…              — Что именно? — решил сразу уточнить Минсок. Он не хотел вести этот разговор, и мысленно тяжело вздыхал по этому поводу, но потом он вспоминал о том, что они с Чондэ семья и должны помогать и поддерживать друг друга. Да, это бремя, но так просто надо. Кому и зачем? Черт знает. Минсок бы мог просто махнуть рукой и уйти по своим делам, только знал, что потом его загрызет совесть и чувство вины за то, что он не поговорил с братом. Не выслушал его. Что если однажды, выслушав сотни и тысячи бессмысленных монологов, он все же позволит себе уйти, и именно в этот момент случится что-то непоправимое? Ведь именно так все и случается.              — Все, — молодой человек развел руками. — Все это. Есть много мыслей, которые просто не дают мне покоя. Меня раздирают противоречия. Я понятия не имею, как мне с этим жить дальше, понимаешь? Просто не думать об этом? Я пробовал. Это помогает, но ненадолго. Стоит остаться наедине с собой или на секунду о чем-то подумать и – на тебе! – это снова в моей голове. Как камень какой-то, ей богу. Я просто…              — Что именно тебе покоя не дает? — с нажимом произнес Минсок, стараясь уже выудить из Чондэ суть. Сколько можно было ходить вокруг да около? А Чондэ… он потому и ходил вокруг да около, что не знал как начать. С чего начать? Как сказать? О чем сказать?              Чондэ, качнувшись, нервно сделал несколько шагов назад, но тут же порывисто вернулся на место. Как будто это было ему нужно, чтобы создать ненавязчивую паузу, в которую он смог бы собрать свои мысли в кучу.              — Ты вот когда-нибудь думал, что все так обернется? — он жестом приказал Минсоку молчать, потому что тот хотел задать новый конкретизирующий вопрос. — Что по какой-то случайности он снова окажется в этом доме. Что вырастет в нем. Из всех возможных домов по всему миру, именно в этом. Ты когда-нибудь об этом думал?              Минсок нахмурился. Совпадение, конечно, было поразительным, но нельзя сказать, что ничего подобного не могло случиться. Не нужно превращать совпадения в мистику, приплетать к этому высшие силы и судьбу. Бывает. Минсок видел много примеров этому. Нет ничего сверхъестественного в таких случайностях. Хотя, признаться, да, все же это поразительно.              — Ммм, нет, — помедлив произнес старший, решив оставить свои мысли при себе.              — А я вот об этом постоянно думаю, понимаешь? — Чондэ с раздражением ткнул себе пальцем в висок. — Постоянно. Мне это покоя не дает. В конечном итоге, он вырос в этом хреновом месте, хотя я в свое время сделал так, чтобы этого не случилось. А если бы тогда я этого не сделал? — голос его вдруг стал звучать неестественно, наигранно, выше обычного. — Что бы тогда было с ним? Что бы было с тобой, если бы и тебя я не тронул? Что бы со мной было и со всеми нами? Мы бы выросли в трех конченых братьев? Мы и так в них выросли, в конечном итоге, но не тогда, не в том времени, не вместе, понимаешь? Стали бы мы счастливой семьей, если бы были вместе? Или… я не знаю. Даже не могу предположить, что бы с нами было, если бы не я…              Он развел руками, а потом ткнул себе пальцем в грудь и заглянул Минсоку в глаза.              — Я, понимаешь? Я. Все дело во мне. Если бы не я, мы бы могли жить припеваючи…              — Или нет, — резонно заметил Минсок, — ничего бы могло не измениться, а наоборот стать только хуже. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы мы…              — Мы бы все равно не смогли стать счастливой семьей, так я думаю, — неожиданно холодно, словно отрезвляющая пощечина, произнес Чондэ. — Когда я возвращаюсь назад, мне кажется, что да, мы бы могли расти вместе и у нас, возможно, могло быть счастливое детство, но…              Молодой человек сдавленно простонал, проводя руками по лицу.              — Я ненавидел его, — еле слышно произнес он, — я всей душой его ненавидел. Я долгое время был уверен, что твоя смерть была целиком и полностью моей виной, но даже если так и было, то только отчасти. Это была нелепая случайность, поразившая меня до глубины души. Я помню это очень отчетливо. Не хотел я твоей смерти, просто так вышло. Но с ним… с ним все было не так. Я делал это сознательно. Понимал, что делаю. Хотел этого. Я ненавидел его, понимаешь? — он вдруг начал говорить злобно, почти сквозь зубы, постепенно повышая голос. — Всей душой ненавидел за то, что он был занозой в заднице. С самого рождения трепал мне нервы, не затыкался ни на секунду, а этой суке будто было плевать, она словно не замечала. Спихивала этого ублюдка на меня, типа, вот, держи братика, как будто он мне был нужен. Эта тварь просто решила провернуть многоходовочку, чтобы получить то, на что ни она, ни этот паразит, ни наш хренов отец право не имели. И сдался ей этот ребенок. Никому он к хренам собачьим не был нужен! Так какого черта, спрашивается?              Чондэ сделал глубокий вдох, затем, помедлив, выдохнул, чтобы немного прийти в себя. Тема была больная. Он не любил к ней возвращаться, потому что подрывался на своих же минах. Ситуация была настолько невыносимая, что даже спустя столько лет не утихли эмоции. И когда смотришь на ситуацию со стороны, легко осуждать Чондэ, ведь он такой плохой, как он мог так поступить с ребенком. Но сам Чондэ никогда не считал и до сих пор не считает, что был неправ. Точнее, нет, возможно, он поступил неправильно, но совесть его за это не грызет. Тогда у него просто ехала крыша. Ребенок постоянно орал, отец вел себя как ублюдок, впрочем, как и всегда, и тоже орал, а «его женщина» только подливала масло в огонь. По какой-то неведомой причине, она решила, что имеет право вести себя как любая мачеха из сказки, вечно шпынять Чондэ, пилить и повышать на него голос. А почему бы и нет? Это не ее ребенок. Она не испытывала к нему никаких нежных чувств. Для нее он был раздражающим фактором. Она даже не скрывала своей неприязни к нему, как и он к ней.              В те дни Чондэ был просто на пределе. Он был готов схватить что под руку придется и забить их всех до смерти, потому что они ему как кость в горле. Жить под одной крышей с людьми, которым твое существование до лампочки, и они даже не расстроятся, если вдруг тебя не станет, то еще испытание. У Чондэ еще возраст был подходящий. Бунтарский. Умирать не хотелось не потому, что понимаешь ценность жизни, а просто им назло. И если бы в свое время они так скоропостижно не скончались, кто знает, возможно Чондэ прожил бы дольше.              — Только посмотри на это, — Чондэ сквозь темноту разглядывал свои дрожащие руки, — от одних воспоминаний мне хочется вцепиться ему в горло и снова убить. Человека, которого я люблю, к которому сейчас вернусь. Разве это нормально?              — Чондэ, — очень мягко позвал Минсок, — Чжан Исин не тот ребенок… больше не тот ребенок.              Он попытался это сказать аккуратно. Как-то повернуть правду под другим углом, потому что фактически это была одна душа, но два абсолютно разных человека.              — Я знаю! — вскрикнул Чондэ. — Я знаю, — уже чуть тише повторил он, — но… если бы тогда я не стал бы его трогать, а дал спокойно вырасти, думаешь, я бы смог его полюбить, хотя бы в половину того, как люблю сейчас?              Он вскинул голову и жалобно заглянул брату в глаза, силясь на донышке зрачков найти ответ на свои вопросы. Минсок лишь плотно сжал губы. Очевидно, ответ был отрицательным.              — Вот и я думаю, что нет, — обреченно выдохнул Чондэ, — так как же так вышло, что я все же его полюбил?              — Обстоятельства были другими, — поведал Минсок, чуть вскидывая руку, чтобы положить на плечо брата, но резко передумал это делать и опустил.              — Тебе не кажется, что это немного обесценивает мою любовь к нему?              — В смысле?              — Я хочу сказать, что… да, это как бы два разных человека, но по сути же один. Никто не говорит, что тот ребенок не смог бы вырасти в такого же хорошего человека, как Исин. И я знаю Исина с самых пеленок… еще один плюс к моей карме, блин. Только он не вызывал у меня отторжения или ненависти…              Чондэ задумчиво замолчал. Это действительно казалось ему чем-то очень сложным. У него было столько поводов, столько причин, чтобы оставить Исина в покое, чтобы держать с ним дистанцию, но он как всегда послал все доводы разума к чертям, избирая самый сложный путь, наполненный душевными терзаниями. А оно того стоило? Чондэ было сложно воспринимать Исина в отрыве от всего произошедшего. Не думать о нем, как о невинно убиенном ребенке, собственном брате, мальчике, которого он почти вырастил. Он продолжал видеть в нем ребенка и порой того самого, им убитого.              — Вина обстоятельств, да? — усмехнулся Чондэ. — Это звучит так, как будто я люблю вовсе не конкретного человека за то, какой он есть, а совершенно любого человека, который прошел со мной определенный путь. В смысле, будь на его месте кто-то другой, как думаешь, много ли поменялось бы? А если бы я встретил Исина в других обстоятельствах, любил бы я его так же сильно?              — Слушай, — протянул Минсок, — этот вопрос может задать себе любой человек. О любом из близкого окружения. Пойми, Чондэ, каждый может себя спросить: «а что, если с тем человеком мы бы встретились при других обстоятельствах, были бы наши отношения такими же?». И знаешь что? Никто не знает ответ на этот вопрос.              — Но что, если бы меня не было в его жизни? Если бы, ну так случилось, наши пути бы не пересеклись? Был бы он от этого счастливее или наоборот несчастнее? Как бы сложилась его жизнь? Очевидно, что он бы жил долго и счастливо, и в глубокой старости умер бы во сне.              Минсок скривился, скептически глядя на Чондэ. Даже он не был в этом уверен.              — Что? — не понял молодой человек. — Не очевидно?              — Я бы не стал утверждать, — поделился Минсок, — потому что, знаешь ли, не факт.              Чондэ поджал подрагивающие губы и болезненно нахмурился, вглядываясь в темноту под ногами, что разделяла его и брата. Столько мыслей было в голове, столько страшных и запутанных мыслей, от которых сердце ускоряло свой бег. Чондэ уже долгое время чувствовал в своей груди свинцовую тяжесть, мешающую вдохнуть. И хуже всего в этом было то, что с тех пор, как Исин стал неотъемлемой частью жизни, а не просто тенью на стене, стало только хуже. Иногда Чондэ просто задыхался и отнюдь не метафорично. Он просыпался среди ночи в ужасе, потому что не мог дышать, и долго приходил в себя, пытаясь понять где он, в какой именно части своей жизни. Порой все становилось настолько плохо, что он ощущал, как по кусочкам, по молекулам выпадает из этого мира куда-то в пустоту, в промежуток между жизнью и смертью, в своеобразный карман мироздания, где нет ничего, кроме крошек бытия.              Многие бы на его месте призадумались, сходили к врачу, отказались бы от вредных привычек, чтобы раньше времени не сыграть в ящик, но Чондэ знал, что ноги не оттуда растут. Корень его проблем был скрыт в невозможности принять обстоятельства, справиться со своими душевными терзаниями. Он боролся с ними, но, очевидно, проигрывал. У него было слишком много вопросов без ответа, которые терзали, мешали все расставить по своим местам и жить дальше, потому он просто тонул в хаосе мыслей и эмоций, не в силах разобраться в себе.              — Я запутался, Минсок, — устало выдохнул Чондэ, — меня разрывают противоречия. Я люблю Исина, всем сердцем люблю, хочу быть с ним, и очень скучаю, когда его нет рядом, но в то же время, я чувствую, насколько эти отношения неправильные по всем возможным пунктам.              Чондэ прикрыл глаза, проводя рукой по лицу. Как же он устал от всего этого. Кто бы знал. Это кажется таким глупым со стороны. Подумаешь, терзания душевные. Никто никогда не придает им значения, ведь это не выглядит ни капельки серьезным. Кто бы знал, как же сильно они могут выматывать, и как ощутимо усложняют существование. Чондэ не мог этого больше выносить. Он был обессилен.              — Я не могу ничего поделать с этим, не могу изменить вещи, в которые верил всю свою жизнь, которые считал правильными. Я действую вразрез всем своим убеждениям, и это делает меня безнравственным, аморальным. И так же, как я не могу отказаться от собственных убеждений, так же не могу и от него. Хочу быть с ним, хочу любить его и жить с ним долго и счастливо, но вот…              Чондэ всплеснул руками. Он говорил еле слышно, очень устало, почти без эмоций. Это больше походило на невнятное бормотание, и голос звучал ниже и глубже обычного. В этой темноте не видно было, как внутренние переживания неминуемо отражаются на его лице. Он выглядел болезненно, изможденно, и глаза совсем потускнели. Да и хорошо, что было темно. Он не хотел оправдываться еще и за то, как выглядит.              — Я просто не могу с этим справиться, не могу ничего с этим сделать и оттого на него злюсь, — он тяжело вздохнул. — Понимаю, что не должен. Что он ни в чем не виноват, это все я, но…              Минсок слушал молча. Для него это была будто исповедь. Он щурил глаза то ли от холодного ветра, то ли в безуспешной попытке разглядеть сквозь темноту истину. И молчал.              — Иногда, знаешь, — Чондэ поежился и шмыгнул носом, втягивая голову в плечи, — так хочется сказать ему правду. Когда он весь такой радостный, улыбчивый, беззаботный, смотрит на меня с любовью, так хочется сказать ему всю правду. Чтобы он тоже знал… чтобы не я один этот крест нес. Хочу, чтобы он тоже страдал. От его беззаботной радости зубы сводит, и это меня так злит…              Он говорил это тихо, ровно, устало-буднично. Как описывают свою жизнь люди, которые от нее устали. И глаза у них в этот момент такие пустые, куда-то в сторону смотрят. От этого становится невыносимо и немного боязно, потому что понимаешь, что этот человек кончился. Он пуст, как пластиковая бутылка. Ничего уже в нем не осталось. Чондэ сейчас был точно таким же. Отстраненным, опустошенным, слишком спокойным, смиренным.              — Глупо, да? — он горько усмехнулся. — Я ему зла не желаю. Просто мне невыносимо от того, что он живет в блаженном неведении. Я ему завидую, наверно. Так же хочу. Чтобы все у нас было просто, чтобы как у нормальных людей. Чего сложного, казалось бы, только ни капельки это не просто. Я драматизирую? Все усложняю?              Чондэ с надеждой поглядел на брата. Ему бы очень хотелось сейчас услышать утвердительный ответ на свои вопросы.              — Нет, — эхом отозвался Минсок. Он отчего-то так и не научился врать в такие важные моменты.              Чондэ лишь выдохнул, сквозь горькую улыбку и опустил взгляд.              — И что же мне делать теперь? — его голос дрогнул. — Когда его нет рядом, я ужасно сильно хочу к нему, но когда он рядом, мне хочется бежать. Спасаться бегством, потому что его присутствие мне невыносимо. Я боюсь, что однажды просто не сдержусь, и скажу или сделаю что-то, что все разрушит.              — Не сделаешь, — уверенно заявил Минсок.              — Почему ты так в этом уверен?              — Потому что ты его любишь.              — Ты думаешь это так работает? — усмехнулся Чондэ. — Если люблю, то никогда не сделаю ему больно? Минсок, в каком радужном мире ты живешь? Разве ты еще не понял этой истины?              — Какой истины? — старший чуть нахмурил брови.              — Именно те, кого любишь, причиняют больше всего боли, — назидательно произнес Чондэ. — Разве я не доказывал тебе это сотни и тысячи раз?              Минсок лишь пожал плечами, потому что ответить ему на это было нечего. Чондэ был прав. И ведь дело не в том, что люди, которых любишь, такие плохие, просто именно их действия имеют больший резонанс, ведь именно на них сосредоточенно все внимание. Тому, что делают другие, порой даже значения не придаешь, но вот с любимыми… даже пустяки отдаются каким-то особенным эхом. Но что тут скажешь? Что сделаешь? Ничего.              — Я думаю, что тебе нужно вернуться домой, — тихо произнес Минсок.              — Я же… я же тебе только что доходчиво объяснил, почему…              — Или не возвращаться туда никогда, — резонно заметил старший.              Чондэ замер и поднял непонимающий взгляд на брата. Вот сейчас было очень непонятно. Можно еще раз, только доходчиво для особо одаренных?              — Что?              Минсок устало вздохнул, расправляя плечи. Он поймал себя на том, что все это время стоял в очень напряженной позе.              — Послушай, Чондэ, — заговорил он, глядя куда-то в сторону, поверх головы брата, — ты не можешь вечно бегать к Исину и от него. Это не эстафета, не спортивный фестиваль. Ты либо с ним, либо нет. В этом весь смысл, понимаешь?              — Но…              — Нет, Чондэ, — мотнул головой Минсок, — нет никаких «но». Либо с ним, либо без него. Мне казалось, что мы уже с этим определились, и я, скрепя сердце, принял твое решение. Мне совершенно не нравятся твои метания. Так и подмывает сказать: «я же говорил». Потому что я действительно говорил, и упирался, был против и отчаянно сопротивлялся этим отношениям, потому что знал, что ничего легко не будет. Что есть много нюансов, которые все осложнят. Вы НЕ обычные люди, и отношения ваши тоже НЕ обычные. Можно сколько угодно рассуждать на эту тему, только не заставляй меня думать, что я совершил ошибку, приняв твое решение и примирившись с ним.              Чондэ никак не мог понять, о чем идет разговор. Откуда вдруг всплыла необходимость делать заново уже сделанный выбор. Ведь все уже решено, так зачем к этому возвращаться? В смысле, как насчет похлопать по плечу, сказать что-то ободряющее и уйти вместе в закат? Точнее… в ночь.              — Давай уже положим конец этим бессмысленным терзаниям, — Минсок заглянул в глаза брата, — и решим все раз и навсегда. Что сильнее: твоя любовь к Исину или убеждения? Ты не можешь вечно бегать, пропадать и устраивать себе перекуры, потому что тебе нужно передохнуть. Ведь если тебе это действительно нужно, то встает вопрос о том, насколько правильно было выбирать Исина. Если ты не тянешь эти отношения, зачем они тебе? Если ты не можешь взять себя в руки, с уверенностью сказать, что твоя любовь сильнее убеждений, что эти терзания хоть чего-то стоят, и просто вернуться к Исину, то не возвращайся совсем. Все, хватит. Вы попробовали, вам не понравилось. Демо ваших отношения закончено, лицензию брать будете или ну его нафиг?              — Минсок, о чем ты?..              — О том, что тебе нужно хорошенько подумать, прежде чем дать мне ответ. Только недолго, я не собираюсь тут с тобой до утра сидеть…              — Тебе не кажется, что когда ты ставишь человека перед важным выбором, нужно дать ему время все обдумать?              — Чондэ, — Минсок махнул рукой, — все самые важные решения всегда принимаются за считанные секунды, без мытарств и соплежуйства. Потому что если у тебя есть хоть маленькие сомнения насчет ответа «да», то это очевидно «нет». И если ты не уверен, что хочешь вернуться к Исину, значит ты этого не хочешь. Могу просто оставить тебя здесь или забросить в Венецию или Прагу, куда ты там хочешь? Будешь драматично бродить по улочкам и заниматься тем, чем обычно любишь — пить и копаться в себе. Снова будешь предоставлен себе, свободен как ветер и так далее и тому подобное…              Чондэ отступил на шаг. Звучало очень заманчиво. Он скучал и по Венеции, с этим ее затхлым запахом каналов, и по Праге с ее архитектурой, но больше всего по свободе. По возможности быть самому по себе, ни к чему не привязанным, ничем не ограниченным. И, по правде, очень хотелось прогуляться по европейским узким улочкам, поглазеть на прохожих, просто воздухом подышать. Чондэ по этому скучал. Действительно скучал. Его душа ныла и просилась туда, как в старые добрые времена.              — Так что? — Минсок прищурился и протянул брату руку. — Куда нам? Венеция, Прага или может еще куда-нибудь?              Чондэ болезненно поморщился, прикрывая глаза. Издевательство какое-то. Он бы много куда заскочить хотел. Жаль, конечно, что теперь с этим большие проблемы. Билеты, визы, паспорта. Никакой спонтанности, все приходится планировать, все делать заранее. Теперь нельзя завтракать в Париже и ужинать в Цюрихе. Цены сейчас такие грабительские, а в Швейцарии так красиво. До безобразия просто. Быть человеком — одно сплошное разочарование.              — Что за дурацкие вопросы ты задаешь, — раздраженно протянул Чондэ, — конечно же домой.              И даже думать было не надо, потому что Чондэ уже давно для себя все решил. Пусть ему больно и тяжко, пусть с каждым днем он понемножечку умирает, но лучше так, чем не жить вовсе, ведь без Исина как-то так и выйдет. Только рядом с ним Чондэ ощущает себя живым.              Минсок лишь еле заметно пожал плечами, стараясь спрятать улыбку, но дрогнувшие уголки губ его выдавали.              И прежде чем взять брата за руку, Чондэ подумал лишь о том, что действительно любит Исина, раз готов целый мир променять на него. Это ведь сущая глупость, когда из всех прекрасных мест в этом хреновом мире, больше всего желаешь оказаться в объятиях любимого человека.       

***

      Исин, раскрасневшийся и довольный жизнью, неторопливо выполз из ванной, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем, щелкнул выключателем, несильно толкнул дверь, закрывая за собой, и босыми ногами пошлепал по полу в сторону гостиной, дабы проверить свой оставленный на диване телефон. Как и стоило предполагать, оповещений не было, впрочем, как и Чондэ. Исин огляделся, хотя и без этого было понятно, что кроме него в гостиной никого нет, но убедиться стоило. Как будто Чондэ мог шутки ради спрятаться за шторой или стоять в углу, изображая фикус, которого в этой квартире отродясь не было. И да, было бы странно предполагать, что человек, чей возраст близится к отметке в 200 лет, на полном серьезе будет проворачивать такое, но речь ведь шла о Чондэ, а от него можно было ожидать всего. Вдруг у него на старости лет опять детство в одном месте заиграло.              Исин бросил телефон обратно на диван и еще раз озадаченно огляделся. Дверь в спальню была распахнута, но и там не было никаких признаков присутствия Чондэ. Тем не менее, Исин, исключительно на всякий случай, решил проверить наличие чужих вещей в шкафу. Мало ли.              Вещи были на месте, а вот Чондэ нет. И не хотелось думать, что драгоценной второй половинке опять что-то ударило в голову, и он ускакал в неизвестном направлении на неопределенное количество времени. Просто потому что ну сколько можно? Привычка Чондэ периодически куда-то пропадать не очень бросалась в глаза раньше, потому что у них такая форма отношений была. Они встречались, потом расходились каждый в своем направлении, и через некоторое время снова встречались. И в эти промежутки времени, если Чондэ куда-то и пропадал, то это как-то ускользало от глаз Исина, но когда они начали жить вместе, такие исчезновения стали слишком явными и не принимать их на свой счет было просто невозможно. Исин просто молча их терпел, решив, что пока нет смысла поднимать тему о побегах на семейном собрании хотя бы потому, что может услышать правду, которую слышать не хочет. Знает, но слышать не хочет. Ведь не надо быть гением, чтобы понять, если человек постоянно от тебя куда-то уструячивает, что-то в ваших отношениях не так. Исин просто не хотел признавать, что давит или обязывает. Он ведь никогда ни на чем не настаивал, Чондэ в любой момент мог отказаться, но этого не делал. В любом случае, в их отношениях была какая-то натянутость, о которой говорить они почему-то не хотели, а стоило. Молчать, когда что-то идет не так и игнорировать это, в надежде, что все как-то само, весьма глупое решение.              Исин тяжело вздохнул. Он почему-то уже примирился с мыслью, что Чондэ куда-то сбежал, хотя это был вовсе не факт. Он бы вполне мог находится все еще в квартире, просто Исин его не заметил. С другой стороны, у них не такая уж и большая квартира, чтобы кого-то в ней потерять. Если не находишь в ней человека сразу, значит он где-то за ее пределами. Это был логичный вывод, но…              Чжан Исин услышал голоса. К счастью, не в своей голове и вовсе не вымышленные, а вполне себе реальные. Доносились они откуда-то из глубины квартиры. Странно, что до этого их было не слыхать, но возможно просто потому, что им было нечего обсудить. Исин выглянул из спальни и прислушался, чтобы убедится, что ему не показалось, что это не соседи, которые решили громко поговорить в вентиляцию или не какие-нибудь проходящие под окнами люди с улицы. Вроде нет, голоса слышались из-за закрытой двери кухни.              То были два голоса, и если один кое-как можно было приписать Чондэ, то хозяина второго Исин признать не мог. На Минсока было не похоже, хотя он имел свойство неожиданно появляться, что-то говорить и исчезать. Ему казалось, что такой способ быстрее и практичнее звонков или сообщений. Однако вряд ли это был Минсок. Его заслуженный отпуск, который должен был начаться еще больше недели назад, но по очевидным причинам был сильно перенесен, наконец-то начался, так что напутствовав всех добрым словом, он исчез со всех радаров. Исин, забыв о том, куда действительно исчез Минсок, предпочитал представлять его где-то на берегу моря, лежащим в шезлонге под палящим солнцем и потягивающим коктейль. В любом случае, это было всяко лучше и как-то радостнее, чем представлять его в мрачном кабинете, ведущим учет собранных за сегодня мертвых душ.              Исин продолжал перебирать в своей голове потенциальных хозяев одного неизвестного голоса из небольшого списка знакомых, которые бы могли оказаться в квартире. К сожалению, список был действительно коротким. После Минсока сразу шел Лухан, который очевидно не являлся тем, кто сидит на кухне. Им этот список заканчивался, так что больше вариантов не было.              Чжан Исин, которому так и не удалось докопаться до правды, решил просто пойти и посмотреть, с кем на кухне беседует Чондэ. Ведь если это не домовой, то Исин даже и предположить не мог кто это. В смысле, мог, конечно, ведь вариантов-то была масса, но все они были одинаково вероятны. К примеру, это мог быть как сосед сверху, зашедший за солью, так и Годзилла. И почему-то в тот момент Исину подумалось, что он бы ни капли не удивился, если бы, открыв дверь, обнаружил за обеденным столом Годзиллу, уплетающего кукурузные хлопья.              К счастью или к сожалению, это был вовсе не японский монстр приемлемого для этой кухни размера, а некто на первый взгляд совсем обычный, чего стоило ожидать. Вот только Исин этого почему-то не ожидал, даже несмотря на то, что голос, который он слышал, был классифицирован как человеческий. Просто было как-то странно видеть хоть и незнакомого, но при этом совершенно обычного человека, и потому Чжан опешил на мгновение, прежде чем взял себя в руки и невозмутимо прошел дальше, чтобы уже там возмутиться.              — И как так вышло, что вы превратили мою кухню в подпольное казино?              Исин скептически оглядел кухонный стол, по которому среди луж и крошек были расставлены бутылки без этикеток с неизвестной жидкостью, раскиданы фишки, деньги, полупустые коробки из-под шоколадных конфет и обертки от шоколадок. Ему пришлось ухватиться за спинку стула, на котором сидел Чондэ, видимо, чтобы не упасть в обморок от вида этого бардака.              — Меня не так уж долго не было. Когда вы успели?              Чондэ спокойно вскинул руку и с погрешностью в несколько секунд перевел свой взгляд с карт на наручные часы.              — Тебя не было два часа, — пробубнил он, стараясь удержать почти истлевшую сигарету губами.              — У меня был тяжелый день, — выдохнул Исин, как бы оправдываясь. — И, к моему глубокому сожалению, он еще не закончился…              — Я уж начал думать, что ты там утонул, — Чондэ бросил быстрый взгляд на своего гостя и перехватил сигарету в руку, — как раз собирался идти за тобой нырять.              — Я вижу, — насмешливо произнес молодой человек, бросая лукавый взгляд сверху вниз на Кима.              — Что? — даже не обернувшись на него, поинтересовался Чондэ. — Я заказал акваланг в интернет-магазине. Жду, когда доставят.              — Понятно, — пытаясь сдержать улыбку, произнес Исин.              — А у вас тут всегда дефиле в купальниках или я просто удачно заглянул? — молчавший до этого гость прошелся оценивающим взглядом по полуголому Чжану и удовлетворенно ухмыльнулся. Чондэ то ли по привычке, то ли специально решил пропустить его вопрос мимо ушей.              Исин, не выдержав такого откровенного взгляда, немного стушевался, смущенно опустил голову и торопливо подтянул сползающие спортивные штаны.              — Кстати, — решил разрядить обстановку неловкости Ким Чондэ, — это мой бывший коллега по работе Бён Бэкхён, — он махнул рукой на гостя. — А это, — он указал на своего возлюбленного, — Чжан Исин, ну, все мы и так это знаем…              — Очень приятно, — Исин чуть склонился в неловком поклоне.              — И мне, и мне приятно наконец-то с тобой познакомиться, а то только на словах, да издалека, — принялся раскланиваться Бэкхён. — Да ты садись, — он указал на пустующий стул напротив себя. — Чего стоишь? В ногах правды нет. Нам тут чуть-чуть осталось доиграть, и мы все твои.              Бэкхён поймал на себе испепеляющий взгляд Чондэ поверх его карт, и вальяжно откинул назад длинными тонкими пальцами непослушные вьющиеся неестественного бордового цвета волосы.              — Ладно, — словно делая кому-то в этой комнате одолжение, согласился парень, — этот, — он указал пальцем на Чондэ, — весь твой. Я же тут так, чтобы поддерживать интересную беседу, а то, что вы все трахаетесь да трахаетесь. Никакого разнообразия. Не наскучило вам еще?              — Это ты-то у нас тут за разнообразие отвечаешь? — хмыкнул Чондэ.              — А что? — оскорбленно ахнул Бэкхён. — Есть какие-то сомнения? Я, между прочим, в теме отношений шарю больше тебя. Я на этом не одну собаку съел!              — Я, может быть, тебя удивлю, но вот как раз собак в отношениях есть не обязательно, — заулыбался Ким.              — Пфф, — молодой человек обиженно мотнул головой и уткнулся в карты, — попросишь ты у меня еще хлебушка в голодный год. Первая супружеская ссора — и тут же прибежишь ко мне как миленький. Будешь умолять дать тебе совет, а я вот возьму и не дам!              — Ну и слава богу, что не дашь. Мы тут как-нибудь сами, так ведь, Син? — он глянул на Чжана, который выполнял роль наблюдателя.              — Так, — подтвердил Исин, — нечего тебе по мужикам шляться.              — А по девушкам? — хитро прищурившись, уточнил Бэкхён.              — Ни по кому он шляться не будет, — уверенно заявил Чжан, — хватит с него. Нагулялся уже. Теперь он семейный человек. Ему не положено.              — И ты с этим согласен? — Бэкхён перевел вопросительный взгляд на Чондэ.              — М-м-м, — промычал он, задумчиво вскидывая голову, — согласен.              — Воу-воу-воу, — удивленно выдал парень, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди, — вот это поворот. Это так на тебя не похоже…              — Да, Чондэ, — Исин, зачем-то решив подыграть Бэкхёну, повернулся к возлюбленному, — это так на тебя не похоже.              Почувствовав на себе два заинтересованных взгляда, Чондэ стушевался и уткнулся в карты.              — Любовь меняет людей, — буркнул он, занимая рот сигаретой, — да и разгульная жизнь быстро приедается.              — Вот как, — насмешливо протянул Исин, стараясь спрятать улыбку, — разгульная жизнь тебе приелась. Заскучал совсем. Утомили тебя пьяные вечеринки и толпы полуголых девиц.              — Да все, все, — Чондэ положил на стол карты и примирительно вскинул руки, — сдаюсь. Двое на одного – нечестно. Ладно этот, — он махнул в сторону Бэкхёна, — в его жизни других развлечений нет, кроме как меня подкалывать и доводить Кёнсу до точки кипения своими шалостями, но ты-то куда?              — А куда я? — удивленно спросил Исин. — Я никуда. Я тут сижу.              Чондэ, как любой человек состоящий в отношениях, вместо того, чтобы начинать конфликт со своей второй половинкой, решил перекинуть свое негодование на третью сторону, которую в данной ситуации представлял Бэкхён, так что вперил в него свой тяжелый, полный ненависти взгляд.              — Чего ты на меня смотришь? — удивился Бэкхён. — Я-то чего? Я ничего. Сижу, молчу в тряпочку, лишний раз слово вставить боюсь, чтоб ваши шаткие отношения не полетели к моей бабушке, царствие ей небесное.              — Ой, вы только посмотрите, заботливый какой нашелся. Молчит он, как же, — всплеснул руками Чондэ. — Да ты и тишина — два несовместимых понятия. Ты тараторишь со скоростью пять слов в секунду. Болтун – находка для шпиона. Даже не удивлюсь, если среди твоих тарахтений вдруг отыщется повод для третьей мировой.              — Чего это ты на меня накинулся? Нормально же сидели! Я ничего не сделал даже. Просто выразил общее сомнение в причинах таких кардинальных перемен в тебе, — развел руками Бэкхён. — Кто бы мог подумать, что ты внезапно станешь сознательным человеком и резко поменяешь все свои жизненные ценности. Всем нашим небольшим коллективом уже не первый месяц диву даемся. Сехун до сих пор уверен, что тебя в заложниках держат. Даже стал деньги копить на выкуп. Правда, пока не очень много накопил. Силы воли, знаешь, не хватает. Вечно половину накопленных денег на всякую ерунду человеческую спускает. На днях себе радиоуправляемый вертолет купил. Вся бухгалтерия на ушах. Кёнсу беснуется, бегает за вертолетом, сбить пытается. Не зрелище, а шоколадный торт.              — Может хватит уже? — Чондэ раздраженно поджал губы.              — Хватит что? — невинно захлопал глазами Бэкхён, изображая глубочайшее удивление.              — Делать из меня какого-то аморального монстра, — молодой человек порывисто махнул рукой, — я, конечно, не образец для подражания, но вот это уже не смешно.              — А кто смеется? — непонимающе вскинул бровь Бэкхён. — Разве я смеялся? Я лишь…              — Да-да, просто выразил общее сомнение, насчет того, не каменное ли у меня сердце и не черная ли, как жопа негра, душа.              — Ну насчет каменного сердца сомнения оправданы, — пожал плечами гость, — разве это не ваша семейная черта? В смысле ты, Минсок и… — Бэкхён качнул пальцем в сторону Исина, одновременно переводя на него взгляд, но буквально сразу же вернул все внимание Чондэ, сжимая руку в кулак, — никогда не славились своей… как бы это выразиться, добротой? Нежностью? Нет, скорее, — он задумчиво коснулся указательным пальцем подбородка, — открытостью и участием. Вечно доказывали всем, что сами по себе и никто вам не нужен, а тут вдруг – бах! – семейная спокойная жизнь, переосмысление старых ценностей и полное, почти что тотальное, подчинение. Это просто удивительно, не находишь?              — Тотальное подчинение? — Ким чуть воздухом не подавился от негодования и даже подскочил на стуле. — О чем ты вообще толкуешь?              Исин дернулся, когда Чондэ неожиданно перешел на крик, и инстинктивно отодвинулся. Он даже не знал, что ему делать. Казалось, что если он попытается взять Чондэ за руку или постарается успокоить, то сделает только хуже, так что ему ничего не оставалось, кроме как молча наблюдать за происходящим. Шутки внезапно закончились, непринужденная атмосфера куда-то испарилась.              — Тише-тише, — еле слышно, немного лениво, заговорил Бэкхён.              Его лицо изменилось. На нем отразилась усталость и какая-то старческая мудрость, что ли. Вся игривость, что была еще секунду назад на его живом лице, в миг улетучилась.              — Давай обойдемся без сцен у фонтана, — Бэкхён вальяжно и немного театрально откинулся на спинку стула. — Я не пытаюсь загнать тебя в угол, не хочу тыкать носом в очевидные вещи и порицать, мне просто интересно. Когда мы виделись последний раз, ты был… абсолютно самодостаточен и неуправляем. Ты никого кроме себя не слушал, вечно следовал своим решениям, были ли они правильными или нет. И совершенно не стеснялся дерзко делать все поперек указаний, если хоть немного сомневался в их правильности или необходимости. Даже если это были указания Минсока. Но что я вижу сейчас? — Бэкхён подался вперед, чтобы облокотится на стол, и прищурился. — Я вижу совершенно другого человека. Еще пару минут назад ты был собой, но стоило Исину появиться, как ты превратился в забитого сопливого школьника. Напрягся, ссутулился, голову опустил. Даже лишний раз взгляд на него бросить боишься. О том, чтобы ему перечить или не соглашаться, даже речи быть не может. Он полностью тебя подавил, как подавляют эти боевые жены-бронепоезда своих несчастных безропотных супругов. И только одного я никак не могу понять… почему?              Бэкхён шмыгнул носом, бросил быстрый взгляд на застывшего в прострации Исина, жмущегося на своем стуле как замерзший воробушек, будто он вовсе не в собственном доме на собственной кухне, а в придорожном баре, в окружении пьяных байкеров.              — Чжан Исин может и капризен, может и взбалмошен временами, но он не доминирующая личность, это очевидно, — Бэкхён чуть склонил голову вбок, внимательно глядя на Исина, который не был в состоянии выдержать его пристальный взгляд, и потому опускал глаза. — Я ни в коем случае вас не осуждаю. Ваши отношения дело исключительно ваше. Просто не надо говорить мне, что причиной всему «любовь».              Бён Бэкхён подхватил изящную чашку с блюдца, что стояла от него по правую сторону, почти на краю стола, и, ухватив обеими руками, поднес к лицу, почти утыкаясь в нее носом, чтобы с наслаждением и чувством собственного удовлетворения отхлебнуть остывший чай. При этом, он бросал хитрый взгляд то на Чондэ, то на Исина, но они будто были как-то не особо вовлечены в беседу. Летали мыслями где-то не здесь. Сидели с каменными лицами и смотрели куда-то в пустоту.              — Я видел любовь во всех ее проявлениях, и могу с уверенностью сказать, что она не способна так кардинально изменить человека, — Бэкхён отставил чашку в сторону, бросил беглый взгляд себе через плечо, куда-то на пол, и тут же вернулся в исходное положение. — Не может она сильного независимого мужчину превратить в сопливого забитого мальчишку.              — Неужели, — хмыкнул вдруг Чондэ, — а романтические фильмы и женские романы утверждают обратное.              — Фуфло это все, — раздраженно отмахнулся Бэкхён, — будешь игнорировать экспертное мнение и полагаться на женские фантазии? Конечно, все женщины желают приручить самодостаточного шикарного мужика, чтобы в конце он в соплях приполз к ним на коленях, просил не оставлять и в вечной любви клялся, но в жизни это возможно лишь при одном условии: если мужик изначально тряпка и просто умереть как хочет залезть под чей-нибудь каблук. Только за тобой такого не наблюдалось…              — Не знаю уж, что ты себе там напридумывал, — вкрадчиво произнес Чондэ, чеканя каждое слово, — но я люблю этого человека. Хочешь ты в это верить или нет.              Исин стиснул зубы и чуть заметно нахмурился. Ему, безусловно льстило, что Чондэ только что еще раз подтвердил к нему свою любовь, но как-то очень сомнительно прозвучало это признание. Вместо имени или пресловутого местоимения, откуда-то взялся «этот человек», что даже непонятно стало, об Исине идет речь или о ком-то другом, известном только Чондэ и Бэкхёну. И почему об Исине продолжали говорить так, будто его здесь не было. Может ему стоило просто встать и выйти, дать людям поговорить наедине. Обсудить его спокойно.              — Чондэ, — Бэкхён усмехнулся, опуская голову, — я ведь не ставлю под сомнение вашу любовь. Уж кому-кому, а мне прекрасно известно, что это именно она. Я узнал о ней, возможно, даже задолго до того, как о ней узнал ты. Мои сомнения не касаются ее наличия. И не сомнения это вовсе. Я более чем уверен, что любовь не могла так сильно на тебя повлиять.              — А что тогда могло? — развел руками Чондэ.              Бэкхён выдержал небольшую паузу, чтобы добавить немного интриги, а потом чуть улыбнулся.              — Чувство вины, — торжественно заявил он.              Повисла давящая тишина. Чондэ неуклюже откинулся на спинку стула, нахмурив брови, и облизнул губы. Он не сводил взгляда с Бэкхёна. Пустого взгляда, обреченного.              Исин же не очень понял такой ответ и, осознав, что пояснений не последует, повернулся к Чондэ, будто все ответы были у него. А они у Чондэ были, но он молчал. Прекрасно понимал, о чем говорит Бэкхён, но комментировать это даже не собирался.              У Исина в голове снова прозвенел тот самый настораживающий звоночек, только сейчас он звучал не тихо, как бубенчик, а надрывался звоном церковных колоколов. Очевидно было, что у Чондэ были секреты, о которых знали абсолютно все, кроме Исина. Это не просто раздражало, это очень обижало.              Из недолгого разговора, создавшего какой-то странный образ, выходило, что Чжан Исин тиран и деспот, загнал свободолюбивого и непокорного обаяшку Ким Чондэ под каблук и активно унижает и уничтожает как личность, а страдалец Чондэ покорно подчиняется, потому что чувствует за что-то вину. За что?              Исину хотелось буквально прокричать этот вопрос. Схватить Чондэ за плечи, встряхнуть, развернуть к себе и, заставив смотреть в глаза, призвать к ответу. Пусть скажет, что с ним происходит. Почему он ведет себя странно? Исин пытался этого не замечать, отмахиваться, уверял себя, что ему кажется или же оправдывал все происходящее тем, что было много сторон Чондэ, которые раньше были не ведомы, но теперь вдруг открылись. Чондэ не изменился, это все еще он, просто Исин знал его плохо. Так он хотел думать. И убеждал себя снова и снова, что все в порядке, что волноваться не о чем, но когда приходит человек со стороны и авторитетно заявляет, что Чондэ изменился и вовсе не в лучшую сторону, просто не выходит игнорировать происходящее.              Что происходит? Этот вопрос застыл в глазах Исина, но Чондэ не мог его прочитать, потому что даже не повернул голову, чтобы на Исина посмотреть. Какого черта? Неужели Чжан Исин действительно тиран и деспот, который подчинил себе личность Чондэ? Неужели он на него давит? Указывает ему? Всеми силами подавляет его и не дает даже вздохнуть свободно? Это так? Поэтому Чондэ постоянно сбегает? Чтобы немного отдышаться?              Так почему он просто не сказал Исину остановиться? Чтобы Ким Чондэ молчал, когда ущемляют его свободу? Бред какой-то. Если ему что-то не нравится, он об этом говорит. Говорил.              Да что, черт возьми, с ним не так? С самого начала отношений все не заладилось. Нет, раньше. Еще до того, как они решили быть вместе, что-то с ним было не так. Все началось… после того как Минсок его оживил. Так из-за чего весь сыр-бор? Из-за воскрешения? Из-за того, что он больше не бессмертный Оле-Лукойе? Или дело было действительно в Исине?              А знаете что? К черту. К черту все это. Исину хотелось просто развести руками и выпилиться из этого мира. Он устал строить догадки и списывать очевидные вещи на свое разыгравшееся воображение. Он хотел получить четкий ответ. Может быть, он бы закатил первый грандиозный скандал в истории их отношений, кричал бы, впадал в истерику, требовал правды, но не на людях же. После такого выпада, Чондэ бы вряд ли смог уйти от ответа, но нужен ли был теперь Исину этот ответ? Ему не хотелось, чтобы кто-то приходил и тыкал их носом в то, что не прошло и года, а у них в отношениях уже кризис, замечать который они оба не хотят. Строят из себя тут счастливых влюбленных, бегают, прыгают, радуются, как дебилы, отчаянно делают вид, что не расшатывают этим безобразием свои не очень устойчивые отношения, в которых ни один не уверен. И как можно быть в них уверенным, когда не то что другому, уже самому себе не доверяешь.              Исин уже устал слышать о доверии. Чондэ вечно просит доверять ему, но как Исин мог? После такого пинка просто взять и закрыть глаза, сделать вид, что ничего не было? Чондэ куда-то вел Исина, а Исин шел наугад. Не знал куда. Боялся, переживал, но шел, потому что ему внушили, что он должен доверять, должен верить, если любит. А он любил, но просто не мог не сомневаться. Ему казалось, что в любой момент ему воткнут нож в спину, потому что его просили Чондэ доверять, но никто не обещал, что его не предадут, не используют и не сделают больно. Никто не обещал, что доверие защитит его от удара в спину.              — Так ты… — Исин прокашлялся и повернулся к Бэкхёну, — сказал, что вы с Чондэ коллеги по работе?              — Я не говорил, — коротко мотнул головой молодой человек и ткнул пальцем в Чондэ, — это он сказал.              — А… м-м-м… работа какого рода? — осторожно поинтересовался Исин, как будто его могли расстрелять, если он вдруг упомянет о той стороне.              — Ты что, серьезно просто проигнорируешь сказанное и переведешь тему? — Бэкхён нахмурился. — То есть вот так просто? Не потребуешь объяснений, не закатишь скандал?              — А зачем? Мы обязательно обсудим это на досуге… при желании, — торопливо забормотал Исин, и снова попытался перевести тему разговора.              — Я так понимаю, что играть мы дальше не будем? — Бэкхён печально погладил подушечками пальцев карты, лежавшие перед ним на столе рубашкой вверх. — Очень жаль, ведь мы еще не закончили. Но в любом случае, — он быстро перевернул карты и кинул их на середину стола, — у меня роялфлеш, и я выиграл. Ты должен мне целое состояние, которого у тебя нет. К слову, утками, что несут золотые яйца, я тоже принимаю.              Чондэ, скрестив на груди руки, в ответ лишь фыркнул и отвернулся. Его настроение быстро испортилось, так что он сразу превратился в капризного ребенка и вести себя вежливо или учтиво отказывался.              — Ну что, — Бэкхён устроил подбородок на сцепленных в замок пальцах рук, — может сыграешь с нами?              — Я в покер не умею, — мотнул головой Исин.              — А во что умеешь? В дурака? Может в очко? — игриво подмигнул парень.              — Я тебя сейчас сам в очко, слышишь? — прошипел Чондэ и, не поднимая на Бэкхёна взгляд, принялся агрессивно тасовать карты.              Исин, пропустив последние несколько фраз мимо ушей, просто помолчал немного, подождал, когда тишина сама исчерпает начатую тему, чтобы ее можно было перевести, и дождавшись, когда молчание станет напрягающим, снова вернулся к своим баранам.              — Так какого рода работа? В смысле, та самая работа? — понизив голос спросил он.              — Та самая работа? — повторил Бэкхён удивленно-вопросительно. — Если ты о наркокартеле, который возглавляет Чондэ, то нет…              — О нарко… что? — опешил Исин, и еле успел закрыть рот раньше, чем его челюсть с грохотом ударилась о стол.              — Шучу-шучу, — отмахнулся молодой человек, улыбаясь, — нет никакого наркокартеля под его началом. Мы с ним коллеги по цеху. Были. Он специалист по снам, я специалист в делах сердешных. Разрешите еще раз представиться как подобает.              Он, со скрипом отодвинув стул, выпрямился и склонился перед Исином в вежливом аристократичном поклоне, изгибая губы в бесцветной улыбке работника сферы услуг.              — Бён Бэкхён, в простонародье Купидон, — он выпрямился и бросил на Исина взгляд сверху вниз, — повторюсь, я очень рад нашему знакомству.              Бэкхён, одернув свой нежно-розовый пиджак, рухнул обратно на стул. Исин вытянул губы трубочкой и вопросительно посмотрел на гостя.              — Купи… дон?              В этом не должно было попросту быть ничего удивительного, ведь Исин видел и Смерть, и Оле-Лукойе, но Купидон? Он представлял их стайкой карапузов в подгузниках, обязательно обладателями золотых локонов и детских размеров луков со стрелами. Образ этот сильно разбивался о реальность. Ох уж эти стереотипы, вечно с ними так. Бэкхёну бы подошло что-то солиднее, вроде «бог любви», хотя такие пошлые и совершенно безвкусные описания больше ассоциируются со стриптизерами. На стриптизера Бэкхён не походил вовсе, но может Исин просто чего-то о нем или его отношениях с Чондэ не знал. Какова была вероятность, что это был действительно стриптизер, которого Чондэ вдруг вызвал?              — Тебя что-то смущает? — Бэкхён торопливо отхлебнул из чашки.              — Нет, вообще-то, — Исин озадаченно бросил взгляд на Чондэ, который, видимо расслабившись от того, что о нем ненадолго забыли, спокойно закурил, — просто…              — Просто что? — Бён прищурился.              — У меня появляется множество логичных вопросов, которые должны немного прояснить мне ситуацию, потому что ты ее не прояснил, назвавшись Купидоном…              — Каких например?              — Не знаю, — пожал плечами Исин, — вот, например, много ли вас Купидонов? Вы действительно в людей стреляете или это стереотип? Как это работает? Мне просто всегда было интересно, как с помощью стрел можно заставить двух незнакомых людей влюбиться друг в друга? Они должны видеть друг друга, знать или нужно просто запустить в них одной и той же стрелой, а может парой одинаковых?..              — Он всегда такой любознательный? — обратился Бэкхён к Чондэ, указывая на Исина, который продолжал говорить, пальцем. Ким в ответ безмолвно кивнул.              — А разве ваша униформа не подгузники? Как вообще все это устроено? В смысле, я почти понял эту сложную систему со снами, но вообще-то не до конца. У вас там с любовью все сложнее или как?              — Так, стой-стой-стой, — Бэкхён принялся размахивать руками, — слишком много вопросов. Слишком. Много. Ты вообще собираешься давать мне возможность на них отвечать?              — Я… собирался, — неуверенно пробормотал Исин, — в перспективе…              — Давай начнем все с самого начала, я – Купидон, — очень вкрадчиво, будто объяснял это маленькому ребенку с серьезными умственными отклонениями, проговорил Бён. — И я единственный в своем роде.              — Где-то я подобное уже слышал, кажется, — Исин очень ненавязчиво глянул на Чондэ. — Так у тебя действительно есть лук и стрелы?              — Есть, — согласился Бэкхён.              — Значит, — воодушевился Исин, как ребенок в магазине игрушек, — это не стереотип?              — Нет.              — А покажешь? А пострелять дашь?              У Чжан Исина аж глаза загорелись. Он с луками и стрелами никогда в близких отношениях не состоял, да и не припомнил, чтобы хоть однажды видел все это великолепие вживую. Так, лишь на картинках. А тут не просто лук и стрелы, тут лук и стрелы самого Купидона! Соблазн пустить стрелу кому-нибудь в задницу с балкона собственной квартиры, мерзко похихикивая, был слишком велик. Он уже предвкушал, как натянет тетиву и…              — Еще чего, — фыркнул в ответ Бэкхён, который очень ревностно относился к своему снаряжению и кому попало в руки его давать не собирался. Знал он таких. Настреляют куды попало, а потом ходи, разгребай этот балаган и пиши объяснительные.              Исин заметно приуныл от такого категорического ответа. Можно даже сказать немного обиделся. Его ребячливая натура так и требовала шалости. И этой шалости его только что лишили. Быть рациональным в ситуации, когда тебя захлестывают эмоции, довольно сложно. Разбираться в том, почему Бэкхён свое оружие давать не хотел, Исин не собирался по одной простой причине – ему не понравился ответ. Не сам отказ, а то, как он был подан. Очень… пренебрежительно, немного высокомерно. И это был для Исина веский повод, чтобы поставить себе галочку и немного невзлюбить Бэкхёна.              — А подгузники ты не надел, чтобы сойти за обычного человека? Или они у тебя под костюмом? — пробубнил Чжан, опуская голову.              — Так стоп! — хлопнул по столу задетый таким выпадом Бэкхён. — Какие еще подгузники?              — Ну, трусы… или что там купидоны обычно носят, чтоб не сверкать голой попой?              — Одежду! Они носят одежду! — эмоционально затараторил Купидон, будто в сотый раз ему приходилось объяснять простые истины несведущим простолюдинам. — Все носят одежду, кроме, пожалуй, Пасхального кролика, но то издержки производства. Он не может ходить в Гуччи и убеждать детей, что он кролик. Впрочем, работа у него сезонная, так что… его не особо напрягает пару раз надеть костюм зайца.              — Кролика, — поправил Чондэ.              — Нет, зайца! Ты что думаешь, я зайца от кролика не отличу? Он Пасхальный кролик, но ходит в костюме зайца! Вы просто не видите между ними разницу, а я вижу! — начал возмущаться Бэкхён, размахивая руками, как будто это было для него что-то очень важное, оскорбляющее его чувства верующего.              — Но какая разница? — вскинул Чондэ руку. — Я хочу сказать, что его видят в основном дети, а это не те люди, которые способны отличить костюм кролика от зайца. Да и кто ему будет предъявлять, в конце-то концов. Куда жаловаться-то будут на его костюм?              — Вот, — Бэкхён ткнул в Чондэ пальцем, — Кёнсу мне так же ответил, когда я потребовал выдать Чунмёну другой костюм. И знаешь что?              — Могу лишь интуитивно догадываться, но хотелось бы уточнить… Полагаю, он так другой костюм и не выдал?              — Конечно не видел! Ты видел, чтобы он скакал в костюме кролика, а не зайца?              — Да я вообще редко вижу, чтобы он скакал в костюме кролика…              — Зайца, — поправил его Бэкхён, — ты не видел, чтобы он скакал в костюме кролика, потому что он скачет в костюме ЗАЙЦА!              — Я не то имел в виду, — отмахнулся Чондэ, — я лишь хотел сказать, что Чунмён редко скачет в этом костюме.              — Вот именно поэтому Кёнсу и отказывается его менять, — тяжело вздохнул Бэкхён, — говорит, что тогда его замена попросту не окупится. Вот когда этот придет в негодность, тогда он и заменит его на нормальный костюм кролика, но этому костюму уже хрен знает сколько лет. Он старше меня!              — Кёнсу скупой, — согласился Ким, — с другой стороны, он прав.              — Прав, — согласно кивнул Бэкхён и заметно приуныл.              Снова воцарилось молчание. Такое очень неприятное. Они только что ушли от главной темы к другой, которая быстро исчерпала себя, и не знали как вернуться обратно или как начать новую. Разговор местами не клеился, потому что ни один не знал, как его вести в данной конкретной ситуации. У них между собой были свои отношения. К примеру у Бэкхёна с Чондэ дружеские, у Чондэ с Исином романтические, а у Бэкхёна и Исина их не было вовсе. Как при таком раскладе вести привычные расслабленные беседы на свои темы, когда один из участников абсолютно точно не будет понимать, о чем идет речь, никто не имел ни малейшего понятия.              — Я не очень уверен, что понял, — осторожно начал Исин, — но выходит, что кроме вас троих есть еще кто-то?              — Конечно есть, — активно закивал Бэкхён и, притянув к себе открытую коробку, начал по одной закидывать шоколадные конфеты в рот, — а ты как думал, мы там втроем как сто китайцев вкалываем?              — Я бы попросил, — вскинул указательный палец вверх Исин.              — Ах, да, — меланхолично бросил Бэкхён, качнув конфетой в воздухе, — вечно забываю, что ты из этих…              Чжан в ответ лишь прищурился. Ему не хотелось сейчас начинать конфликт, бить себя в грудь и рассказывать о том, что он совсем не из этих, а если из этих, то давайте поподробнее, из каких именно. Вместо этого он поставил себе еще одну галочку.              — В общем-то нас там завались, — без интереса продолжил Бэкхён, — но я особо никого не запоминаю, знаешь ли, текучка большая. Обычно только тех, кто больше 50 лет работает, а таких, как ни странно, ой как не много. По пальцам одной руки пересчитать можно.              — А Сехун? — удивился Чондэ. — Он вроде даже десяти лет не проработал…              — Исключение, — отмахнулся Бэкхён. — Я просто его часто вижу, так что тяжело не запомнить.              — Да уж, да уж, — гаденько усмехнулся Чондэ, — именно из-за этого.              — А ну, — возмутился Купидон и принялся шарить рукой по столу, чтобы чем-нибудь запустить в наглую рожу, — прекрати эти грязные инсинуации! У нас с ним исключительно деловые отношения!              Не найдя ничего под рукой кроме конфет, Бэкхён запустил одной из них в Чондэ, а тот с легкостью увернулся, мерзко похихикивая, что только сильнее разозлило Бёна.              — А ну прекращай! Прекращай, я говорю! — он вскочил со стула, подхватывая со стола пустую бутылку, и замахнулся было, чтобы наклониться через стол, да шмякнуть по голове Чондэ, но в перепалку вмешался Исин. Он успел перехватить руку Купидона и заботливо вытащить из нее пустую бутылку, которую предусмотрительно убрал под стол.              Оставшись без оружия, взъерепенившийся как кот Бэкхён, пару раз злобно фыркнул, сверля Чондэ взглядом, да и плюхнулся обратно на стул.              — И что же за чудо-зверь этот Сехун? — осторожно поинтересовался Исин, не в силах скрыть своего интереса. Да и как он мог. Скандалы, интриги, расследования. Что-то очень интересное было прямо под носом. Упомяни они его вскользь как в прошлый раз, Исин бы даже внимания не обратил, но после такого просто не мог себе позволить пропустить. Было очевидно, что для Бэкхёна это вовсе не последний человек, но какого рода не последний предстояло узнать.              Бэкхён раздраженно оскалил зубы, словно какая-то дворовая собака. Чондэ же это только позабавило, и он будто школьница прыснул в руку, от чего Купидон еще больше озлобился и зарычал. Видно тема действительно была больной, раз он так остро реагировал на шутки и подколы. Чондэ, прекрасно это зная, не собирался останавливаться на достигнутом. Это была его маленькая мстя детских масштабов. Настроение медленно ползло вверх, со звоном сбивая отметки «ничо так» и «хорошо».              — Так что за Сехун? Кто-нибудь мне пояснит, чтобы я тоже в этом безобразии как-то поучаствовал? — нетерпеливо спросил Исин, ерзая на стуле.              — Нечего в этом безобразии участвовать, — Бэкхён перестал скалиться, натянул маску безразличия и вальяжно откинулся на спинку стула, грациозно махнув в сторону рукой, — Сехун это так, курьер, ничего интересного. Бегает между отделами, выполняет мелкие поручения. Скукотища.              — Да-да, — шутливо подтвердил Чондэ, хитро поглядывая на Купидона. — Совершенно ничего интересного.              — Так, а вы с ним что? — попытался прояснить ситуацию Исин, потому что иначе не складывалась картина. — Бывшие любовники или… будущие? Кто-то в кого-то безответно влюблен или?..              — Да никто ни в кого не влюблен! — раздраженно отрезал Бэкхён. — Мы просто коллеги, — он подался вперед и повторил вкрадчивее, специально для Чондэ, — коллеги, понятно?              — Непонятно, — мотнул головой Исин, — совсем непонятно. В чем тогда прикол?              Он повернулся к Чондэ, в надежде, что хоть тот, как менее заинтересованная сторона, выложит всю правду-матку. Ведь явно что-то было, не на пустом же месте люди решили над этим похихикивать и отпускать двусмысленные фразочки.              — А прикол в том, — Чондэ демонстративно повернулся к Исину и, выпрямив спину, стал смотреть парню в глаза, игнорируя присутствие Купидона, — что наш любвеобильный мальчик, который буквально на всех кидается с призывом «Давайте любить и желательно друг друга!», из всех работников, а это как минимум человек 300, только Сехуна ни разу с того момента, как он начал работать, так и не позвал на свидание. Мы сочли это подозрительным.              — Кто «мы»? Кто это «мы»? — вскипел Бэкхён и стал бросаться всем, что под руку попадется, а попадались в основном карты и горсти фишек. — Что подозрительного в том, что я хочу сохранить с человеком деловые отношения?              — Да то, — быстро заговорил Чондэ, — что из 300 работников, ты каким-то хреном только с ним решил эти деловые отношения сохранить! Подозрительно!              — Ну, чего ты врешь? — поморщился Бэкхён. — Так уж только с ним одним… Уверен, что не только с ним!              — А с кем еще? — резонно поинтересовался Чондэ, скептически приподнимая уголки губ.              И вот тут-то Купидон завис. В воцарившейся тишине было слышно, как со скрипом шевелятся шестеренки в его голове. С каждой секундой Бэкхён сильнее хмурился, складка пролегла между бровей, лицо стало напряженным, губы вытянулись в тонкую линию и, кажется, парень даже стиснул зубы от усердия. Для пущего эффекта, он ткнул худым пальцем себе в лоб, будто пытался нажать какую-то кнопочку в своем мозгу, но результата от этого не было никакого.              — Сдаешься? — игриво поинтересовался Чондэ.              — Уверен, — не очень-то уверенно произнес Купидон, — есть кто-то кроме Сехуна. Наверняка кого-то из 300 работников я пропустил. Не мог же я пригласить прям всех. Я даже лиц или имен их не помню, так что…              — Так что кого-то ты пригласил не единожды и не дважды, — заявил Чондэ, гордый собой.              — Да не, — отмахнулся Бэкхён. — Уверен, что кто-то да остался недолюбленным мной…              — Ладно, давай просто пройдемся по статистике, — со вздохом согласился Ким, понимая, что правоту еще надо доказать. — Вот сколько раз ты пригласил на свидание Кёнсу?              — А какой период времени тебя интересует? — прищурился Бэкхён.              — Хм, — задумался на секунду Чондэ, — да хотя бы последний год.              — Раз пять, я думаю…              — Ладно, а Минсока?              — М-м-м, — Бэкхён опустил голову и невидящим взглядом стал смотреть в пол, припоминая точные цифры. — Раз восемь или девять. Не помню точно, но что-то около десяти.              — Хорошо, а того же самого Чунмёна сколько раз?              — Вот с ним мы в этом году, кстати, редко виделись, так что, полагаю, где-то раз 20, но не более…              Исин подавился воздухом и закашлялся. Если в понимании Бэкхёна 20 приглашений на свидание означало «редко виделись», то сколько же раз он приглашает его в те годы, когда они видятся часто? Может быть именно поэтому они и виделись редко. Исин бы и сам стал избегать Бэкхёна, если бы тот постоянно на свидания звал. Каждый раз. Вместо приветствия и прощания. Ужас. Исин аж плечами передернул.              — А, допустим, с Чанёлем? — Чондэ уже начал загибать пальцы, чтобы припомнить всех, кто находился в близком окружении.              При упоминании этого имени Бэкхён поморщился, будто от отвращения, и принялся отстраненно ковырять ногтем коробку конфет, не поднимая на присутствующих взгляд. Исин прищурился.              «Вот, — подумалось ему, — скандалы, интриги, расследования!»              В тот момент он предвкушал что-то грандиозное, какие-то серьезные баталии, междусобойчики, однако был разочарован правдой, которая позже ему раскрылась. Ожидания, впрочем, как и всегда, совершенно не соответствовали действительности.              — Я с этой феечкой, — начал Бэкхён надменно, — только под угрозой смерти куда-то пойду!              — Феечкой? — переспросил Исин шепотом, наклоняясь к Чондэ.              — Зубная фея, — пояснил Ким так же тихо, чтобы погруженный в свою неприязнь Бэкхён его не слышал.              — Зубная фея… в смысле он?.. — Исин стал очень непонятно водить руками в районе собственной груди и немного извиваться, в попытке изобразить что-то очень странное, но, к счастью, Чондэ быстро понял, к чему ведут эти танцы без бубна.              — Если ты о том, носит ли он розовое платишко, пластмассовую диадему из «Детского мира» и волшебную палочку, то нет, — быстро пояснил Чондэ, чтобы Исин перестал изображать не пойми что, и его не посчитали стриптизером с признаками психических расстройств, — и розовеньких крылышек на резиночке у него тоже нет. Такое у нас только Бэкхён носит.              — То есть… он… обычный? — решил зачем-то уточнить Чжан.              — Ну, смотря что считать обычным… — кривя губы, уклончиво произнес Чондэ, — но одевается он вполне сносно, я бы даже сказал, что по-человечески.              — Тогда что в нем от Зубной феи, если не вот это вот все?              — Зубы, — коротко кивнул Чондэ и выпрямился.              — Зубы? — с сомнением переспросил Исин. — В смысле зубы? У остальных их нет, что ли? Или этот абориген носит их как бусы?              — Да нет, — махнул рукой Чондэ, — речь идет о его зубах.              — А что с его зубами? — Исин нахмурился. — Их больше или меньше? Или они как у акулы?              — Не, все с ними в полном порядке. 32 – норма. Все на своем законном месте и в надлежащем состоянии, просто его улыбка…              — Что с ней?              — О, — протянул Чондэ, улыбаясь, и мечтательно посмотрел куда-то ввысь, только взгляд уткнулся в потолок, — улыбка Чанёля — это отдельная песня. Скажем так, это то, что маленькие дети меньше всего желают увидеть в темной комнате, оставшись одни.              — Эм… — Исин запутался окончательно. Он не мог представить себе это ни в позитивном, ни в негативном ключе. Такая характеристика чьей-то улыбки была очень сомнительной. Что это вообще должно было означать? Но, к счастью, в разговор решил вступить Бэкхён.              — Вот представь себе Чеширского кота… если конкретнее, то его улыбку. Представил?              — Представил, — кивнул Исин.              — А теперь представь, что такой загадочной, широкой, не побоюсь этих слов, заискивающей и кровожадной, сверкающей своей белизной улыбкой, улыбается маньяк, который стоит в твоей комнате в одной руке с окровавленным ножом, а в другой с головой твоей… хм… матери. И нежно так тянет что-то вроде: «А у кого это зубик выпал?».              — Бр-р-р, — позитивная картина, которую рисовало воображение Исина, в миг стала кровавой, и от этого неожиданного преображения, парня аж передернуло.              — Представил, да? — как-то по-детски радостно поинтересовался Бэкхён. — Вот это Чанёль, только без ножа и головы. Ну, матери, не своей…              — Нет, не так, — вступил в разговор Чондэ, активно размахивая руками, — ты не так его описываешь.              — А как надо? — обиженно надул губки Купидон.              — Син, — Чондэ развернулся к Исину и удобно уселся, в порыве поделиться образом неизвестной пока Зубной феи, — вот представь, ночь, темная комната, родители только ушли, погасив свет…              — Может, мне свет погасить и дать тебе в руки фонарик, чтобы интереснее было рассказывать? — фыркнул Бэкхён.              — Да не перебивай, — махнул на него рукой Чондэ, — Син, слушай, вот ты лежишь, ветки в окно стучатся, страшно… и тут, скрипнув, неспешно открывается дверь шкафа, чулана или не важно чего, главное, что дверь. А из-за нее в комнату вваливается несуразное нечто под два метра ростом, стукаясь о дверной косяк и все, что низко висит, ойкает, шлепает по рассыпанному лего, матерится…              — Пока не очень страшно, — напряженно поделился Исин, но отодвинулся на случай, если на него с внезапной громкой репликой, как бывает во многих страшилках, вдруг кинуться, — у Бэкхёна было жутко, а тут…              — А ты дослушай! — шлепнул по столу ладонью Чондэ, которого вечно перебивали. — Так вот, ты как бы напрягаешься, но особой опасности не чувствуешь. И тут это лохматое чудо вдруг к тебе поворачивается и как…              Ким Чондэ запнулся на самом напряженном моменте, чтобы немного выдержать интригу. Исин вдохнул и не выдохнул, потому что выдох должен был прийтись на конец предложения, а без логического завершения как-то не выдыхалось. Да и еще на таком моменте оборвалось, что даже как дышать забылось.              — Улыбнется, — негромко проговорил Чондэ, — во все свои 32, да так, будто блуждал в поисках кого бы сожрать и тут – хоба! – нашел. Просто представь этого ужасного монстра, который неожиданно поворачивается к тебе в темноте со своей улыбкой двинутого ножкой кровати маньяка. Знаешь, даже в ужастиках такое дерьмо в исполнении монстров пугает меньше, чем дружелюбная улыбка Чанёля в жизни. А потом он еще и про твои зубки спрашивать начинает, как будто если не найдет у тебя под подушкой ни одного выпавшего, сам тебе их выбьет.              — Мда-а-а, — протянул Исин, потому что никакой другой реакции на такой случай у него просто не было. Сначала он хотел поставить под сомнение решение подпускать Чанёля к детям, если его основной функцией становится не забирать выпавшие зубы, а оставлять детские травмы, но потом вспомнил Чондэ, который тоже не очень отличался своими педагогическими методиками, и возмущения по поводу компетентности сотрудников были спущены в унитаз. Нет, он конечно бы мог встать на защиту детей, начать критиковать сотрудников, несколько раз вербально пнуть Чондэ за его косяки, но с другой стороны… чего он хотел? Чего он ожидал от кучки людей, чьей специальностью никогда не было воспитание детей? Это раньше Исину казалось, что организация серьезная, потому что из всех, кто работал по ту сторону, Чжан встречал только Чондэ и суровую Смерть. Но сейчас, в процессе беседы, этот образ серьезной организации немного пошатнулся, и в воображении Исина она предстала как маленькая конторка с кучей аниматоров для детей, которые вряд ли имели диплом по педагогике или детской психологии, да и вообще имели смутное представление о взаимодействии с детьми. Просто набрали каких-то людей с улицы, раздали костюмы и отправили работать. Хотя, судя по тому, что Исин видел в воспоминаниях Чондэ, брали действительно кого попало. И это не вина сотрудников, это вина начальника. Минсок их набирал, так ведь? К нему все претензии. Может быть стоило серьезно с ним на эту тему поговорить? Выяснить вообще критерии отбора…              — Вот поэтому, — решил подвести итог Бэкхён, — я редко приглашаю его на свидания.              Исин резко повернул голову к Купидону и долго смотрел на него. Ответ показался неожиданным, потому что он не был категорически отрицательным.              — Редко? — переспросил Чжан. — То есть ты его все-таки зовешь?              — Ну, пару-тройку раз, — неопределенно махнул Бэкхён в воздухе пальцем, — но только из вежливости и при условии, что он в этот момент не улыбается и вообще грустненький.              — Ах, вот оно как, — понимающе кивнул Исин. — Значит, дело исключительно в улыбке?              — Ага, — подтвердил Купидон, — она правда жуткая. Видел бы ты ее…              — И никаких сложных отношений между вами нет?..              — Нет, нет, с чего ты взял? — удивился Бэкхён.              — Ну, просто у тебя была такая реакция на его имя, что я подумал…              — Ах, — Купидон драматично кивнул головой, — так это ж я его улыбку сразу вспомнил. Но нет, у нас с ним ничего такого… Просто я ни разу не смог достаточно долго выдерживать эту его жуткую доброжелательную улыбку, чтобы хоть какие-то отношения построить.              — Но тем не менее, — усмехнулся Исин, — ты все же приглашал его на свидание, а это много говорит о тебе, как о человеке…              — Вот и я о том же, — на выдохе произнес Чондэ, — он всех зовет, — и добавил тише, — кроме Сехуна…              В глазах Бэкхёна мелькнуло что-то похожее на гениальную мысль, он встрепенулся, замер и мгновение смотрел в пустоту, быстро шевеля губами, после чего вдруг страстно заговорил:              — Вовсе нет, не только его!              — А кого еще? — с сомнением спросил Чондэ, приподнимая бровь. — Мы, кажется, выяснили, что…              — А тебя? — тихо, почти еле слышно, уточнил Исин, указывая на Кима пальцем.              Чондэ в ответ лишь быстро кивнул. Просто кивнул, словно ничего это не значило. Хотя, наверно и не значило. Исина бы не задело, если бы Чондэ сказал словами, а не небрежно кивнул, будто бы хотел отделаться от вопроса.              — Чонина! — вскрикнул Бэкхён. — Я же сказал, что точно есть еще хоть кто-то, а ты мне не верил…              При упоминании этого имени Чондэ застыл на несколько длинных мгновений, невидящим взглядом глядя перед собой, а потом заметно помрачнел, ссутулился, чуть привстал, чтобы удобнее усесться и, облизнув губы, опустил голову. Исин неосознанно напрягся. Он понятия не имел, что за людей обсуждали эти двое, о ком они говорили, и что за отношения скрываются за их словами. Мог лишь догадываться и ловить изменения в лице, интонации. То, что он увидел сейчас, было настолько явно и неприкрыто, настолько очевидно, что даже сердце сжималось. Исин боялся даже подумать, что за правда скрывается за всем этим. Правда, которая, возможно, ему совсем не понравится.              Если честно, меньше всего хотелось вести списки многочисленных любовников и любовниц Чондэ. Исин старался воспринимать это с легкостью, мол, все это далеко позади. Ведь позади же? Сейчас есть только он и больше никого. Хотелось верить. Глупо было заявлять права на человека, но ведь так и работают чувства. Чем они сильнее, тем больше хочется быть единственным в своем роде, неповторимым для какого-то конкретного человека. Думать, что все, что было до этого с кем-то другим так, детский лепет на лужайке, ничего серьезного, однако…              Человек ведь не реагирует так на что-то, что осталось в прошлом? Если это уже позади, если пройденный этап, который ничего не значит, то зачем так напрягаться?              Исин торопливо отвернулся, стараясь сделать вид, что не заметил. Игнорировать что-то — иногда лучший выход. Это, конечно, не так, но Исину казалось, что будет правильным не придавать значения. По крайней мере сделать вид, что не придал.              Бэкхён все видел и все подмечал. Для этих двух баранов, может быть, их душевные терзания и остались тайной, но, к несчастью, все они были написаны у них на лице, и увидеть их мог любой, кто смотрел. Только они не смотрели, а Бэкхён глядел во все глаза и прятал гаденькую ухмылочку в сцепленные в замок пальцы. Он-то все знал. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как напрягается от неприятной темы Чондэ, и как неправильно по его поведению все себе истолковывает Исин. Просто прелесть.              — Вы с ним, — севшим голосом начал Чондэ, — не так уж и часто видитесь, в смысле, — он, поерзав на стуле, прокашлялся, — совсем не видитесь, так что не удивительно… он ведь даже не в штате, так…              — Ошибаешься, — уже не скрывая улыбки, протянул Купидон, — он теперь официально в штате. Заступил практически сразу после твоей отставки…              — Что? — Чондэ вскинул голову и посмотрел на Бэкхёна не просто удивленно, а со страхом.              — Ага, ты не в курсе разве? — Бён попытался изобразить на своем живом лице безразличие, и выходило плохо. Не потому, даже что не умел играть на публику и изображать эмоции, которые не испытывает. Вовсе нет. С этим бы он далеко не ушел. При желании он мог изобразить все, что угодно, чем и развлекался в рабочее или свободное от работы время. И раз уж сейчас у него ничего не вышло, значит плохо пытался. Значит, не очень-то и хотел показаться безразличным.              — Не в курсе чего? — настороженно поинтересовался Чондэ, неуверенно складывая руки лодочкой и просовывая их между ног.              — Как же? — ахнул Бэкхён. — О божечки! Неужто Минсок тебе не сказал?              — Нет, — еле слышно прохрипел Чондэ, опуская голову.              Уголок губы Бэкхёна неудовлетворительно дрогнул, черты лица стали острее. Отчего-то во взгляде проскользнуло осуждение, однако юноша быстро вернул себе жизнерадостное выражение лица и с энтузиазмом продолжил.              — Так вот, пока ты тут спивался и налаживал свои шуры-мурные дела, он официально заступил на твою должность. Тадам! — Купидон радостно вскинул вверх руки, широко улыбаясь, но, поскольку другие не были столь воодушевлены этой новостью, руки опустил, и добавил тише: — будь у меня хлопушка, обязательно бы ей хлопнул.              — Значит, — неуверенно протянул Чондэ, — он теперь…              Исин нахмурился. Он ловил каждое слово, пытаясь по обрывкам составить полную картину, но это было просто невозможно. Они не раскрывали суть, не произносили вслух важных деталей. Либо потому, что им это было вовсе не нужно, либо потому, что специально хотели это умолчать. Исину приходилось додумывать все самому, но так как теории были слишком расплывчаты, а информации мало, он не знал, как на это реагировать. Оттого инстинктивно он поддавался нервному напряжению Чондэ и в мелочах, в деталях начинал копировать его реакции, позу и даже взгляд.              — Да, — подтвердил Бэкхён, как-то не очень охотно, — теперь он Оле-Лукойе.              — Что ж, — Чондэ шмыгнул носом и расправил плечи, но взгляда не поднял, — этого стоило ожидать, ведь… кто если не он, правильно? Он идеально подходит, если посудить…              — Он не справляется, — отрезал холодно Бэкхён.              — Это дело времени, все придет с опытом. У меня тоже все сначала шло из рук вон плохо…              — Но ты способный. Быстро приспосабливаешься и подстраиваешься под обстоятельства, не поддаешься панике и здраво мыслишь в критических ситуациях, находя решение. Минсок это прекрасно знал, потому и взял тебя. А Чонин не такой. Он крайняя мера. Выбора особо не было…              — Но я тоже был крайней мерой! — вдруг вспылил Чондэ, ударяя ладонями по столу. — Будь у него выбор, вряд ли бы он сделал его в мою пользу. Он просто должен был взять меня, как сейчас должен был взять Чонина, и дело вовсе не в способностях, а в…              — О нет, — протянул Бэкхён с ироничной улыбкой, откидываясь назад и вытягивая перед собой руки на столе, — ты ведь не думаешь, что дело в крови? Ведь ни тебя, ни Чонина он не оставлял со стойким намерением взять именно на ЭТУ должность. Он видел в вас особый потенциал, и знал, что где-то вы пригодитесь, просто не знал где. Так уж совпало, — Бён с силой ткнул пальцем в столешницу, обозначая логически важную информацию, — что вы оба оказались потенциальными претендентами на это место. Ты бы вполне мог стать Зубной феей, а он следующим Пасхальным кроликом, но – пуф! – оказались Оле-Лукойе. Ты, потому что идеально, по мнению Минсока, подходил для этой должности, а он – потому что других вариантов не было, а свято место пусто быть не должно…              Чондэ смотрел озадаченно и хмуро. Ему чудился какой-то подвох. Он отказывался воспринимать слова так, как они звучали, потому что это противоречило его пониманию ситуации. В четкой системе, которую он выстраивал годами, начали появляться дыры непонимания.              Исин вдруг почувствовал, как бьется его сердце. Оно не билось быстрее, возможно, лишь слегка ускорилось, но вибрации от каждого удара вдруг стали еле заметно сотрясать грудную клетку, по которой следом расползалась тяжесть, затрудняя дыхание. Он совершенно ничего не понимал, но чувствовал, что это нечто важное. Что-то, что нужно запомнить, отложить в памяти, даже не пытаясь в этом разобраться, ведь разобраться все равно не получится. Но, может быть, однажды, когда картина предстанет перед ним целиком, этот маленький фрагмент окажется ее важной частью, без которой все остальное будет не важно.              — Так что дело вовсе не в крови, Чондэ, — вкрадчиво, но негромко произнес Бэкхён, глядя прямо в глаза, — и никогда не было. Все это время дело было исключительно в Минсоке и его скрытых мотивах.              Чондэ напряженно и очень медленно расправил плечи и откинулся на спинку стула, удобно устраивая руки на столе. Его инстинктивное желание отодвинуться, оказаться дальше было объяснимо. Меньше всего он хотел слышать о скрытых мотивах Минсока. Он бился об этот камень много долгих лет, но в итоге лишь набил себе шишку. Вывод был такой: у Минсока нет и никогда не было никаких скрытых мотивов. Чондэ всеми правдами и неправдами пытался узнать их, даже спрашивал напрямую, только все тщетно. Результат был нулевым. Их не было. Так для себя рассудил Чондэ, потому что отказывался принимать, что они могли быть. Ведь если бы были, он бы обязательно их нашел. Кто, если не он?              Они ведь с Минсоком всегда поддерживали иллюзию откровенности. Точнее, Минсок с самого начала знал о Чондэ абсолютно все, во всех подробностях. Отслеживал каждый его шаг, слово, вдох. Все. И чтобы поддержать доверительные отношения, а также не дать брату бунтовать против ущемления свободы, очень умело изображал искренность, предельно честно отвечая на заданные вопросы, и иногда делился чем-то «сокровенным». В какой-то момент Чондэ устал вести эту игру и принял все за чистую монету. Поверил, что брат с ним откровенен и искренен, без подтекста, скрытых мотивов и выгоды. Просто потому что они семья. И они были семьей. Семьей остаются и до сих пор.              — Неужели ты не понял? —как-то жалостливо протянул Бэкхён, изгибая брови. — Он что, совсем тебе мозги запудрил? Я надеюсь не настолько, что ты даже не удосужишься поставить под сомнения мои слова, и просто сразу станешь их отрицать…              — О чем ты говоришь? — выдавил Чондэ, стараясь казаться спокойным и безразличным, но таким он совершенно точно не был.              — О чем? — не понял Бэкхён, и голос его стал звучать тише и мягче. — О том, что ты все эти годы делал что-то искренне веря, что этот мир так работает, но правда в том, что Минсок заставил тебя поверить в то, что мир работает именно так, чтобы ты делал все как он хочет. И мне казалось, будто ты давно это понял, потому оспаривал его решения и делал все наперекор, однако сейчас я явственно осознаю, что ничего ты так и не понял, а делал все лишь из своего детского желания противоречить. Это зашло так далеко, что вы даже ввели в заблуждение Исина, лишь бы происходящее подчинялось выдуманной истине.              Бэкхён перевел взгляд на Исина. Жалостливый взгляд, будто полный сострадания и боли, но при этом мудрый и пронзительный, от которого внутри у Чжана все сжалось, а как реагировать он не знал. Сидел в оцепенении и будто бы земля из-под ног уходила, хотя он даже не стоял. Непонятно откуда ком вдруг подступил к горлу, а на глаза стали слезы наворачиваться. Бэкхён ведь даже ничего не сказал, просто смотрел, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать, будто весь тот пережитый раньше ужас, который Исин хотел бы оставить в прошлом и никогда больше не вспоминать, пережит зря. А может быть это было предзнаменованием тому, что грядет что-то еще ужаснее, но об этом старательно умалчивалось. И будет это «что-то» фатальным, неотвратимым, безмерно болезненным и до смерти пугающим. В отличие от пережитого, это нельзя будет оставить позади и забыть, потому что забывать будет незачем и некому. Настанет конец, и он отнюдь не будет счастливым.              — Иронично, не правда ли, Исин, — доверительно, негромко произнес Бэкхён, наклоняясь вперед, чтобы осторожно опустить свою горячую руку на похолодевшие пальцы юноши, — осознавать, что многого, если не все, через что тебе пришлось пройти, можно бы было избежать, если бы два брата были откровенны друг с другом.              Исин прерывисто вдохнул. Он совершенно не понимал, какого черта происходит, но складывалось ощущение, будто это не более чем акт психологического давления, который косвенно был направлен на Чондэ. Это было подло. Подло давить на Исина, чтобы заставить другого человека что-то для себя осознать или согласиться с тем, с чем он не согласен. Не менее подло было говорить такие вещи после того, как все осталось позади.              Сейчас Исину было не легче. И даже осознание, что все мучения в прошлом, не дарили ему желаемого облегчения. Порой казалось, что тот логический конец, который он себе обозначил, на самом деле эфемерен. Его попросту нет. Ничего еще не кончено. Иногда становилось настолько невыносимо, что хотелось послать все к чертям, но останавливало лишь то, что ради вот этого они проделали огромный путь. Казалось глупым после всего прекращать, опускать руки и расходиться. Это обесценивало все пережитое. Может быть, только нежелание бросать все после того, как к этому было приложено огромное количество усилий, и останавливало Исина. Удерживало его рядом с Чондэ.              Случалось, что руки опускались, и было чувство, будто они в тупике. Нет будущего, как ни старайся. И то, что по их мнению должно быть наградой, было лишь бесконечным ожиданием счастья и гармонии, которые в их отношениях, возможно, не наступят никогда.              Исин сомневался во всем. В себе, в Чондэ, в своих и его чувствах. В том, что эти отношения хоть чего-то стоят и они им вообще нужны. Ведь их это выматывало. Какой смысл в отношениях, которые не дарят успокоения, а наоборот уничтожают нервные клетки постоянными переживаниями. Это была пассивная война, которая не вела ни к чему. Закончить ее можно было, казалось, только с этими отношениями.              Так что было очень подло говорить такое Исину. Было подло говорить, что в пережитом нет никакого смысла, и случилось это из-за недоразумения, по чьей-то прихоти. Просто потому, что кто-то не желал говорить правду, а кто-то не хотел ее признавать. И тогда в происходящем тоже бы не было смысла. В их отношениях бы не было ни капельки смысла. Без всего случившегося раньше, они бы без угрызений совести могли разойтись, признав, что нет у них двоих перспективы, нет будущего. И все, что их держит вместе, вовсе не любовь, а чувство ответственности перед другим за тот путь, который пришлось пройти. Они же просто не могли броситься в жерло вулкана, а потом разойтись как ни в чем не бывало.              Что же выходит? Все зря? И тогда, и сейчас? Нет в этом абсолютно никакого смысла? Им стоит разойтись и забыть об этом как о страшном сне? Жить дальше, как будто ничего не было, но уже порознь?              А что, если это и есть чувство вины? То, о котором говорил Бэкхён. Чондэ просто чувствовал вину за случившееся, потому что знал – этого можно было избежать. И потому он тогда пришел и снова пытался, до сих пор пытается искупить вину. Сделать так, чтобы все это было не зря, но ни ему, ни Исину это на самом деле нахрен не нужно.              — Что, — еле выдавил он охрипшим голосом, глядя остекленевшими, подернутой тонкой пеленой слез, глазами на Бэкхёна, — что можно было избежать?              — Син, — еле слышно позвал Чондэ и потянулся, чтобы опустить руку Чжану на плечо, но тот дернулся.              — Нет, — категорично заявил юноша, — пусть скажет! Пусть, нахрен, скажет, что можно было избежать!              — Все это можно было избежать, — пожал плечами Бэкхён, — просто превратить в увлекательную прогулку, в… не знаю, свидания на свежем воздухе.              — Заткнись, — прошипел Чондэ.              — Вам бы не нужно было изображать из себя Ромео и Джульетту, ему бы не пришлось умирать, а тебе бы не нужно было путешествовать по всем кругам ада, — продолжал Бэкхён, игнорируя стискивающего зубы Чондэ. — Все могло закончится иначе, счастливо для вас обоих. И никому бы не пришлось страдать…              Бэкхён описывал это как какой-то радужный мир, в котором скачут на единороге по радуге, и предусмотрительно умалчивал, что, вероятно, в конце они бы не были вместе. Да, не страдали бы. Да, были бы счастливы. Но не вместе. Тут и ежу было понятно, что в большей степени именно пережитое заставляло бороться за отношения. Не будь этого, они бы значительно меньше ценили и друг друга, и то, что сейчас вместе. Сейчас ведь им казалось, что они просто обязаны жить долго и счастливо, чтобы окупить болезненные события прошлого. И они пытались. Действительно пытались быть счастливыми, насколько могли. Но сложись все иначе, сложись все тогда хорошо, что бы получилось в итоге? И речь шла не только о семи ночах, речь шла о 25 годах.              Если бы Минсок никогда не запрещал Чондэ даже приближаться к Исину, сдался бы ему тогда этот ребенок? Запретный плод сладок, а натура Ким Чондэ такова, что он запреты воспринимал как призыв к действию. Может он просто внушил себе, что Исин особенный, потому что Чжан Исин особенным никогда не был.              А самому Исину сдался бы Чондэ если бы с самого начала не было этого особого отношения? Если бы с ним обращались точно так же, как и с другими детьми, сложилось бы все так? Было бы это трагическое расставание? Встретились бы они спустя много лет? Эти вопросы так и останутся без ответа. Бэкхён не пытался поделиться своей версией событий, потому что Исину она бы могла попросту не понравиться. Все случилось так, как случилось. Зачем же сейчас мутить воду? Ничего уже все равно не изменить.              — Выходит, — Исин прерывисто выдохнул, — я пострадал шутки ради?              — Никто не шутил, Син, — успокаивающе произнес Чондэ, подаваясь вперед, — не было это шуткой.              — Нет, ты погоди, — нервно махнул рукой Чжан, — меня просто водили все это время за нос, так получается? Это Бэкхён хочет мне сказать?              — Да, — подтвердил тут же Купидон.              — Нет, — отрицательно мотнул головой Чондэ и выразительно посмотрел на Бэкхёна. — Никто не водил тебя за нос. Это бред. Я бы не стал этого делать. Какой смысл?              — Не знаю, Чондэ, в том-то и дело. Я понятия не имел и до сих пор не имею, что, нахрен, творится в твоей голове! Ради чего все это было?              — Ради… — замялся Ким, — ради нас, разве нет?              — Ради каких еще нас? — выдохнул Исин. — Когда ты явился ко мне, об этом и речи не шло. Ты просто вдруг появился в моей жизни, даже не спросив меня, хочу ли я этого! И да плевать мне, что ты и до этого в ней был. Ты заявился спустя много лет, как совершенно незнакомый человек. Ты не спрашивал меня, хочу ли я всего вот этого или нет! Если бы я знал, что меня ждет, я бы, может быть, отказался, но нет, ты не спрашивал! Это было так… эгоистично! Думать, что если ты чего-то хочешь, то я хочу того же! И ты протащил меня за собой через огонь, воду и медные трубы, и я смирился с этим, потому что думал, что в этом есть хоть какой-то смысл. Но сейчас мне говорят, что смысла в этом не было. Что все это просто так! Я правильно понимаю?              Он обернулся к Бэкхёну, потому что ему нужно было подтверждения собственных слов.              — Правильно, — подтвердил Бэкхён, с набитым конфетами ртом. Он не смотрел на Исина, даже не особо слушал его длинные речи, просто старался впихнуть в свой рот как можно больше конфет и с наслаждением их пережевать. Для него происходящее было не особо значимо. Это Чондэ с Исином тут отношения выясняли и для них это было важно, а Бэкхёну-то от этого что? Ничего.              Чжан раздраженно отвернулся, и сложно было сказать, что в этот момент раздражало его больше всего: чавкающий Бэкхён, который не проявлял никакого интереса к перепалке, или же Чондэ, злость и обида на которого достигла своего апогея.              Исин стиснул зубы и сжал руки в кулак. Его намерение дать кому-нибудь в морду было очевидно, впрочем, как и желание попытаться справиться с собственной бессилием и ощущением бессмысленности происходящего с помощью насилия. Ему казалось, будто это чем-то поможет, но, к сожалению, насилие не могло расставить ничего по полочкам и изменить случившееся тоже не могло.              — В этом не было никакого смысла, — обреченно выдохнул он, опуская взгляд, но руки, сжатые в кулак, так и не разжал. — Не было смысла. Все зря.              Чондэ хотел было заверить его, что вовсе не зря, но сам понимал, что это глупо. Когда приходит осознание, что ты затратил больше усилий, чем нужно, а результат получил несоизмеримый этим усилиям, и ничего с этим нельзя сделать, конечно же злишься и негодуешь. Когда идешь по самому сложному пути, а оказывается, что был путь проще, ведущий к тому же результату, чувствуешь несправедливость. Игра не стоила свеч, и может быть они зря убеждали себя в обратном. Но ведь никто не говорил, что будет легко. Как никто не давал выбирать сложность пути, который предстоит пройти. Только на финише осознаешь сложность, и видишь, что были другие варианты. Так всегда, и это чертовски несправедливо.              — Если бы кто-то с самого начала сказал мне, что достаточно было просто дать тебе в морду и послать тебя в места не столь отдаленные, чтобы избежать всего этого мракобесия, в которое ты меня втянул, я бы так и сделал, — прошептал Исин. — Честное слово, так бы и сделал. Я и сейчас это готов сделать, если еще не поздно все исправить.              Он, может быть, и не хотел обесценить их отношения этими словами или признать, что они ему не сдались, но вышло именно так. Да и черт с ним, чего лукавить. Иногда он действительно думал, что ему все это не нужно. Ни Чондэ, ни любовь к нему. Он без них прекрасно жил, и все у него было хорошо, а сейчас он будто специально себе жизнь усложнил, чтоб медом не казалась.              Исин любил Чондэ, правда любил. И Чондэ был ему нужен, однако лишь тогда, когда его не было рядом. Наверно, с этим нужно было что-то делать. Нужно было что-то в их отношениях менять, раз они такие. Сколько можно расходиться, чтобы соскучиться, и сходиться, чтобы понять, что нужно разойтись.              Бэкхён отодвинул коробку конфет в сторону и, подперев рукой подбородок, меланхолично наблюдал за происходящим. Ох, сколько семейных ссор было на его памяти. Эта не самая страшная из них.              — Не поздно, — спокойно поделился Бэкхён, — все еще не поздно.              — Заткнись, — огрызнулся на него Чондэ, — заткнись или будешь следующим, кому прилетит в морду!              — Уймите свой пыл, рыцари, — примирительно вскинул руки вверх Купидон, — неужто нам нужны кровопролития? Мы же цивилизованные люди, мы же словами все решить можем.              — Я просил тебя помолчать! — рявкнул на Бэкхёна Чондэ и с силой пнул коленкой столешницу снизу.              — Ой ладно, Исин, можешь один раз его стукнуть, — оскорбленно махнул рукой Бэкхён, отворачиваясь, — пусть станет фиолэтовым и замолчит.              Исин сильнее сжал руку в кулак и напрягся всем телом, как будто раздумывая, стоит ли бить сейчас или досчитать до десяти.              — Все еще не поздно что-то исправить, — развел руками Бэкхён, — только никого не надо для этого бить. Послушай, — он приподнялся и тюленем рухнул на столешницу, чтобы дотянуться до Исина и примирительно погладить его по плечу, но так как положение его было неудобным, он лишь мазнул молодого человека пальцами и соскользнул обратно на стул. — Тебя с этим человеком держат не высшие силы, — как ни в чем не бывало продолжил Купидон, делая умное лицо, — не судьба, и не истинная любовь. Даже он тебя не держит, иначе бы давно привязал к батарее или к чему там еще привязывают. Ты и только ты – единственное, что держит тебя с ним. Запомни это. Не брак, не дети, не совместно нажитое имущество и не прошлое. Только ты. И ты всегда волен уйти. Сказать, мол, нет, ребята, я дальше в этом участвовать не буду. Все это время ты мог уйти. Я уверен, что Чондэ тебе даже говорил об этом, но разве ты слушал, а?              Бэкхён вопросительно поглядел на Чондэ. Тот лишь недовольно вздернул уголки губ и, очевидно, это означало согласие с предыдущим оратором.              — Ты сделал свой выбор, хотя никто не говорил, что он должен быть именно таким, — назидательно произнес Купидон. — Ты принял решение, и это его результат. И не вини за это других. Да, многого бы можно было избежать, если бы отношения братьев сложились иначе. Но так же многого можно было избежать, если бы ты хоть раз сказал «нет, хватит» и ушел. Ты виноват в случившемся не меньше…              — По-твоему, кто-то из них хоть раз давал мне возможность уйти? — раздраженно вскрикнул Исин, поворачиваясь к Бэкхёну. — Меня то забрасывали на корабль, то на парящий в небе остров, то запихивали против воли в Зал Суда! Куда я мог деться с подводной лодки? Когда я действительно собирался уйти, мне просто не дали этого сделать!              Бэкхён усмехнулся. Ему казалось очень наивной вера Исина в то, что у него никогда не было выбора. Что он стал жертвой обстоятельств. Упал в кроличью нору, из которой нельзя было выбраться.              — Успокойся, Исин, — примирительно протянул Купидон, изгибая губы в доброжелательной мягкой улыбке психотерапевта, — все уже позади. Ты можешь сколько угодно возвращаться обратно и переживать это снова и снова по множеству разных сценариев, но это не изменит твое настоящее. Мог бы ты все этого избежать? Да. И для этого братьям не нужно было добиваться взаимопонимания. Тебе нужно было лишь сказать свое категоричное «нет». Выпроводить Чондэ из дома сразу же, как увидел его в первый раз. И это было бы разумно, кстати. Или отказаться в любую другую ночь идти навстречу приключениям. Даже последовав за ним, ты в любой момент мог сказать «верни меня домой», а потом добавить «и исчезни с глаз моих», и, ты не поверишь, но он бы так и сделал. Вернул бы тебя домой и исчез бы с глаз твоих, потому что без твоего согласия он официально просто не мог находиться рядом с тобой. Знал ты это или нет, не имеет значения, потому что ты сам ни разу четко не обозначил свое желание это прекратить. Ведь так поступают люди, когда чего-то не хотят. Они просят это прекратить, разве нет?              Бэкхён многозначительно отхлебнул из чашки остывший чай, не спуская взгляда с Исина. Тот заметно растерялся. Спокойствие и доброжелательность Купидона не распаляли желание крушить и обвинять всех направо и налево, доказывая свою правоту, а наоборот утихомиривали.              — Так что в следующий раз, прежде чем обвинять других и лезть на них с кулаками, спроси себя, а достаточно ли ты сделал, чтобы предотвратить случившееся? — назидательно произнес Бэкхён. — Твоя злость оправдана, потому что как тогда, так и сейчас ты чувствуешь себя бессильным из-за случившегося. Да, в какой-то момент события действительно вышли из-под твоего контроля, и ты ничего не мог с этим сделать. Ты злишься на себя за это, только злость твоя не приносит должного удовлетворения, лишь делает все хуже, потому ты перекидываешь ее на других, но это неправильно.              Исин тяжело вздохнул. Он ощущал себя ребенком, которому родители читают нотации, и это заставляло его чувствовать себя виноватым. Бэкхён столько раз уже сказал, что Исин виноват в случившемся не меньше, что он начинал в это неосознанно верить и соглашаться. Ведь звучало разумно. Он действительно не проявил должной настойчивости, не обозначил свою позицию. У него действительно был шанс все прекратить, но он им не воспользовался только потому, что когда мог, не имел желания этого сделать. Не знал, что в конечном итоге то, что так хорошо начиналось, приведет его к чему-то ужасному и разрушительному.              — Так сложились обстоятельства, Исин, — Бэкхён чуть склонил голову набок, — но это уже не имеет значения. Все это свершившийся факт. Прими его и оставь позади.              — Да, но он ведь тоже виноват, не так ли? — вскрикнул Исин, указывая пальцем на Чондэ, как будто пытался наябедничать. Ему совершенно не нравилось, что отчитывают только его.              — Виноват не меньше тебя, ну и что? — пожал плечами Бэкхён. — Что это изменит? Хватит уже мусолить случившееся и обвинять друг друга. Научитесь жить настоящим, начните заглядывать в будущее. Ведь у вас двоих только-только все наладилось. Ведь наладилось, да?              Чондэ скривился и, вскинув руку, покачал ей из стороны в сторону, как бы говоря, что не очень-то и наладилось, однако как только Исин к нему повернулся, руку тут же опустил.              — Ну, — протянул Чондэ под пристальным взглядом Чжана, — сейчас явно лучше, чем было до этого…              Исин нахмурился, пытаясь понять, какой период их отношений он имеет ввиду под «до этого».              — Что ж, — Купидон недовольно сдвинул брови, — в любом случае, сейчас у вас есть вполне реальная возможность, чтобы довести свои отношения до идеальных. Вот только…              Он опустил голову, отводя взгляд. На самом деле он хотел выдержать интригу, чтобы слова звучали весомее, только выглядело это как очередное «но» в отношениях Исина и Чондэ, которое должно было помешать им быть вместе.              — Только что? — поинтересовался Чондэ, и тон его был немного угрожающим.              — Только вам придется над ними работать, — резонно заметил Бэкхён, поднимая взгляд, — они не станут идеальными, если вы вожжи отпустите. Серьезно, ребята…              Заметив в глазах парней недоверие, Купидон тяжело вздохнул и, откинулся на спинку стула, вальяжно забрасывая ноги на стол. Затем подцепил пальцами коробку конфет и устроил ее у себя на животе, чтобы удобнее было доставать конфеты и есть. Сейчас он принял идеальную позицию, чтобы учить двух неразумных птенчиков жизни и тонкостям любви.              — Любовь, дорогие мои, это самолет без автопилота, — с чувством собственной важности, но при этом немного небрежно, произнес он. — Тут главное, чтобы хоть один руки на штурвале держал, — Бэкхён забросил конфету в рот, и даже не стал себя утруждать паузой, чтобы ее прожевать, — но и он не сможет делать это вечно. Другому тоже иногда придется брать управление в свои руки, если первый устанет. А если отпустят оба – катастрофа неизбежна. И радостно будет, если хоть один выйдет целым и невредимым после крушения.              Он обвел взглядом присутствующих. На лице парней было замешательство. Это была, разумеется, не та реакция, которую Бэкхён ожидал.              — В отношениях всегда так, — продолжил он важным тоном, — чтобы они не были односторонними, вкалывать должны оба. Прощать обиды, понимать и сострадать, поддерживать, молчать, когда это необходимо, даже если слова так и рвутся с языка, и говорить, когда слова нужны, даже если сказать что-то очень трудно. Знаете, ведь не зря говорят, что в отношениях нет «я», есть только «мы». И это вовсе не значит, как считают многие, кхм, девушки, что это обязывает их вторую половинку выполнять их прихоти и потакать их желаниям, просто не издалека, а рядышком. Мол, мы теперь пара и будем делать то, что хочу я, но вместе. Нет, это бред и высшее проявление эгоизма в отношениях. Когда говорят, что есть «мы», подразумевается, что нужно что-то делать или принимать решения из расчета на то, что есть еще один человек. Полноценная личность со своими «хотелками» и «нехотелками». Его мнение тоже необходимо учитывать, и вместо того, чтобы заставлять его делать вместе с тобой то, что хочешь исключительно ты, потому что вы пара, вы любите друг друга и отныне вы не он и я, а «мы», нужно просто спросит его, чего хочет он, и если желания не совпадают – найти компромисс. Вот и все. Это просто.              Действительно, концепция отношения Бэкхёна звучала очень просто, так что Чондэ с Исином согласно кивнули. Проблема была лишь в том, что в теории все выглядит куда проще, чем на практике. Купидон уже не отслеживал реакцию зала, он сел на свою лошадку и блаженно продолжал задвигать речи.              — С друзьями же вы себе такого не позволяете, правда? — поинтересовался Бэкхён, отправляя в рот еще одну конфету. — Вы не заставляете их делать то, что хочется только вам. Вам просто приходится прислушиваться к ним, ведь иначе они просто покажут вам… свой детородный орган, и пошлют в его направлении. Ошибочно понимать, что со своими возлюбленным вы связаны более крепкими узами, которые мешают ему сделать ровно то же самое. Вовсе нет. Серьезные отношения – это же как дружба, только вы еще и трахаетесь.              — Простите, профессор, — вскинул руку Чондэ, — но как вы прокомментируете такое явление, как секс-друзья?              — А как я могу это прокомментировать? — удивился Бэкхён. — Это ни то, ни се. Давайте посмотрим правде в глаза, нельзя быть секс-друзьями. Вы либо занимаетесь сексом, либо друзья, понятно? Не нужно опошлять что-то настолько святое, как дружба! Давайте называть вещи своими именами. Не секс-друзья, а кружок по интересам. Все, кто пропагандируют секс без обязательств в этом кружке.              — И ты? — хитро усмехнулся Чондэ.              — И я, — тут же подтвердил Купидон, но спустя секунду изменился в лице, — стоп, нет! Единственный кружок, в который я вхожу – кружок кройки и шитья. Я против секса без обязательств! Я за любоф! Вот секс по интересам, в смысле, кружок по интересам, где все трахаются без обязательств, это больше по твоей части.              Бэкхён икнул и прижал сжатую в кулак руку к губам.              — У тебя там абонемент… — сдавленно закончил он.              Исин повернулся к Чондэ и прищурился. Ким посыла пристального взгляда не понял.              — Чего?              Чжан вскинул в воздух руку ладонью вверх и требовательно потряс.              — Сдайте свой абонемент, уважаемый!              — Еще чего, — фыркнул Чондэ.              — Что значит еще чего? — вспылил Исин.              — То и значит! Не буду я тебе его отдавать! Чтоб ты его выбросил? Да щас! Я между прочим VIP-клиент, у меня золотая карта! Я долгим упорным трудом ее зарабатывал!              — Жалко? — хмыкнул Исин.              — Жалко, — Чондэ утвердительно кивнул.              — Давай тогда повесим в рамочку и будем любоваться…              — Серьезно? — неуверенно протянул Чондэ.              — Нет, — коротко бросил Исин, разбивая вдребезги все его надежды.              — Черт, — в сердцах выругался парень, ударяя ладонью по коленке, — а я-то уж было поверил…              Исин повернулся к Бэкхёну, пряча улыбку в кулак. Бэкхён улыбнулся ему в ответ. Один только Чондэ не улыбался. Он показательно надувал губки, изображая из себя обиженного человека с тонкой душевной организацией.              — Видите, — протянул радостно, и в то же время без энтузиазма, Купидон, — можете же, когда хотите. У вас отлично получается быть парочкой, правда только временами. Следующим шагом будет приложить все силы, чтобы поддерживать гармоничные отношения постоянно. С чего бы нам начать?              Бён вскинул голову к потолку и задумчиво стал глядеть в пустоту, касаясь длинным пальцем губ.              — Нам? — озадаченно спросил Чондэ.              — Вам, — поправился Бэкхён, — разумеется, речь идет исключительно о вас, но начинать доводить отношения до совершенства мы будем вместе.              — Это еще зачем? — удивился Исин. В его голосе эхом отдавался испуг. Очевидно, он совсем не хотел, чтобы кто-то вмешивался в его отношения и говорил, что он все делает совершенно неправильно. Конечно, он все делает неправильно! А откуда ему знать, как надо все делать? Его же этому никто не учил! Он делал все как мог, и пока это, пусть и с натяжкой, работало. И важно здесь было то, что все же с натяжкой. И если на предыдущих отношениях несовершенная технология работала с толчка, но все же выполняла свои функции, то на этих отношениях она совсем посыпалась. Исин представлял себя сейчас человеком, который бегает в панике с горящей палкой и пытается ее потушить, но вместо этого поджигает все вокруг и паникует еще сильнее. И вот если в этот момент кто-то придет к нему и скажет, что он все делает неправильно, то следующим местом, куда Исин ткнет своей горящей палкой, будет чья-то жопа. Конечно, он прекрасно понимает, что делает не так. Кругом все объято пламенем, разве можно этого не заметить? Он не хочет, чтобы кто-то вмешивался только потому, что ему кажется, что он сам в состоянии решить эту проблему. Он в состоянии с ней справиться. Чтобы принять чью-то помощь, ему придется признать, что сейчас все идет вовсе не по его плану.              — Как зачем? — Купидон непонимающе нахмурился и посмотрел на Исина. — Куда же вы без меня? Пропадете же совсем!              — Я более чем уверен, что нам не нужно твое вмешательство, — уверенно заявил Чондэ, — потому что начнется все с «откройте друг другу сердца» и закончится тем, что «вам не настолько нужно смотреть друг другу в глаза, чтоб не трахаться раком».              Исин озадаченно посмотрел на Чондэ. Тот говорил с такой уверенностью, как будто это были его личные наблюдения. Что-то из собственного опыта.              В ответ на озадаченный взгляд, Чондэ лишь неопределенно пожал плечами и дернул головой в сторону Купидона, мол, это же Бэкхён.              Сам Бён оскорбленно ахнул, драматично прижимая руку к груди, но быстро закончил свою миниатюру, осознав, что на него не особо обращают в этот момент внимание, и своего актерского признания он не получит. Так что он просто вздохнул тяжело и закинул в рот аж три конфеты, чтобы заесть горечь обиды. Бэкхён был не очень обидчивым.              — Начнем с того, — с набитым ртом пробормотал он, — что вы перестанете тыкать друг в друга пальцем и переводить стрелки. Покончим на недельку с этим «я» и «он», и попробуем стать единым «мы». Хотя…              Бэкхён запрокинул голову и поглядел задумчиво в потолок.              — У вас ведь все гораздо сложнее…              — В смысле сложнее? — Исин бросил на Чондэ короткий взгляд, но тот лишь развел руками. Тоже не понимал, к чему Бэкхён клонит. Вообще странно, что его считали экспертом, переводчиком, который должен был с «языка любви» переводить все на человеческий. Да, он был знаком с Бэкхёном давно, но это ведь все равно не означало, что он понимал его.              — На привычной цепочке из двух звеньев болтается третье колесо, — Купидон многозначительно замолчал и принялся мерно постукивать пальцем по столешнице, глядя в даль, после чего вдруг встрепенулся, убрал ноги со стола и уселся прямо. — Для начала нам нужно избавиться от него!              Исин секунд тридцать глядел на Бэкхёна непонимающе и ждал какого-то пояснения. Пояснять Бэкхён не собирался. Он, как и многие гении, совершенно не любил объяснять ход своих мыслей.              — Какая цепочка? Какие звенья? — вскрикнул Исин, пытаясь понять, что Купидон имел в виду. — Что еще за третье колесо? От кого нам нужно избавиться? И кому это «нам»?              — Что ты несешь? — подытожил все вышесказанное Чондэ, делая рубящее движение ребром ладони по воздуху, чтобы указать на Бэкхёна.              Купидон, прищурив свои и без того маленькие глазки, внимательно поглядел сначала на Исина, потом на Чондэ, чтобы удостовериться, что никто ничего не понял. Непонимание было налицо. Становилось совершенно очевидно, что мысли Бэкхёна были слишком гениальны и путаны для понимания простыми смертными.              — Я пытался сказать, что в ваших отношениях есть не только ты и он, — он поочередно, начиная с Чондэ, ткнул в каждого пальцем. — Есть ты, он и Минсок. И с этим нужно что-то делать, потому что он не может быть полноценным членом ваших отношениях. Это неправильно.              Исин на автомате закивал, а потом до него дошел истинный смысл сказанных слов, отчего он помрачнел. В смысле да, тут даже отрицать было трудно, Минсок играл в их отношениях очень важную роль. Так или иначе они о него вечно спотыкались, но это же не было поводом официально включать его в отношения, не так ли?              — Кстати о Минсоке, — Бэкхён вдруг заговорил совершенно серьезно и изменился в лице, — раз уж мы снова о нем заговорил…              Он вдруг замолчал на полуслове и, сцепив пальцы в замок прямо у себя под носом, принялся задумчиво глядеть в пустоту. Может быть ему казалось в этот момент, что он продолжает говорить, однако ни слова он так и не произнес. Исин и Чондэ озадачено на него глядели, ожидая, что же будет дальше, а дальше ничего не было.              — И? — настойчиво протянул Чондэ, как бы намекая, что нужно продолжать говорить, раз заикнулся.              Бэкхён перевел на него взгляд и долго, очень пристально смотрел, после чего кивнул каким-то своим мыслям и неожиданно выпрямился, делая глубокий вдох.              — Ах да, о Минсоке, — он откинулся на спинку стула, скрестил ноги, на которые снова устроил руки, сцепленные пальцами, и, устремив взгляд в стол, снова затих.              Еще с полминуты они сидели в гробовой тишине. Бэкхён был погружен в свои мысли настолько, что казалось сознание его ушло на обед, забыв поставить табличку «технический перерыв 10 минут».              — Так ты уже скажешь что-то или нет? — не выдержав, Чондэ со всей силы ударил рукой по столу.              Бэкхён вздрогнул и удивленно огляделся.              — Что, прости? — он непонимающе нахмурил брови.              — Речь зашла о Минсоке, и ты…              — Точно! — Бэкхён указал пальцем на Чондэ. — Раз уж речь зашла о Минсоке…              И он снова замолчал, устремляя свой взгляд в пустоту.              — Твою ж мать, — в сердцах бросил Ким и, шлепнув по ноге, отвернулся.              Исин перевел озадаченный взгляд с Бэкхёна на Чондэ и обратно. Что-то происходило, но он совершенно не понимал, что именно. Сначала ему показалось, что Купидон просто издевается, однако постепенно становилось очевидным, что нет.              — Чего это с ним? — тихо прошептал Исин.              — Понятия не имею, — пожал плечами Чондэ и, вскинув руку, щелкнул пальцами, — ладно, Бэкхён, возвращайся на бренную землю.              Купидон, будто по команде, вышел из оцепенения и встряхнул головой.              — Как же это бесит, — поделился он своим раздражением.              — Представляю, — хмыкнул Чондэ.              — Я лишь хотел сказать…              Что Исин, что Чондэ замерли и, кажется, даже дышать перестали, лишь бы не сбить Бэкхёна и дать ему закончить хоть одну фразу, которую он заканчивать вовсе не собирался. Вместо этого он странно поглядел на парней, будто спрашивал, чего это они застыли как суслики на него глядя, откинул назад волосы и, устроившись поудобнее, принялся глядеть на Исина, хмуря брови.              Под таким пристальным оценивающим взглядом Исин немного растерялся и начал вертеть головой в надежде, что хоть кто-нибудь, увидев в его глазах растерянность, объяснит, наконец, что происходит.              Чондэ перевел взгляд с Бэкхёна и тоже стал очень задумчиво глядеть на Исина. Под прицелом двух задумчивых взглядом, Чжан скукожился. В нем раненой птицей забилась параноидальная мысль, что с ним что-то не так. Почему все на него так странно пялятся? Что он сделал? Что сказал? Он тут что, самый рыжий?              — Исин, а тебе случайно не нужно что-нибудь срочно сделать и оставить нас на пару минут вдвоем? — Бэкхён облокотился на стол, доверительно заглядывая Чжану в глаза. — Уверен, у тебя наверняка есть куча неотложных дел, которые только и ждали этой минуты, чтобы ты ими занялся.              Исин непонимающе перевел взгляд на Чондэ, который в свою очередь перевел внимательный взгляд на Бэкхёна, будто силясь разгадать его план.              — Я, честно, не припомню, чтобы мне было нужно, — Исин облизал пересохшие губы и, нахмурившись, повернулся к Бэкхёну. — А мне нужно?              Этот вопрос был задан молчавшему Чондэ, замершему каменной статуей. По его лицу было видно, что он старательно что-то обдумывает, потому, наверно, он и не замечал пристальный вопросительный взгляд Исина, направленный на него.              — А ведь знаешь, я вдруг вспомнил, — Чондэ отошел от оцепенения и поерзал на стуле, усаживаясь прямо, и повернулся к Чжану, растягивая губы в извиняющейся улыбке, — что у нас кофе закончился.              — Закончился, значит? — Исин прищурился.              — Если поторопишься, успеешь…              Он не был дураком и прекрасно понимал, что его откровенно, пусть и вежливо, прогоняют, но делал это исключительно Бэкхён, а Чондэ сомневался в том, так ли это нужно. Его слишком длительное сомнение дало Исину крохотную надежду, что он достоин быть здесь и услышать ту тайну, что по мнению Бэкхёна для его ушей не предназначалась. Было немного обидно, что у всех, кто явились в его жизнь вместе с открытым миром, от него слишком много секретов. В особенности у Чондэ. Но почему? Что за могущественная сила мешала этим людям посвятить Исина в их тайны, ведь он теперь один из них. Разве нет? Он умеет хранить секреты. А может они думали, что он не справится с ними, с тайнами этими, что это тяжелое бремя, которое у него не хватит сил нести. Защищали его. Возможно, кто знает.              Исин думал, что после всего просто не должно возникать сомнений о том, что он способен это вынести. В то же время, наученный горьким опытом, он прекрасно понимал, что есть вещи, которых он знать не хочет, но… его просто начинало раздражать, что все шушукаются у него за спиной, закрывают плотно двери и замолкают, стоит его увидеть. От этого Исин себя чувствовал каким-то прокаженным, ничтожным. Он бы очень хотел поддержать разговор, и он бы смог, если бы его посвятили. Только никто не посвящал. От этого Исин чувствовал информационную изоляцию. Его вечно попрекали его же незнанием, но при этом никто ничего не говорил. И хуже всего в этом было то, что порой Исину казалось, что вместе с какой-то правдой, люди, которые его окружают, скрывают часть себя, что не дает возможности составить о них хоть какое-то полное мнение.              Вряд ли кто-то сможет поспорить, что есть вещи, которые радикальным образом могут изменить мнение о человеке. Исину бы не хотелось верить, что Чондэ скрывает от него что-то подобное, но именно от того, что он не имел ни малейшего понятия хотя бы приблизительного о том, что от него пытаются утаить, он чувствовал тревогу. Как часто члены семьи не знали, что один из них серийный убийца? Достаточно часто. Исин не хотел себя чувствовать одним из членов этой семьи, особенно, когда ужасающая правда неконтролируемо вырвется наружу. Ему было страшно немного, но он просто хотел верить в Чондэ и доверять ему, а если тот обманет это доверие, Исин готов поклясться богом, он забьет Чондэ до смерти скалкой.              На кухне повисла напряженная тишина. Исин не очень торопился уходить, а Чондэ и Бэкхён будто бы боялись его торопить. Возможно, он бы мог просто сказать, мол, нет, никуда не пойду, и остаться здесь, ведь это, в конце концов, его квартира, и никто бы даже слова ему не сказал, лишь бросали бы многозначительные взгляды и вели беседу дальше, только очень сдержанно и осторожно, избегая и умалчивая о вещах, которые им обсудить не удалось. Такой напряженной и совсем не дружественной атмосферы совершенно не хотелось, так что деваться было некуда.              Исин тяжело вздохнул, как бы соглашаясь с общим решением о том, что ему действительно нужно выйти и, неторопливо подняв со стола пачку сигарет, открыл ее. Сигарет было шесть.              — Последняя? — он потряс пачкой в воздухе, даже не бросив взгляд на Чондэ.              — Эм, — Ким торопливо стал оглядывать стол, хмурясь, — да, последняя.              — Что ж, ладно, — Исин отбросил пачку сигарет и с кряхтением поднялся со стула, — по пути куплю и их.              Чондэ виновато поджал губы. Он чувствовал, что неправильно было прогонять Исина вот так, и он бы хотел, чтобы тот остался, однако понятия не имел, что именно хотел сказать Бэкхён. Он знал слишком много из того, о чем Исину знать не стоило. Кто знает, что именно из этого он собирался сказать. Возможно, это бы стало неожиданностью даже для Чондэ. Раз так, подстраховаться не мешало. Да, он поступал неправильно, когда решил, что будет самолично фильтровать всю информацию, что доходит до Исина, по своему усмотрению опуская какие-то детали или вовсе игнорируя некоторые темы, но ведь он делал это потому что заботился. Или боялся, что какие-то факты могут выставить его в не очень выгодном свете и подорвать не только авторитет, но и любовь.              — Син, — Чондэ ухватил молодого человека за запястье, останавливая, и поднял на него свои черные как ночь глаза, полные чувства вины, — я, кажется, давно не говорил, как сильно люблю тебя…              — Да-да, — Исин отмахнулся, — знаем мы эту вашу любовь.              Чондэ лишь слабо улыбнулся и смазано поцеловал Чжана в тыльную сторону ладони, на что тот лишь удрученно вздохнул и одарил снисходительным взглядом.              — Как мало человеку нужно для счастья, — пробормотал он и, еле уловимо потрепав Чондэ по волосам, направился к выходу, — купить кофе и сигарет, да в покое оставить.              Ким Чондэ не обернулся. Даже быстрого взгляда вслед не бросил. Лишь опустил голову, перебирая под столом воздух пальцами, и ждал. Молча. Бэкхён тоже молчал. Не вмешивался. Это было, так сказать, вне его компетенции. Чему-чему, а вот не вмешиваться жизнь его научила. Загробная, разумеется. От добра добра не ищут. Так уж вышло, что альтруистичные поступки зачастую оборачивались кошмаром для тех, кто на них решался. Вроде бы из добрых побуждений рвешься кому-то помогать и вроде помогаешь, а в итоге все шишки на тебя.              Да, в итоге Бэкхён все равно вмешивался. Так уж вышло, что о человеческих отношениях он знал если не все, то многое. Особенно это касалось отношений двух влюбленных. У Купидона был огромный багаж знаний, которым только и нужно было, что дать практическое применение. Он знал как выстроить идеальные отношения, и он бы с радостью использовал эти знания себе во благо, то бишь испытывал на собственной шкуре, вот только не мог. Не было у него ни с кем отношений, как и повода доводить их до совершенства. Так что он хотел делиться этими знаниями с другими, но немного издалека. Указывая на ошибки, раздавая советы, но ни в коем случае не принуждая и не заставляя, потому что пока человек сам не поймет, что в его интересах к советам Купидона прислушиваться, что-то делать вообще бессмысленно. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Купидонье дело малое – вбросить информацию и бежать, а они пусть сами решают, нужно им это или нет, и что с этим делать. А встревать в отношения, особенно вот в такие сомнительные и очень неопределенные моменты, погруженные в молчание – себе дороже. Так что Бэкхён предпочитал отсиживаться в стороне, уплетая конфеты за обе щеки, и наблюдать.              В кухне было тихо. Напряженно тихо. Они сохраняли молчание ровно до тех пор, пока входная дверь за Исином не захлопнулась.              — И какого черта это сейчас было? — Чондэ вскинул голову и озлобленно посмотрел на Бэкхёна.              — Это? — Купидон ткнул пальцем в сторону двери. — Исин только что ушел в магазин…              — Я не об этом тебя спрашиваю, — зашипел Чондэ, — что это за клоунады были с «давай поговорим о Минсоке» и зависаниями на целую вечность? Ты системку свою, — он постучал пальцем по виску, — перезагружать не пробовал?              — Ах, ты об этом, — махнул рукой Бэкхён, — это был банальный блок. Похоже, Минсок не очень хочет, чтобы я говорил некоторые вещи в присутствии отдельных личностей…              — Каких еще личностей? — озадачился Чондэ. — Ты имеешь в виду Исина?              — Возможно, — пожал плечами молодой человек, — если честно, понятия не имею. Может быть ты тоже являешься отдельной личностью…              — И как ты собираешься понять при ком из нас это не работает?              — Что значит как? Выгонять вас из дома поочередно, пока не пойму на кого именно поставлен этот блок. Все гениальное просто, Чондэ!              — Хорошо, выгнал ты Исина и? Что дальше? Чувствуешь какие-то изменения?              — Ну, — Бэкхён задумчиво почесал шею, — нет, вообще-то. Но давай проверим, есть ли изменения.              Купидон демонстративно прокашлялся в кулак, помолчал секунду, прикрыв глаза, и, сделав глубокий вдох, выпалил на одном дыхании:              — Минсок категорически против ваших отношений и постоянно в них вмешивается потому, что боится, что его снова бросят!              На кухне воцарилось гробовое молчание. Чондэ нечитаемым взглядом глядел на Бэкхёна, очень медленно и постепенно осознавая сказанное.              — Фух, — выдохнул Купидон, — гляди-ка, сработало. С первого раза угадал! Вот это да! Ай да Бэкхён, ай да молодец!              Он погладил себя по голове, смущенно улыбаясь, и даже не заметил, что с того момента, как закончил фразу, Чондэ даже не шелохнулся.              — Что ты только что сказал? — еле слышно выдохнул Ким.              Только после этой фразы Бэкхён обратил на него внимание. Повернулся и долго смотрел, будто бы его взгляд мог сказать значительно больше, чем сотня и тысяча слов, только Чондэ не понимал невербального посыла. Купидон устало выдохнул.              — Не делай такое удивленное лицо, — тихо произнес он, — как будто не понимаешь, о чем я говорю.              — Я не понимаю, — вкрадчиво произнес Чондэ.              — «Не понимаю» и «не хочу понимать» разные вещи, — Бэкхён махнул рукой и вальяжно откинулся на спинку стула. — Ты видел, подмечал, просто не делал выводы. Когда я все тебе разжую и в ротик положу, ты поймешь, что уже знал это. Поймешь, что все было предельно очевидно, просто ты никогда не придавал этому значения.              — Чему? — хрипло произнес Чондэ, разводя руками. — Начни уже вещать, потому что я не собираюсь играть в угадайку.              — Думаю, было бы очень увлекательно, если бы я, не используя слов, пытался тебе изобразить, что Минсок всего лишь маленький мальчик, отчаянно жаждущий внимания.              — Маленький мальчик почти двухсотлетней выдержки, — фыркнул Чондэ.              Бэкхён горько усмехнулся. Ему отчего-то было немного жаль Минсока, ведь на его плечи слишком рано свалился груз ответственности, непосильный даже для взрослого человека, а Минсок был совсем ребенком. Ему стремительно пришлось повзрослеть еще до того, как он вступил в должность, но он все равно так и остался маленьким мальчиком.              — Это так забавно, — Купидон отстраненно скользнул пальцем по столешнице, будто собирая несуществующую пыль.              — Что именно?              — То, как вы оба начинаете саркастично отшучиваться и презрительно фыркать, когда кому-то удается добраться до сути проблемы…              Бэкхён поднял на Чондэ взгляд. Такой пронзительный, полный мудрости. Он как будто видел Чондэ насквозь, и не мудрено, ведь за долгие годы службы у него было достаточно времени и возможностей, чтоб научиться разбираться в людях. Чувствовать их.              — Что же это за условный рефлекс у вас, братьев, такой, — грустно выдохнул Бэкхён, — когда речь заходит о чем-то действительно важном, старательно от этого открещиваться и демонстративно скалить зубы. Что ты, что Минсок. Разве можно так? Притворяться, будто ничего не было. Ваше отрицание не изменит факта существования проблемы. Вместо того, чтобы утверждать, что ее нет, стоит попытаться ее решить?              — Решить? Что решить? — огрызнулся Чондэ. — Что отец наш был мудаком?              — Нет твоего отца больше, — властно произнес Бэкхён, — единственный мудак здесь ты. Да, у тебя было не самое счастливое детство, отец был тем еще козлом, это оставило на тебе определенный след, но детство кончилось и отца больше нет. Он ничего не может тебе сделать, а ты продолжаешь винить его во всех своих бедах! Кирпич на голову упал. Кто виноват? Конечно же твой отец, который был мудаком.              — Не утрируй, — раздраженно бросил Чондэ.              — А я и не утрирую! Ты вечно ищешь виноватых в своих ошибках и промахах, но единственный кто в них виноват – ты. Хватит уже искать оправдания тому, что ты превратился в мудака. Да, у тебя было хреновое детство, да, отец не из лучших, но, поверь, бывало и хуже. За всю историю мира множество людей сталкивались с подобным, только не все стали отбитыми негодяями. Вместо того, чтобы оправдывать свои идиотские поступки ужасным детством, они направляли все силы на то, чтобы не допустить повторения истории.              Чондэ отвернулся, раздраженно поджимая губы. Он не хотел слушать нотации. Может быть он и понимал прекрасно, что Бэкхён прав, но был в корне с ним не согласен, потому что считал, что имеет право быть тем, кем стал. Он так протестовал против мира, который сам теми или иными способами сделал его таким.              И это было забавно, учитывая, что когда подобные реплики, только касающиеся отношений, звучали в адрес Исина, Чондэ с Бэкхёном безмолвно соглашался. Мол, да, действительно, Исин, хватит винить всех подряд, ты виноват в этом не меньше меня, хотя и я оплошал. А сейчас, когда Бэкхён говорит ему ровно то же самое, только немного другими словами и применительно к другой ситуации, он отказывается признавать его правоту.              — Хватит уже прибедняться и корчить из себя жертву, — презрительно фыркнул Бэкхён, — тебе вообще грех жаловаться…              — Грех жаловаться? — пораженно вскрикнул Чондэ.              — Конечно, все шишки ведь на Минсока падали, — саркастично сказал Купидон, — а он, бедный, с готовностью подставлялся под удары, лишь бы быть кому-то нужным.              — Вовсе нет, — мотнул головой Чондэ, который отказывался соглашаться с этим утверждением. И черт знает, почему именно он не хотел этого признавать. То ли потому, что это означало необходимость принимать последствия событий прошлого, которые очень живо были представлены в формировании личности Минсока, то ли не потому, что это делало его не единственным, кто пострадал, а значит в два раза уменьшало жалость и сострадание к нему. И бравировать своим прошлым ему, соответственно, для оправдания своих поступков было бы не эффективно.              — Как же нет, когда да? — ахнул молодой человек. — Ты, конечно, этого признавать не собираешься, потому что тогда тебя лишат статуса главного мученика, но послушай, хватит жалеть только себя. Ваши отношения с Минсоком наладятся лишь тогда, когда ты признаешь, что он пострадал не меньше, а во многом и больше. Боже, Чондэ, да ты всегда на него смотрел как на человека, который выиграл в лотерее! Он казался тебе предателем, потому что оставил тебя одного, но по чьей, позволь спросить, вине это случилось?              — По моей, — тихо буркнул Ким.              — Вот именно, — как-то слишком злобно произнес Бэкхён, — по твоей. И ты ни разу, даже на долю секунды не задумался, что ему было сложно и при жизни, и после. Даже подбадривающе по плечу не похлопал, не сказал, что все будет хорошо. Ни разу. Это тебе вечно нужна была поддержка, потому что ты такой страдалец!              Бэкхён развел руки в стороны и стал манерно кривляться, презрительно кривя губы.              — Глядите на меня, я Ким Чондэ, мой отец был конченным дебилом, так что теперь вы обязаны меня жалеть и потакать моим прихотям, ведь я колоссально нравственно страдал!              Чондэ злобно выдохнул через нос и нервно коснулся пальцами губ. Кому бы понравилось, если бы ему в лоб, совершенно грубо, с издевками, начали говорить, что он редкостный мудак. Вот и ему не нравилось. Да, мудак, но не надо тыкать его в это носом. Не надо обвинять его в том, что он эгоистичный кусок говна, который ни разу не задумывался не только о чувствах других, но даже о чувствах собственного брата.              — Хоть бы раз обнял его, — тихо произнес Бэкхён, — и извинился бы за все, через что ему пришлось пройти из-за тебя. Не в шутку, как ты это обычно делал, на отвали, а искренне.              Купидон тяжело вздохнул и опустил голову. Его брови болезненно изогнулись. Разговор с самого начала не обещал быть приятным, просто неожиданно он задел ниточки, за которые тянуть не стоило. Бэкхён же хотел как-то обойти болезненные темы, затронуть их вскользь, но не сдержался. Эта драма разворачивалась на его глазах много лет, и он пытался не вмешиваться, мог бы, наверно, не вмешиваться, если бы Минсок и Чондэ не стали для него семьей. Маленькой загробной семьей.              — Каким бы грозным мужиком Минсок порой не казался, он все еще маленький мальчик, который больше всего на свете хочет, чтобы его любили, и очень боится остаться один. Мы все это видим. И Кёнсу, и Сехун, и Чунмён, и, господи боже, Чанёль. Мы все его любим, и хотели бы стать для него любящей семьей, которой он был лишен. Подставлять плечо при необходимости, поддерживать и утешать, когда слишком сложно, но я не уверен, что мы сможем. Это вне нашей власти. У Минсока какое-то очень извращенное понимание любви. Он уверен, что ее нужно заслужить побоями и самопожертвованием. Ему кажется, что если он ради кого-то свою задницу не подставит, то его непременно и любить не будут. Для него насилие и любовь стали почти тождественными понятиями. Это делает мне больно, — он сделал глубокий вдох, разглядывая швы на подкладке своего розового пиджака, — и больнее от того, что я не могу ничего с этим сделать.              Чондэ виновато потупил взгляд. Вот уж о чем, о чем, а о странностях брата он знал не понаслышке. Поначалу это не очень бросалось в глаза, потом же стало слишком заметно. Минсок действительно вечно подставлял свою жопу, вместо Чондэ. Порой даже чересчур усердствовал в своих попытках оберегать брата. Иногда это доходило даже до абсурда.              — Минсок ненормальный, — еле слышно произнес Бэкхён, — и пусть ему отлично удается косить под вполне обычного человека, это вовсе не значит, что однажды его просто не перемкнет. Я не знаю, что с этим сделать…              Бэкхён развел руками, помолчал мгновение и, облизнув губы, продолжил.              — С этим ничего не сделаешь…              — Почему ты так думаешь?              Чондэ болезненно нахмурился. Бэкхён говорил серьезно, от его слов становилось боязно.              Это была правда, чистейшая правда. Все это прекрасно знали. Минсок был конченым. У него абсолютно точно не все дома. Это сложно объяснить, но было в нем что-то такое, от чего мурашки пробегали по коже. И дело было даже не в его статусе, а в чем-то другом. Во взгляде, интонациях, движениях, действиях…              Он вроде не был психопатом, казался вполне нормальным, но иногда думалось, что он вполне мог обычным утром прийти в кафе и расстрелять из ружья больше десятка человек, не моргнув и глазом.              Он не был социопатом. Он чувствовал и вину, и жалость, и сострадал людям. Он прекрасно знал, когда поступал хорошо, а когда плохо. При этом он был склонен к необоснованной жестокости. Иногда перебарщивал с применением силы.              Чондэ в упор не хотел замечать и признавать тоже отказывался, что иногда Минсоку было просто необходимо насилие. Он бы, конечно, мог посоветовать брату обзавестись VIP-картой в BDSM-клуб и каждую среду позволять какой-нибудь девушке в латексном костюме привязывать себя и шлепать, только Минсоку самому нужно было совершать акт насилия. И посоветовать ходить в этот клуб по четвергам, чтобы шлепать юных дам, Чондэ уже посоветовать не мог. У Ким Минсока иногда срывало башню, и он совершенно не мог себя контролировать. Обычно в этот момент он запирался в кабинете, чтобы выпустит пар, но если ему под руку попадался кто-нибудь, о боже, Чондэ совсем не завидовал этому человеку.              Он никогда не скажет об этом вслух, не признает, что Минсок жесток и получает удовольствие от насилия. Однако это правда.              Просто поразительно, как в одном человеке умещалось несколько крайностей. Минсок был сломан, и потому совершенно противоречив. При всем своем желании он не мог быть полноценным. Пытался, притворялся, но все равно не мог.              Он не был вещью. Нельзя было помазать клеем, обернуть изолентой и – вуаля – как новенький. Он был человеком, а сломанных людей не починить.              — Потому что в отличие от тебя, у него все намного хуже, — выдохнул дрожащим голосом Бэкхён, — с его детскими травмами нельзя справиться осознанием проблемы. Он и так ее осознает. Если тебе, чтобы все исправить, достаточно перестать быть мудаком, то ему требуются годы ежедневных сеансов у психотерапевта и неравная борьба с самим собой, в тщетных попытках не просто себя переделать, а создать заново. Не думаю, что спустя столько времени это вообще возможно.              — Ты уверен, что нам что-то нужно с этим делать? — нахмурился Чондэ. Он не хуже Бэкхёна осознавал, насколько невозможную задачу перед Минсоком они пытаются поставить. Вероятность успеха была смехотворной. Проще было оставить все как было, чем ввязываться в эту сомнительную авантюру, которая не факт, что все исправит. Как-то до этого Минсоку же удавалось успешно существовать и справляться с самим собой, так почему Бэкхён вдруг решил, что надвигается день «Х» и нужно срочно все менять?              — Дай-ка я объясню тебе пару вещей, которые, скорее всего, ты не знаешь или просто не пытался узнать, потому что вообще никогда не интересовался своим братом!              Чондэ поморщился. Ему показалось, что с упреками покончено, ан нет. С этой лошадки Бэкхён, видимо, никогда не слезет.              Купидон с противным скрипом придвинул стул к столу и, уложив ручки перед собой как прилежный ученик начальной школы, принялся вещать:              — Всю свою недолгую человеческую жизнь Минсок только и делал, что сталкивался с тем, что от него отказываются и бросают. Сначала от него отказалась собственная мать. Без стеснения, абсолютно искренне заявляла глядя ему в глаза, что ей на него плевать, он ей не нужен. В красках расписывала, на что была готова, чтобы от него избавиться, и как минимум раз в неделю жалела, что он вообще родился. Для нее он был обузой, которую нужно было придушить еще в колыбельке…              Бэкхён стиснул зубы. Он никогда не был ярым защитником детей, просто был категорически против такого обращения с ними. Нельзя винить детей за то, что они сломали вам жизнь. Они ведь не появляются из ниоткуда совершенно внезапно. Если ты не готов растить и воспитывать детей, будь добр сделать все, чтобы их у тебя не было. Это твоя ответственность. И разумеется, ни в коем случае нельзя ломать детям жизнь только потому, что, по вашему мнению, они сломали ее вам.              — Ты знаешь во что превращается ребенок, когда вместо любви ему приходится довольствоваться безразличием?              Купидон болезненно нахмурился и прикрыл глаза рукой.              — Нет, — тихо произнес Чондэ, хотя наверняка знал.              — Они пытаются бороться за внимание и любовь, но с каждой неудачной попыткой лишь сильнее убеждаются, что с ними что-то не так. Что они по какой-то причине не заслуживают любви. Проблема не в родителях, а в них самих – так они думают. Стараются максимально подстроится под их желания, чтобы…              Бэкхён обреченно выдохнул и потянулся за коробкой конфет, чтобы как-то исправить грустный момент, вот только впервые в жизни ему не хотелось шоколада.              — Вот и он пытался, пока не перестал быть ей нужен. Сколько ему было, когда она его бросила? Лет шесть?              — Около того, — еле слышно, на выдохе подтвердил Чондэ. Ему тоже хотелось перекрыть горечь на кончике языка, который оставлял этот разговор. Он подхватил и качнул в воздухе пустую бутылку, затем проверил другую – пусто. Запивать было нечем. Тогда он потянулся к пачке сигарет.              — А дальше ты и сам знаешь… Отец признавать его отказывался и только твоя сердобольная мать не могла бросить ребенка на произвол судьбы, так что с радостью приняла его в семью, даже несмотря на то, что он не имел к ней совершенно никакого отношения. А он ей был так за это благодарен, что встал на вашу с ней защиту. И много лет терпел побои и унижения, лишь бы отплатить за свое присутствие в вашем доме. За то, чтобы считаться частью вашей семьи и быть кому-то нужным…              Бэкхён, наконец, поднял взгляд на Чондэ, чтобы очень пристально посмотреть на него, болезненно нахмурив брови. Он не обвинял, в его взгляде было сострадание, жалость, но вовсе не к Чондэ.              — Он ведь любил вас больше всего на свете и до сих пор любит. Поэтому так носился с тобой, так защищал. Он так проявлял свою любовь, понимаешь? Стараясь всеми силами оградить от боли своих родных…              Чондэ кивнул. Он понимал, прекрасно понимал, что Минсок сделал для него много. Что именно благодаря ему он все же смог вырасти нормальным полноценным человеком, а не каким-то ублюдком. Да, в какой-то момент взросления в нем все же случился сбой, однако не стань Минсок для него подушкой безопасности, которая смягчила удар, где бы он сейчас был?              — Не думай, что ему легко далась смерть твоей матери. Она и ему была матерью. Пусть и не по крови, но гораздо лучше настоящей. Она его хотя бы любила…              Бэкхён пошарил взглядом по столу и, не сдержавшись, все же сунул себе в рот конфету. Не мог он вести разговор, не заедая сладким. Нужно было соблюдать баланс. Говорить о чем-то горьком и обязательное есть сладкое.              — Ты воспринял ее смерть как предательство, ведь она не просто оставила тебя, она оставила тебя с твоим отцом. Спаслась из этого ада в одиночку. Бросила своего ребенка, совершенно не заботясь о том, что с ним станет. Наверно, ты до сих пор ждешь от нее извинений за это?              Чондэ презрительно фыркнул. Он до сих пор был на нее обижен. Да. Не понимал, как она могла просто взять и свести счеты с жизнью, не сказав ничего. Не попрощалась даже. Не извинилась за свое решение. Ушла в лучший мир, оставив их с Минсоком как-то справляться дальше.              По правде, где-то в глубине души он до сих пор не мог смириться с этим. С фактом ее самоубийства. Ему казалось, что она не могла. Не таким человеком была. Что кто-то банально ей помог. Только вместо отца, Чондэ винил в ее смерти Минсока. Не имело значения, сама она это сделала или нет, для него при любом раскладе Минсок почему-то был так или иначе в этом виноват.              Спустя годы Чондэ понял насколько неправильно было винить в ее смерти человека, который меньше всего хотел, чтобы она умерла. Долгие годы задавался вопросом, почему виноватым в случившемся сделал не отца, который на самом деле был виноват, а Минсока. Ответ пришел не сразу. Это все потому, что Минсок не плакал. Он вообще никогда себе этого не позволял. Было ли ему больно или грустно, он ни разу не пролил слез. И когда она умерла, он тоже не плакал. Остался совершенно спокоен. На его лице ни одна мышца не дрогнула, когда он между делом вдруг сказал Чондэ, что она умерла. Безразлично. Как будто это совершенно ничего не значило. Именно за это Чондэ ненавидел его больше всего.              — Для Минсока ее смерть была камнем в собственный огород, — продолжал Бэкхён. — Он не винил ее, не считал ее поступок предательством. Для него ее самоубийство значило лишь то, что он не смог ее защитить. Был недостаточно хорош. Плохо справился со своей единственной задачей. Поэтому она его оставила. Он и только он в этом виноват.              — Это не так, — замотал головой Чондэ, — он не виноват. Никто не виноват. Она просто приняла такое решение, и никто в этом не виноват. Ей показалось, что это единственный возможный вариант и…              Он бормотал сбивчиво, будто стараясь оправдать Минсока, но было видно, что он сам ни на секунду не верит своим же словам. Что и кому он пытался доказать, если единственный, кому что-то здесь нужно было доказывать, был он сам?              — Я знаю, Чондэ, — мягко проговорил Бэкхён. — Не нужно говорить это мне. Скажи об этом ему. Он постоянно сталкивался с тем, что от него отказывались и бросали. Собственная мать, отец, твоя мать и даже ты…              — Я не бросал его, — уверенно заявил Чондэ, опустив руку на стол. Он не стукнул ладонью, он ее положил. Аккуратно, неуверенно, как делают собаки, когда дают лапу или что-то просят.              — Не бросал, — подтвердил Бэкхён, — ты его предал.              — Что? Я не… – Чондэ опешил от обвинения. Он не помнил за собой предательства.              — Нет? — удивленно вскинул брови Купидон.              Чондэ предостерегающе посмотрел на него. Он по взгляду понял, к чему клонит Бэкхён. В его жизни были два случая, за которые его вечно будут винить и попрекать – смерть обоих братьев. И не то чтобы он не имел к этим происшествиям никакого отношения и был не виноват. Он был виноват. И в том, и в другом случае так или иначе приложил руку, вот только сейчас, спустя столько лет после случившегося, это выглядело точно так же, как если бы его винили за то, что по его вине брат набил себе шишку. Вроде пустяк, а припоминать будут до конца жизни.              — Если ты о том случае, то это была случайность… — поспешил оправдаться Чондэ. — Я вовсе не хотел! Это случилось само! Я не знал, что он упадет! По-твоему, я хладнокровный убийца?              — А разве нет? Ты ведь убил и второго своего брата…              — Да, но это другое! — вскрикнул Чондэ. — Из-за Минсока я действительно испугался. Когда он упал… Господи, — он выдохнул с надрывом, — это был какой-то «Король лев».              Он растерянно провел рукой по волосам, путаясь в них пальцами. Бэкхён верно что-то сделал. Нагнал атмосферу такую или что-то еще. Чондэ будто вернулся на годы назад. Хватило всего пары фраз. И вот его слова уже не сухая констатация факта, не заученные предложения из дневника. Это будто были реальные воспоминания, которых Чондэ давно лишился. Он видел это явственно, ощущал, помнил свой страх. И картинки были такими зыбкими, что сложно было понять, это действительно было или он себе это выдумал. Может быть все было иначе, может быть он вовсе не сожалел в тот момент, был равнодушен, но чувство вины, накрывшее его после, заставило разум думать, будто тогда он был в отчаянии. Чондэ не мог сказать наверняка. Единственный, кто знал правду – Минсок.              И все же, если это вымысел, игра воображения, то почему Чондэ это казалось настолько реально. Сердце сжималось от страха, и перед глазами стояла картина, одна-единственная. Всего лишь маленький фрагмент той истории, но в нем была вся суть. Это было бездыханное тело брата. Этот момент был настолько ярким, переполненным эмоциями, что хорошенько засел у Чондэ в голове и, кажется, даже отсутствие воспоминаний о том случае не помогло стереть его из памяти.              — Я поверить не мог. У меня был шок. Это в голове не укладывалось, что вот он минуту назад со мной говорил, а сейчас лежит мертвый… — сбивчиво бормотал Чондэ. — Для меня это потрясением было! Я сожалею, понимаешь? Сожалею! Если бы тогда я мог отмотать время вспять, я бы обязательно это сделал. Если бы я мог… мне казалось, что я дышать не смогу, жить не смогу, если не поверну время вспять. Если не оживлю его…              Уголки губ Бэкхёна слабо дрогнули. Чувство утраты было знакомо, вот только за давностью лет помнилось смутно. Он бы не смог с уверенностью сказать, что чувствовал, когда увидел смерть своих братьев. Какие мысли были в его голове, когда он стоял над их бездыханными телами. Было ли ему плевать или же он был настолько поражен, что даже ничего не чувствовал, не верил в реальность происходящего. Потому сейчас, словами Чондэ он будто компенсировал свои чувства, свои воспоминания о тех моментах.              — Ты все, что у него осталось, Чондэ, — доверительно тихо произнес Бэкхён. — Меньше всего в жизни он хочет потерять и тебя. Он готов жопу порвать, лишь бы ты все еще у него был.              — У меня ведь тоже никого не было, кроме него, — Чондэ ударил себя в грудь рукой, от чего пепел с сигареты осыпался на штаны. — Черт.              Ким принялся торопливо его стряхивать, только вместо этого размазал по штанине.              — Теперь у тебя есть Исин, — пожал плечами Бэкхён, — а у него больше нет никого.              — Есть ты, Сехун, Кёнсу…              — Чонин, — эхом отозвался Купидон.              Чондэ вскинул голову и какое-то время пристально смотрел на Бэкхёна.              — Что? — усмехнулся тот. — Ему зато есть за кем присматривать, но это все равно не то… Ему просто нужен кто-то рядом, чтобы он хоть немного переключил внимание. Кто-то, кого можно любить почти так же сильно, как тебя. Иначе он так и будет втыкать палки в колеса вам с Исином.              — А чем Чонин не вариант? Почему бы ему не воспользоваться родительскими чувствами и не окружить его заботой?              — Нет, — мотнул головой Бэкхён, — это не то. Чонин тоже потенциальный претендент на палки. Все, что потенциально может хоть чуть-чуть переключить твое внимание с него – угроза. Ему ведь кажется, что если у тебя будет кто-то, кроме него, ты о нем забудешь. Бросишь. Он хочет быть для тебя единственным важным человеком, но сложно выдерживать конкуренцию с Исином. Он банально ревнует, Чондэ.              — И что мне прикажешь делать? — сквозь зубы прошипел Чондэ, вот только злился он не на слова, а на чертов пепел, который размазался по штанине. — Поставить в угол думать над своим поведением? Или вытребовать судебный запрет?              — Я не знаю, — развел руками Бэкхён, — будь это кто-нибудь другой, я бы просто сказал ему завести себе любовницу, но мы ведь говорим о Минсоке. Не думаю, что с ним это прокатит… Неизвестно, как он поведет себя в отношениях. У него ведь их никогда не было. Сколько ему было, когда он умер? 15? Самое время, когда начинают глядеть в сторону девочек, а он с тобой носился, как с писанной торбой. А после смерти у него как-то на это не было особого времени, знаешь… На него столько обязанностей свалилось, а он пубертатный парнишка, побитый жизнью. Ему, может и хочется присунуть кому-нибудь, да вот как-то не срослось. Вот и ушел в работу по самые уши. Сублимировал.              — Ты хочешь сказать, что он?.. — Чондэ с сомнением поглядел на Бэкхёна.              — Девственник во всех отношениях, — кивнул головой Купидон, — почти святой человек. Но знаешь, с другой стороны, оттяни ты его смерть на пару лет и, кто знает, каких бы он там гор наворотил. У него вполне были все шансы стать насильником. Никто ведь не объяснил ему, как это все между мужчиной и женщиной происходит. Он несколько лет глядел на то, как один законный супруг до крови избивал другого, и это называлось отношениями. Так для него любовь проявлялась.              — Дела-а-а, — протянул Чондэ. — По моим скромным прикидкам ситуация если не безвыходная, то близка к этому.              — Да, мне тоже так кажется, — согласился Бэкхён.              — И что я должен делать тогда?              — Для начала советую тебе попробовать донести до него словами, что не собираешься его бросать. Что он для тебя единственный горячо любимый брат… хотя, он не единственный. Ты ведь Исина погорячее любишь, да?              — Так, — Чондэ предупредительно вскинул руку, — вот тут сразу остановись, ладно? Хватит с меня и того, что я себя после каждого священного акта любви с говном съедаю, еще ты будешь меня упрекать…              — Не буду, — мотнул головой Купидон, — любовь ведь штука странная, для нее не существует различий… Но инцест это все равно фу и аморально. Не вступайте в половые связи с родственниками никогда! Это отвратительно и обесценивает всю другую любовь.              — Хорошо, я просто приду к нему и скажу, мол, ля-ля-ля тополя, люблю тебя безумно и это не изменит даже присутствие Исина в моей жизни.              — Потом вы обниметесь, ты поплачешь у него на плече, он, возможно, тоже пустит скупую мужскую слезу… ты попросишь прощение за все-все-все и… конец. Думаю, что поможет, но это не точно.              — Что ж, попытка не пытка…              Фразу Чондэ прервало противное жужжание. Телефон, лежащий на краю стола, вдруг загорелся экраном, оповещая о входящем вызове. Несколько секунд на кухне царила гробовая тишина. Парни глядели как два барана на мигающий телефон и, видимо ждали, когда он доедет до самого края стола и упадет вниз.              — Может ответишь? — поинтересовался Бэкхён, чей слух оскорбляло противное жужжание смартфона.              Чондэ подхватил со стола вибрирующий телефон, секунду смотрел на экран, щурясь, после чего торопливо ответил.              — Что такое? — он откинулся на спинку стула и, чуть нахмурившись, стал внимательно вслушиваться в размеренную речь, доносившуюся из динамиков. — Да нет вроде, — очень неуверенно произнес он, прикусывая мизинец. — Погоди, сейчас посмотрю.              Чондэ встал со стула и уверенно подошел к холодильнику, с усилием дернул дверцу за ручку и, чуть наклонившись, долго вглядывался в наполненные продуктами полки.              — Есть, — отрапортовал он и снова прислушался, — хватит, ага.              Театрально толкнув кончиками пальцев дверцу, он повернулся, бросил быстрый взгляд на Бэкхёна, опустил голову и продолжил слушать то, что ему вещают, иногда поддакивая.              — Понятно, — кивнул он, — значит, в другой раз. Ага. И я тебя. Ладно.              Чондэ как-то очень торопливо сбросил звонок, но отчего-то хмуриться не перестал. Будто звонивший задал ему какую-то очень сложную загадку.              — У вас что, какой-то график есть? — скучающе пробормотал Бэкхён, вытирая пальцами шоколадные крошки с губ.              — В смысле? — Чондэ бросил телефон на стол, а сам плюхнулся обратно на стул.              — В смысле признаваться в любви друг к другу каждые… — он бросил быстрый взгляд на настенные часы. — Двадцать или тридцать минут. Это самые приторно-сладкие отношения, которые я видел, а я их повидал много, поверь.              — Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Чондэ. — Уверен, у нас все держится в пределах нормы.              — Так вам сказал ваш семейный психолог? — хмыкнул Бэкхён. — У вас все по определению не может быть в пределах нормы. Вы ж оба ненормальные!              — Вот кто действительно ненормальный, так это те барышни, которые со своими парнями сюсюкаются хуже, чем с маленькими детьми.              — Вот тут я согласен, — кивнул Бэкхён, — серьезно, на их фоне любые отношения выглядят здоровыми. Даже ваши, хотя они не…              — Да я понял уже! — жестом остановил его Чондэ. — Мы феномен. А теперь давай оставим эту тему и двинемся дальше, потому что я уверен, у тебя есть еще много эпитетов, чтобы описать, насколько неправильные эти отношения.              — Разве я говорил, что они неправильные? — Бэкхён удивленно вскинул брови. — Все отношения правильные… — он вдруг замялся. — Нет, ну, кроме ваших, конечно…              — Да все, хватит! — вскрикнул Чондэ.              — Я же шучу, чего ты кипятишься? — Бэкхён инстинктивно вскинул руки в воздух.              Это был риторический вопрос? Знаете, вот когда в трюме вдруг пробоина, и вода начинает стремительно его заполнять, грозя утащить корабль на самое дно, разумеется, первым делом пытаешься эту дыру залатать. Заткнуть, прикрыть, магическим образом уничтожить, найти машину времени и вернуться на час назад, чтобы не допустить появления этой дыры. В общем, прикладываешь все усилия, используешь все возможные идеи, которые приходят в голову в столь экстремальной ситуации. К несчастью, это не помогает. Ситуация становится критической, решения нет, а попытки что-то сделать походят на бессмысленное барахтанье. И вот в этот момент обязательно появляется человек, который придет и скажет: «О, да у тебя здесь дыра!». Причем скажет это безразлично, стоя по колено в ледяной воде и пожевывая яблоко. А потом еще обязательно добавит что-то вроде: «Так ты ее заткни». И вот ты как бы не слепой и не тупой, уже полчаса минимум пытаешься что-то с этой дырой сделать, к несчастью, безрезультатно, и появляется какой-то умник, которому чудится, будто он умнее тебя, будто знает лучше. Он пускает тебя по ложному следу, по которому ты уже сам прошел. И ты бросаешься на него и начинаешь душить, потому что с дырой ты уже ничего сделать не сможешь, а сделать мир на одного такого умника меньше выйдет. Да и задолбал он, черт возьми. Пусть сам попробует, а потом возникает.              Итак, душишь его, он этим фактом очень удивлен и, глядя тебе в глаза, вопрошает: «Чего ты кипятишься?».              Именно так выглядело сейчас происходящее в глазах Чондэ. Он и сам прекрасно знал, что в их с Исином отношениях есть подводные камни, из-за которых все идет не так, и он с ними безрезультатно боролся. А потом пришел Бэкхён и сказал: «Эй, у вас все не так, сделай с этим что-нибудь». И вот как его не придушить?              — Не-не-не, — Бэкхён начал водить по воздуху указательным пальцем, — даже не думай!              — О чем не думать? — не понял Чондэ.              — О том, чтобы мне что-то сделать, — уверенно заявил Купидон. — Знаю я этот взгляд.              — Какой взгляд?              — Взгляд «я тебе сейчас голову отверну, если не замолчишь, умник».              — Иногда я действительно забываю о том, как хорошо ты меня знаешь, — вздохнул Чондэ и, качнувшись, наклонился над столом.              — Знаю, я всех вас знаю! — Бэкхён, потрясая рукой, обвел пальцем кухню, указывая на иллюзорных «всех», существовавших в данный момент только в его голове. — У меня все здесь, все здесь, — он ткнул пальцем в висок, — а что не здесь, то записано.              Чондэ усмехнулся. По правде, он даже не сомневался, что у Бэкхёна могло быть досье на каждого сотрудника. Он же был переменчивой забывчивой натурой, так что для того, чтобы помнить обиды, их приходилось записывать.              — Слушай, — вдруг протянул Ким, — раз ты все про всех знаешь, то может и в курсе коварного плана Минсока?              — Конечно, в курсе, — гордо хмыкнул Бэкхён, закидывая конфету в рот.       Он просидел с полминуты, глядя на Чондэ с чувством собственного достоинства, при этом совсем неприлично чавкая, а потом вдруг придвинулся к столу, наклоняясь вперед.              — А какого плана? — тихо поинтересовался он, с трудом скрывая отражающийся в глазах интерес к интригам, сплетням и прочим теориям заговоров.              — Ну, — растерянно протянул Чондэ, — тот план, в котором он собирается кокнуть нас с Исином и снять с себя полномочия.              Бэкхён непонимающе нахмурился, отвел взгляд в сторону, чтобы осмыслить полученную информацию, и снова посмотрел на Чондэ, только уже как на придурка.              — Это что за бред? — выдал он, когда молчание затянулось.              — Значит не знаешь? — разочарованно вздохнул Чондэ.              — Если бы это было правдой — знал бы, но это какой-то бред... Ты вообще откуда это взял?              — Эм, — озадачился молодой человек, уже начиная чувствовать себя идиотом, — он как-то оговорился, что...              — Ах, — всплеснул руками Купидон, — он оговорился... ну, понятно тогда.              — Что понятно?              — Что бред это все, — уверенно заявил Бэкхён. — Зачем ему это делать, скажи мне? Зачем ему убивать вас, а потом и себя заодно? Тройное самоубийство, два из которых — убийства?              — Нет, — мотнул головой Чондэ, — я так понял, что он хочет поменять меня с собой местами, а Исина с Чонином, а сам свалить в закат...              — Чего? — как-то очень глупо, по-мультяшному, пискнул Бэкхён. — Ты вообще себя слышишь? На кой черт ему так делать? Что, кроме вас других вариантов нет?              — А есть?              — А есть! У нас, конечно, дефицит хороших кадров, но не настолько, Чондэ... Нет, это бред какой-то.              — Почему ты так в этом уверен? — стоял на своем молодой человек. Он отчего-то отказывался признавать, что все это время Минсок не просто пичкал, но и запугивал его каким-то бредом.              — Да потому что! — вскрикнул Купидон. — Во-первых, если бы он хотел снять с себя полномочия, я бы обязательно об этом знал. Смерть — это не та должность, с которой можешь уйти по собственному. Тебя либо увольняют, либо увольняют. В первом случае тихо, во втором с публичной казнью. Это не делается с бухты-барахты, нужны веские основания. Так что... нет, он не собирается уходить. Поверь, я бы знал. А во-вторых, зачем ему уходить? Я имею в виду, что ему некуда уходить. У нас нет пенсии. Мы работаем, работаем, а потом сразу смерть. И нет никакого того света для нас, где можно отдохнуть. Мы все трудимся в поте лица и отчаянно цепляемся за свои места потому, что после нас ничего не ждет. Наше существование окончится, и даже если какую-то из душ ждет перерождение, это все равно для нас означает конец, потому что мы, как те, кто есть сейчас, перестаем существовать. Это хуже смерти, Чондэ, так скажи мне, зачем ему это делать?              — Я не знаю, — передернул плечами Чондэ, откидываясь на спинку стула. — Я знаю лишь то, что он хотел это сделать. Как и то, что он за каким-то хреном хотел прикончить Исина в этом году, но потом передумал и дал нам фору в несколько лет.              — Забрать Исина? — нахмурился Бэкхён.              — Да, он выразился четко и ясно, — молодой человек потер глаза, — он хотел забрать Исина по достижению им 25-ти лет, чтобы сделать Оле-Лукойе.              Купидон шумно вдохнул и продолжительно выдохнул, подпирая голову рукой. Его взгляд стал не просто озадаченным, он стал озабоченным. Шестеренки в его голове крутились быстро-быстро, заставляя что-то усердно обдумывать. Похоже, сейчас он не считал это бредом, но Чондэ легче от этого не становилось.              — В этом все равно нет никакого смысла, — серьезно, но совсем не категорично, сказал Бэкхён. — Зачем ему нужно было возвращать тебя, чтобы забрать Исина? Что это за круговорот братьев в природе? Тем более возраст такой сомнительный... Почему 25? Мог бы просто подождать, когда Исин откинется сам, если так нужно было. Срок-то недолгий по нашим меркам. К тому же, забирать раньше срока — это не по протоколу. В общем, странные обстоятельства. Да и зачем ему Исин, серьезно?              — Как же? — не понял Чондэ. — Потому что он идеально подходит для этого.              — Чем же?              — Он его младший брат. Если не я, то Исин. По той же причине я бы вполне мог стать Смертью после Минсока...              — О-хо-хо-хо, — смех Бэкхёна превратился в старческий кашель, — давненько я не слыхал про братские узы в ключе этой профессии. Лет так, хм, тысячу.              Чондэ медленно облизнул губы. Бэкхён вечно говорил какими-то загадками, отсылками, понятными только людям, которые разбираются в проблеме. Для остальных же это было непонятными намеками на собственное незнание. Вместо прямого ответа – это. Вроде и информация, но совсем не информативная.              Чондэ не понимал. Совсем не понимал. И чем больше он пытался в этом разобраться, тем больше запутывался. По всей видимости, он с самого начала избрал неправильную отправную точку.              — Что это значит?              — Это значит, Ким Чондэ, что история про братские узы Оле-Лукойе и Смерти стара как мир и, на самом деле, это детская сказка, а не условия вступления в должность.              — То есть...              — То есть да, он взял тебя на работу потому, что ты его брат, но не потому что твоя профессия требовала быть его братом, — развел руками Бэкхён. — Я ведь уже сказал тебе об этом, разве нет? Не знаю, Минсок ли опять соврал или ты неправильно его слова истолковал, но это сказки.              Он так не говорил. Фраза звучала иначе и смысл ее был следующим: «он взял тебя не потому, что ты его брат, а потому что в тебе увидел потенциал». Теперь же он говорит, что все же потому, что их связывает кровь. Так что это значит, может кто-нибудь объяснить, или Бэкхён еще сам не до конца разобрался, почему Чондэ стал Оле-Лукойе?              — Значит?..              — Никто и никогда не подбирал души на должность исходя из кровного родства, Чондэ. Это так же глупо, как... не знаю даже, — Бэкхён отстраненно пожал плечами, пытаясь придумать пример, однако это не вышло, так что он просто плюнул и стал дальше развивать тему. — К тому же, кровное родство у душ весьма сомнительно. У людей — да, но души...              Чондэ это прекрасно знал. Осознавал, что для душ, которые перерождаются по нескольку раз, действительно глупо заводить песню о кровном родстве. Знаете, какие у них могут быть в конечном итоге огромные семьи? Половина Китая в родственниках у одной лишь души, и то речь только о близком родстве.              Вот только Чондэ неоднократно слышал про эти братские узы из разных источников, цеплялся взглядом за строки, которые указывали, что Смерть и Оле-Лукойе братья. И он воспринимал это как обстоятельство, необходимое для этой работы. Что-то очень обязательное. К тому же, речь идет о нулевых душах, которые слишком тесно связаны со своей смертной жизнью, соответственно, кровное родство имеет какой-то смысл. Или нет? Как это вообще понимать?              — Тогда что это за история с братьями вообще?              — Общее заблуждение, — тихо, почти одними губами сказал Бэкхён, складывая руки рупором.              — Оно же не на пустом месте возникло...              — Не на пустом, — помедлив, кивнул Купидон, — все пошло от предшественников, основателей наших. Первое правило: ищи корни в прошлом. Всегда оттуда ноги растут.              Чондэ непонимающе нахмурился. К сожалению, ему это не о чем не говорило. Да, Бэкхён ответил на его текущий вопрос, но не на общий, не изначальный. Увидев, что обойтись общей фразой не выйдет, Бэкхён тяжело вздохнул, поудобнее уселся на стуле, несколькими плавными движениями очистил пространство вокруг себя от крошек, и принялся вещать.              — Действительно, у истоков всего этого, — он неопределенно махнул руками, хаотично указывая на все, что его окружало, — стояли братья. Смерть и Оле-Лукойе на самом деле были связаны семейными узами, потому что появились из одного... чего-то там. Не знаю чего. — Бэкхён изогнул губы, делая комичное лицо. — Яйца. Но потом случились смутные времена, брат пошел на брата, все было очень плохо, и, в общем, кончилось тем, что исчезла монополия и появилась преемственность.              Он решил пробежаться по событиям прошлого галопом, опуская детали и прочие нужные вещи. Интонационно он будто покачивался на волнах, факт – качнулся в одну сторону, другой факт – в другую. А пальцы плавно скользили по воздуху, будто он листал страницы учебника истории, который кратко пытался пересказать.              — К слову, было даже категорически запрещено избирать на две эти должности братьев, дабы история не повторилась. Как-то так.              Бэкхён подпер подбородок двумя руками и принялся глядеть на Чондэ чистыми, совершенно невинными глазками.              — В общем-то история давняя, за столько времени уже обросла всякими небылицами. До вас она дошла уже в искаженном виде. Это как играть в глухие телефоны, — Бэкхён качнул головой, поджимая губы. — Я-то все практически из первоисточника узнал. Участником событий не был, мед не пил, по усам не текло, но к моменту, когда разруливали последствия этого беспорядка успел.              Чондэ глядел на Бэкхёна как-то озадачено, как студент в конце длинной, сложной и очень информативной лекции, в которой не понял ничего дальше «сегодняшняя тема…», глядит на своего преподавателя, сообщающего, что все это будет на экзамене. Не то чтобы Чондэ не понял, он абсолютно точно совершенно ничего не понял. Информация была настолько сжата, что там даже усваивать нечего было, а делать выводы не из чего. Кто? Что? Кого? Погодите, он не успел проследить за сюжетными линиями. А как вообще героев звали?              — Выходит?..              — Нет совершенно никаких оснований убивать вас, чтобы усадить на тепленькие местечки вашими прекрасными задницами. Разумных оснований, — поправился Бэкхён, — я не исключаю того факта, что Минсок собирается сделать это из не вполне понятных соображений. Он может вас грохнуть просто для того, чтобы жизнь медом не казалась. Но я все равно считаю эту концепцию очень глупой. В смысле... если и возвращать тебя, то только на место Оле-Лукойе. Смертью тебе быть не стоит...              И вот именно в этот момент в голове Чондэ спешно мелькнула мысль. Проскочила мимо, махнув белым платочком. Настолько быстро, что он даже не успел ее до конца осознать. Просто несколько слов, произнесенные Бэкхёном вызвали цепную реакцию, ассоциативный ряд, который должен был привести к какому-то выводу, итогу, но пока не приводил. Нужно было больше времени, чтобы его раскрутить.              Это как когда ты нащупываешь что-то, что забыл, но не можешь это вспомнить. Вроде вот, пальчиками чувствуешь, только узнать никак не можешь.              — Но, — Чондэ вдруг встрепенулся, — нет, в этом точно есть какой-то смысл. Погоди. Точно есть.               Он вскочил со стула и стремительно понесся в комнату. Послышался грохот, чертыхания. Чондэ беспорядочно сновал по комнате в поисках чего-то. Он был в таком состоянии нервного напряжения, что не мог внятно соображать. Это мешало действиям, и выходила какая-то суета.              — Вот, — он появился на кухне спустя несколько минут, торопливо листая в своих руках потрепанный ежедневник, который, открытый на последней странице, бухнул на стол прямо перед Бэкхёном. — Это его каракули. Я пытался, но ничего разобрать не смог, может у тебя выйдет. Хотя, не исключаю, что это просто какая-то бессмыслица.              Бэкхён склонился над ежедневником, задумчиво его изучая. Последняя страница была вся исписана мелким почерком. Слова заходили на рисунки геометрических фигур, схем, странных графиков. Чондэ был прав, выглядело как полнейшая бессмыслица, как будто писал это поехавший умом доктор каких-нибудь естественных наук.              — И еще, — Чондэ бесцеремонно вырвал ежедневник из рук, чтобы пролистать на несколько страниц назад, где, между исписанными огрубевшими и иссохшими от времени листами, был спрятан клочок бумаги. — Это было в конце.              Он одним быстрым движением перелистнул ежедневник в конец, придвигая его к Бэкхёну, и положил сверху клочок бумажки, где отчетливо значилось: «Чжан Исин — третий сын».              Купидон изучал заметки долго, очень придирчиво. Все это время Чондэ, не находя себе места, гулял взад-вперед у стола, совершенно не облегчая своим мельтешением задачу.              — Хах, — вдруг выдал Бэкхён.              — Хах? — Чондэ замер.              — Забавно...              — Что? Что забавно? — молодой человек ринулся к столу и почти на лету рухнул на столешницу плашмя. — Ты что-то понял?              — О да, — протянул Бэкхён, отодвигая от себя ежедневник, — у Минсока действительно проблемы.              — Что? Какие проблемы?              — Бабу ему надо, вот какие, — фыркнул Бён, — это просто какая-то ода воздержанию. Максимальная сублимация. Я и не думал, что у него так много свободного времени. Неужели секс и флирт все его отнимают? Может, поэтому я ничего никогда не успеваю?              — Бэкхён! — вскрикнул Чондэ, выпрямляясь, и поглядел на парня сверху вниз. — Ты понял что-то или не понял?              — Ну, — протянул Купидон с сомнением, — понял, конечно.              — И что ты понял?              — Даже не знаю, с чего начать...              — Хоть с чего-нибудь! — Чондэ даже топнул ногой. — Не тяни кота за яйца.              — М-м-м, у меня для тебя несколько новостей, с какой начать? С хорошей или с плохой?              Ким замер. Почему-то ему показалось, что сейчас перед ним стоял действительно важный выбор. Несмотря на то, что тайну последней страницы ежедневника он пытался разгадать давно, сейчас он вдруг осознал, что не уверен, хочет ли на самом деле ее знать. Он просто не размышлял толком о том, что может узнать. Очевидно, что какую-то страшную тайну, только не думал он о том, какой эта открывшаяся тайна для него окажется. Он считал, что нейтральной, но сейчас стало очевидно, что скрытая истина могла быть и хорошей, и плохой.              — С плохой, — тихо произнес он.              — Что ж, стоит тебя огорчить, но Чжан Исин действительно убитый тобой брат. В смысле, как личность — совершенно другой человек, хотя не факт, ведь мы так и не узнали в кого бы он вырос, не убей ты его тогда. Или... ох, сложно. В общем, он сто процентов тот самый ребенок, которого ты убил.              — Я знал, — Чондэ дернул руками, сжатыми в кулак, как будто ему только что не разбили всякую надежду на ошибку, а сообщили, что он выиграл в лотерее скромную такую сумму, хотя просадил в два раза больше выигрыша.              Бэкхён, в свою очередь, не выглядел обескураженным. И вовсе не потому, что это был неинтересный поворот сюжета. Он просто знал это давно. И кроме клочка бумаги, в этих заметках не было даже намека на то, что Исин приходится братом Чондэ. Да и этот клочок бумаги был сомнительным доказательством. Его можно было истолковать как угодно. Купидон даже был уверен, что Чондэ пытался.              Можно было назвать Бэкхёна преступником и обвинить в предательстве за то, что он знал об Исине давно, но при всей своей болтливости ни разу так об этом и не обмолвился. Не намекнул даже. Можно было даже обидеться за то, что он был посвящен в эту тайну, а Чондэ нет. Только Чондэ было не до этого, потому что сейчас подтвержденная Бэкхёном догадка, которую даже Минсок не до конца подтвердил, была лишь переходом, подготовкой, чтобы идти дальше.              — Тебе бы стоило перед ним извиниться, — осуждающе покачал головой Бэкхён. — Серьезно, он заслужил.              — Ладно, а хорошая новость какая? — Чондэ оперся на стол и выжидательно посмотрел на Купидона. Это было немного грубо. Отдавало наплевательским отношением к Исину.              — Вот ты знаешь, — с сомнением протянул он, — я даже не знаю, хорошая это новость или нет...              — В смысле?              — Присядь-ка, — Бэкхён указал на стул.              Чондэ вдохнул и не выдохнул. Опираясь руками о стол, он осторожно присел на стул, не сводя пристального взгляда с Купидона.              — То, что ты говорил, про идеально подходящих вас на должность... В общем, это не такой бред, как показалось мне с самого начала.              — В смысле? — вскрикнул молодой человек, и ему так и хотелось ответить: «в коромысле». И все же Бэкхён сдержался.              — Разумеется, это вас не обязывает следовать своему предназначению...              — Какому предназначению? — все так же продолжил задавать Чондэ вопросы на повышенных тонах.              — В общем, — Бэкхён надул щеки и выдохнул, — Минсок тут очень убедительно доказывает теорию, что, возможно, вы и есть те самые братья, что стояли у истоков.              — Чего? — у Чондэ в этот момент было лицо дауна. В голове обезьянка била в тарелки. Сказать, что он ничего не понял, значило совершенно ничего не сказать.              — Знаю, знаю, как это звучит, но ты погоди, — вскинул вверх руки Бэкхён, будто останавливая Чондэ от глупостей. — Ты прекрасно знаешь, как я отношусь ко всем этим теориям заговоров и прочей выдумке подобного рода, но это... — он ткнул пальцем в ежедневник, — почему-то звучит разумно.              — Разумно? — ахнул Чондэ. — Вот сейчас даже мне кажется, что это звучит, как бред, но поправь меня, если я ошибаюсь.              — У меня, конечно, возникает ряд вопросов, связанных с тем, как Минсок представляет себе перерождение бессмертных, чуть ли не божественных душ в обычные, и да, это действительно кажется немного странным, но...              — Но? — с нажимом спросил Чондэ.              — Даже не знаю, как сказать, — растерянно махнул рукой Бэкхён, не отрывая взгляд от ежедневника, — возможно, он имеет в виду вовсе не перерождение, а то, что вы являетесь их отражением. То есть, не прямая связь. Может быть, он представляет трех братьев, соответствующих каждой должности, как явление.              Чондэ сильнее нахмурил брови в надежде, что это поможет ему лучше соображать, однако это все равно не помогло понять сложную мысль Бэкхёна. Или это мысль Минсока?              Еще ни разу Ким Чондэ не ощущал себя настолько тупым, как в эту минуту. Он действительно пожалел, что за всю свою жизнь ни разу не попытался получить высшее образование как полагается, потому что, чудилось, оно бы сейчас очень помогло. Точнее, его наличие.              — Не понимаю, — бросил он, сдаваясь.              — Да, — эхом отозвался Купидон, — речь о том, что три брата, стоявшие у истоков, это не единичный случай. Не знаю даже как это объяснить, но... история делает круг и все повторяется. Обнуляется и начинается заново. Это бесконечный цикл. Каждую, допустим, тысячу лет вновь рождаются три брата, которые соответствуют заданным позициям, и...              — Три брата? Почему ты повторяешь «три брата»? В смысле, да, нас в семье трое, но ведь братьями были только Смерть и Оле-Лукойе или... — тон Чондэ перестал быть уверенным, — нет?              — Нет, — как-то странно, даже немного растерянно усмехнулся Бэкхён, как будто бы Чондэ сказал несусветную глупость, — их было трое.              — И кто был третьим? Смерть, Оле-Лукойе, — принялся загибать пальцы молодой человек, — и?..              — Амур, — Бэкхён осуждающе посмотрел на Чондэ, — мог бы и догадаться.              — Третьим братом был Купидон? — удивленно пробормотал Ким.              — Ты совсем дурачок или как? — раздраженно бросил Бён. — Он был первым, самым старшим, затем Смерть и после Оле-Лукойе. Правда, в отличие от Смерти, он был менее рассудителен и коварен. Как бы это сказать, — Бэкхён вскинул голову к потолку, задумчиво постукивая пальцем по подбородку, — юродивый, что ли. Выглядел он аки Александр в исполнении Колина Фаррелла. Золотые кудри, красивое тело, вечно ходил полуголый в какой-то набедренной повязке и с лирой в обнимку. Играть не умел от слова совсем, но вечно что-то бренчал, чем сильно доводил среднего брата. Кстати, голоса у него тоже было не особо, а петь он любил... В общем, был весьма добродушный и безобидный, но чертовски бесящий персонаж. Ах да, и красивый. Конечно же, красивый, с телом худощавого греческого божка. Я, может быть, не так хорошо сложен, и кубиков у меня не шесть, а один, но в целом, я тоже очень даже ничего.              — А что остальные братья? — Чондэ закусил губу.              — Про остальных знаю мало, — пожал плечами Бэкхён, — уж простите, картинами с их изображениями мой кабинет не обвешан. Как-то наш Амурчик, знаешь ли, больше себе внимания уделял, хотя не сказать, что он был очень уж самовлюблен.              — Ну да, — тяжело вздохнул Чондэ, — тебе было как-то проще с поиском информации о своем предшественнике. На наших-то местах такая текучка была, что не должности, а проходной двор. Было бы чудом, если хоть что-то от праотцов осталось.              — Тут я согласен, — кивнул Бэкхён, — а мне вот как-то и в голову не пришло разведать про других братьев. Никогда не думал, что вопрос о них будет стоять так остро. Впрочем, что-то я все же знаю.              — И что же?              — Ну, вот Смерть была весьма самовлюбленной особой, а еще вечно стремилась к власти и подчинению. Амур-то не особо хотел разделять и властвовать, ему хотелось пить вино и тренькать на своей лире, валясь под оливковым деревом, а вот Смерть власти жаждала. Я бы сказал, средний брат был очень недооценен и испытывал комплекс неполноценности из-за старшего.              — Интересно, почему же? — с сарказмом выдавил Чондэ.              — Да понятно дело, старший был красавчиком. Глупеньким совершенно, но красавчиком. И окружающим он нравился. Им же не умный завоеватель, скачущий на коне своих амбиций, нужен. Им бы того, с кем можно повеселиться, выпить, за жизнь потрещать. Расслабиться. А думать, анализировать, кому это к черту надо? Деградировать они хотят, а не чтобы их пинками направляли эволюционировать. Тем более с этими начальниками вечно такая история... они тебя работать заставляют, причем работать на совесть, а если сделаешь все тяп-ляп, будут попу шлепать. Никто же этого не хочет. Все хотят ничего не делать и получать за это какие-то ништяки. А человека, который их заставляет работать, они будут ненавидеть. Все ненавидят начальников, пока сами не становятся начальниками...              — Значит, Смерть ненавидели?              — Ага, типа того, — согласился Бэкхён, закидывая конфету в рот, — ее и сейчас не очень любят. В конечном итоге, устав бороться с непокорными, Смерть решила, что нужно действовать жестко. Как итог: люди стали умирать и бояться Смерть. Там было еще много разных закидонов с культами и ребрендингом, но не будем вдаваться в эти скучные детали, у нас тут совсем не урок истории.              Купидон плавно махнул рукой в воздухе, будто отмахиваясь от назойливой мухи. Он терпеть ненавидел историю. Но не как явление, а как предмет. Скупые факты, оставшиеся от жизни людей. Когда родился, когда умер, что важного сделал для мира. Пара абзацев в учебнике истории. А чувства где? Где накал страстей? Где сам человек?              Возможно, Бэкхён всегда так скептически относился к истории только потому, что был ее частью. И от него в учебнике истории осталось лишь имя и пара коротких фраз, да небольшая статья в Википедии. У него даже даты смерти не было. Только примерный год, когда кто-то вдруг вспомнил, что давненько Бэкхёна было не видать. Куда же он делся? Действительно, куда? Может умер? Ладно, так и запишем, умер примерно в этом году, но это не точно.              — В этом была суть смутных времен, последствия которых ты застал? — решил уточнить Чондэ. Он о смутных временах имел весьма смутные представления. Было очень мало информации, которая дожила до этих дней, да и к ней Чондэ никогда не притрагивался. Не интересовался. Работа, знаете ли, много времени отнимала. Не оставляла сил на здоровый интерес, желание познавать мир и заниматься самообразованием.              — О, нет, — отмахнулся Бэкхён, — смутные времена начались позднее. Причиной стал средний брат, хотя кто бы сомневался. В один прекрасный момент он решил, что сыт людьми по горло. Они, видите ли, с течением времени перестали его бояться, стали относиться пренебрежительно, бросали вызовы, пусть и безуспешно, да и вообще отношение было наплевательское. Уважать, понимаешь ли, перестали. Придумали каких-то сомнительных персонажей, наделили их божественными силами и стали им поклоняться. А потом еще вздумалось найти что-то, что могло бы сделать их бессмертными. Это очень Смерть оскорбило. Так что решил наш средний братец людям темную устроить. Против такого подхода в первую очередь выступил Оле-Лукойе. Кровь у младшенького была горячей, но назвать его конфликтным просто язык не поворачивался. Он умело прикидывался пусечкой, и его хотелось трепать за щечки. Ко всему прочему, он был в меру добр и рассудителен, а еще детишек и зверюшек любил очень. Не уверен точно, но кажется, что именно из-за него появилась вообще должность Пасхального кролика.              — В смысле... как?              — Любил он ушастых, и был у него один здоровенный заяц, подаренный Амуром. Умный, дрессированный. Раз в год он выпускал его поиграть с детишками. Поиграть не в смысле «иди, выпусти им кишки», а нормально. Заяц бегал по саду, откладывал яйца, а потом их прятал. Да, это странно, — кивнул Бэкхён, поймав удивленный взгляд Чондэ. — Я вот пока эту историю не услышал, долго мучился вопросом, каким хреном заяц связан с яйцами. Оказывается, дело было в странном зайце Оле-Лукойе, который был редкостным выдумщиком. Не удивлюсь даже, если он сам яйца в зайца пихал. В общем, Шарик откинулся следом за хозяином, а вакантное место осталось. Наверно…              — Забавно.              — Еще как, — охотно подтвердил Купидон, а потом стушевался. — Только Чунмёну об этом не говори. Ты же знаешь, как он остро на подобное реагирует. Ему и так сложно смириться с тем, что он, аристократ, вынужден наряжаться в костюм зайца и бегать по садам, пряча яйца. Причем даже не Фаберже. А если выяснится, кто эти яйца когда-то из самого зайца выходили…              — Слово скаута, — вскинул Чондэ руку в торжественной клятве, — но, возвращаясь к братьям, что же случилось?              — Повздорили они, — скучающе передернул плечами Бэкхён, — впрочем, они частенько не сходились во мнениях. В конечном итоге, семейная потасовка вылилась чуть ли не в войну. Признавать поражение и идти на компромисс не хотел никто. В один прекрасный момент, видно совсем уж погрузившись в эту войнушку, Смерть хорошенько слетела с катушек и грохнула своих братьев. Точнее, только одного. Оле-Лукойе. Амурчика же нашего, который держался от семейной ссоры подальше и сидел под оливковым деревом, бренча на своей лире, задело совершенно случайно. Не на смерть, слава богу. Ох, какой каламбур...              — То есть, средний брат попытался убить Оле-Лукойе?..              — Он и убил Оле-Лукойе. Как говорится, чем я тебя породил, тем и поражу. Оле-Лукойе скончался во сне. Еще одна забавность. Хотя... убивать во сне совсем не по-рыцарски. Трусливо и аморально. Нет, чтобы схлестнуться... Ох уж мне эти семейные разборки.              — А что с Амурчиком-то? Его-то как?..              — О, — с наслаждением протянул Бэкхён, — там тоже забавнейшая ситуация. Смерть попыталась привлечь старшего брата, который отказывался участвовать в семейной разборке, на свою сторону. Брат отказался, так что Смерть на него обиделась, решив, что он потакает младшему, и попыталась сбросить его откуда-то.              — Откуда-то? — Чондэ вскинул бровь.              — Тут версии разные, кто-то говорил, что коварная Смерть заманила Амура на утес, с которого сбросила в бушующее море, прямо на скалы, кто-то говорит, что просто столкнула с ветки дерева, на которой он решил вздремнуть, в обнимку со своей лирой. Некоторые вообще говорят, что Смерть ему веревку на шею накинула и вздернула на оливковом дереве.              — А ты как считаешь?              — Я почему-то уверен, что Смерть его просто столкнула с ветки дерева, на которой он спал. Это как-то правдоподобнее звучит, — Купидон тихо посмеялся. — Потому что Смерть конечно была тем еще козлом, но чтоб просто так взять и убить брата, который ему вообще ничего не сделал, это как-то...              — Он же убил Оле-Лукойе...              — Там была другая ситуация, — отмахнулся Бэкхён, — да, признаю, Смерть переборщила, но и Оле молодца. Он там такие финты выкидывал, да еще и максимально пытался унизить и уничтожить образ брата, который и так в глазах общественности был шатким. В общем, никакого уважения к человеку, который долгое время поддерживал в мире порядок.              — Я так толком и не понял, Амур-то умер или не умер? Что вообще? Так и просидел под оливковым деревом, бренча на лире?              — Да не, он упал под оливковое дерево, наверно на колья, потому что я понятия не имею, как можно было бессмертному существу почти умереть, упав с дерева. Хотя ты же знаешь эти мифы, особенно мифы Древней Греции. Там всегда какой-то абсурд! — Бэкхён воздел руки к потолку, будто вопрошая Вселенную, почему это случилось, а потом вернулся к разговору. — Смерть, конечно же, с ним там перетерла, мол, бро, братишка, братюнечка, я вовсе не хотел, это вышло случайно, я люблю тебя безмерно, давай обо всем забудем и обнимемся, мы ведь семья. Амур простил, конечно, но в итоге из-за этого инцидента немного призадумался. Решил, что пора бы уже закончить эту семейную ссору, пока кто-то не пал, ведь они же действительно семья, братишки, так дела не делаются. А пока он собирался, средний брат убил младшего. Конечно же, Амур был этим сильно оскорблен. Это же как так, на святое посягнуть, оскорбить братскую любовь убийством! — театрально вскрикнул Бэкхён. — Подумал, помозговал и понял, что нужно Смерть остановить, пока еще каких гор не наворотила. Там же следом за Оле в списке были все его последователи, а это население небольшой страны.              — И как он решил остановить Смерть? — хмыкнул Чондэ. — Залюбил его до смерти?              — Ха-ха, смешно, — Бэкхён погрозил парню пальцем, — нет, все довольно банально. Он решил его убить.              — Убить? Смерть? А как же братская любовь и «я против братоубийства, это оскорбляет мои чувства покровителя любви»?              — Да у них там все непоследовательными были с большими проблемами с логикой, но с другой стороны, что ему еще оставалось? Тогда ситуация была настолько критической, что просто отвести брата в уголок и по душам поговорить, лекцию ему прочитать, было бессмысленно.              — И он его просто убил?              — Нет, конечно же, не просто убил. Понимаешь, прикол Смерти был в том, что она как бы могла убивать других, а вот ее не могли убить. У нее был политический иммунитет. Я бы даже сказал, Смерть была бессмертна во всех смыслах этого слова.              — Но это все равно не помешало Смерть убить, так?              — Грубо говоря, да, — Бэкхён вытянул губы трубочкой. — Амур пошел куда-то, не знаю куда, в кузницу, где сжег тело младшего брата, его прах приправил щепоткой своего разбитого сердечка и изготовил из этого черную стрелу с особым наконечником. На самом деле, рецепт я, разумеется, выдумал. Он секретный, его никто не знает, так что... Но уверен, что как-то так все и было, потому что после изготовления этой стрелы Амур прожил не долго. Его хватило только на то, чтобы убить брата, а после он, драматично обняв его тело, в слезах умер сам. Вот такая вот крутая история о братьях. Ничего тебе не напоминает?              — А должно? — прищурился Чондэ, хотя, вообще-то, он не мог игнорировать тот факт, что какие-то аспекты этой истории очень сильно перекликаются с историей его жизни. К счастью, не во всем.              — Конечно нет, — саркастично выдавил Бэкхён, всплеснув руками, — эта история ведь совершенно не напоминает о твоем детстве. Ни капельки. Нет-нет-нет. Ничего общего.              — Ладно, я понял, — раздраженно процедил сквозь зубы Чондэ, — но если она так похожа, что же ты только сейчас об этом вспомнил?              — Даже не знаю, — озадачился Бэкхён, — может быть мелькали какие-то мысли, но... Эта история лежала на самой дальней полочке моей памяти, и ваши жизненные ситуации с ней я ассоциировал в последнюю очередь, потому что общая тенденция ваших отношений и конфликтов немного отличается. Пока меня в этом носом не ткнули, я даже и подумать не мог, что отыщется столько совпадений... Вот если бы средний брат с младшим спал, то тут уж я бы точно увидел связь, а так...              Чондэ скривил свои губы в недовольной усмешке. Ох уж эти подколы Бэкхёна. Ох уж эти подколы всех в этом мире. Чондэ казалось, что каждый считал своим должным ткнуть его носом в то, что он поступал или поступает неверно. Вроде бы никто этого толком не осуждал, не порицал его, но не сказать, что это «фу», просто не могли.              — Если подумать, ведь действительно... — вдруг торопливо забормотал Чондэ, пытаясь остановить переход на личности. — Несмотря на то, что во многом истории похожи, я не очень уверен, что больше, чем за тысячу лет ни разу не было такого, чтобы у кого-то еще все так же хорошо с легендой совпало...              — Тут ты, конечно, прав, — вздохнул Бэкхён, — хотя я и не припомню, чтобы у нас были подобные прецеденты. Но и я не особо прошарен в этом вопросе, потому что у меня немного другой профиль. С другой же стороны, Минсок должен знать, и наверняка не на пустом месте возникли его подозрения.              — Вот только он на посту всего-то около двух сотен лет, так что он не может быть уверен, что до него не было подобных случаев, — попытался использовать Чондэ очень сомнительный аргумент как громоотвод. Он и сам прекрасно понимал, что это не сработает, потому что сам же мог этот аргумент уничтожить, но попытаться стоило.              — Однако у него есть доступ к архивам и много свободного времени, так что...              Бам! Ранен. И убит. Не прокатил аргумент. Раз это не работает, следует перейти в оборонительный режим и все воспринимать с сарказмом и насмешкой.              — Ладно, допустим, и что из того? — Чондэ скрестил руки на груди. — Что, нам теперь в срочном порядке нужно отправляться на тот свет, чтобы занимать должности, которые принадлежат нам по праву. И погоди, если Минсок старший брат, то он должен быть...              — На моем места, ага, — кивнул Бэкхён, без особого интереса, — кстати, он претендовал на него, вполне бы мог занять, если бы, вот незадача, там бы уже не было меня. Я свое место просто так не отдам! Я не для того столько времени в людей из лука стрелял, чтоб меня поперли из-за какого-то мальчишки!              — Ладно, ладно, — примирительно замахал руками Чондэ, — план отменяется. Похоже, следовать своему предназначению у нас не получится. Так и скажу Минсоку, мол, прости братишка, но мы не можем участвовать в твоем плане по устройству нас на наши законные рабочие места, потому что они, блин, заняты. Сначала разберись с балаганом, а потом зови!              Бэкхён вдруг хотел что-то сказать, но, открыв рот, не произнес ни слова. Так и замер. Потом вдруг изменился в лице, помрачнел, нахмурился, склонился над ежедневником, обхватив голову руками, и снова принялся его изучать.              Стало очевидно, что в голове его мелькнула какая-то важная догадка, подтверждение которой он пытался найти. Если подумать, было во всей этой ситуации что-то забавное. Вы спросите что? А вот что. Бэкхён и Чондэ по одной странице ежедневника усиленно пытались разгадать коварный план Минсока, который он вынашивал, очевидно, не один год. Да и план ли это был? Что это могло вообще означать?              Ясно было только одно: он не один год потратил на эту свою странную теорию заговоров. Изучал историю по скудным источникам, просматривал архивы, проверял свои догадки. Все это был колоссальный труд, на это ушло много времени, и оставался только один вопрос: зачем?              Ладно, можно было допустить, что однажды ему захотелось узнать историю, обратиться к первопричине всего. Это было вполне разумное желание. Странно, что у других его не возникало. И вот когда он открыл для себя события тех смутных времен, возможно, он проследил некоторое сходство с собственной жизнью. Такое открытие заставило его желать разобраться подробнее во всем, доказать свою догадку. Он доказал. Действительно, есть много причин считать, что он и его братья отдаленно и смутно являются отражением того, что случилось больше тысячи лет назад. Даже если такое случалось и раньше, это превращало все в цикл, спираль, систему повторяющихся событий и не перечеркивало изначальную теорию, лишь дополняло ее. И вот он это узнал. А дальше что?              Он стал настолько фанатеть от идеи преемственности и повторению истории вновь и вновь, что решил разыграть все как по ноткам? Поставить фигуры на нужные клетки и разыграть партию? Или что? Он просто сделал открытие, записал его в ежедневник к брату, который точно ничего из этого не понял бы, и просто сунул в дальний ящик? Что если смысл доказательства собственной теории был лишь один — занять свое время?              Бэкхён разглядывал аккуратный почерк Минсока и думал лишь о том, как этот человек системен и непредсказуем одновременно. Он был королем порядка, ему нужно было, чтобы все лежало на своих местах, будь то вещи или мысли. При этом, несмотря на то, что он, по идее, должен быть весьма предсказуем в своих действиях и суждениях, он был совершенно внезапен и хаотичен. Это был признак гениальности или же следствие психического расстройства? Сложно было понять. Внутренний мир Минсока и его мысли оставались загадкой, хотя порой и казалось, что все довольно очевидно, прозрачно. Он состоял из множества слоев. Когда ты отделял один и, казалось, добирался до сути, там был другой. Это были слои лжи, недосказанности, искажения фактов, манипуляции, которые выглядели как искренность и открытость. Минсок в своей загадочности мог обскакать даже собственного брата, у которого это было частью образа, частью повседневности. Без загадочности он бы не смог стать драматичным главным героем.              — Что ты там говорил насчет достижения Исином 25-ти лет? — торопливо поинтересовался Бэкхён, не поднимая взгляд от ежедневника.              — Минсок хотел кердыкнуть Исина и сделать его следующим Оле-Лукойе...              — Что за странная цифра, — задумчиво пробормотал Купидон, но обращался не к Чондэ, скорее вел диалог с самим собой, — почему именно она? Он мог бы забрать его в любой момент, при желании...              — Это ведь не по протоколу.              — Да, и достижение им 25-ти лет ничего бы не изменило. Так почему он ждал? Почему не в 20 или 30 лет? Не в 23 или 27? Именно в 25. Четверть века. Странно...              — Какая-никакая круглая дата.              — Как 20 или 30. Нет, тут что-то другое. Наверняка есть какая-то отсылка к истории про трех братьев.              — А сколько было Оле-Лукойе, когда он умер? — выдвинул свое предположение Чондэ.              — Точно не 25, — покачал головой Бэкхён, — мы же говорим об отцах-основателях, которые существовали еще с тех пор, когда были динозавры... наверно. Не имею ни малейшего представления, на самом деле. Достоверных источников нет, а динозавры вряд ли смогут подтвердить...              — Ладно, допустим это нет, но они ведь не сразу стали Амуром, Смертью и Оле-Лукойе, так?              — Так, — протянул Бэкхён, поднимая взгляд на Чондэ, — и?              — Сколько им примерно было, когда они решили, ну, стать теми, кем они стали?              — Ох, думал что-то гениальное будет, — разочарованно выдохнул Купидон, — не думаю, что Оле в тот момент было 25.              — Ты не можешь быть уверен...              — Но это мало вероятно! Я хочу сказать, нет, я почти уверен, что им потребовалось на это больше времени. Во-первых, прежде чем придумывать планы по захвату мира, им нужно было до этого дорасти, во-вторых, чтобы придумать отличную идею для стартапа, нужно много времени.              — Это сейчас, а тогда все, что бы ты ни сделал, было в новинку, так что ты вне всякого сомнения являлся первооткрывателем. Захотел господства — получи господство. Никто даже останавливать не будет, потому что не знают, что это такое. Они может решат, что их на главной площади позвали, потому что будет вечеринка. Единственное, на что действительно может уйти много времени, так это придумать, как назвать все новое, что они творили.              — Все равно, мне кажется, что...              — У тебя есть идеи лучше?              — Вообще-то нет...              — Тогда я считаю, что мы вполне можем допустить, что Оле-Лукойе на момент, когда они стали официальными представителями каждый в своей области, было 25 лет. Старшим братьям-то, может и было больше, а ему 25.              — Может быть и так, — эхом отозвался Бэкхён, невидящим взглядом смотря в сторону, — но стоило бы уточнить. Хотя, может быть мы зря ищем в этом какой-то смысл... Может эта цифра значима не для концепции, а для Минсока. Мы можем лишь догадываться, ведь все равно не узнаем наверняка, что он хотел.              — Именно поэтому я и спросил у тебя, знаешь ли ты что-то о его коварном плане, — Чондэ вскинул руку ладонью вверх, указывая на Бэкхёна, — пусть он и сказал, что у нас впереди есть еще пара лет, но не сказал сколько. И разумеется, это вовсе не значит, что завтра, конечно же, совершенно случайно Исину не упадет на голову кирпич, а Минсок тут как бы ни при чем.              Бэкхён прищурился. Он долго смотрел на Чондэ, но при этом будто сквозь него. Снова думал.              — Он так и сказал, что у вас есть «пара лет»? Это точная формулировка? — зачем-то уточнил он.              — Нет, вообще-то он сказал что-то вроде «расслабься и удели время любви, время у вас еще есть, и его достаточно чтобы потратить друг на друга».              — Это вообще и близко не синоним «у вас есть парочка лет в запасе», — растягивая губы, протянул Бэкхён.              —Да, но почему-то в контексте всего это прозвучало именно так, — Чондэ устроил руки на столе, — кто ж знает, что в его понимании «достаточно».              — Это, конечно, так, только меня все же кое-что смущает, — с сомнением произнес Бэкхён, зарываясь пальцами в волосы.              — Что же?              — Это может прозвучать странно, возможно даже бредом, и на самом деле все окажется иначе, — растягивая слова, сказал Купидон, — вот только меня смущает, что он взял и сказал тебе об этом. Зачем ему говорить тебе, что в 25 лет он собирается сбросить Исину на голову кирпич? Чтобы ты обмотал его пузырчатой пленкой и держал подальше от строек? Разве не разумнее было это скрыть, а потом сделать вид, что он тут ни при чем?              — Да, но мы ведь о Минсоке говорим, хрен проссышь, что у него там в голове происходит...              — Вот именно! — вскрикнул парень, почти торжествуя. — Именно об этом я и говорю.              — Что ты имеешь в виду? — непонимающе нахмурил брови Чондэ. — Поясни-ка идиотам из коррекционной школы, потому что они не догоняют быстрого полета твоей фантазии.              — Я лишь хочу сказать, может я ошибаюсь, так что поправь, но когда в последний раз он раскрывал тебе свои планы? Он столько лет водил тебя за нос, юлил и врал, манипулировал тобой, и вдруг — на тебе, — выдал все как на духу. Не странно ли?              — Странно, и?..              — И то, что он, скорее всего, опять тебе соврал.              — Поразительный поворот сюжета, — с каменным лицом произнес Чондэ, — я таки со стула чуть не упал, настолько неожиданно.              — Если это было так очевидно, то чего же ты... это самое... веришь ему?              — А я не верю, — резонно заметил Чондэ, — и, мне кажется, он это прекрасно знает. Так что в какой-то момент, когда я совсем перестану ему доверять, когда его слова не будут восприниматься мной всерьез, возможно, он действительно скажет правду, а я ему не поверю. И меня сожрут волки!              Бэкхён с хитрым прищуром смотрел на Чондэ. В голове было столько теорий и предположений, мысли скакали от одного к другому, и с каждым прыжком сильнее путались. Все это было настолько же невероятно, насколько и вероятно. Здесь нельзя было угадать и просчитать. От этого происходящее становилось увлекательным, хотя было не менее утомительным. Превращалось в какую-то игру, суть которой было разгадать Минсока.              — А что если я скажу тебе, что, возможно, в этот раз он все же не соврал? — Бэкхён прикрыл один глаз и скривился, как будто ожидая удара.              — То есть?..              — Что если он сказал правду, просто не очень актуальную?              — Я совсем не понимаю... — устало вздохнул Чондэ. — Пора бы уже сделать себе такую табличку, чтобы в нужный момент поднимать и не тратить силы на слова.              — Ну, вдруг когда-то он и хотел скинуть Исину на голову кирпич, когда тому стукнет 25. Исину, не кирпичу. А потом передумал.              — Вот так просто? — по-идиотски усмехнулся Чондэ, поднимая плечи. — Взял и передумал?              — Не просто, — буркнул Бэкхён, отводя взгляд, — возможно, были причины...              — Да? И какие же, позволь узнать?              — Вот мы и переходим к моменту бреда... — Бэкхён устроился поудобнее на стуле, — в общем, промелькнула в моей голове абсурдная мысль, что сначала, когда он всю вот эту теорию про преемственность придумал, у него действительно была идея разыграть шахматную партию, где каждый из вас встанет на свои места. Просто чтобы посмотреть, что же из этого выйдет. Вряд ли он всерьез зажегся мыслью о предназначении. Хотя, может быть и зажегся...              — И что тогда его заставило передумать? — вкрадчиво поинтересовался Чондэ.              — Не знаю, — отстранено сказал Бэкхён, — возможно, исход. Ведь оригинальная история не закончилась хорошо. Зачем нужно было ее повторять на бис? Тем более, что вы ее уже прошли до этого. И все же... если бы вы трое действительно заняли места, которые вам предназначаются, что бы было? Гармония и идиллия? Мир бы стал процветать? Он и сейчас в порядке. Но что, если бы история действительно повторилась, только масштабы ее были больше, а исход такой же? Ведь не просто так существует этот запрет на кровные связи между сотрудниками.              — Погоди, но если он существует, то каким боком тогда я оказался на посту?              —Запрет не закон, его вполне можно нарушить в мелочах, тем более, что Минсок это просто обожает делать. Что, кстати, очень удивительно, учитывая его педантичность и любовь к порядку.              Бэкхён тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, запрокидывая голову. Руки его безвольно повисли.              — Тебя одного еще можно проигнорировать, но если три брата займут каждый свой пост, это будет выглядеть как...              — Как предвестие о неизбежном конце света, — эхом отозвался Чондэ.              — Вскочите на своих коней и под «Имперский марш» явитесь туда, аки всадники Апокалипсиса, только втроем.              — Да уж, такое вряд ли можно будет проигнорировать.              — Может и можно, пока вы масштабную войну не развернете, — Бэкхён вскинул руку, цепляясь пальцами за столешницу, а затем с усилием выпрямился. — В любом случае, я считаю, что глупо наступать на те же грабли из любопытства прилетит ли в лоб или нет. Уверен, Минсок считает так же.              — Значит, он соврал, чтобы прикрыть какую-то другую ложь... вот только какую? — Чондэ задумчиво провел пальцами по губам.              — А к чему он вообще это сказал?              — Когда я его спросил, чего он нам так отчаянно втыкает палки в колеса...              — Ах, — кивнул Бэкхён, — так может он просто не смог банально признать, что ревнует? Просто сейчас других причин вам мешать я действительно не вижу. Ладно, когда Исин был маленьким. Минсок не хотел, чтобы ты к нему совался, потому что боялся, что ты мог бы каким-то невиданным образом узнать, что он твой брат, узнать его душу, — Бэкхён на мгновение замолчал, опуская голову, и продолжил тише, бурча в руку, прижатую к губам, — да и ваши имена в списке его не обрадовали, — он порывисто развернулся на стуле, отталкиваясь от стола, чтобы закинуть ногу на ногу, — но сейчас...              — Да и какой смысл был возвращать меня к жизни, чтобы потом забрать обратно?              — В этом-то как раз есть капелька смысла, — Бэкхён двумя пальцами скользнул по губе. — Фишка в том, что у нас не отлажена система смены должности, точнее, ее вообще нет. Подразумевается, что если тебя приняли на какую-то должность, то на ней ты и остаешься до того момента, пока тебя не уволят. Никакого карьерного роста, разнообразия. Так что если тебя по ошибке взяли Пасхальным Кроликом, а душа у тебя лежит к розовым платишкам, диадемам, волшебным палочкам и розовым крылышкам, то уж извините, ничего с этим поделать нельзя. Трудитесь Кроликом, а платишки свои, будьте любезны, носите в свободное от работы времени.              — Значит, ты метил в Зубные феи, но не срослось? — злорадно поинтересовался Чондэ.              — Типа того, — быстро бросил Купидон.              — То есть, оставайся я Оле-Лукойе, меня бы не повысили до Смерти, так?              — Так, — согласно кивнул Бэкхён и жалостливо поджал губы, — ой, да ты не расстраивайся, начальник бы все равно из тебя был никудышным. Да и зачем тебе Смертью-то быть, там и обязанностей больше, и ответственность выше. Куда тебе?              — Успокоил, — хмыкнул Чондэ.              — Но в любом случае, если бы речь шла о смене должности, то это только через человеческий мир. И ему бы тоже пришлось так делать, но я еще раз повторюсь, как большой начальник, он может снимать с должности других людей, но сам себя снимать с должности права не имеет. А если его все же уволят, то в лучшем случае на этот свет ему дорога через перерождение, что значит он больше не будет нулевой душой и путь ему на какую-либо из должностей закрыт.              Бэкхён развел руками и поджал губы, мол, такие пироги.              — А мы с Исином тогда как? Разве не по такой же схеме? Исин так точно, он ведь уже не нулевая душа, выходит, что ему не суждено?              — Вот как раз вы с Исином все нулевые, потому что вас вернули без перерождения, в обход правилам. С Минсоком так не выйдет, ведь даже если мы сможем придержать душу и на должность заступит человек, который бы мог это провернуть, есть все равно ряд «но».              — Каких?              — Во-первых, это незаконно, — начал загибать пальчики Бэкхён, — во-вторых, если действовать в обход правилам, как это делал он, то это мало того, что очень сложное дело, так еще и довольно стихийное занятие, к нему нельзя заранее подготовиться и запланировать, в-третьих...              — Вот тут можешь подробнее, я не очень разбираюсь в процедуре, так что...              Бэкхён тяжело вздохнул.              — Понимаешь, для того, чтобы вернуть душу в человеческий мир, ей нужна физическая оболочка...              — Но у тебя же вот она, в чем проблема?              — В этом-то и загвоздка! Она другая! Она предоставляется нам по договору, и в целом почти такая же, но с ограниченными возможностями. Это как обычный и премиум аккаунт.              — Э-э-э, — задумчиво протянул Чондэ.              — Не запаривайся, — отмахнулся Бэкхён, — важно знать лишь то, что без перерождения новой тушки тебе не видать.              — И как тогда?..              — Да колдует с документами, занимается махинациями с душами, — презрительно фыркнул Купидон. — Хотя должен признать, это очень хитро.              — Поясни...              — В общем, есть такие души, которые пускают на новый круг жизни, а они начинают раньше времени разваливаться... Вот Минсок подыскивает такие, которые неожиданно совершенно приходят в негодность, подходящие по всем параметрам типа пол, возраст, религиозные взгляды и политические убеждения... и подменяет их на нужные.              — Значит я, — вдруг произнес Ким вкрадчиво, отодвигаясь презрительно назад, — сейчас... в теле...              — Да, какого-то парня... но немного магии, пара пластических операций, и ты он, но не он. Ты, да не ты. А по документам все складненько.              — А Исин?              — Да, тоже. Настоящий Чжан Исин, ну... странно это звучит, ведь по сути Исин есть Исин. В общем, ребеночку, в тело которого его подселили, было не суждено дожить до трех лет, потому что душа там была... у-у-у-у-у... — Бэкхён откинулся назад, — страшно вспомнить. Ужас какой-то, а не душа. Как ее вообще пропустили? В общем-то я знаю как. Минсок был слишком занят твоими выходками, чтобы хорошенько за этим следить, вот так и пропустил. И вообще-то он совершенно не собирался Исина оживлять, просто хотел замять эту оплошность, на самом-то деле, а свободных неучтенных душ, подходящих по всем параметрам, в распоряжении не было, кроме той, что принадлежала брату.              — Он ее хранил, что ли? — Чондэ удивился, как удивляются каким-то очень странным заскокам людей.              — Конечно хранил, у него коллекция душ всех членов своей семьи, представляешь? Вот он странный, конечно, — Бэкхён покрутил пальцем у виска, — но мы это и так знали.              — Получается, он Исина совершенно случайно к жизни вернул? Его душа совершенно не предназначалась для перерождения?              — Нет, она предназначалась, разумеется. Но он мог ее удерживать столько, сколько хотел. А потом он просто подменил ее, а разваливающуюся вместо той, что брату принадлежала, отправил на переработку как пришедшую в негодность.              — Значит, полноценного перерождения у Исина так и не было?              — Не было, — согласился Бэкхён.              — И по сути это все тот же...              — Ай, да перестань... Ты же грохнул его в младенчестве, он ни ходить, ни говорить не умел. Не стал человеком еще даже, так что не велика беда. Вот с тобой проделывать это было особо палевно, а с ним — тьфу, — никто не заметил разницы. В конечном итоге, ничего не изменилось для тебя, Чондэ. Он не является твоим кровным родственником, и его личность, я уверен, совершенно отлична от той, какой могла бы быть, расти он в вашей сумасшедшей семейке. Кстати говоря, мы так плавно перешли к «в-третьих», что я даже и не заметил.              — Да? И что же в-третьих?              Чондэ уже не рассчитывал, что услышит что-то хорошее. Этот разговор открывал ему все новые и новые грани и без того безвыходной ситуации. Делало ли это хуже? Нет, потому что хуже уже быть не могло. Или могло?              — В-третьих... — Бэкхён вдруг замолчал, — а о чем мы вообще говорили?              — О том, почему Минсок не может провернуть свою многоходовочку.              — Ах да, — кивнул Купидон, — итак, в-третьих, между моментом, когда душа умирает и перерождается, она как бы ставится на паузу. То есть, когда ты ее возвращаешь, то приходится начинать с того места, на котором остановился. Именно поэтому Минсоку для твоей души пришлось подбирать подходящее тело. Представь, если бы он запихнул тебя в младенца, и сначала младенец просто орал без причины, а потом — хоба! — как сказанет, мол, мать, бать, несите вискарь, я сыт по горло этой жизнью.              — Ну, думаю, мне бы не составило труда целыми днями орать и писать под себя, — пожал плечами Чондэ, — а каким бы гением я был...              — Мало того, что это бы слишком... в глаза бросалось, так еще и душа могла бы отторгать тело. Такое бывает, — со знанием дела заявил Бэкхён, — вообще я знаю много случаев, когда между душой и телом возникали разногласия разного рода. Но об этом в другой раз.              — Почему?              — Да потому что тебе неинтересно рассказывать, ты прошаренный, — Бэкхён гордо дернул головой, откидывая назад непослушную челку, — а вот Исину бы я рассказал. Это бы так изменило его мир...              — Ну и ладно, — обиженно буркнул Ким, — вернемся к нашему барану, уж он-то точно меня сможет поразить. Вроде столько лет вместе жили, знал я его как облупленного, казалось, а гляди сколько интересностей вдруг всплыло. Надо бы почаще с тобой общаться. Уверен, я так много о людях вокруг себя узнаю...              — Это точно! — заявил Бэкхён, сияя как столовое серебро от того, что его навык знать все и обо всех признали. — А теперь самое забавное, главный аргумент, который должен уложить тебя на лопатки и одновременно позабавить.              — Внемлю, — произнес Чондэ, дернувшись вперед, будто бросился грудью на амбразуру.              — Минсок-то у нас в 15 умер, так? Вот и возвращаться ему придется в тело подростка 15-ти лет, а ты знаешь, что это такое...              — Это отстой...              — Ага, — согласился Бэкхён, — но, может, в мое время иначе было, хотя, конечно иначе, у нас 15 лет это был средний возраст. Близилась старость. Я был не многим старше Минсока, когда умер.              — Сколько тебе было?              — 17 где-то. Скажу по опыту, возраст гадский. Начиная с 14-ти лет где-то период самой жести... Так что Минсок себя просто на ад обрекает. Вряд ли он захочет в этот возраст возвращаться. Тем более, учитывая нынешнее положение подростков в обществе, перспективы-то совсем не радужные.              — Да уж, никаких радостей жизни, только учеба и вечный протест против этого мира...              — Вот именно. Крутишься как белка в колесе в этой системе образования, будь она не ладна, вместо того, чтобы влюбляться...              — Ой, а ты все о своем, — с усмешкой проговорил Чондэ.              — А о чем еще мне говорить? Любовь это важно! Я верю в это и вам советую...              — Спорить не буду, — вскинул руки вверх молодой человек, будто говорил, что сдается.              — Еще бы ты поспорил, я бы все Исину рассказал! — фыркнул Купидон. — О, и кстати, — он злорадно похихикал, — самое забавное в возвращении Минсока в том, что до совершеннолетия ему нужен будет официальный опекун. И ежели ты будешь при жизни, в добром здравии и крепкой памяти, им станешь ты...              — Точно, — протянул Чондэ, еле сдерживая улыбку. — Точно-точно. Я официально буду иметь право им командовать...              Его глаза аж засияли от такой перспективы. Он весь воодушевился. Ему было не столько интересно смотреть на подростка-брата, сколько ощущать над ним преимущество. Ведь он не единожды видел взросление Минсока. Сначала своими глазами до 15 лет, потом уже его предполагаемое взросление по версии самого Минсока, которое он прошел вместе с Исином. Так что для него, в отличие от Бэкхёна, это не являлось чем-то диковинным. Зато исполнять роль старшего брата ему было в новинку.              — О да, — Бэкхён захихикал, — вот мы заговорили об этом как о том, чему случиться не суждено, но ты знаешь, я вот уже хочу это увидеть. Я бы все отдал за то, чтобы посмотреть на подростка Минсока, которым ты будешь пытаться командовать, но он все равно будет тебя строить. Всех строить. Я уверен, этот шкет никому спуску не даст.              Чондэ растянул губы в радостной улыбке. Это правда. Минсок почти два века отпахал в шкуре начальника, привык всех строить и держать в ежовых рукавицах. Это уже стало привычкой, частью его личности. Вряд ли, оказавшись смертным подростком, он резко изменит свой характер и модель поведения. Да еще этот холодный взгляд и каменное выражение лица… Наверняка его будут считать хулиганом. И бояться. Причем все без исключения, как сверстники, так и взрослые.              Воображение рисовало картины повседневности, в которой Минсок был обычным подростком. Ну как обычным. Слишком умным и рассудительным для своих лет, ставящий под сомнения авторитеты и необходимость слушаться старших, ведь технически это он старше их всех. Его должны слушать. И каждый день он будет понемногу этого добиваться. Потому что привык. Это для него стало необходимостью – подчинять себе окружающих, чтобы не подчиняться им.              — Они у него на цыпочках ходить будут, — прыснул от смеха Чондэ. — Будет всю школу в страхе держать. Ему даже делать ничего не надо, просто зыркнет и все.              Бэкхён рухнул на стол, пытаясь сдержать смех. Его воображение тоже не собиралось отдыхать. Почему-то в его представлении Минсок был стереотипным хулиганом из какой-нибудь манги. Ходил бы весь такой, помыкал всеми, пока не найдется кто-то, кому он сможет открыться, показать, что он на самом деле милый пушистый зверек.              — Да я бы сам... того, лишь бы на это посмотреть, — сквозь улыбку проговорил он.              — Почему бы нет? Нарушать закон, так вместе! — воодушевленно вскрикнул Чондэ. — Давайте всей нашей дружной компанией переквалифицируемся в смертных! — он выждал секунду и хлопнул по столу, будто сам принял решение за всех. — Так и поступим...              — А под нашей дружной компанией ты кого имеешь в виду? — Бэкхён перестал смеяться и призадумался.              — Ну, — замялся Чондэ, — Кёнсу и Сехуна, — принялся загибать пальцы он, — Чунмёна...              — Он обычно не поддерживает коллективных затей, так что и эту может не поддержать...              — Чанёль поддержит, — парировал Чондэ, — он с радостью поучаствует.              — А можно его вычеркнуть из списка нашей компании? — недовольно изгибая губы, попросил Бэкхён.              — Да чего сразу вычеркнуть? — возмутился Ким. — Он славный малый, почему ты так категоричен на его счет?              — Я знаю, что он славный, просто эта его улыбка... — Бэкхён зябко передернул плечами, — бр-р-р... жуткая!              — Знаешь, ему бы было обидно... — осуждающе покачал головой Чондэ. —Жестоко исключать его только потому, что считаешь его улыбку жуткой...              — Ладно, пусть будет с нами, только я все равно буду держатся от него подальше! — согласился пристыженный Бэкхён. — А что насчет Чонина? Его будем возвращать?              Чондэ сделал вид, будто не расслышал. Будто бы водить пальцами по линиям на своей ладони было куда интереснее и важнее, чем отвечать на этот вопрос. Он пытался выглядеть одновременно и отстраненно, и увлеченно, чтобы при необходимости отвечать, сделать вид, что не услышал.              — Боже, — раздраженно выдохнул Купидон, — рано или поздно тебе придется столкнуться с этим лицом к лицу. Ты не можешь вечно бегать от ответственности и делать вид, что его не существует. Нельзя его игнорировать! Подумай о его чувствах! Ты должен, просто обязан сказать ему хоть что-то!              Слова Бэкхёна прорывались будто сквозь толщу воды, долетая до Чондэ эхом. Он пытался залезть в кокон, чтобы избежать этих разговоров. В прозрачный кокон отстраненности.              — Я не знаю, что ему сказать! — неожиданно злобно вскрикнул Чондэ. — Не знаю! Мне просто... нечего ему сказать. Я ничего к нему не чувствую. Было бы ошибочно притворяться, будто он мне интересен.              — Откуда ты знаешь? — взмахнул руками Бэкхён. — Ты ведь даже никогда не пытался узнать его достаточно, чтобы у тебя этот интерес появился. Черт, — в сердцах бросил он, отворачиваясь, — я ведь просил тебя перестать вести себя как мудак. Не в обозримом будущем, а ровно с этой секунды. Хватит быть мудаком, Чондэ.              — Что я могу сделать, если я не готов взять на себя ответственность? Сейчас у меня совершенно другая жизнь, и я не хочу ее испортить его появлением в ней, — страстно заговорил Чондэ, — я вообще не уверен, что хочу, чтобы он в ней появлялся!              — Знаешь, он заслуживает хоть какого-то ответа, — назидательно, но при этом осуждающе, произнес Бэкхён, с состраданием глядя на парня, — даже если это будет неприятный ответ. Если скажешь, что не хочешь иметь с ним ничего общего, я уверен, он поймет. Он наверняка от тебя не ждал многого, а если и ждал, то давно перестал. Тебе просто нужно обозначить свою позицию и оставить его уже в покое.              Чондэ обреченно выдохнул и склонился над столом, обхватывая руками голову. Ему совершенно не хотелось обсуждать это. Данная тема была одна из тех, что вызывали у него нравственные терзания. Он не мог разрешить внутренний конфликт, потому что правда, которую следовало признать, чтобы его закончить, ему совершенно не нравилась. Никому не нравилась. Она выставляла его в дурном свете и заставляла чувствовать себя ублюдком. Кажется, что с возрастом он все больше и больше начинал походить на своего отца, только тому хватало мужества не скрывать, что он козел, а вот Чондэ не хватало. Он же не был свиньей, он чувствовал вину за то, что не мог принять правильного решения, хотя бы заставить себя притвориться. Не ради успокоения совести, а ради Чонина, который действительно этого заслуживает.              — Ты знаешь, Кёнсу было 35, когда он умер, — эхом отозвался Бэкхён.              — Что? — Чондэ вскинул голову и непонимающе посмотрел на Купидона.              — Представляешь? Я был очень удивлен, когда узнал, — он без интереса толкнул пальцем почти опустевшую коробку конфет, — хотя с другой стороны, это было совсем не удивительно, учитывая его рассудительность и жизненную позицию.              — Я и подумать не мог, что ему 35, — тихо произнес Чондэ, — хотя ты прав, сейчас кажется, будто иначе быть и не могло.              — А еще у него никого не было, — Бэкхён говорил в пустоту, как будто не пытался вести диалог, а разговаривал сам с собой, — ни жены, ни ребенка... вроде бы ничего такого, в смысле, никто не обязан ведь к 35-ти годам иметь семью. И все же это грустно.              Бэкхён выдохнул. В тишине квартиры его выдох звучал слишком отчетливо и походил на помехи радиоволн.              — Грустно, что умираешь раньше, чем успеваешь оставить хоть что-то после себя... что некому даже оплакать твою смерть.              Чондэ кивнул. Он не мог не согласиться. Это действительно грустно. Когда умираешь, мало оплакать собственную смерть. Нужно, чтобы был еще хоть кто-то, хоть один человек, который бы оплакал ее вместе с тобой. Без этого внутри появляется чувство пустоты, ощущение, что жизнь прожита зря. Не имеет значения, жил ли ты ради того, чтобы оставить в истории след или просто существовал, потому что ты вот, в этом мире, и иначе никак. При жизни об этом, возможно, не задумываешься, но в момент смерти, точнее уже после, когда оказываешься в пустоте, начинаешь осознавать что ты один, всегда был один, и даже будь возможность с кем-то попрощаться, прощаться, в сущности, не с кем. Никто не придет на твою могилу, да и будет ли она у тебя, если никому нет дела до твоей смерти. И выходит, что твоя жизнь пролетела совершенно незаметно для этого мира. Человек жив, пока его помнят. Но вот на Земле 7 миллиардов, и ни один не помнит о тебе. Ты затерялся в закоулках памяти, не оставив и следа. Ты умер, и вместе с тобой умерла и память о тебе.              — А потом я вдруг подумал, ведь все мы такие. Одинокие. У нас там, — Купидон ткнул пальцем себе за спину, — ничего и не осталось, а здесь еще ничего нет. Ладно вам с Минсоком повезло, вы были и есть друг у друга, а у нас, кроме нас же самих, никого. И это так чертовски грустно...              Беда пришла откуда не ждали. Бэкхён и подумать не мог, что собственные слова, предназначающиеся другому человеку, проедутся по самому больному, отдаваясь неприятным эхом в груди. Одиночество — проблема всех почивших. Он старался не думать об этом, шутить, улыбаться и делать вид, что безмерно счастлив. Он бежал со скоростью света, занимал себя всем чем угодно, чтобы даже минуты свободной не было. Говорил себе, будто это лишь для того, чтобы не заскучать, ведь отведенное ему время тянется безмерно долго, и будет совершенно невыносимым, если его чем-нибудь не заполнять. Но на самом же деле, он боялся, что если однажды хоть на секунду остановится, замолчит, то в воцарившемся безмолвии одиночество накроет его с головой, и он почувствует себя безмерно несчастным.              Он на посту уже больше тысячи лет. Никто так долго здесь не задерживался. Он динозавр. Ископаемое. На его глазах произошло столько важных и не очень событий, множество душ сменили друг друга на своих постах. Он видел стольких, не вспомнит лиц и половины. Имен их не знает. Их было много. Слишком много, чтобы запомнить. Больше, чем можно было записать. Они приходили и уходили, только Бэкхён оставался. И было вовсе не грустно, что их больше нет, грустно было, что не по кому тосковать.              Если не думать об этом, казалось не так уж и печально, только Бэкхёну было невыносимо осознавать, что среди всех этих людей, не было ни одного, к которому хотелось бы и стоило бы привязаться. Уделить ему чуть больше суточной нормы. Сказать не только пару дежурных фраз. Иногда на вопрос «как дела?», хотелось не просто услышать что-то больше, чем «как и вчера», но и быть заинтересованным в том, чтобы это услышать.              И может быть, спустя тысячу лет Бэкхёну удалось найти тех, в чьем существовании он действительно был заинтересован. Людей, которым он хотел помогать, чьи проблемы готов был решать. Вот только это казалось ни капельки не лучше, чем быть одному, ведь вся эта эйфория ненадолго. Статистику не обманешь. Люди приходят и уходят, только Бэкхён остается.              Чондэ закусил палец, очень больно сдавив его зубами. Правда, боль не была достаточной, чтобы отвлечь от суицидальных мыслей, навязанных мрачной атмосферой разговора. Он ведь действительно не думал об этом. Не смотрел по сторонам. Всегда лишь на себя направлял все свое внимание. Он мнил себя драматичным героем из любовного романа. Загадочным и очень одиноким. Лелеял свои крохотные карманные трагедии, как будто они были размером с планету Земля. А в этот момент рядом с ним по чуть-чуть, по капле, каждый день немного умирали люди. Потому что многим из них было гораздо хуже, но они никогда об этом не говорили, не заикались даже случайно, ни взглядом, ни жестом не давали об этом знать. Пока Чондэ разыгрывал спектакли, они страдали молча, страдали одни, потому что не было никого рядом, с кем бы можно было разделить груз своих страданий. Пока Чондэ собирал стадионы, распродавал все билеты на свое еженедельное представление, они затухали, перегорали, переставали работать, потому что никто никогда не замечал, не думал даже, что им может быть плохо и больно. Они тоже могут страдать.              А Чондэ грех было жаловаться. У него был Минсок, которому на каждом спектакле было отведено место в первом ряду, у него теперь был и Исин, как великая любовь, полагающаяся каждому одинокому драматичному герою романа, у него был и Чонин, существование которого он отчаянно игнорировал, как ошибку, совершать которую, в отличие от других, даже не планировал. А у других было что? Одно сплошное «ничего». И по закону жанра Чондэ должен был быть счастлив, потому что у него было в три раза больше, чем было у других. Вот только почему-то он не был. Хотя и совершенно несчастным себя не считал. Счастье у него было какое-то стихийное, эпизодическое, скоротечное. Он и не ощущал его толком, но оно было. Отсюда появлялся закономерный вопрос: что он делает не так? Имея все, что только нужно для счастья, почему он все еще не счастлив?              Возможно Чондэ бы удалось найти ответ на этот вопрос, если бы не тихий стук в дверь кухни.              — Я не помешал?              Исин появился неприлично тихо. Не гремел ключами в коридоре, не хлопнул входной дверью, чтобы оповестить всех о своем присутствии, не грохотал скинутой с себя обувью, и даже не шуршал пакетом с покупками. А может быть он все это делал, просто никто не услышал.              Бэкхён шмыгнул носом и торопливо отвернулся, стараясь незаметно вытереть выступившие слезы.              — Нет, вовсе нет, — сдавленно произнес он, — проходи, мы тебя ждали.              — Вы успели обсудить то, что хотели обсудить, или мне еще стоит пойти погулять? — меланхолично поинтересовался Исин, проходя в кухню.              — О, конечно, — торопливо проговорил Бэкхён, натягивая на губы фальшивую радостную улыбку, которая отдавалась горечью у каждого, кто ее увидит, — мы как раз тут вспоминали о том, как попали на свои должности...              Чондэ не слушал, что там лепетал Бэкхён. Он повернулся на голос, чтобы увидеть Исина, и в этот момент его сердце болезненно замерло. Только это была какая-то очень приятная, тягучая боль, теплом разливающаяся в груди.              Исин выглядел уставшим. Его вьющиеся черные волосы находились в беспорядке, видимо, по вине ветра, потому что когда он уходил, они были еще немного влажными, но в целом выглядели куда приличнее, чем сейчас. Домашние штаны, которые висели на честном слове, на волшебной пыльце фей или еще какой-то магии, но точно не на резинке, и небрежно накинутая старая толстовка, уже выцветшая, висящая мешком, делали Исина совершенно непрезентабельным на вид, но при этом он все еще оставался ужасно привлекательным. Даже вот в этом, даже с гнездом на голове, даже жутко утомленным сегодняшним днем. И Чондэ от этого было настолько хорошо, что даже больно.              Просто поразительно, что в эту самую секунду он ощущал себя безмерно влюбленным в Исина. Любовь наполняла его до самых краев. Чондэ не понимал, как мог существовать раньше без этой любви, и был уверен, что умрет в страшных мучениях, если однажды Исин из его жизни пропадет. Это было так неправильно. Настолько умирать от появления человека, который с тобой уже на протяжении долгого времени. Каждый день он рядом. Каждую минуту они вместе. Вот только когда Исин был рядом, любить его казалось значительно сложнее, чем в эту минуту.              Чондэ любил, когда Исин уходил. Нет, это вовсе не так ужасно, как звучит. Просто когда Исин постоянно был рядом, тяжелым грузом наваливались душевные терзания о том, насколько правильны их отношения, но стоило ему исчезнуть хоть на мгновение, Чондэ начинал скучать по нему и, когда тоска становилось сильнее нравственных терзаний, он был безмерно рад появлению Исина, потому что в эти минуты, кажется, любил его больше всего, чисто и без примесей. Наверно, будь у Чондэ собачий хвост, он бы неистово вилял им каждый раз, когда Исин возвращался.              — Вот как?              Чжан достал из пакета пачку сигарет и кинул на стол рядом с Чондэ. Тот даже не заметил этого, и потому не обратил внимания, насколько небрежен и груб был этот жест.              — Именно, — воодушевленно заявил Бэкхён, — травили забавные истории.              — С удовольствием послушаю, — согласился Исин, открывая дверцу настенного шкафчика, — я купил тебе печенье.              Чондэ кивнул, хотя его кивок Исин просто не мог заметить, так как стоял спиной. Тем не менее, утруждать себя словами парень не собирался. Он был в каком-то щенячьем нервном напряжении, ожидая, когда на него обратят внимание. Сидел на стуле, выпрямив спину и сложив ручки на ноги, и вроде бы смирно, но как сжатая пружина. Еще чуть-чуть и до потолка прыгнет.              — А я с удовольствием тебе расскажу, — эхом отозвался Бэкхён, переводя взгляд на Чондэ. Тот будто забыл о его существовании. Влюбленными глазками глядел на Исина, поджимая губы, чтобы не улыбнуться от уха до уха.              Исин, выложив все покупки, развернулся и по привычке стал аккуратно складывать пакет. И вот тут Чондэ прорвало. Он стал ерзать на стуле, отчаянно требуя, чтобы на него, наконец, поглядели. Чуть ли не руками стал размахивать. Исин неторопливо поднял на него взгляд, откладывая пакет за спину, и оперся о столешницу тумбочки.              — Ты чего? — он вопросительно вскинул бровь, увидев на лице Чондэ щенячий восторг.              — Иди сюда! — Ким несколько раз махнул рукой, а потом похлопал по коленям.              — Зачем? — не понял молодой человек.              — Просто подойди!              — Ладно, — пожал плечами Исин и двинулся в сторону Чондэ, — подошел.              В тот же момент, когда он оказался рядом со стулом, на котором сидел парень, цепкие пальцы ухватили его за запястье и потянули вниз, вынуждая наклониться. Исин сопротивлялся, тем не менее нехотя наклоняясь.              — Что такое?              Он перестал поддаваться в тот момент, когда их губы разделяли предательские несколько сантиметров, вот только проблема была в том, что чтобы сократить это маленькое расстояние, кому-то нужно было сделать рывок навстречу. Исин принципиально делать этого не хотел, потому что в нем, даже после того, как он проветрил голову, был еще осадок обиды, а Чондэ просто не мог, потому тогда ему бы пришлось отпустить руку Исина.              — Да поцелуй ты его, господи! — вскрикнул вдруг Бэкхён, не в силах наблюдать, как эти двое играют в гляделки. Это был слишком интимный момент, который длился дольше, чем они могли себе позволить при постороннем человеке.              К сожалению, этот крик отчаяния все только усугубил. Вместо того, чтобы поцеловаться, они обернулись на Бэкхёна, вспоминая о его существовании. И пока Исин немного растерянно глядел на Купидона, Чондэ уличил момент, чтобы развернуть парня к себе спиной и, уже взявшись за пояс, потянуть вниз. Вот только он не рассчитал, что штаны поддадутся с большей готовностью, чем сам Исин.              — Что ты делаешь? — вскрикнул растерянно парень, хватаясь за сползшие штаны.              — Да сядь ты, — сквозь зубы процедил Чондэ, ведя неравную борьбу с предметом гардероба и его хозяином.              — Что? — непонимающе переспросил Исин.              — Сядь!              Исин выдохнул и перестал сопротивляться, послушно позволяя Чондэ усадить себя на колени. Правда сделал он это с очень недовольным лицом, чтобы все знали, что он этого не хотел.              — И чего? — произнес он, поглядев на Чондэ.              — Ничего, — довольно буркнул тот, обнимая Исина и прижимая к себе.              — Мне неудобно, — проныл Чжан, ерзая на коленях. Ему было действительно неудобно. Правая рука упиралась в грудь Чондэ, да и в целом в объятиях любимого он чувствовал себя больше как в тисках.              — Мне удобно, — рявкнул молодой человек, — сиди смирно!              Исин закатил глаза, но ничего не ответил. Лишь немного откинулся назад, освобождая правую руку, и вальяжно опустил ее на плечо Чондэ. Изначально, конечно, чтобы обнять, потому что тогда ему было бы значительно удобнее сидеть, вот только в самый последний момент он почему-то передумал, и запустил пальцы в волосы Кима. Тот еле сдержался, чтобы не замурлыкать, как довольный кот и попытался уткнуться Исину в ключицу. В этот же момент, Исин сжал в пальцах его волосы и дернул назад, лишь для того, чтобы нежно поцеловать в висок. Чондэ прошипел сквозь зубы что-то невнятное, однако от поцелуя быстро смягчился и прижал Исина крепче.              — О-о-о-о, — протянул Бэкхён, умиленно поджимая губы и складывая руки на груди, — вы такие милые, что у меня аж зубы начинают болеть от обилия сахара в ваших отношениях.              — Завидуй молча, — фыркнул Чондэ и уткнулся Исину в шею, чтобы незаметно для Бэкхёна поцеловать. Исин же лишь самодовольно усмехнулся, мерно сжимая и разжимая пальцы, путающиеся в чужих волосах.              — Так что там за история была? — Чжан повернулся к Бэкхёну.              — О, это очень забавная история, — Бэкхён ностальгически откинулся на спинку стула и задрал голову к потолку, — давно это было. В общем, был я наследным принцем…              — Ты был наследным принцем? — ахнул Исин, и его интерес к истории возрос сразу раза в два. — Погоди, я сделаю чаю. Ты ведь будешь?              — Буду, — кивнул Бэкхён, — у меня как раз кончился.              Он подхватил с блюдца свою изящную фарфоровую чашку, которая абсолютно точно не была найдена в этом доме, и перевернул ее, демонстрируя, что она пуста.              — А ты будешь? — Исин повернулся к Чондэ. — Хотя чего я спрашиваю, конечно будешь, я же печенье купил...              Он попытался подняться, но вышло не с первого раза. Чондэ продолжал крепко его обнимать, и всем своим видом демонстрировал, что отпускать не собирается.              — Чтобы был чай, мне нужно поставить чайник, — произнес Исин, прикладывая все силы, чтобы вырваться из объятий, — а для этого мне нужно встать.              Чондэ сделал вид, как будто отпускает, но когда Исин снова попытался встать, утянул его обратно.              — Ким Чондэ! — воскликнул Чжан недовольно.              — Ладно-ладно, отпускаю, — молодой человек вскинул вверх руки.              Бэкхён хихикнул в кулак. Его, как и любого другого, разумеется, смущал тот факт, что приходится быть невольным свидетелем всех этих нежностей между парочкой. С другой же стороны, ему это грело душу, в то же время отдаваясь пустотой в груди. Немного тоскливо наблюдать за чужим счастьем, когда своего нет. Это ведь так иронично и жестоко, всю свою жизнь сводить людей друг с другом, когда сам ни разу никого не любил. Может быть это то, что называется проклятьем должности. Как Оле-Лукойе не может спать, а Смерть умереть, так и Купидон не способен никогда обрести в любви свое счастье.              Бён Бэкхён горько усмехнулся и опустил взгляд. Пока Исин был занят приготовлением чая, а Чондэ был занят им, появилось несколько свободных секунд, когда не нужно было никуда бежать, не нужно было говорить и улыбаться. И Бэкхён вдруг загрустил. На фоне чужого счастья он острее чувствовал свою неполноценность. Так, может быть, хорошо, что в конечном итоге эти трое не заняли положенных им должностей? Потому что Исину, который наконец-то стал видеть сны, нельзя отказывать в этом маленьком счастье. Как нельзя делать Чондэ абсолютно бессмертным, ведь только страх смерти сейчас удерживает его, напоминая о том, что у него есть и что он очень легко может потерять. И, разумеется, было бы совершенно непростительно лишать Минсока любви, которую всю свою жизнь он пытался заслужить через боль и страдания, и наконец-то ему не нужно было делать этого, чтобы его любили.              А что если именно потому, что однажды Минсок это понял, как понял сейчас Бэкхён, он и отбросил идею следовать своему предназначению? Это навсегда останется загадкой.              — Сахар? — вежливо поинтересовался Исин, наливая кипяток в изящную фарфоровую чашку.              — Как же без этого? — все с той же фальшивой вымученной улыбкой пробормотал Бэкхён.              Перед ним незамедлительно появилась сахарница. Исин не ждал ответа на свой вопрос, он спросил лишь из вежливости, потому что и так было понятно, что сахар нужен. Наоборот, стоило спросить, нужен ли Бэкхёну чай и сколько его налить в сахарницу.              Пока Купидон с энтузиазмом пересыпал в себе чашку половину имеющегося в доме сахара, Чжан разлил кипяток по оставшимся кружкам, распаковал печенье, поставил его на стол поближе к Чондэ и уселся на свое место, грея замерзшие от спонтанной прогулки руки о любимую чашку.              — Так что же там за история? — дождавшись, пока все разберутся со своим чаем, вновь поинтересовался Исин. — Ты говорил, что был наследным принцем и, кхм, — он прокашлялся, — позволь я снова этому удивлюсь, только теперь как полагается. ТЫ БЫЛ НАСЛЕДНЫМ ПРИНЦЕМ?              Исин раскрыл рот в изумлении и в замешательстве поглядел на Бэкхёна. Тот немного стушевался, застеснялся, опустил голову, и его бледные щеки, кажется, слегка порозовели.              — Да, — смущенно улыбнувшись, произнес он. — Ну, точнее одним из.       Чондэ коснулся пальцами подбородка Исина, попытавшись закрыть ему рот, однако, когда это не вышло, просто засунул в него печенье.              — Я был младшеньким, глупеньким и на меня особых надежд не возлагали, — выпалил Бэкхён, и принялся разглаживать свои штаны, прямо как школьница, которой только что одноклассник сказал, что она красивая. — Короче, решили меня женить и, в общем-то, я не очень хотел, другие не очень хотели, и как-то наши «нехотелки» так совпали, что на свадьбе человек около десяти истыкали меня стрелами насмерть.              — Это ты называешь забавной историей? — удивленно прошамкал Исин, рассыпая сунутую ему в рот печеньку крошками по столу.              — А что? — встрепенулся Купидон, незамедлительно принимая оборонительную позицию, будто его в чем-то обвиняли. — Поживешь с мое и тоже будешь над своей смертью хихикать. Больше-то ничего и не остается. Что еще делать? Рыдать что ли?              — Это все равно не звучит как забавная история, — Исин с изящностью, свойственной пролетариату, выплюнул остатки печенья себе в руку. — Я не могу смеяться над тем, как человека истыкали стрелами. Это ужасно!              — А что ты хотел? — развел руками Бэкхён. — Времена были темными, я бы сказал дикими. Варварскими! Это сейчас хейтеры ограничиваются комментариями в социальных сетях, а в мое время хейтеры тыкали тебя копьем. Так что радуйтесь, что живете не в мое время!              — Очень воодушевляет, — хмыкнул Исин, — хвала прогрессу. Теперь люди не используют такие примитивные способы, как насаживание объекта ненависти на копье.              — А по-моему, это очень забавно, — с наслаждением пожевывая овсяное печенье, поделился своим мнением Чондэ.              — Видишь? — Бэкхён ткнул пальцем в Кима. — Я же говорил, что история забавная, а ты не верил.              — Да что же в этом забавного? — всплеснул руками Чжан. — Объясните мне, глупенькому!              — Его убили, выпустив в него около десятка стрел, — размахивая крошащимся печеньем, начал объяснять Чондэ, — а теперь он сам в людей из лука стреляет. Разве не забавно?              — О как, — озадаченно протянул Исин, осмысливая полученную информацию. — Да, в этом ключе забавно. Я бы даже сказал, иронично. Потому что если подумать, ты задушил ребенка подушкой в колыбели, а потом 150 лет...              — 165, — незамедлительно поправил его Чондэ.              — Ладно, 165 лет укладывал деток спать, — злорадно усмехнулся Исин. — А что, кстати, стало с тем ребенком, которого ты... того? Если я правильно понимаю концепцию вашего мира, он потом переродился. И как он на тебя отреагировал, когда снова увидел? Он узнал тебя? Может быть, плакал и четко, связно сказал тебе оставить его в покое?              — Он не плакал, — тихо произнес Чондэ и бросил на Бэкхёна предупреждающий взгляд. — Я ему, кажется, понравился.              — Поразительно, — ахнул Исин. — Ты перед ним хоть извинился?              — Он не обижался...              — Вау, — только и смог выдать молодой человек, глядя во все глаза на Чондэ. — Вот правду говорят, дети святые. Ты его грохнул, а он на тебя даже не обиделся. Будь я на его месте, какой бы жижей мой мозг не был в младенчестве, я бы собрал все свои силы, чтобы запомнить твое лицо и преследовать после смерти до глубин преисподней, пока не выцарапаю тебе глаза!              — Как хорошо, что это был не ты, — отстранено бросил Чондэ, отпивая из кружки чай.              — Действительно, — развел руками Исин, — учитывая те приключения, которые ты мне устроил, я и так от тебя не в восторге, а если бы ты еще меня убил в колыбельке, я точно бы пропустил тебя через мясорубку.              Бэкхён многозначительно двинул бровями, округлил глаза и отвел взгляд, как бы говоря: «вау, ему действительно лучше не знать».              На кухне воцарилось неловкое молчание. Исин долго испепеляюще глядел на Чондэ, однако это занятие его быстро утомило, так что он вернулся к своему остывающему чаю. Темы для разговора сами собой исчерпали себя раньше, чем чай был испит.              — А что Минсок? — нарушил молчание Исин. — В чем заключается ирония его должности?              Бэкхён и Чондэ переглянулись. Да черт его знает, в чем конкретно. Во многом вообще-то. С ним все не так однозначно, можно трактовать по-разному. Парни и сами не знали толком, а о своих теориях рассказывать не собирались.              — Скажи, — одними губами прошептал Чондэ, переводя стрелки на Купидона.              — Нет ты скажи, — в тон ему, еле слышным шепотом, ответил Бэкхён, — он твой брат, а не мой!              — Парни, я вообще-то вас слышу, — Исин недовольно скривился.              От его слов Чондэ и Бэкхён одновременно выпрямились и застыли с гримасой ужаса на лице, будто их застукали на месте преступления.              — Скажи, — настойчиво повторил Бён и очень заметно, вовсе не как планировалось, начал дергать головой, указывая на Исина.              — Да, скажи уж... — Чжан отпил из чашки и поглядел на Чондэ.              — В общем-то вся ирония заключается в том, — молодой человек нервно облизал губы и изогнул брови, с мольбой глядя на Бэкхёна, а тот вовсе не собирался приходить на помощь, — что...              — Что?.. —с нажимом переспросил Исин.              — Да, что?.. — подлил масло в огонь Бэкхён.              — Что он умер, — быстро выпалил Чондэ. — Он умер и стал Смертью. Очень банально и совсем не иронично.              — Да уж, — Исин пристально поглядел на парня, подозрительно прищуривая глаза.              Он прекрасно понимал, что от него опять что-то пытаются утаить. Это было настолько явно, что даже становилось стыдно за этих конспираторов. Они совершенно не умели что-то от кого-то скрывать. Или же в какой-то переломный момент Исин просто стал слишком хорошо видеть, когда ему врут или что-то пытаются утаить. Ведь в свое время Чондэ очень нагло водил его за нос, а Исин ни о чем даже не подозревал. Может, раньше ему это так хорошо удавалось лишь потому, что Чжан был совершенно не в курсе того, что происходит вокруг него, зато спустя время наконец-то стал понимать, немного вникать в суть вещей.              И вновь тема исчерпала себя. Исин даже не хотел пытаться ее раскрутить. Надавить на парней, связать их и окунать в ведро с холодной водой, пока они не выдадут все страшные тайны, он тоже не хотел. Ему хватило на сегодня откровений, пожалуй, ведь это такая вещь, которую следует принимать по чуть-чуть. Каждый день по одной таблеточке откровения. Иногда даже стоит принимать по полтаблеточки. И ни в коем случае не перебарщивать, иначе будут плохие последствия, вплоть до летального исхода.              Исин принял для себя стратегически важное решение. Чтобы не сидеть в неловком молчании, он должен заговорить о чем-то совершенно безобидном. Не способном открыть какую-то вселенскую тайну, которая перевернет весь его мир и пошатнет психическое здоровье.              — Бэкхён, слушай, а вот как ты... это самое... купидонишь?              Бён аж подавился чаем, который незамедлительно полился у него через нос. Он, простите, что делает? Купидонит? Таких кренделей в сторону своей работы он еще не слыхал. Чондэ удивленно вскинул бровь. Он и сам был удивлен новому глаголу.              — Прошу прощения, что? — пискнул Бэкхён, торопливо вытирая с лица сладкий чай пальцами, чем лучше не делал абсолютно. Чондэ пришлось встать, чтобы подать ему бумажные полотенца.              — Ну, — неуверенно протянул Исин, — как ты... лубоф творишь?              — Кого я творю? — Бэкхён не глядя стал разматывать бумажные полотенца, периодически отрывая, когда отматывал достаточно много, но так увлекся тем, что пораженно глядел на Исина, что даже не заметил, как на его коленях оказалась куча из мотков бумажного полотенца.              — Он, конечно, тварь, — с усмешкой произнес Чондэ, — но уверяю, он творит все что угодно, только не «лубоф».              — Я бы попросил не оскорблять! — Бэкхён поднял обиженный взгляд на Кима и попытался отмотать себе еще бумажных полотенец, но парень демонстративно отдернул исхудавший моток. — Спасибо.              — Я про то, — Исин отставил чашку и очень серьезно посмотрел на Купидона, — что ты делаешь на своей работе. Ты ведь что-то делаешь?              — Ничего он не делает, — начал ябедничать Чондэ, — я ни разу не видел, чтобы он работал!              — Если ты не видишь, это вовсе не значит, что я ничего не делаю! — раздраженно произнес Бэкхён. — Я делаю! Очень даже много делаю!              — Когда? — Чондэ упер руки в бока.              — Когда ты не видишь, — зловеще прошептал Купидон.              — Ладно, — снова вмешался в перебранку Исин, — а что ты делаешь? В смысле, что входит в твои обязанности?              — В его обязанности входит стрелять в людей!              — Чондэ, — Чжан махнул рукой, — я у тебя спросил?              — Нет.              — А чего отвечаешь тогда? Ты Купидон?              — Нет. Он, — Чондэ ткнул пальцем в Бэкхёна.              — Вот и молчи тогда! Ты кто? Ты Оле-Лукойе! Вот и иди спать! Дай взрослым спокойно поговорить!              — Но Син...              — Тихо! — огрызнулся Исин. — Садись, допивай чай и проваливай спать. Тебе завтра на работу.              — Тебе, кстати, тоже... — уголки губ Чондэ недовольно дрогнули.              — Ой, заткнись!              Исин раздраженно откинулся на спинку стула и уставился на чашку чая. Меньше всего ему сейчас хотелось слышать о том, что завтра снова вставать на работу. И послезавтра тоже. И так до конца жизни. Обязательно заставлять человека грустить на ночь глядя? Мало того, что впотьмах на улицу выгнали, так теперь еще и ближайшими перспективами угнетают.              — Вообще-то Чондэ прав, — прокашлявшись, нарушил молчание Бэкхён. — Я действительно стреляю в людей.              — Надеюсь насмерть, — без интереса бросил Исин. — Отстреливаешь всех, кто не хочет размножаться?              — Нет, — усмехнулся Купидон, — вообще-то тех, кто размножаться хочет. Я бы даже сказал, жаждет.              — И как это работает?              — Что именно? — на всякий случай решил уточнить Бэкхён.              — Да все это, — Исин неопределенно взмахнул руками и придвинулся к столу, наклоняясь вперед, — как ты выбираешь жертв? А как работает эта тема со стрелами? Они парные, они одноразовые? Они какие? Что за условия нужны, чтобы люди влюбились?              Бэкхён задумчиво коснулся пальцем виска. Вопросов опять было слишком много, и он не знал, как на них отвечать. Если по порядку, то это все только запутает. Если создавать полную картину, то нужно начинать издалека.              — Ты когда-нибудь слышал о любви с первого взгляда?              — Конечно слышал, — с готовностью кивнул Исин, — а кто о ней не слышал?              — В общем, это делаю я, — Бэкхён бы хотел с гордостью выпятить грудь, только повода не было. — А доводилось тебе когда-нибудь наблюдать, что люди вот общаются вроде долгое время, знакомы хорошо, но как-то холодны друг к другу, а потом в них что-то щелкает и они начинают глядеть друг на друга с обожанием и вздыхать?              Исин задумался. Ему дали пример довольно конкретной ситуации, так что нужно было еще подыскать подходящие под нее случаи из жизни. Кажется, один или два были.              — Доводилось, — помедлив, кивнул он.              — И это тоже я, — кивнул ему в ответ Бэкхён. — А вот когда друзья дружат, а потом у них что-то как перемкнет, и больше нет дружбы?..              — О, частенько, — подтвердил Исин. — Тоже ты?              — Ага, — Бэкхён откинул непослушные волосы назад. — В этом и заключается моя работа. Я стреляю в людей из лука, чтобы у них внутри что-то перемкнуло. Чтобы они воспылали друг к другу чувствами, а не просто проходили мимо каждый день, даже не глядя.              — А как ты определяешь, в кого стрелять?              — Это сложно объяснить, — Бэкхён скользнул пальцами по ручке изящной фарфоровой кружки, — сначала это сложный расчет, основанный на многих факторах. Характер, личные предпочтения, знаки зодиака, даты рождения, даже биография. Поначалу очень много времени тратишь на то, чтобы узнать о людях, найти подходящие пары, а потом просто начинаешь их видеть. Уже не требуется досье или сложные математические формулы. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, подходят они друг другу или нет. Да даже если и нет, не велика беда. Срок действия — три года. Этого времени хватит, чтобы понять, подходят они друг другу или нет.              — То есть как это три года? — Исин нахмурился. — А как же вечная любовь?              Он озадаченно поглядел на Чондэ, будто спрашивал, неужели их мыльный пузырь любви через три года лопнет. Чондэ одарил Исина странным взглядом и отвернулся. Невозможно было понять, встревожен он или нет, знает ли он больше или же ему просто наплевать.              — Вечная любовь это, уж простите, не ко мне, — развел руками Бэкхён.              — То есть как это не к тебе? — удивился Чжан. — А к кому? Есть другой Купидон, который за нее отвечает?              — Вовсе нет, — обиделся Купидон. — Я единственный в своем роде.              — Тогда кто? Кто этим занимается? — настойчиво продолжал расспрос Исин. Ему было это очень важно. Он был из тех, кто звал начальника, когда сотрудник не мог ответить на его вопросы и что-то мямлил. Если бы у Бэкхёна был начальник, то он бы уже был здесь.              — Вселенная, — уклончиво ответил Бён.              — Чего? — воскликнул недовольно Исин.              — Того, — в тон ему ответил Бэкхён, — любовь, о которой ты говоришь, называется «истинной». Она ни от кого не зависит. Я не знаю, кто в этом мире составляет пары истинной любви, но если есть такой человек, то он точно выше всего этого. Выше меня и даже Минсока. Потому что ни у кого из ныне живущих или когда-то живших нет над этим власти. Ни у одного существа.              — Я не понимаю, — растерянно пробормотал Исин.              — Я тоже не до конца это понимаю, — успокаивающе проговорил Купидон, — я знаю лишь то, что есть истинная любовь. И она почти такая же, как пишут о ней в книжках, как рассказывают и показывают в фильмах, а может даже сильнее. Не могу сказать точно, лично не сталкивался, сам не испытывал. Но она настоящая. Не эта подделка на три года. Она на всю жизнь, хочешь ты того или нет.              — И как она работает? В смысле, что нужно, чтобы достичь ее? Пройти несколько уровней, победить каждого босса? Собрать все ачивки?              Бэкхён тоскливо засмеялся. Если бы все было так просто.              — Она не из воздуха берется, и ее нельзя создать по собственному желанию, — Купидон устало провел руками по лицу, — это миллионы и миллиарды различных предрешенных комбинаций, которые активируются только при определенных условиях.              — Каких, например?              — Например, чтобы кого-то по-настоящему полюбить, нужно этого человека знать лично, но и это не все. Не достаточно просто пожать друг другу руку, чтобы полюбить. Истинную любовь нужно взращивать долгие годы, терпеливо и методично, иначе она просто завянет, так и не сумев зацвести. Поверь, даже истинную любовь, тебе предрешенную, можно банально просрать.              — Поразительно, — только и смог произнести Исин.              — Да, это поразительно, — согласился Бэкхён. — Любовь — это...              — Нет же, я о том, что даже истинную любовь, предрешенного тебе какими-то высшими силами человека, можно просрать... Это же лотерея какая-то! Что, если я просто не пойму, что мне этот человек предрешен, и вместо того, чтобы «взращивать», — Исин скривился, — эту любовь, просто займусь чем-то другим. И что тогда?              — Ничего, — пожал плечами Бэкхён, — просрешь свою единственную настоящую любовь. Двух или трех таких быть не может. У тебя есть только один шанс.              — Отлично просто! — раздраженно вскрикнул Исин, отталкивая от себя кружку.              — Ты-то чего переживаешь? — добродушно усмехнулся Купидон. — Ты-то свою любовь уже нашел. Вон он сидит.              Он кивнул в сторону Чондэ. Почему-то вместо того, чтобы обрадоваться или язвительно пошутить, Исин вдруг притих. Склонился над столом, и стал с интересом отскребать ногтем какое-то маленькое пятнышко с поверхности.              — Эй, ты чего? — Чондэ с осторожностью коснулся плеча Исина.              — Почему он так уверен? — тихо пробормотал Чжан.              — В смысле? — не понял молодой человек.              — Почему он так уверен, что я нашел свою судьбу? — Исин вскинул голову, чтобы обреченно посмотреть на Чондэ, а тот был этим так обескуражен, что не нашел даже, что на это ответить. — Он ведь не может знать наверняка, что это ты. Что если не ты?              — Что это еще значит? — тихо проговорил Чондэ.              Он сейчас совсем не понял, сказали ли ему только что, будто его не любят совсем, или же просто выразили сомнение в перспективности их отношений. В любом случае, сомнение Исина в истинности их любви, очень пошатнуло гордость и уверенность Чондэ.              Ким и сам не имел ни малейшего понятия о том, является ли их любовь той самой, но раз Бэкхён говорил что да, то Чондэ был склонен доверять словам Купидона. Он все же в этом разбирается. Он наверняка видел список.              — Что ты пытаешься сказать? — снова задал вопрос Чондэ, когда не услышал ответа на первый. Исин лишь смотрел ему в глаза, поджимая губы.              — Я просто хочу знать, что в меня случайно не попала пущенная в неизвестность стрела Купидона, и меня не перемкнуло на ближайшие три года! Только и всего. Хочу быть уверенным, что через три года, открыв глаза одним прекрасным утром, я вдруг не осознаю, что рядом со мной лежит совершенно незнакомый человек, который неизвестно по какой причине тут вообще находится.              Чондэ открыл было рот, чтобы ответить, быстро пытаясь состряпать в своей голове какие-то разумные доводы в пользу того, что этого точно никогда не случится, вот только он и сам почему-то не мог быть до конца уверен. Пока он не увидит свое имя в списке напротив имени Исина, он не перестанет сомневаться.              — Во-первых, — уверенно начал Бэкхён, — этого не случится, потому что даю голову на отсечение, ваша любовь истинная, во-вторых, я к этому руку не прикладывал от слова совсем. Вы сами.              — А разве можно по-другому? — печально вздохнул Исин, переводя взгляд на Купидона. — Можно не самим?              — Конечно можно! Для чего же здесь я, по-твоему? — оскорбился Бэкхён.              — Не знаю, — пожал плечами Чжан, — чтобы люди трахались до свадьбы?              — Какой ты... приземленный, — презрительно фыркнул Купидон. — Дело в том, что я создан для того, чтобы обеспечивать почву, в которой можно бы было взрастить истинную любовь. Три года — достаточный для этого срок. Проблема лишь в том, что я понятия не имею, кто кому предрешен, потому мне приходится стрелять наугад, надеясь, что когда-нибудь я правильно попаду. Или что предназначенные друг другу люди без меня справятся. Как видишь, работа не из легких.              — Лотерея! — вскрикнул Исин.              — Да, можно и так сказать.              — Угадайка какая-то, а не работа! Фуфло! На мыло такого Купидона! На студенческие сосиски! Уберите его из штата, он все равно вам погоды не делает! — начал кричать Чжан, размахивая руками. Еще немного, и он бы поднял бунт, собрал толпу, пошел митинговать под дверь кабинета Минсока.              — Тихо там! — Бэкхён начал медленно подниматься, со скрипом отодвигая стул. — Смертным слова не давали!              — Ой, кто это там заговорил? — противно протянул Исин, прикладывая ладонь к уху. — Человек, который сделал для наших с Чондэ отношений что?              — Ничего, — Купидон пристыженно опустил голову.              — Именно! Ты бесполезен! — вскрикнул молодой человек. — Уходи!              Чондэ лишь осуждающе покачал головой. Он не собирался вставать ни на какую из сторон, потому что всем сердцем он был на стороне Бэкхёна, а здравый смысл говорил, что нужно поддерживать Исина. Если он вмешается и согласится с одним, второй ему во сне горло перережет, потому что оба обидчивые. У Исина вообще список обид очень длинный, так что не нужно туда добавлять новый пункт. Кому это надо? Так что Чондэ просто наклонился к своей чашке и громко прихлебывая, отпивал чай.              — Эй, — раздраженно гаркнул Бэкхён, — то, что у вас с Чондэ типа самая настоящая всамделишная любовь, это еще не значит, что я не могу ее вам испортить. Кто мне мешает каждые несколько месяцев подстреливать этого суслика, чтоб он влюблялся в первую встречную-поперечную?              — Ах так? — Исин резко выпрямился. — А я тогда!.. Я тогда!..              Чжан так и не придумал, что он тогда сделает. Рычагов давления на Купидона у него не было. А чтобы Бэкхён на него давил, он вовсе не хотел. Если он действительно будет влюблять Чондэ в каждую встречную, что тогда? Что Исину делать? Это же вечный стресс, трупы прятать некуда. Хотя почему «трупы», достаточно будет спрятать один. И даже если только один, а не множество, все равно одно сплошное расстройство.              Исин поджал губы и тихонечко сел обратно на свое место. Бэкхён засчитал это как поражение и победно вскинул руки. Так-то.              — А ты точно уверен, — вдруг подал голос Чондэ, — что это истинная любовь?              — Чегось? — Купидон озадаченно поглядел на молодого человека.              Какого черта вообще в его словах сомневались? Он же не первый год работает. Он уже тысячу лет заведует любовным отделом, так скажите на милость, почему каждый считает должным усомниться в истинности своих чувств. Почему вообще кому-то нужно подтверждение собственных чувств? Это же твои чувства, ты что, сам с ними разобраться не можешь? Что за люди пошли. Сами себе не верят. Вечно им нужны какие-то доказательства.              — Конечно, я уверен! — вскрикнул Бэкхён.              — Ты видел наши имена в списке? — уточнил Чондэ.              — Разумеется, видел! Иначе с чего бы мне так уверенно утверждать, что у вас все всерьез и надолго? Да если бы я ваши имена в списке не увидел, хрен бы поверил, что у вас все серьезно.              — В каком списке? — не понял Исин и озадаченно поглядел на Чондэ.              Бэкхён раздраженно поджал губы. Ему совершенно не нравилось, что ответа на вопрос, касающийся его работы, ждали от человека в нее совершенно не посвященного. Это абсолютно недостоверный источник. Почему Исин ему доверяет вообще? Чондэ же ему врал через раз, а где не врал, там увиливал и не договаривал. Да в Википедии информация достовернее. Взял бы в ней посмотрел, зачем Чондэ дергать?              — В списке, — очень важно заявил Бэкхён, — в который записываются имена людей, уготованных друг другу судьбой!              Исин какое-то время сидел, внимательно глядя на Купидона, будто ждал какого-то подвоха. Почему-то была у него мысль, что его сейчас снова пытаются развести как трехлетнего мальчишку. Он не хотел глупо на это попасться.              — Ты же, нахрен, сказал, что понятия не имеешь, кто там кому судьбой предназначается, — вдруг заорал возмущенный Исин, — а теперь у тебя список с их именами!              — Так я и не знаю, — развел руками Бэкхён, — это не полный список со всеми возможными комбинациями во всех возможных перерождениях душ. Да это же уму не постижимо! Не существует в этом мире такого носителя, который способен уместить эту информацию. Даже волшебным артефактам такое не под силу.              — Тогда что это за список? — не унимался Исин.              — Я же тебе только что сказал! — вспылил Купидон. — Список с именами истинных влюбленных, господи, ты чем вообще слушаешь?              — Но ты ведь только что сказал, что такого списка существовать не может!              Чондэ тяжело вздохнул и скучающе подпер рукой подбородок. Это могло продолжаться вечно. Они могли ходить по кругу годами. Исин потому, что не понимает, Бэкхён потому, что ему попросту не дают толком объяснить. А время шло.              — Я сказал, что не может существовать списка со всеми возможными комбинациями, а это список удачных комбинаций, которые сработали. Понимаешь? — Бэкхён с надеждой поглядел на Исина.              — Не-а, — мотнул головой тот.              — Боже, туда записываются имена постфактум! Исключительно после того, как два предназначенных друг другу человека встретятся! Понимаешь? Там, — он ткнул пальцем в небо, — есть хренова туча разных вариантов, — Бэкхён навалился на стол, чтобы взять с блюдца печеньку, которую разломил на две части, — в котором вот эта душа, — он поднял вверх одну половинку печенья, — и вот эта душа, — он поднял вторую, — имеют целый список потенциальных спутников жизни, и, по счастливой случайности, находятся друг у друга в списке. И вот если в одной из своих жизней им доведется встретиться, то — хоба! — Бэкхён со злостью соединил две части печенья так, что даже крошки посыпались, — комбинация срабатывает и их имена оказываются в моем списке. А потом они счастливо или не очень трахаются до конца жизни. Хэппи энд!              — Ты все понял? — Чондэ бросил быстрый взгляд на Исина.              — Не все, но суть, кажется, уловил, — кивнул Чжан, — но вот часть про комбинации...              — А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — вдруг заорал Купидон. — Как же я ненавижу что-то кому-то объяснять! У меня создается стойкое ощущение, что все в этом мире тупые, кроме меня! Это же так просто! Пошевели своими извилинами немножечко, и все сразу станет ясно!              — Чондэ, он только что назвал меня тупым? — Исин, недовольно поджав губы, поглядел на молодого человека.              — Ага, — скучающе бросил Ким и зачем-то сунул палец в кружку с остывшим чаем. Наверно, он пытался проверить температуру воды, чтобы узнать, можно ли плавать или нет.              — Можно мне его ударить? — молодой человек сделал жалостливое лицо, как будто упрашивал купить ему вон ту крутую и безумно дорогую игрушку, которая надоест ему уже через два дня.              — Если ты его ударишь, он не покажет нам список, — меланхолично заметил Чондэ, помешивая пальцем чай.              — А он собирался нам его показать?              — Нет, — пожал плечами парень, — я ведь его об этом еще не успел попросить...              — Вообще-то, — встрял Бэкхён, — я его кому попало не показываю!              — Но ты же должен предъявлять его начальству по требованию? — очень вежливо поинтересовался Чондэ, однако взгляд у него в этот момент был недобрый.              — Вот только ты не мое начальство, — фыркнул Купидон и гордо вскинул голову, отбрасывая красные волосы назад.              — Стоит ли мне позвонить Минсоку? — губы парня дрогнули, изгибаясь в насмешливую злобную ухмылку.              Бэкхён изменился в лице. Высокомерия в нем тут же значительно поубавилось. И дело даже не в том, что он до ужаса боялся своего начальника. Вовсе нет. У них были довольно теплые отношения. Просто учитывая, что Минсок сегодня пребывал в не очень хорошем расположении духа, и еще парочки незначительных факторов, которые с легкостью могли вывести его из душевного равновесия, очень не хотелось лишний раз лезть на рожон.              — Ладно, — бросил Купидон, презрительно изгибая губы, — если ты не веришь моим словам, будут тебе доказательства. Тоже мне тут нашелся...              Он щелкнул пальцами, и, с погрешностью в несколько секунд, в его руке под чуть согнутыми пальцами материализовался толстенький свиток. Бэкхён проделывал это столько раз, что достиг в материализации свитка совершенства. Сейчас у него это получалось очень изящно, он знал насколько нужно согнуть пальцы, чтобы свиток ложился в ладонь как влитой. Это в первые годы он выскальзывал из рук даже в самые ответственные моменты, из-за чего Бэкхёну приходилось очень неловко пытаться его поймать раньше, чем тот упадет на пол. Такие вот мелочи очень портили впечатление. Не говоря уже о том, как бедный маленький принц, который никогда в своей жизни не держал в руках ничего тяжелее палочек, боролся со своим луком и стрелами. Это сейчас в стрельбе из лука он достиг такого совершенства, что не глядя мог подстрелить муху. А в начале своей карьеры он настолько плохо управлялся с этим оружием, что проще было просто подходить и самому тыкать в людей стрелами.              Сейчас все это звучит забавно, но в первые годы Бэкхён, выросший в роскоши, и по натуре своей будучи весьма капризным юношей, готов был выть из-за высоких требований и отсутствия хоть каких-то навыков, даже минимальных, которые были необходимы для этой и любой другой работы. Все у него выходило из рук вон плохо, и вовсе не потому, что он был бездарен, а потому что никто его ничему такому не учил, а он даже не знал, с чего начать. Во всем приходилось разбираться самому, потому что в то время, когда он заступил на пост, и без того было много разных дел, чтобы еще нагружать себя помощью новичку. Да что там, не только Бэкхён, никто вообще не понимал, что и как работает. Всех просто поставили перед фактом, что они должны что-то делать, а как и зачем, никто не объяснил. Вот так и жили. Учились всему потихонечку, в свободное время плакали, забравшись под стол, а потом снова учились. Никому ведь не было дела, что ты не умеешь. Ты просто был обязан выполнять свою работу идеально. Не можешь — твои проблемы. Вот тебе волшебный пендаль, может поможет. И ведь помогал, зараза. На одном пендале можно было от одного до трех месяцев идеально проработать. В общем, тяжелые были времена, как хорошо, что они в прошлом.              Бэкхён осторожно развернул свиток. Как он работал, было непонятно. Понятно было лишь то, что он волшебный. С голосовым поиском. Или еще каким-то. Или это Бэкхён наловчился так быстро его прокручивать. В общем, что-то странное.              Свиток, очевидно, был очень древним, но при этом в отличном состоянии. Пожелтевшее полотно плотной бумаги было накручено на две катушки с изящными серебряными ручками, покрытыми золотыми узорами. На первый взгляд свиток казался очень худым, на катушки бумага была намотана, наверно, в десять тонких слоев, но когда список с невероятной скоростью начал листаться, стало очевидно, что на него ушло значительно больше бумаги.              Бэкхён, держа свиток за изящные ручки катушек, очень быстро следил глазами за проскальзывающими по бумаге именами. Поразительно, если при той скорости, он мог хоть что-то разглядеть. Катушки крутились, но слоев бумаги ни на той, ни на другой больше или меньше не становилось. Это была какая-то магия, не иначе. Хотя, что же еще это могло быть?              — Так, Чжан Исин, Чжан Исин, — повторял одними губами Бэкхён, — где же, где же. А вот! — вскрикнул он торжественно. — Нашел.              Свиток перестал листаться. Остановился. Немного отмотался назад.              — Так, а Чондэ?.. — задумчиво поинтересовался Купидон, и было непонятно, у себя он спрашивал или у свитка. — А, вот, нашел. Тоже тут.              Он поднял глаза на замерших парней, перевел взгляд с одного на другого и обратно. В глазах Бэкхёна застыл немой вопрос. Он не понимал, почему Чондэ с Исином глядят на него, а конкретно на свиток, с таким изумлением. И ладно Исин, но Чондэ-то куда? Они как маленькие детки, которые увидели заводную собачку.              Бэкхён сначала собирался спросить, что с ними не так, потом хотел съязвить, но в итоге лишь закатил глаза и протянул свиток Чондэ.              — Вот, смотри, — он ткнул пальцем в список, когда Ким с трепетом взялся за ручки катушек, — седьмая и восьмая строчка — ваши имена друг напротив друга. Если это не доказательство вашей вечной любви, то я даже не знаю, что это.              — Каракули какие-то, — озадаченно протянул Исин, заглядывая Чондэ через руку.              — Ты бы поаккуратнее с ним, дорогой мой, — со знанием дела произнес Бэкхён, вальяжно откидываясь на стул, — артефакты своенравны и обидчивы.              Исин смерил Купидона недовольным взглядом и вновь обратил свой взор к свитку.              — Теперь-то ты веришь мне? — Бён обратился к Чондэ.              — Теперь верю, — с каким-то очень печальным, совсем не облегченным вздохом ответил тот, и хотел было вернуть свиток, но к нему потянул свои ручки Исин, которому хотелось рассмотреть поближе.              Рассматривать в сущности было нечего. Список представлял собой две колонки, в которых были записаны имена. Имена Чондэ и Исина был друг напротив друга в обеих колонках, разделенных аккуратной чертой.              — И что, это доказывает, что мы друг друга до смерти любим? — с сомнением поинтересовался Исин.              — Ну да, — кивнул Бэкхён.              — Как-то очень неубедительно, — Чжан скептически нахмурил брови, — с таким же успехом, кто-то мог написать на заборе, что я люблю Чондэ, а он меня.              — О боже, — драматично взмахнул рукой Купидон, — люди. Все вам неубедительно, все вам недостаточно. Вам предоставили веские доказательства вашей любви, и если это вас не убедило, то, я не знаю, займитесь самоанализом, покопайтесь в себе. Почему вообще какие-то бумажки должны знать о ваших чувствах больше, чем вы?              — Не знаю, — пожал плечами Исин, возвращая Бэкхёну свиток, и задумчиво посмотрел на Чондэ.              Почему-то собственные имена, находящиеся в этом списке, совсем не развеяли его сомнений, и он был уверен, что и сомнений Чондэ не развеяли. И было действительно странно это осознавать. Ведь на какую-то долю секунды ему почудилось, что если он увидит их имена в этом списке, все станет предельно ясно. Он думал, что ему полегчает, вот только легче не стало. Кажется, даже наоборот.              Когда он жил в незнании, опираясь на собственные ощущения, ему понятно было больше, чем сейчас. Хотя и тогда был полный бардак. Он размышлял о правильности своей любви, о том, насколько она реальна. Ведь порой казалось, будто он ее себе придумал, как сказку, в которой он и Чондэ счастливо живут вместе. В кого он в действительности был влюблен? В Ким Чондэ или в притягательную загадку, которую этот человек ему подарил? Во что-то незнакомое, неизведанное и невероятное, от того и настолько желаемое. Что-то, совершенно отличное от привычной системы, в которой он жил.              Возможно, Исин влюбился в ту самую сказку, которую Чондэ ему подарил за несколько волшебных ночей, и потому казалось, что любовь к этому невообразимому человеку будет не менее волшебной. А вот хрен. Она оказалась... обычной. Повседневной. В ней было много быта. И ни капельки волшебства. И нужен ли был Чондэ, если он не мог больше подарить те незабываемые ощущения, которые всколыхнули мир Исина?              По правде, сейчас, наверно, было еще сложнее осознавать любовь. Потому что еще сегодня утром Исин был уверен, что если их любовь окажется тяжелее, чем могли бы вынести их сила воли и терпение, они могли бы просто все закончить. Признаться себе и друг другу, пусть это было бы сложно, что у их отношений нет перспектив, а после разойтись каждый своими путями. Даже если вместе прошли так много, и ради друг друга пошли на жертвы. Они бы все равно могли разойтись, потому что так честнее. Да, больно и невыносимо признавать, что они могли ошибиться, и все было впустую, но без этого у них бы не было будущего отдельно друг от друга. Возможно даже счастливого. А теперь выходит, что этого будущего просто нет. Не может быть. И трудности в их отношениях вовсе не потому, что они могли ошибиться, классифицируя свои чувства, а в чем-то другом. Так что даже если они разойдутся, у них не выйдет существовать порознь. Потому что они та самая комбинация, которая сработала, и другой не будет. В этой жизни точно.              Все сразу так запуталось. Любовь оказалась не такой простой, как хотелось бы думать. Даже если она та самая, настоящая, всамделишная любовь, это все равно не значит, что они будут жить счастливо в гармонии. Это значит, что их терзания не закончатся, когда они определятся со своими чувствами друг к другу, а будут продолжаться, потому что не в любви дело. В чем-то другом. В них самих. Они просто не могут найти то положение, в котором бы идеально друг другу подходили.              Браки заключаются на небесах? Предназначены друг другу судьбой? Да фуфло это все. Лучше скажите, что им дальше делать. Как жить-то?              — То, что ваши имена в этих списках, вовсе не значит, что вы будете счастливы вместе, — будто чувствуя душевные терзания парней, произнес Бэкхён.              — Спасибо, — раздраженно выдохнул Чондэ, — ты сделал значительно легче. Не мог соврать, что ли?              — Соврать? — удивился Купидон. — Сказать, что вы будете жить долго и счастливо?              — Именно!              — А потом вы бы меня сожгли на костре за дачу ложных показаний? Ну уж нет, — фыркнул Бэкхён, — я не хочу нести ответственность за то, что вы не смогли стать счастливыми. Это вне моей компетенции.              — А в чьей это компетенции? — вяло поинтересовался Исин.              — В вашей, конечно, же, — Бэкхён посмотрел на него как на идиота, — или ты что думаешь, что в этом мире есть люди, которые отвечают за ваше счастье и несчастье?              — Могли бы быть, — пожал плечами Исин.              — Ага, конкретно за твое, — он ткнул пальцем в Чжана, — и за твое, — указал на Чондэ. — Что за бред? Вы люди такие странные, ну ей богу. Хватит уже складывать ответственность за свою жизнь на всяких вымышленных персонажей. Почему вы вообще думаете, что именно какие-то высшие силы решают вашу судьбу? Вам, наверное, просто удобнее в это верить. Если вы достигаете успеха, то вы молодцы, а если совершаете ошибку, то это какой-то потусторонний козел обязательно виноват. Хватит в это верить. Как же вы не поймете, что все зависит только от вас. Перестаньте уже искать виноватых. Вы оба. Не только Исин. Хотите быть счастливы — сделайте для этого что-нибудь. Хоть что-нибудь. Перестаньте косячить, например.              — Легко сказать, — хмыкнул Исин и отвернулся.              — Никто не говорил, что будет легко! Ничего, что хоть чего-то стоит, не достается легко! Не падает с неба, не валяется на земле. Ты не можешь просто захотеть и стать счастливым, ты должен захотеть и сделать себя счастливым.              Исин потупил взгляд. Хватит этих тренингов с него. Он и сам прекрасно знает, что счастье не упадет ему на голову, стоит только захотеть. Просто иногда, когда он задумывается над тем, что ему нужно сделать, чтобы достичь, наконец, этого самого счастья, он понимает, что упирается в стену по имени Ким Чондэ, стоящую на пути. Он вроде не мешает счастью, он его часть, но при этом именно в нем корень всех проблем. Проблем, с которыми Исин не в состоянии справиться. Это так удручает. Неужели у всех с настоящей любовью такие проблемы?              — А кто там еще есть? — вдруг спросил Исин.              — Где? — не понял Бэкхён.              — В списке...              — Да много кто... тебе его весь огласить?              — Нет, — устало мотнул головой Исин, — я имею в виду, из тех, кого я знаю.              — А я откуда знаю, кого ты знаешь? — поразился Бэкхён.              — Ну, не знаю кто... — Исин выдохнул и сполз по стулу. — Лухан, например?              Чондэ с долей удивления посмотрел на Чжана. Ему с одной стороны был понятен его интерес, а с другой нет. Вроде бы нормально интересоваться, кто еще оказался в такой же затруднительной ситуации как ты, чтобы с этим человеком скооперироваться и обмениваться опытом. Делиться переживаниями, плакать на плече, при необходимости. Но в то же время, почему именно Лухан? А потом Чондэ вдруг понял...              Кроме него Исину и в голову никого не могло прийти. Не потому, что Лухан какой-то очень особенный, а потому что кроме него больше-то и нет никого. Исин просуществовал много лет с очень ограниченным кругом близких людей, в который входили родители, родственники и Минсок. Ни друзей толком, ни возлюбленных. Социальные связи Исина были очень скудными. Вероятно, именно Минсок был этому виной. Может потому что он видел в этом какой-то особенный смысл, может потому, что было сложно контролировать жизни Исина, имей он широкий круг общения, а может он просто был собственником. Кто знает.              И вот Исину двадцать пять, а у него из смертных в друзьях только Лухан, а остальные — гости из другого мира, которые прочно входят в жизнь только благодаря Чондэ. У Исина наверно никогда за всю жизнь не было столько людей в близком окружении, сколько есть сейчас. А ведь Чондэ его даже не со всеми познакомил.              — Лухан? — Бэкхён озадаченно посмотрел на Чондэ.              — Лухан, — кивнул в ответ Ким.              — Это не тот, который...              — Тот, — коротко оборвал его молодой человек, не дав закончить фразу, потому что иначе Бэкхён бы начал припоминать все, что слышал о нем от Минсока, и черт знает, что он от него слышал.              — Ладненько, — быстро согласился Купидон, — сейчас поищем... так, Лухан... Лухан...              Наверно, ему и самому было интересно поглядеть, есть ли Лухан в этом списке, хотя до этого момента он и не задумывался о своем желании. По правде, за тысячу лет у него ни разу не возникало желания поискать в этом списке знакомые имена. Черт знает почему. Возможно потому, что не было у Бэкхёна ни одного знакомого, чьей судьбой он интересовался. Ни среди смертных, ни среди своих коллег.              Перед глазами снова бесконечным потоком поплыли имена. Бэкхён внимательно в них вглядывался, но ничего знакомого, за что бы взгляд мог зацепиться, пока не было. Возможно, Лухана просто не было в этом списке. Это было даже вероятнее, чем то, что он там есть. К сожалению, встретить свою судьбу не так уж и легко. Как и сказал Исин, это лотерея. Иногда ты оказываешься победителем с первого раза, а иногда приходится продавать все свое имущество, чтобы скупить все существующие лотерейные билеты, но даже тогда не выигрываешь.              Исин и Чондэ понятия не имели, как им повезло. А Бэкхён имел. Он знал сотни и тысячи душ, которые проживали цикл за циклом, но так и не встретили того, кто предназначался им судьбой. Ни в одной жизни. К сожалению, таких было слишком много, можно даже сказать, не меньше тех, кому хоть однажды довелось повстречать свою вторую половинку. Если бы Чондэ и Исин знали эту статистику, может быть они чуть больше ценили свою любовь. Не относились к ней как к чему-то должному, самому собой разумеющемуся. Достаточно просто выйти на улицу вместе с Бэкхёном и начать тыкать пальцами в прохожих, чтобы он выложил им всю любовную подноготную каждого. И тогда выяснится, что большинство людей не знают никакой другой любви, кроме суррогатной. Той, которую дарят им стрелы. Реальность, к сожалению, такова, что большинство из тех, кого вы повстречаете на улице, обречены до конца своей жизни существовать, поддерживая иллюзию любви стрелами. А стрелы — это как наркотик. От него сердце постепенно черствеет, эмоции и переживания от любви становятся все слабее, а действие длится все меньше и меньше, зато отходняки становятся дольше и жестче. Настолько, что без новой дозы уже и жить невозможно. В конечном итоге, просто перестаешь чувствовать. В груди разрастается пустота, которую ничего не может заполнить, и единственным выходом почувствовать себя живым, будет новая стрела.              Это очень печальная история. Многие почему-то думают, что работа Бэкхёна это вечный праздник. Что-то легкое. А что может быть сложного и грустного в том, чтобы влюблять людей друг в друга? Это ведь забавно. Как бы не так.              По сути, Бэкхён дилер в мире наркоманов. И что бы он не сделал из лучших или худших побуждений, это всегда положение только усугубит. Нет здесь правильного варианта. Стреляя в человека, он обрекает его на страдания. Неизбежные страдания. Попытки избавить их от боли, облегчить страдания, ведут лишь к худшему исходу.              Его любовь — не лекарство, его любовь — это плацебо. Стимулятор. Он не лечит, лишь поддерживает. Итог всегда один. Просто с усилиями Бэкхёна они протянут чуть дольше, не сразу поймут, что внутри давно мертвы, и отложат свое самоубийство на пару лет.              Если бы Исин и Чондэ знали, что ждет их души друг без друга, может они ценили больше свою любовь. Может они поняли, что счастливы по определению только потому, что их любовь не нужно стимулировать. Их ставка сыграла.              В бесконечной череде имен, взгляд Бэкхёна вдруг зацепился за нужное. Прокручивающийся список с опозданием остановился, снова немного отмотался назад. Купидон внимательно перечитал имя три раза, чтобы убедиться в том, что не ошибся. Честно сказать, он не очень верил в то, что оно здесь действительно есть.              — Нашел! — вскрикнул он, но не торжественно, как в прошлый раз.              — И что? И что? — с интересом забормотал Исин, облокачиваясь на стол. — В кого он там влюблен?              — На самом деле я правда удивлен, что он здесь есть, — озадаченно произнес Бэкхён, поднимая взгляд на Чжана, — согласись, какова вероятность, что кто-то еще из твоего близкого окружения в нем окажется?              — Эм, — замешкался Исин, — понятия не имею, но, судя по твоему удивленному тону, не очень большая?              — Именно, — согласился Бэкхён.              — Так в кого он влюблен? Может быть тоже кто-то из моего близкого окружения, — с усмешкой произнес Исин. В тот момент он даже не знал, насколько близок к истине.              Бэкхён хмыкнул и перевел взгляд на список. Секунда, что ему потребовалось, для того, чтобы прочитать имя во второй колонке, превратилась в вечность. Лицо Бэкхёна вытянулось, глаза расширились, гримаса ужаса отразилась на нем.              — Ой-ой, — пролепетал Купидон.              — Ой-ой? — Чондэ нахмурился. Сердце больно кольнуло волнение.              — Что там? — Исин тоже напрягся.              — Ничего, — торопливо забормотал Бэкхён и принялся быстро сворачивать свиток, — совершенно ничего интересного.              — Что там? — с нажимом повторил Чондэ, угрожающе наклоняясь вперед.              — Ничего, — нервно бросил Купидон, — сказал же, ничего. Просто заметил ошибочку, с которой нужно будет потом разобраться, ничего больше.              — Какую ошибку? — Чондэ стиснул зубы.              — Да тебе-то какая разница? — принял оборонительную позицию Бэкхён. — Это ведь не твоя ответственность.              — Что там, Бэкхён? — Ким начинал выходить из себя. Он чувствовал жопой, что эта «ошибочка» каким-то боком касается либо его, либо Исина, иначе с чего бы Купидону так нервничать.              — Да что ты заладил «что там?», да «что там?», — Бэкхён, как это обычно бывало, когда он начинал нервничать, принялся как-то по-женски, немного манерно размахивать руками, и даже голос его изменился, стал звонче и стервознее. — Не твоего ума дело, понятно?              Чондэ не выдержал. Осознав, что словами ничего не добиться, он резко выпрямился и уверенно направился к Бэкхёну с четким намерением заполучить список и своими глазами увидеть, что же там за «ошибочка».              — Дай сюда! — он потянулся за свитком, который Бён тут же отвел за спину. — Кому сказал, дай сюда!              — Отвали, песочница, — вскрикнул Купидон, — у тебя нет доступа к этой информации.              — Я тебе сейчас рожу начищу, стрелочник, — сквозь зубы прошипел Чондэ, наклоняясь, чтобы отобрать свиток. — Быстро дай сюда!              — Ты мне еще и угрожаешь? — заверещал оскорбленный Бэкхён. — Он мне еще и угрожает! Все это слышали? Я на тебя в полицию пожалуюсь! У меня свидетели! Тебя посадят!              — За что посадят? За угрозы? — Чондэ бы, может, вложил в свои слова больше удивления, если бы не напряжение от попыток выхватить свиток из цепких пальцев.              — За убийство!              — За какое убийство? Я никого не убивал!              — Как это не убивал? — удивился Бэкхён. — Ты еще скажи, что у тебя изначально братьев не было!              — Да дай ты мне этот список сюда! — прорычал Чондэ злобно, и, о чудо, ему удалось отобрать свиток.              Бэкхён, который уже чуть ли не лежал на стуле, всем телом закрывая список от нападения, предпринял отчаянную попытку снова вцепиться в него пальцами, но неудачно дернулся, потерял равновесие и свалился на пол. Чондэ презрительно хмыкнул и стал торопливо разворачивать список.              — Остановись! — вскрикнул Бэкхён, с усилием поднимаясь с пола и опираясь на стул, будто бы только что выбрался из жерла вулкана. — Подумай!              — Почему я должен? — Чондэ с сомнением поглядел на Бёна.              — Потому что иди нахрен, вот почему! — капризно выплюнул Купидон и, издав победный клич, поднял над головой стул и кинул в Чондэ.              Тому, на счастье, удалось увернуться. Хватило всего лишь сделать шаг в сторону и чуть развернуть корпус, прямо как при игре в вышибалы, где вместо мяча — стул. Но даже несмотря на это, сердце у Исина чуть не остановилось. И даже не из-за того, что Чондэ могло прилететь в лобешник, и все закончилось бы скорой и обвинением в бытовом насилии, а из-за кухонной гарнитуры, которая могла пострадать. Ее почему-то жалко было больше, чем Чондэ. Она же, блин, денег стоит! А Чондэ бесплатный. Его не жалко.              — Вот ты паскуда, конечно, — пробормотал Ким и осуждающе посмотрел на Купидона.              — От паскуды и слышу! —вскрикнул тот и, скрестив на груди руки, в знак протеста по-турецки уселся на полу и обиженно надул губки.              Чондэ пропустил этот выпад мимо ушей, потому что Америку Бэкхён своим высказыванием не открыл. Все и так прекрасно знали, что Чондэ за человек.              Чтобы не терять даром времени, которым Купидон может воспользоваться, чтобы отобрать свиток, Чондэ торопливо его развернул. Какое счастье, что артефакт при закрытии оставался ровно на том месте, на котором его свернули, а не возвращался в начало или конец. Это слишком бы все усложнило, потому что искать в этом списке имена мог только Бэкхён. Больше никто.              Быстро пробежавшись по именам в первом столбике, Чондэ отыскал нужное, однако стоило ему перевести взгляд на соседний столбец, как он тут же изменился в лице, точно так же, как и Бэкхён несколько минут назад.              — Ой-ой, — только и смог сказать он.              — Вот! Я же тебе говорил! — торжественно вскрикнул Бэкхён. — А ты мне не верил! Почему меня вообще никто не слушает?              — Что там? — Исин напряженно уставился на Чондэ. — Почему вы все ой-ойкаете?              Тот поднял взгляд на Чжана и долго смотрел, будто размышляя, стоит ли говорить или нет. Кажется, даже если бы он и хотел сказать Исину правду, он бы просто не смог. Слова не шли.              — Ничего, — мягко улыбнувшись, произнес он. — Бэкхён был прав, это какая-то ошибка. Ничего интересного.              — Чондэ, — с нажимом произнес Исин, — что там?              — Ничего, — отмахнулся Чондэ, — сказал же, ничего.              Серьезно? Кто-то думал, что Исин скажет «а, понятно» и потеряет интерес? Почему вообще люди думают, что когда ведут себя так или говорят что-то подобное, они не вызывают еще большего подозрения и интереса к этой ситуации. Если там действительно «ошибка» или «ничего», почему нельзя об этом просто сказать? Исин тоже хочет ой-ойкнуть!              — А ну дай сюда! — Исин стремительно понесся в сторону Чондэ, а тот не нашел ничего лучше, чем свернуть свиток и вскинуть руку с ним вверх. И это при том, что Исин был пусть и на пару сантиметров, но выше. Чего он вообще хотел добиться этим?              — Син, — успокаивающе произнес Чондэ, выставляя свободную руку вперед, — серьезно...              — Что «серьезно»? — раздраженно процедил сквозь зубы Исин. — Почему я должен быть единственным, кто не знает, что происходит? Даже если я нихрена не пойму, это не повод исключать меня!              — Тебе это не понравится...              — Да мне много чего не нравится из того, что происходило и происходит, но я не помню, чтобы хоть раз ты меня пытался от этого оградить!              — Вообще-то, — Чондэ был очень оскорблен таким выпадом, — я пытался! Много раз! И если бы ты не совал свой нос, куда не надо, у меня, может быть, это получилось...              — А ну дай сюда!              Исина было уже не остановить. Если он хотел что-то узнать, он это узнавал. И только потом думал, стоило ли ему об этом знать или нет. Вот и в этот раз им двигал интерес и отчасти страх. Он понимал, что там что-то важное, его касающееся каким-то образом. Раз так, то он должен это знать. Просто обязан.              Ему с легкостью удалось преодолеть блок, а вот выхватить из вскинутой над головой руки свиток оказалось сложнее. Чондэ то отводил руку назад, увеличивая расстояние, то вообще заводил за спину. Забрать свиток, не покалечив при этом Чондэ, было довольно сложно, учитывая, что покалечить его очень хотелось. Его сопротивление сильно раздражало.              В конце концов Исину все же удалось ухватить свиток, вот только отпускать его Чондэ не хотел.              — Я тебе сейчас лицо откушу, — с надрывом произнес Чжан, пытаясь вытащить свиток из чужих рук. — Пусти, иначе без секса до конца жизни останешься!              — Но ты тоже, — резонно заметил Чондэ.              — Нет, я-то как раз буду трахаться, — злорадно прошипел Исин.              — А мне что мешает? — не понял молодой человек.              — То, что я тебе член оторву и жопу забетонирую, — раздраженно рявкнул Исин. — Быстро отпусти!              Чондэ не стоило просить дважды. После такой угрозы просто грех было не отпустить, и он отпустил. Разжал пальцы и вскинул вверх руки. Потому что знаете что? Эта тайна была не настолько важна, чтобы потерять свое мужское достоинство.              Бэкхён поглядел на Чондэ с состраданием, он как бы пытался донести своим взглядом, что нет ничего зазорного, в том, чтобы предать родину ради своего члена. Чондэ же это подбадривание не было нужно. Ему были нужны ответы.              Исин, отвоевавший свой трофей, тут же принялся его разворачивать. Он не знал, что именно должен был увидеть и сможет ли, потому что это могла быть незначительная деталь, которая бы не бросилась ему, совершенно не сведущему в тонкостях всего этого магического мира, в глаза. Сердце отчего-то зашлось в бешеном ритме. Исин разволновался. Он не знал почему. Потому что должен был найти что-то важное, наверно. Или потому что боялся, что не найдет.              Он скользнул взглядам по ровным строчкам первого столбца, сканируя его на предмет знакомого имени. Он не знал, какое именно имя ищет. Никто ведь не говорил, что это связано с Луханом. Было лишь понятно, что они увидели здесь что-то странное, что-то не очень хорошее. Вот только что?              Искать имя Лухана, оказывается, не было нужно, потому что в списке он был в самой середине. Прямо перед глазами. А все по глупости начинали сканировать ровные строчки с самого начала.              Исин не остановился на имени Лухана. Для начала он прочитал список полностью и лишь затем вернулся к знакомому ему имени. Что в нем было не так? Да все так вроде. Ничего необычного. Ничего примечательного. С чего Исин взял, что дело в имени? Да черт его знает. Однако ему потребовалось несколько секунд, чтобы оставить Лухана в покое и перевести взгляд на соседний столбик. Это даже была не мысль, что, наверно, дело в том, кто записан напротив. Его взгляд, не найдя погрешностей и ошибок в первом столбце, соскользнул на второй. От имени Лухана точно вбок. Исин прочитал имя, что было записано рядом. Оно ему было знакомо, но подозрений не вызвало. Потому он хотел просмотреть второй столбик с самого начала, и когда взгляд уже достиг первого имени, до Чжана наконец дошло.              Удивительно, что его мозгу потребовалось так много времени, чтобы осознать, в чем проблема. Может Бэкхён был прав и Исин действительно туго соображает. Несколько секунд это слишком долго, чтобы не сообразить сразу.              Исин спустился взглядом вниз, чтобы убедиться, что ему не показалось или его мозг при быстром чтении просто не прочитал чужое имя неправильно, подменяя известным. Нет, даже несмотря на немного неразборчивое написание, он все прочел верно. Напротив имени Лухана во втором столбце было записано имя Ким Чондэ.              — Ой-ой, — произнес Исин. Это был максимум, на который он оказался способен. Больше никак прокомментировать эту ситуацию он не мог. И если бы кто-то сейчас спросил у него о том, что случилось, он бы наверняка заявил «ничего». Потому что даже не знал, как ему это объяснить. Что вообще это значит?              Исин поднял растерянный взгляд на Чондэ, который все это время наблюдал за его реакцией. Хотелось услышать какое-то объяснение происходящему, только у Чондэ его не было, потому он повернулся к Бэкхёну, который наверняка должен был что-то знать. Сейчас, когда уже все были в курсе происходящего, можно было задать самый главный вопрос, который всех интересовал.              — Такое вообще возможно?              — Полагаю, — с надрывом произнес Бэкхён, опираясь на стол, чтобы встать с пола, — раз это случилось, то вполне возможно.              Он на автомате отряхнул свои розовые штаны в тех местах, где они касались пола, одернул пиджак и выпрямился.              — Я так же могу предположить, — с умным видом заявил он, поправляя воображаемые очки на переносице, — что корень проблемы кроется в твоем незапланированном воскрешении в обход правилам. Из-за этого случился сбой и вместо одной комбинации, как полагается, сработало две. Возможно, их есть или будет больше. Надо проверить.              — Понятно, — вздохнул Чондэ, — и чем это грозит мне?              — Ничем, — поджал губы Бэкхён.              — А Лухану?              — Возможно, — Купидон задумчиво коснулся пальцами губ, — он умрет в одиночестве в окружении сорока кошек, которые с радостью полакомятся его трупиком.              — Мрачненько, — Чондэ вдруг загрустил. Вот только вовсе не из-за того, что Лухану уготовано будущее одинокого поехавшего старика, в квартире которого воняет, как в зоопарке. Это было неправильно и жестоко, вот только судьба Лухана волновала Чондэ чуть меньше, чем судьба любого незнакомого ему человека. И пусть этот китайский парнишка был хорошим человеком, и совесть Чондэ терзала за то, что он такой безразличный, но ничего это в сущности не меняло. Все еще было плевать. Важнее было только то, как это отразится на самом Чондэ. Ему ведь с этим человеком работать. Может попросить Исина его уволить?              Исин бы, конечно, может и согласился уволить, только сейчас ему вообще было не до этого. Не было интересно почему это произошло и что будет с Луханом, что с ним делать дальше и прочие проблемы, которые не касались данного конкретного момента. Сейчас единственное, что ему было интересно, так это как исправить все. Речь шла не о влюбленности Лухана, не о мерах, которые будут предприняты в будущем. Речь шла конкретно о списке. Исин был уверен, что именно в нем корень зла. Фантазия не выходила за какие-то рамки, не видела причин и последствий. Все, что Исин понимал, так это то, что имя Чондэ находится в списке напротив имени, рядом с которым находиться не должно. Это нужно исправить. Срочно. Казалось, что если исправит что-то в списке, то это изменит ситуацию в жизни. Паническая маниакальная мысль, вот что это было.              А делать-то что? Сжечь? Залить? Порвать?              Пока Чондэ и Бэкхён о чем-то увлеченно спорили, приплетая старые обиды, припоминая прошлые косяки, Исин рыскал взглядом по кухне в поисках того, что ему бы помогло исправить ситуацию. Отдаленно из диалога, к которому не прислушался, он понял, что решить все сейчас не выйдет, что нужно разбираться в причинах. Это серьезная проблема, а серьезные проблемы просто не решаются. Вот только Исину нужно было прямо сейчас. Исправить в эту самую секунду. Только он не знал как.              В его голове крутились совершенно бредовые идеи, начиная от того, чтобы пропустить список через мясорубку, заканчивая тем, чтобы вырезать ножницами фрагмент, на котором написаны имена Лухана и Чондэ, а потом подклеить скотчем два конца. Все эти варианты напрямую касались вандализма. Исин делал что-то с артефактом, не с именами. Отдаленно он понимал, что вредить артефакту нельзя. В этом списке есть и его с Чондэ имена. Подтверждение их любви. Если он навредит списку, чтобы обнулить любовь Лухана, не обнулит ли он и их с Чондэ любовь?              Вывод, который Исин сделал, даже не думая особо — он должен каким-то образом исправить только одну строчку. Вот только как? Подтереть лезвием имя? Вот только лезвия поблизости не было. Зато на глаза Исина попался маркер, примагниченный к холодильнику, который они использовали, чтобы записывать то, что из продовольствия и вещей первой необходимости заканчивалось, на стикеры на холодильнике, дабы кое-кто, не будем показывать пальцем, просто скажем, что Чондэ, не забывал постоянно что-то купить.              Дальше все происходило стремительно, и мысли Исина скакали как дикие кони, но чтобы стало понятно, что же сподвигло его сделать каждый следующий шаг, чуть замедлим время и покажем все будто бы в слоумоушен.              Исин не раздумывая схватил с холодильника маркер, уложил свиток на стол, закусил зубами колпачок, выдернул из него маркер и торопливо зачеркнул имя Чондэ. Только этого Исину показалось мало. Он решил, что если это артефакт, а не простая бумажка, то, возможно, почеркушки его не остановят. Раз имя есть в списке, значит Лухан должен быть в кого-то влюблен, а раз кроме Чондэ другого варианта не было, то... да, нужно было предложить свитку другой вариант. Чтобы не далеко ходить и не создавать грязь, Исин решил предложить какой-то похожий вариант. То есть это точно должен был быть Ким. Исин начал перебирать всех известных ему Кимов, пока не вспомнил о принципах действия истинной любви. Это обязательно должен быть человек, которого Лухан знал. Список имен значительно сокращался. Их всех Кимов, которых мог знать Лухан, Исин знал только двух. Имя одного из списка уже было вычеркнуто. Оставался второй — Ким Минсок. Да, имена у них были совершенно не похожи, но Исин рассудил, что раз они братья, то ошибки возможны. Вселенская путаница. Почему бы и нет?              Исин быстро дописал над зачеркнутым именем Чондэ имя его брата. Для пущей убедительности получше зачеркал имя Чондэ, чтоб даже сам свиток не понял, что там написано. Но и этого было мало. Чтобы усилить эффект исправлений, Исин решил дописать в пустой строчке, разделяющей имена в столбцах, обратную пару. В первый столбец был записан Ким Минсок, во второй — Лухан. Почти дописан. Исину не хватило буквально нескольких секунд, чтобы его действия остались незамеченными.              Бэкхён, все это время препирающийся с Чондэ, краем глаза заметил, что Исин чем-то занят, потому бросил на него взгляд и... затих на полуслове. Возникла пауза. Пауза, которая потребовалось, чтобы Бэкхён, осознав происходящее, в ужасе распахнул глаза.              — Что ты?.. — он подавился воздухом от негодования, когда понял, что Исин, осознавший, что его заметили, принялся усерднее вписывать в список чье-то имя. — Что ты делаешь? Что... — Купидон взвизгнул и обернулся к Чондэ. — Что он делает, мать твою?              Чондэ тоже перевел взгляд на Исина, но не успел пояснить его действия для Бэкхёна, даже не успел их осознать толком, а Бён, оттолкнув его, уже бежал к свитку, готовый драться. Исин, которому удалось-таки дописать имя, предусмотрительно отскочил в сторону, вскидывая руки вверх.              Бэкхёну было плевать на Исина, он не полетел сразу кидаться на него с кулаками. Для начала он остановился у свитка, чтобы оценить радиус поражения. Радиус был большой. Бабочек и цветочки на полях, Бэкхён бы, скрипя душой, Исину простил, но вот такое хамство, настоящий вандализм, преступление против человечества, просто какое-то безобразие он простить не мог.              — Что ты наделал? — запищал от негодования и злобы Бэкхён. — Что ты, твою мать, сделал? Ты вообще понимаешь, что ты натворил? Да как ты мог! Это же официальный документ! В нем не то, что черкаться нельзя, его вообще всяким левым личностям видеть не положено! С него пылинки нужно сдувать да любовно глядеть, а ты что натворил! Боже мой, мне конец...              Бэкхён начал часто и шумно дышать, заламывать руки, закатывать глаза, норовить упасть в обморок, да и в целом показывать все признаки накатившей на него паники.              — Мне конец, — обреченно выдавил он и повернулся к Чондэ, который молча глядел на свиток, — дай мне нож.              — Зачем? — не понял Ким.              — Затем, что я зарежу этого дебила, а потом и себя заколю! — вскрикнул Бэкхён.              — Зачем же так кардинально? — Чондэ попытался сгладить углы и успокаивающе погладил Купидона по плечу. — Уверен, все не так уж и страшно.              — Не так уж и страшно? — взвизгнул возмущенно Бэкхён. — Мне конец! Можно прямо сейчас надевать белые тапочки, потому что потом у меня не будет времени их надеть! Это ужасно... Я обречен! Что мне делать?              — Не думаю, что тут что-то можно сделать... Разве что замазать...              — Ты в своем уме? — Бэкхён вцепился в плечи Чондэ. — Так, стоп. Нужно успокоиться.              Он сделал глубокий вдох и выдохнул. Снова вдохнул и выдохнул. Вроде бы стало полегче. Еще бы и ситуация сама собой разрулилась, и вообще бы замечательно.              — Мне нужен загранпаспорт! — уверенно заявил Бэкхён, глядя Чондэ в глаза. — Так, давай, я быстро за ним, попрошу Сехуна собрать мне чемодан, а ты пока закажешь мне билеты и купишь маскировку!              — Что ты городишь, Бэкхён? — удивился Чондэ.              — Я пытаюсь придумать, как сбежать из страны! Мне придется скрываться долгие годы, жить в замызганных отелях, нигде на долго не задерживаться... Точно! Мне нужна наличка. Нужно забежать к Кёнсу!              — Бэкхён, успокойся...              — Да как тут успокоишься! Мне абсолютно точно трындец!              Исин, стоявший все это время в сторонке и притворяющийся фикусом, попытался незаметно подойти к столу, чтобы убрать подальше все потенциальные орудия убийства, такие как пустые бутылки, например, однако был замечен Бэкхёном.              — А ну стоять! Отойди от свитка! Не подходи к нему, вандал!              Бэкхён торопливо сгреб со стола испорченный свиток, и озлобленно поглядел на Исина, затем перевел взгляд на маркер в его руке и, сделав широкий осторожный шаг, быстро подскочил, чтобы выхватить орудие преступления.              — И это тоже отдай, чтобы не дай бог чего... О боже, он еще и перманентный!              Купидон задрал голову к потолку, поджимая губы. Лишь бы не разрыдаться.              — Господи, если ты меня слышишь, не мог бы ты поразить меня молнией прямо сейчас? — с мольбой в голосе обреченно проныл Бэкхён. Он искренне считал, что это конец. Все, край. Хуже уже не будет. Ни разу за долгие годы его работы с ним не случалось ничего настолько ужасного.              — Отставить панику! — гаркнул Чондэ. — Ничего страшного не случилось!              — Это ты так думаешь, — драматично выдавил Бэкхён и всхлипнул. — Мыль мне веревку, я отправляюсь на тот свет.              — Ты уже на том свете, — резонно заметил Исин.              Стоило ему это сказать, как две пары глаз устремились к нему. Гиены, решившие перекусить тобой, глядят и то доброжелательнее. Не только Бэкхён, но и почему-то Чондэ осуждающе и злобно глядели на Исина.              — Что? Разве я не прав? — удивился тот.              — Ты можешь быть хоть сто раз прав, — театрально, будто зачитывая известный монолог Гамлета, проговорил Бэкхён, — но какой в этом смысл, если ты накосячил?              — Я ничего плохого не сделал, — буркнул Исин, обиженно надувая губы.              — Ничего? — вскрикнул Купидон, потрясая свитком. — Ничего? Ты это называешь ничего?              — Подумаешь почеркушки, — пожал плечами Чжан. — Бывает.              — Почеркушки? Это не просто почеркушки! Это вмешательство в высшее провидение!              — Погоди-погоди, — Чондэ торопливо замахал руками, чтобы приостановить словесный поток Бэкхёна. — Откуда вмешательство-то?              — Но как же... — Бэкхён растерянно указал на свиток.              — Не-не-не, — замотал головой Чондэ, — нет никакого вмешательства. Свиток ведь всего лишь отчет. Он не должен работать в обратном порядке.              — Как это в обратном порядке? — не понял Бэкхён. Не было никаких предпосылок, чтобы верить, будто Чондэ разбирается в ситуации и лучше самого Купидона знает, как работает этот артефакт. С другой же стороны, Чондэ так часто косячил и так убедительно сейчас говорил, что ему просто хотелось доверять. Верилось, что он понимает, о чем говорит.              — Я имею в виду, что туда автоматически вносятся имена, когда два истинных влюбленных встречают друг друга, так?              — Так, — кивнул Бэкхён.              — Но это всего лишь автоматический список, отчет, не более. Он не может работать в обратном порядке. То есть имена, которые в него вносятся, вовсе не заставляют двух знакомых людей полюбить друг друга истинной любовью. Список не может создать новую комбинацию, ведь так?              Вообще-то, Бэкхён понятия не имел, может ли. Он никогда не пытался проверить эту теорию. Ему вообще никогда в голову не приходило, чтобы в список, где имена появляются сами, что-то вписывать самому. Зачем? Этого не было в инструкции по применению. И в общей концепции мира не было предусмотрено, что кто-то сам будет формировать пары, хотя, если бы так было, возможно в мире бы стало чуть больше счастливых людей, которым довелось обрести свою истинную любовь. Мир стал бы лучше.              С другой стороны, Бэкхён рассудил так. Если бы была возможность самолично вписывать туда пары, это бы сильно нарушило всю систему. Потому что человеческий фактор никто не отменял, люди ошибаются. Одна неправильно сформированная пара и все, конец. А если она еще будет идти вразрез с тем, что было предрешено, то система превратится в бардак. Вот жили два человека, и им было суждено через годик встретить свою половинку, с которой бы они зажили счастливо, но тут вмешался нетерпеливый Купидон, и сформировал из них пару. Пару очень неудачную, время показало, что люди друг другу не подходят, но они мучаются вместе, потому что вот так вот... а люди, что им предназначались остаются одни. В итоге, четыре несчастных человека вместо двух счастливых пар.              К тому же, если бы была возможность заполнять список, можно бы было таких дров наломать. Так что нет, наверно, это слишком большая власть, которую несведущим людям доверять не стоит. Слова Чондэ резонные, скорее всего свиток действительно в обратном порядке не действует. Какое облегчение.              — Так, — согласился Бэкхён. — Но если честно, пока ты не сказал, меня это и не особо заботило.              — То есть как это не заботило? — удивился Чондэ. — А чего же ты тогда тут в обморок падать собирался?              — Почеркушки, Чондэ, почеркушки! — вскрикнул Бэкхён, расправляя список. — В официальном документе! Это конец! Билет в один конец на тот свет!              — Ну почеркушки и почеркушки, — пожал плечами Чондэ. — Это не такая уж и большая проблема...              — Что значит не большая? Мне Минсок за это голову отпилит ржавой тупой пилой! Пилочкой для ногтей! Это катастрофа! Тушите свет, ребята! Я удивлен, что, зная Минсока, ты еще не бегаешь в панике вместе со мной! Прилетит мне, потом Исину, тебя тоже зацепит! Всем нам придет конец за то, что черкались в документе!              И вот тут-то Чондэ напрягся. Он-то не переживал, потому что считал, что свиточек в свернутом состоянии тихонечко будет лежать за стеклом в кабинете Бэкхёна, и никто о случившемся не узнает, кроме тех, кто в этой комнате. Но когда речь зашла о Минсоке, который с трепетом относился ко всем официальным документам и вполне мог потребовать за каким-то чертом свиток, стало действительно не по себе. Если он увидит, беды не миновать. Чондэ до сих пор просыпался в холодном поту, вспоминая, как ему приходилось переписывать тонны страниц разной документации просто потому, что где-то он описался, где-то рука дрогнула и немножко черкнула пером по странице, где-то клякса, где-то точечка лишняя. Чондэ бы мог даже внимания не обратить, но Минсок все видел. А у него пунктик, у него все должно быть чистенько, аккуратненько. Он даже за дурной почерк жопу драл. Поэтому все в обязательном порядке учились красиво писать, чтоб каллиграфическим почерком заполнять документы. На это уходило в два раза больше времени, а все ради чего? Ради красоты!              — А ты ему не показывай, — предложил Чондэ.              — А если попросит? Что я ему скажу? Низя? Не положено? Он имеет право затребовать его для отчета. И обязательно это сделает! Ты же его знаешь...              — Мда, — протянул Чондэ. — Надо что-то делать...              — Что?              Чондэ торопливо выхватил свиток и развернул, чтобы еще раз поглядеть на проделки своей второй половинки и придумать какой-нибудь способ, чтобы убрать следы маленькой шалости. Вот только...              — Ой-ой, — протянул Чондэ, глядя на имя, которое Исин вписал.              — Ой-ой? — Бэкхён растерянно поглядел на молодого человека. — Что еще за «ой-ой»?              Чондэ поджал губы. Он бы мог просто сказать, что именно его встревожило, но решил, что Бэкхён должен сам на это посмотреть, потому развернул к нему свиток.              Бэкхён наклонился, чтобы вглядеться в каракули Исина. Пауза. На мгновение даже показалось, что опасность миновала, но...              — Твою ж! — вскрикнул Бэкхён выпрямляясь, когда разглядел имя. — Исин, ты в своем уме? Ты вообще что?.. Ты как?..              У Купидона не было даже подходящего вопроса. Он никак не мог сформулировать его, чтобы спросить, какое парнокопытное животное в детстве лягнуло Исина в голову, что он сейчас вот такие вот кренделя выписывает.              — Ты что, не мог придумать какое-то другое имя? — Бэкхён медленно и очень раздраженно сжал пальцы в кулак. Он был так напряжен и зол, что казалось, будто вот-вот взорвется, и лицо медленно и постепенно по цветовой гамме приближалось к цвету волос.              — А какое другое имя? Вариантов-то не много...              — Да любое другое имя, Исин! Хоть себя бы туда вписал, но Минсока-то зачем? — взорвался Бэкхён. — Нет, это край. Чондэ, можно я его ударю? Стулом. По голове. Ну пожалуйста!              Он повернулся к Киму, складывая руки в молитве. Чондэ тяжело вздохнул. Как самому адекватному в этой ситуации, ему предстояло взять командование на себя и разрулить катастрофу. И если честно, ему бы было легче справиться с паникой на Титанике и залатать пробоину, чем вот это вот все.              — Нет, — уверенно заявил он, — обойдемся без членовредительства. Лучше давай подумаем, как это исправить...              — Да как это исправить? Никак это не исправить! Да почему из всех имен Исин выбрал именно Минсока? Я лично с Луханом не знаком, но даже я знаю, что ставить ему в пару Минсока самая тупая из всех тупых идей в этом мире!              — А что такого страшного?.. — попытался оправдаться Исин, но был остановлен. Он-то понятия не имел, почему это плохая идя. Да, может быть отношения у них натянутые, но если они влюбятся друг в друга, лед может и тронуться. Вдруг они начнут отлично ладить. Все будут счастливы. Вот так это себе представлял Исин, с нарезкой в стиле «Красавицы и Чудовища» о том, как Чудовище и Белль налаживали свои отношения. Почему-то в воображении Исина Лухан отлично вписывался в роль диснеевской героини, а Минсок на роль волосатого монстра. Идеально же.              К сожалению, Бэкхён и Чондэ не разделяли оптимизма Исина. Они-то знали, что дело не только в сложных взаимоотношениях этих двоих, а в том, что Минсок в принципе не переносит на дух таких людей как Лухан. По многим причинам. Перечислять их будет слишком долго, вдаваться в подробности незачем, ведь это не изменит факта, что Минсок давненько жаждет свернуть Лухану его шею, и не нужно подогревать его желание это сделать, подбрасывая лишние поводы. Ведь вероятность, что они хоть когда-нибудь будут отлично ладить, значительно меньше вероятности, что однажды Минсок, просто не сдержится и проломит ему голову.              — Это может показаться бредом, — Чондэ упер руки в бока, — но не спеши отметать эту идею.              — Звучит уже не очень многообещающе, — честно признался Бэкхён. — И тем не менее, я готов слушать дальше...              — Что если нам, — Чондэ выдержал паузу, — просто найти такой же свиток и переписать туда все имена?              Повисло молчание. Бэкхён смотрел на молодого человека очень внимательно, в надежде, что это шутка, за которой последует действительно хороший вариант решения ситуации.              — Это твой план? — не дождавшись продолжения, поинтересовался Купидон.              — Да.              — Ты дебил? — Бэкхён с силой ударил Чондэ свитком по голове, а потом устало выдохнул и, болезненно прикрыв глаза, начал массировать переносицу двумя пальцами. — Мы ведь говорим о чертовом артефакте на мильён страниц текста. Не существует такого свитка, который бы вместил весь список имен. Или ты думаешь, что где-то бесхозный лежит еще один волшебный свиток, который только и ждет, когда его найдут? А как ты себе представляешь перенесение туда имен? Ты мне вручную предлагаешь их вписывать? Ты хоть знаешь сколько их там? Да я еще тысячу лет потрачу на то, чтобы подделать этот хренов список! И все ради того, чтобы Минсок не увидел почеркушки твоего парня. О боже, — он тяжело выдохнул, — да суициднуться проще.              Купидон склонился над свитком, разглядывая маркерные каракули. Сейчас, когда его немного отпустила паника, он мог взглянуть на ситуацию трезво. Так всегда бывает. Малейшая ошибочка, глупейший инцидент, незнакомый, экстремальный, выбивающий из привычной системы, сеет в твоем сознании панику. Сначала ты бегаешь с горящей задницей и норовишь выпрыгнуть в окно, а потом она вдруг проходит, оставляя лишь усталость. Как будто пелена спадает. Сосуд эмоций опустошается, оставляя лишь доводы разума. Приходит осознание, что нет ничего непоправимого, что любую ошибку, любую оплошность можно исправить или сгладить. Это не смертельно. Смертельна только смерть.              И нет ничего ужасного в том, что Бэкхён допустил ошибку. Одну-единственную ошибку за тысячу лет. Знаете сколько таких ошибок за 150 лет совершил Чондэ? Ответ прост: больше, чем мог себе позволить. И все оплошности, которые вели к последствиям ужаснее, чем вот такая маленькая шалость Исина, были ему прощены. Он не понес ответственность и за половину из того, что натворил. Это несправедливо. Потому, как работник месяца, года, столетия и даже тысячелетия, Бэкхён имел право просить снисхождения. Минсок пойдет ему навстречу, войдет в положение. Поможет. Он ведь не зверь какой-то, к тому же у него перед Бэкхёном должок, о котором Купидон тактично умалчивал. Однако, при необходимости, Бён был готов высовывать свою руку из любых водных поверхностей, чтобы погрозить Минсоку пальцем и напомнить про долг. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Тем не менее, поводов для волнения Бэкхён уже не видел. Или пока. Уже потому, что первая реакция на происходящее прошла, а пока потому, что ощутимых последствий у случившегося не было. Оставалось надеяться, что и не будет.              — Серьезно, — Бэкхён устало выдохнул и свернул свиток. — Зачем вообще все эти заморочки, когда можно просто прийти к Минсоку и честно во всем сознаться?              — Затем, что он вырвет тебе сердце, — резонно заметил Чондэ.              — Да, но он в любом случае узнает и в любом случае вырвет, — махнул рукой Бэкхён, — это неизбежно. А раз так, зачем оттягивать неизбежное? Тратить на это силы и нервы, переживать, бояться. В этом нет никакого смысла. Спросит — честно сознаюсь.              Бэкхён резко замолчал. Было видно, что у него осталось еще несколько готовых фраз, они буквально крутились на языке, вот только он их не произнес. Вместо этого он напряженно нахмурил брови, на мгновение замер, прислушиваясь к ощущениям, и полез в карман своего пиджака. Не сразу, но ему удалось выудить оттуда пушистый шарик напоминалку, который легонечко вибрировал, моргая красным светом.              — Отлично, — обреченно бросил Бэкхён, — начальство вызывает. Ну все, трындец. Откуда он все знает? Я у него на прослушке? Он мне жучок в пиджак подсунул? Как он всегда умудряется так вовремя напоминать о себе?              — Да, может, не знает, — Чондэ выдавил слабую улыбку.              — Да конечно, — вздохнул Купидон печально. — Когда он хоть что-нибудь не знал? Я, конечно, знал, что мне конец, но не думал, что это случится так быстро. Я еще морально не подготовился...              — Включи дурачка, — посоветовал Чондэ, — и пока не спросит, молчи как партизан. Даже если спросит — не сознавайся. Делай вид, что все так и было. Так задумано, а ты здесь вообще ни при чем. В четырех случаях из десяти прокатывает.              — У тебя-то да, — согласно протянул Бэкхён, — у меня не прокатывает. Я же не его брат.              — Можешь просто не идти, — выдвинул еще одно хорошее, как ему казалось, предложение Чондэ.              — Когда начальство вызывает, — назидательно произнес Купидон, вскидывая вверх палец, — его лучше не игнорировать. Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Не хотелось бы мне, чтобы Минсок явился за мной лично. Ты же знаешь, когда Смерть сама к тебе приходит, это не сулит ничего хорошего.              — Ну, он часто ко мне заглядывает, — Чондэ выдавил слабую улыбку.              — Ты исключение из всех правил, сойдемся на этом, — Бэкхён тяжело вздохнул, смиряясь с тем, что он не является избранным, оттого и получать ему придется по полной. — Ладно, не буду заставлять его ждать. Пойду. И так уже засиделся.              Чондэ бросил быстрый взгляд на часы. Засиделся, это еще мягко сказано. Стрелки часов давно перевалили за полночь, а у Чондэ и Исина завтра был полноценный рабочий день. Хотя с другой стороны, никто за временем особо не следил. С Бэкхёном оно пролетало стремительно. Однако закругляться действительно было пора.              — Проводишь? — Бэкхён улыбнулся.              — Ты еще спрашиваешь, — хмыкнул Чондэ, — тебя как, до входной двери или до самого кабинета? Стоит ли мне подержать тебя за руку, чтобы ты не боялся?              — До входной двери будет достаточно...              Он произнес это как-то тихо, немного печально, будто они расставались навсегда. Не то чтобы так действительно было, просто иногда Бэкхён любил драматизировать. Особенно сцены прощания. Если бы не его увядшее настроение, он бы отыграл ее как полагается. С долгими объятиями и слезами на глазах.              — Что ж, если я не вернусь, считайте меня коммунистом. Хочу себе памятник с крылышками и красивую оградку. Доведи это до сведений брата, если что...              Чондэ согласно кивнул. Бэкхён даже в каких-то мелочах, даже в критических ситуациях умудрялся оставаться дуралеем. Знать это было действительно радостно, и если однажды случиться так, что он станет совершенно серьезным, это будет означать лишь то, что бежать и прятаться уже бессмысленно, настало время с гордостью принять свой конец.              Ким двинулся к выходу первым, Бэкхён последовал за ним. Исин немного помялся, не уверенный, стоит ли ему идти, потому что он сейчас находится в немилости у обоих, но все же решил, что проводить гостя надо.              Все происходило в молчании. Говорить о чем-то смысла не было, только атмосфера от этого становилась какой-то гнетущей.              Бэкхён остановился в дверях, ожидая, когда Чондэ выйдет, и как только тот переступил порог кухни, помедлив всего мгновение, схватился за ручку, захлопывая дверь. Это случилось совершенно неожиданно, никто бы даже не мог предугадать такой поворот. Чондэ услышал лишь как за его спиной хлопнула дверь, и был этим весьма озадачен. Исин был озадачен не меньше. Дверь захлопнулась буквально перед его носом. Однако напрягал тот факт, что они с Бэкхёном зачем-то остались наедине.              Чондэ попытался дернуть дверную ручку, но у него не вышло даже немного ее опустить. Поскольку кухонная дверь не предусматривала замка, Бэкхёну приходилось держать ручку, чтобы не дать ее опустить и открыть дверь. Это было не очень удобно, но вмешательства в разговор Купидон не хотел.              Исин с опозданием перевел взгляд с закрывшейся двери, и тут же напоролся на пронзительные карие глаза Бэкхёна. Он смотрел пристально, без злобы.              — Бить будешь? — Исин предусмотрительно сделал шаг назад.              — Нет, не буду, — спокойно, негромко сказал Бэкхён, — а смысл? Это ничего не изменит.              — А как же... наказание?              — Тебе так или иначе придется столкнуться с последствиями своих действий, взять на себя за это ответственность. Это и будет твоим наказанием, — резонно заметил Бэкхён. — Меня же волнует другой аспект.              — Какой? — еле слышно произнес Исин, потому что голос внезапно пропал.              — Зачем? — коротко спросил Купидон. — Зачем ты это сделал?              Хороший вопрос. Исин ведь не думал о том, зачем ему нужно было это сделать, он просто знал, что что-то сделать нужно. Сейчас у него не было ответа на этот вопрос. Что ему стоило сказать? Что увидев имя Чондэ напротив имени Лухана, он вдруг почувствовал угрозу? Ощутил, что находится в шатком положении? Он не был уверен, что способен выдержать конкурентную борьбу или может вытерпеть вмешательство стороннего человека в их отношения. Если бы это был любой другой человек, Исина бы не так задело происходящее. Но любовь Лухана воспринималась как предательство. После всего, как он вообще посмел? И даже когда Исин пытался объяснить себе, что это не его вина, что это высшее проведение или что-то еще, не имеющее отношение к сознательному выбору Лухана, он все равно не мог это принять. Это слишком бы все усложняло. По правде, Исин ведь уже давно это видел. Этот взгляд Лухана, полный восхищения, которым он смотрел на Чондэ, как когда-то смотрел Исин. Это так раздражало, и он пытался этого не замечать, но просто не мог. В нем просыпалась ревность. Наверно потому отношения с Луханом в последние время так и ухудшились. Исин подсознательно чувствовал в нем угрозу, и ничего с этим поделать не мог.              Чондэ только его, и не смейте даже думать о том, чтобы тянуть к нему свои ручки. Исин эти отношения выстрадал, ясно? Он заслужил. Гораздо больше всех остальных заслужил быть рядом с Чондэ. Это его собственность. Ким Чондэ принадлежит только ему и никому больше. Даже с Минсоком делить его Исин отказывался.              — Он мой, — уверенно заявил Исин.              — Твой? — усмехнулся Бэкхён. — А ты собственник, да? Неужто больше не сомневаешься в своих чувствах? Потому что чтобы присваивать себе людей, нужно быть в чувствах абсолютно уверенным.              Звучит здорово, только Исин не перестал в них сомневаться. Он присваивал себе Чондэ вовсе не потому, что был полностью уверен, что любит. Он присваивал его, потому что считал, что заслужил. Это его трофей, его приз. Хороший он или плохой, есть ли к нему привязанность или нет, это не значило вовсе, что Исин не будет его любовно оберегать. Это награда за пройденный им путь, отказываться от которой он не собирался. И это только его награда.              — Слушай, — выдохнул Бэкхён устало, — может быть уже хватит. «Не уверен в своих чувствах», «не уверен в его чувствах», «не ощущаешь себя счастливым»... сколько можно? Не знаешь, что с этим делать? Я скажу тебе.              Бэкхён уже собирался открыть секрет, но в дверь постучали, сбивая его с мысли. Исин вздрогнул от неожиданно громких ударов.              — Эй, Бэкхён, ты его убить решил?              — Нет, только немного покалечить, — ответил Купидон, не сводя пристального взгляда с Исина, — дай мне минуту.              — Я бы предпочел, чтобы мне открыли дверь...              — Минуту, Чондэ, — повторил Бэкхён, в этот раз чуть убедительнее, — всего минуту и я открою дверь.              — Ладно, — быстро согласился Ким, — я засекаю.              Бэкхён опустил голову. Он то ли прислушивался к Чондэ, стоящему за дверью, то ли пытался вспомнить, о чем же только что говорил. Исину в какой-то момент даже показалось, что они так и простоят минуту в молчании.              — Как пелось в одной очень хорошей песне, — заговорил вдруг Бэкхён, поднимая голову, — нет нелюбви, есть присутствие лжи. Намек понят?              — Нет, — честно признался Исин.              — Хватит уже врать себе и друг другу, — с готовностью пояснил Купидон несмотря на свою нелюбовь к разъяснениям, — и обвинять друг друга тоже перестаньте. С такими отношениями как у вас сейчас, вы далеко не уедете. Конечно, вы будете чувствовать себя несчастными и сомневаться в своих чувствах, если единственное что вы делаете, это пинаете и толкаете друг друга. Ваши затаенные обиды вынуждают вас скалить зубы. Пока вы не отпустите их, не простите, так и будете на ножах.              — Нет у нас никаких обид, — раздраженно фыркнул Исин.              — Да как же это нет? От тебя это слышать совсем дико, — Бэкхён бросил быстрый взгляд на дверь, после чего продолжил тише. — Ты до глубины души обижен на него за то, что он тебя во все это втянул, ведь каждое утро ты открываешь глаза с мыслью, что если бы не он, твоя бы жизнь так и продолжала плавно течь. Она была бы максимально нормальной, скучной, серой, но нормальной. И тебе бы не было стыдно признаться маме и папе, что любовь всей твоей жизни, с которой ты сожительствуешь, вовсе не прекрасная юная леди из тех, за которых на турнирах бились, а двухсотлетний старпер с отвратительным характером, склонностью убивать братьев и странной любовью к маленьким мальчикам. И конечно же, ты все никак не можешь смириться с тем, что так страстно жаждущая возможности понянчить внуков мать, никогда их не дождется, потому что единственные дети, которые у вас будут, это его, — он ткнул пальцем в дверь, — внебрачные дети. Целый выводок.              Исин поджал губы, ему было нечего ответить. Бэкхён, как это не поразительно, был прав почти в каждом своем слове. И хуже всего в этом было то, что Исин всего этого до конца не осознавал. Не задумывался. В нем была злость и обида на Чондэ, но иногда он действительно не находил им причин. А они, оказывается, вот, перед самым его носом.              — Он вихрем ворвался в твою жизнь, и ты бы был не против, что он станет ее частью, если бы вместе с собой он не притащил три вагона прошлой жизни, которая до тебя была. О которой ты не имеешь ни малейшего понятия. И у тебя создается ощущение, будто не он часть твоей жизни, а ты один из атрибутов его. Тебе место в одном из чемоданов.              И снова он был прав. Как же у него это выходило? Он умел гадать на картах или кофейной гуще, читал мысли? Что он делал? Откуда он узнал, что Исин перестал чувствовать себя хозяином собственной жизни, потому что она ему не подчиняется, она подчиняется Чондэ. Он не просто вошел в его жизнь, он все тут по-другому обставил, все изменил под себя. Наставил своих вещей, которых оказалось даже больше, чем можно было представить. Исин чувствует себя гостем в собственной жизни, как стал чувствовать гостем в собственном доме. Он перестал ориентироваться и понимать, что происходит.              — Так дальше продолжаться не может, — помотал головой Купидон, — все, что ты делаешь, это винишь его в случившемся, каждый день тычешь его носом в ошибки и прошлые прегрешения. Обида обидой, но так тоже делать нельзя. Ты не изменишь случившегося, если будешь его в это носом тыкать. Ты прямо как те барышни, которые ругают своих мужчин за то, что те изгадили им молодость. На них были потрачены лучшие годы, а в итоге что? Ничего. Не будь таким, Исин. Он и сам себя винит, как будто этого недостаточно? Посмотри на него, он же ходит на цыпочках перед тобой, как забитая дворняга. Да, он принял много не очень обдуманных решений, и ему за них стыдно. Он корит себя. Если бы мог, он бы много чего изменил, только не может. Вместо того, чтобы простить его и двигаться дальше, вместо того, чтобы проявить хоть чуточку понимания и оказать поддержку, ты продолжаешь изо дня в день, будто в шутку, втаптывать его в грязь. Так что не нужно удивляться, что он вечно сбегает, что сомневается. Ведь человек, ради которого он это сделал, смотрит на него как на похитителя, уверен полностью, что ему решения были навязаны против воли, обвиняет и осуждает его за каждый сделанный и не сделанный шаг. Ты ведь его не только за случившееся винишь, ты его винишь за то, какой он человек, понимаешь? Он не чувствует себя нужным, не чувствует себя любимым. Иногда ему кажется, будто он надел ошейник на тебя, а иногда, будто ошейник на нем.              Лицо Исина выражало лишь скептицизм. Весьма, скажем так, агрессивный скептицизм. Он выглядел как верующий человек, которому только что доходчиво объяснили, что Бога нет. Как бы разумно это не звучало, Исин просто не мог принять, что он причина всех бед. Что он главный злодей. Ведь он-то жил с уверенностью, будто является жертвой, пострадавшей стороной. Возможно, он готов согласиться с тем, что в конечном итоге это был его выбор. Ведь он действительно дал Чондэ второй шанс. Он сделал выбор единственный раз, когда ему его сделать дали. До этого же его просто брали за руку и куда-то вели.              Сейчас, когда все позади, легко говорить, как бы было правильно поступить. Советовать, осуждать. Но тогда Исин понятия не имел, что происходит. Почему никто не берет это во внимание? Почему никто не пытается хоть на секунду поставить себя на его место, а не на место Чондэ?              — И я, конечно, понимаю, виной всему он, но Исин, — Бэкхён доверительно положил руку парню на плечо и заглянул в глаза, — ты не можешь винить его за то, к чему он не имеет отношения. Он не виноват, что тебе стыдно признаться родителям в его существовании, не виноват, что ты не чувствуешь себя важной частью его жизни, ведь ты практически ее центр уже лет двадцать точно. Когда же ты поймешь, что не можешь винить его абсолютно во всем, что происходит в твоей жизни и перекидывать всю ответственность на него? Не надо делать из него козла, который тебе судьбу поломал, потому что он целиком и полностью твой выбор.              — Я не выбирал его!              — Нет, ты выбрал...              — Это все чертова истинная любовь, не я решил...              — Нет ты, Исин, это ты решил. До сегодняшнего дня ты понятия не имел, что вам предназначено быть вместе. Ты не знал, что он твоя судьба. И никто не мешал тебе принять решение не в его пользу. У вас было много возможностей разойтись, но этого не случилось. Ты дал ему шанс, сделал свой выбор. И этот выбор ты подтверждаешь каждый день тем, что находишь причины, чтобы с ним оставаться, вместо того, чтобы просто вытолкнуть из своей жизни.              Бэкхён повторял это в сотый раз. Снова и снова говорил Исину, что это его выбор, за который он не в праве кого-то винить. И в целом можно было согласиться, если не сотни «но», с которыми Исину приходилось сражаться каждый день.              Однако с другой стороны, разве это не то, что называют любовью? Не страшно, что Исин ищет причины, чтобы оставаться с Чондэ. Страшно, если однажды он их не найдет. До тех пор все будет в порядке. Он уверен.              Наверно, самым важным доказательством того, что Исин любит Чондэ, было его невозможность представить их отдельно друг от друга. Уже сейчас он не мог себе помыслить, что однажды настанет такой период, когда Чондэ не будет. Ни рядом, ни поблизости. Он уйдет, исчезнет. Его просто не будет существовать. Он будет недосягаем. Тогда уже не будет важно, хочет Исин с ним быть или нет, нужен ли он ему, потому что вне зависимости от его решения, они не будут вместе. Исин не хотел, чтобы такой день когда-нибудь настал, и убеждался он в этом каждый раз, когда не находил Чондэ рядом. Им вместе трудно, но друг без друга еще сложнее.              Исин любил Чондэ. Если он сомневался в своих чувствах, это говорило лишь о желании быть объективным. Он прислушивался к ним каждый день, чтобы понять, изменилось что-то или нет. Пока все оставалось по-старому. Он любит. Может быть не безоговорочно, не так жертвенно как хотелось бы, не совсем всепоглощающе. Но он любит. Об этом говорило хотя бы то, что он готов был прощать Чондэ многое. Закрывать глаза на недостатки. Терпеть.              Да, прощал не все. Да, указывал на ошибки. Да, его терпение имело предел. Но он был всего лишь человеком. У людей всему был предел.              — Знаешь, — Бэкхён мягко улыбнулся, — я ведь не обвиняю тебя. Он тоже хорош. Вы оба молодцы. Если вы ничего не сделаете, станет только хуже. Просто перестаньте держать все в себе. Сядьте напротив друг друга и поговорите. Наорите друг на друга, все выскажите. Побейте посуду, побейте друг друга. Простите и забудьте. А потом просто начните с чистого листа, как будто ничего не было до. Как будто, проснувшись утром, вы увидели друг друга первый раз. Больше никаких обид и чувства вины. Нет виноватых. Только два человека, которые безумно любят друг друга.              Бэкхён смотрел на Исина горящими глазами и улыбался так по-старчески нежно. Он будто светился изнутри, и Исин ощущал тепло его души. Хотелось верить его словам. Нет, в них верилось. Исин знал, что если сделает так, как Бэкхён говорит, это точно сработает.              — Поверь, тебе станет легче. Когда груз упадет с ваших плеч, вы сможете посмотреть на все иначе, и тогда увидите, что все было предельно просто и понятно. К друг другу и ко всему, что происходит с вами, вы станете относится иначе. Легче. Потому что не будет причин относиться иначе.              Исин слабо улыбнулся. Это звучало так, будто его зазывают в секту. Хотя, с другой стороны, чем любовь не секта? Бэкхён вполне мог быть ее лидером. Он был харизматичным. Ему верилось.              — В общем-то это все, что я хотел сказать, — Бэкхён лучезарно улыбнулся. — Обнимемся?              Чжан не хотел. Не было у него привычки обнимать малознакомых людей. Ему бы сказать уверенное «нет» и уйти, но вместо этого он смущенно потупил взгляд и неопределенно дернул головой, одновременно пожимая плечами. Как бы говоря «почему бы и нет».              Бэкхён отпустил ручку двери и осторожно обнял Исина, прижимая к себе крепко. Его объятия были нежными и теплыми. Исин вдыхал сладкий цветочный аромат и думал о том, как поразительно Бэкхёну удалось сбить градус раздражения. Ему как по волшебству удалось стереть неприятное послевкусие разговора и оставить о себе исключительно хорошее впечатление, несмотря на то, что у Исина за весь вечер было достаточно поводов, чтобы проникнуться к этому человеку неприязнью. Чертов манипулятор. И несмотря на то, что Чжан это прекрасно осознавал, Купидона ненавидеть он все равно не мог.              Никто не заметил, как открылась дверь. Минута закончилась. Почти тютелька в тютельку.              — Эй, какого черта? — возмущенно вскрикнул Чондэ. Вскрикнул с насмешкой и напускной злобой, потому что невозможно было воспринять всерьез увиденное.              — Обнимашки? — радостно предложил Бэкхён, отстраняясь от Исина, и потянул руки к Чондэ, но тот с легкостью уклонился.              — Еще чего, — засмеялся Ким, — проваливай давай.              Купидон был сильно оскорблен такой формулировкой, и пробурчал что-то невнятное про бестактность, из-за чего Чондэ лишь рассмеялся и, приобняв его за плечи, повел к выходу, осыпая извинениями. Исин поплелся следом.              Бэкхён долго стоял в прихожей, топтался на месте, желал всех благ и процветания, жал руку поочередно то Исину, то Чондэ, обещал обязательно заглянуть еще. Прощание выдалось долгим, будто Бэкхёна провожали в кругосветное путешествие или отправляли в космос, а он в свою очередь не переставал тарахтеть, будто пытаясь в кратчайшие сроки довыполнить свой план по распространению важной и не очень информации. Он дал несколько советов, решил пару вопросов буквально тут же, не отходя от кассы, совершил еще несколько магических трюков, захватил Голландию, пококетничал с Исином, воспел в нескольких комплиментах его фигуру, достойную греческого бога, буквально тут же предложил Чондэ звонить, писать, да просто звать, если вдруг станет одиноко и грустно, еще раз пожал хозяевам квартиры руки, нерешительно потоптался, пока Чондэ открывал ему дверь, наконец-то попрощался и, сделав шаг за порог, в то же мгновение растворился в воздухе, оставляя после себя розоватый дым и лепестки роз. И в целом в таком исчезновении смысла не было, можно было с тихим «пуф» раствориться в воздухе, но Бён Бэкхён был купидоном, рабом моды, любви и немного эпатажа, а еще очень любил эффектно появляться и исчезать. Поскольку появление было весьма обычным и невзрачным, потому что выделываться было особо не перед кем, то уйти Бэкхён решил с большой буквы У.              В прихожей повисла давящая тишина. Когда Бэкхён не рассеивал ее своим беззаботным тарахтением, она становилась напряженной. Исин, со скрещенными на груди руками, стоял прислонившись к стене и безмолвно наблюдал как неспешно Чондэ, босыми ногами выпнув оставшиеся лепестки роз за пределы квартиры, закрывал дверь. Он специально делал все медленно и неторопливо, в надежде, что Исин уйдет раньше и не придется встречаться с ним взглядом, но Исин не уходил.              Он лишь тяжело вздохнул и прислонился к стене еще и головой. Не то чтобы ему не понравилось проводить время с Бэкхёном, ведь тот был определенно приятным и чрезвычайно обаятельным молодым человеком, просто он неимоверно сильно выматывал. Он был все время такой деятельный и энергичный, а его батарея не садилась совсем, как будто он черпал энергию из окружающих. Это было поразительно.              Когда дверь оказалась закрытой на все возможные замки, и стоять, уткнувшись в нее лицом, не было смысла, Чондэ повернулся, хотя, столкнувшись со взглядом Исина, тотчас же об этом пожалел. Ему подумалось, что лучше бы он испарился вместе с Бэкхёном, потому что два карих глаза смотрели на него пристально и устало, немного осуждающе, но при этом снисходительно.              Чондэ не нравился этот взгляд, в особенности осуждение. И не потому, что он считал, будто не заслужил, а потому что считал, что и без того достаточно себя винит, чтобы терпеть это еще и от Исина.              — Что? — грубо рявкнул Чондэ, не в силах больше выносить безмолвное осуждение.              «Что?» — хотелось переспросить Исину, а потом очень саркастично, развернув в руках воображаемый список, начать зачитывать это самое «что», но сил на выяснение отношений просто не было. Исин сегодня отпахал от звонка до звонка, потом пришел домой, где его совершенно опустошил Бэкхён, и кроме как дойти до кровати, ни на что другое сил не осталось.              — Ничего, — тихо буркнул Исин, и неспешно поплелся в комнату.              А Чондэ совсем уж не понравилось это «ничего». Это было такое «ничего», в котором была стопроцентная концентрация «чего». И так это мерзко прозвучало, что аж злило. Как будто Исин Чондэ одолжение делал. Еще и обиделся небось.              Если он хотел что-то сказать, то почему просто этого не сделал? Зачем вот эти «ничего», «я ни на что не обиделся», «да все в порядке»? Понятно же, что не в порядке, так почему бы просто не сказать?              Чондэ тяжело выдохнул и торопливо зашагал следом за Чжаном.              — Исин, что? — крикнул он ему в спину.              — Сказал же, ничего, — отмахнулся молодой человек, даже не обернувшись.              — А, ну давай, — всплеснул руками Чондэ, — будешь ходить загадочным тюленем, а я буду угадывать, что не так.              — Да все не так! — вдруг взорвался Исин, сам поразившись, откуда у него взялись силы на крик. — Понимаешь, все не так! Это не я тут загадочным тюлень, а ты. И это я угадываю, какого хрена происходит!              Чондэ возразить, в сущности, было нечего, ведь в последнее время он действительно не был открытым и искренним, потому что не думал, что если выскажет то, что у него на душе, им двоим полегчает. И пусть возразить было нечего, он все равно возразил.              — Что тебе не понятно из того, что происходит? Обозначь мне момент, после которого ты перестал понимать, и я вкратце изложу тебе события...              — Какая радость, что ты у меня есть, — всплеснул руками Исин, — а-то я собирался уже перематывать. Начни объяснять с момента, когда ты вломился в мой дом, поигрывая зонтом, и предложил отправиться в увлекательное путешествие по ночной округе. Вот до этого момента я помню все, дальше — как в тумане.              — Мы сходили на пару свиданий, я умер, потом воскрес, а теперь мы живем вместе, любим друг друга и собираемся взять из приюта щенка! — на одном дыхании выпалил Чондэ.              Исин саркастично усмехнулся, но так, как будто Чондэ совершил отвратительнейший поступок в своей жизни, принять который было сложно. Интересная трактовка событий. Неужто в его восприятии это выглядело именно так?              — Ты сейчас просто какую-то дораму пересказал или что? Звучит как отличный сюжет. Предвижу высокие рейтинги, — Чжан недовольно фыркнул и поспешил в комнату. Он не мог придумать, как логически закончить этот диалог, и раздражение подмывало кричать и ругаться, потому что он устал. У него не было сил сдерживать себя. Хотелось выплеснуть все свое недовольство на мир, и он понимал, что раз себе доверять не может, то лучше оградить себя от источника собственного раздражения. В данном случае это был Чондэ.              — Исин, — вскрикнул он, — да что с тобой не так?              — Что не так? — ахнул молодой человек. — Я просто не понимаю, какого хрена ко мне в дом приходят незнакомые люди и начинают меня втаптывать в какашки. Я весь такой тиран и деспот, видите ли, зашугал бедного Чондэ! — Исин начал кривляться, отыгрывая в лицах каждое свое слово. — А ты сидишь весь такой грустненький, жертву из себя строишь и из дома линяешь как подросток, стоит мне на секунду отвернуться. Какого хрена, Чондэ? Когда это ты вдруг стал жертвой? И почему это я вдруг тиран, который тебя затравил? Разве я тебя хоть когда-нибудь заставлял что-то делать, разве принуждал? Если я весь такой плохой, так что ты со мной делаешь? Потому что это ты сам пришел ко мне, это ты мне втирал, что хочешь все с самого начала начать, что хочешь, чтобы мы были вместе. Я за тобой не бегал, ссаной палкой тебя не бил и на эти отношения не подписывался. Ты сам так решил. И если тебе вдруг тесно и душно со мной, так проваливай! Я тебя здесь не держу! — Исин демонстративно хлопнул дверью спальни прямо перед носом Чондэ. — Иди ты нахрен, Ким Чондэ. Ты и твое сраное чувство вины!              Чондэ замер перед дверью и нерешительно вскинул руку, но так и не постучал. Он слышал, как Исин подпирает стулом дверь, но не находил в себе сил, чтобы сказать ему этого не делать. У него не было слов. Ему было нечего сказать, и это жутко раздражало. Он понятия не имел, почему нападают на него, а мириться, делать первый шаг и сглаживать углы должен тоже он. Он был виноват для Исина по определению, даже тогда, когда ни в чем виноват не был. Чондэ превратился в козла отпущения, в грушу для битья, об которую точили когти и зубы.              Он сотню раз пожалел, что однажды ночью явился к Исину, чтобы показать ему семь причитающихся снов. Исин не знал, как Чондэ ждал этого момента, как предвкушал его, как радовался возможности просто поговорить, посмотреть на него совсем близко. Сейчас это казалось таким наивным и глупым желанием. После всего, Чондэ поражался тому, что продолжает радоваться таким простым вещам, как возможность просто с Исином быть. Засыпать и просыпаться с ним. Ведь ни с кем Чондэ не жаждал быть так сильно, как с ним. Не ждал так долго, не делал так много. И он бы сделал больше, он бы горы свернул, если бы Исин перестал вести себя так. Если бы однажды, заглянув ему в глаза, Чондэ не увидел там осуждения.              Исину было плевать, что Чондэ готов ради него на все. Он не хотел замечать, каким влюбленными глазами Чондэ на него смотрит, радуясь, что несмотря ни на что, они все же вместе, рядом. И, разумеется, Исин даже не думал о том, что каждый день Ким Чондэ приходится бороться с собой. Решать свои внутренние конфликты, разрешать внутренние противоречия, уничтожать все сомнения, чтобы любить Чжан Исина чисто и искренне.              Чондэ не знал, как еще донести до Исина мысль, что любит его. По-настоящему любит. Он много раз размышлял над своими чувствами, делал круг и всегда возвращался к тому, что это любовь. Исин не понимал, ведь у него была лишь человеческая жизнь, всего каких-то 25 лет, а у Чондэ было полтора столетия и даже больше, чтобы понять, что в этом мире нет никого лучше и ценнее для него, чем Чжан Исин.              — Син, — тихо позвал молодой человек, прислоняясь лбом к двери, — мне ведь тоже завтра на работу. Может быть ты меня пустишь?              — Поспишь сегодня на диване, — последовал незамедлительный ответ. Он шел откуда-то снизу. Исин сидел под дверью.              — Он неудобный. Дай хоть подушку с одеялом...              — Если не устраивает, можешь свалить на старую квартиру.              — У меня все вещи в комнате. Деньги, ключи, — все там. Если хочешь, чтобы я ушел, тебе придется меня впустить.              — Если хочешь забрать свои вещи, я могу просто выкинуть тебе их в окно!              Чондэ с силой ударился головой об дверь. Он просил всего лишь о маленьком одолжении. О том, чтобы Исин перестал упираться. Ведь нет никакого смысла сидеть за дверью и дуться. Они бы могли решить свои разногласия, если бы обсудили их, но даже если Чондэ был готов это сделать, Исин просто фыркал и огрызался. Он не хотел идти навстречу. Будто бы ему обиды были важнее их стабильных отношений. Он специально не хотел решать конфликты, чтобы было о чем спорить, было кого винить.              — Син, — снова позвал Чондэ, но Исин не отозвался, — я люблю тебя.              Они говорили это друг другу так часто, что, наверно, обесценили слова. В них больше не было того смысла, который они вкладывали. Это была фраза для галочки, чтобы подтвердить, что их отношения еще держатся. Вот только сейчас, а может быть и всегда, Чондэ вкладывал в них смысл. Собственные чувства, которые хотел до Исина донести.              В ответ Исин промолчал. Даже для галочки не ответил, что тоже любит. И это было больно.              Чондэ сполз по двери на пол, удобно устраиваясь. Он знал, чувствовал, что Исин в этот момент так же сидит на полу по ту сторону двери, и даже не думает о том, чтобы лечь спать. Почему это с ними происходит? Почему они вдруг стали грызться из-за всяких глупостей? Превращать все в трагедии. Ведь не из-за чужих слов они сейчас повздорили. Нет, это была лишь капля в море. Будь дело только в этом, они бы перебросились парой коротких фраз, пошутили бы и пошли спать. Но сейчас чужие слова задели за живое. Они сидели все это время на бочке с порохом, и вот рядом упала спичка. Все обиды, которые они копили, вся злость и напряжении разом вырвались наружу. Если бы они справлялись с этим по мере возникновения, ничего бы не случилось, но они откладывали. Им хотелось идеальных отношений. Вот что из этого вышло.              — Нам нужно съездить куда-то, — заговорил Чондэ, будто сам с собой. — Закрыть кафе, послать все нахрен и уехать куда-нибудь на пару дней отдохнуть. Ты и я. Сменить обстановку.              — Если хочешь отдохнуть, зачем нам тогда ехать вместе? — задал логичный вопрос Исин. — Нам не от быта отдыхать нужно, а друг от друга.              — Мы не так долго были вместе, чтобы друг от друга устать...              — Но мы устали! — оборвал его Исин.              — Ты устал, — вздохнул печально Чондэ, — не я.              Исин ничего не ответил.              — Нам многое нужно обсудить, и я готов это сделать, но не сегодня. Мы слишком устали, чтобы быть в состоянии адекватно воспринимать слова друг друга. К тому же, нам скоро вставать. И тебе не обязательно впускать меня, ладно, я посплю на диване, не велика беда, но давай не будем ложиться спать обиженными друг на друга.              В ответ снова была тишина. Чондэ обреченно выдохнул.              — Я люблю тебя, Син, — еле слышно произнес он, — всем сердцем люблю.              Ответа он ждать не стал. Знал, что его все равно не будет. Вот только сейчас как никогда хотелось услышать, что Исин его тоже любит. Тоже всем сердцем. Они не зря пытаются держать на плаву свой тонущий корабль. Они делают это, потому что любят друг друга. Всем сердцем. Скажи же это, Исин, ну.              Только Исин не сказал. Потому Чондэ неторопливо выпрямился, потянулся и поплелся в сторону дивана. Обидно было. И больно. И с этим приходилось ложиться спать.              Дверь в спальню резко распахнулась.              — Чондэ, — вскрикнул Исин.              Ким резко обернулся, но все, что он успел заметить, это летящую ему в голову подушку.              — Гори в аду, ублюдок!              И дверь снова захлопнулась.              Было не то что больно получить подушкой в морду, скорее неприятно. Чондэ даже не знал, смеяться ему или плакать. Просто стоял, сжимая в руках сползшую с лица подушку, и глядел на нее. Что это должно было значить? Наверно, что он очень сильно виноват.              Дверь в спальню снова открылась.              — Верни подушку! — потребовал Исин.              — Хозяин подарил Добби подушку, теперь Добби свободен, — Чондэ прижал подушку к груди, всем своим видом показывая, что не собирается ее отдавать. Он хотел улыбнуться, но губы изогнулись в горькой усмешке. Потому что момент был такой. Горький. Хоть и смешной.              — Ох, да иди ты уже спать, — устало выдохнул Исин и скрылся в спальне.              Что ж, спать так спать. Чондэ хотел попросить одеяло, но побоялся, что оно тоже вылетит ему в лицо. И чтобы оно летело лучше, Исин завернет туда камень. Не настолько сильно Чондэ было нужно одеяло. Он мог провести несколько часов сна под пледом.              — Выключи, нахрен, свет в квартире, хватит мотать электричество, и тащи уже сюда свою задницу, придурок! Сколько можно ждать! — раздался крик из спальни.              Чондэ усмехнулся. Возможно, не настолько сильно он провинился. Исин был отходчивым, это был его главный плюс. Вот только обид при этом не забывал, и это был его минус. И все же, это лучше, чем ничего. Ведь, в конце концов, то, что он продолжал давать Чондэ шанс, даже если тот ошибался, значило, что он верит в их отношения, и желает, чтобы они были вместе не меньше.              Чондэ нерешительно остановился на пороге спальни. Он будто до конца не был уверен, что ему позволено идти дальше. Что он это заслужил. Отчего-то он продолжал ждать, что еще одна подушка прилетит ему в лицо.              — На кухне свинарник, — выдохнул он, — придется завтра с утра убирать.              — Чур не я это буду убирать, — торопливо вскрикнул Исин, складывая руки домиком над головой, — не я свинячил, не мне и убирать.              Он смотрел на Чондэ уже без злобы, с какой-то лукавой улыбкой. И тут уже не нужно было говорить, по глазам видно было – он все же любит. Пусть злится и кричит, пусть раздражается, но любит.              Чондэ лишь улыбнулся, делая шаг в комнату. Прибрать на кухне — меньшее, на что он был готов пойти ради Исина. Если теперь его подвиги во имя любви будут такими, то он даже не против, хоть на приборку у него с детства аллергия.              — Иди сюда, — Исин призывно вскинул руки, сжимая и разжимая пальцы, — грей меня!              — Погоди секунду, дай хоть раздеться...              Чондэ кинул подушку на кровать и она, по счастливой случайности, прилетела Исину прямо в лицо. Но это была случайность. Он так не хотел. И вовсе не собирался отвечать Исину тем же. Нет-нет-нет.              — Ауч! — тихо вскрикнул Чжан и, убрав подушку с лица, потер ушибленный нос. Вроде мягкая и легкая, а все равно неприятно ей по лицу получать.              Чондэ влез на кровать, замер на секунду, чтоб почесать ногу, и изящно, как камень, рухнул на кровать, лишь чудом не нанеся своими верхними конечностями увечья Исину.              Чжан заботливо укрыл упавшее тело одеялом, предварительно не очень бережно это одеяло из-под него выдернув и, поерзав, прижался к Чондэ, обвивая его горячее тело холодными руками.              Может быть, у них и было много разногласий, поводов для ссор и причин разойтись, может быть их отношения и были далеки от идеальных, но для Исина это все равно не было веским поводом, чтобы не засыпать, обнимая Чондэ. За короткий срок он так к этому привык, что спать одному для него казалось дикостью. Без Чондэ было пусто, одиноко и зябко. Прижиматься к нему уже вошло в дурную привычку, а от дурных привычек трудно избавиться. И честно, Исин был готов простить все, лишь бы можно было уткнуться Чондэ в шею и спокойно уснуть, чувствуя, как бьется его сердце, и на вдохе вздымается грудь. Это дарило Исину чувство спокойствия, он ощущал себя в безопасности, и мог погрузиться в мир ярких снов, которые стал видеть только после того, как Чондэ стал засыпать рядом.              — Я люблю тебя, — тихо прошептал Чжан, целуя Чондэ в шею.              — Спи сладко, Син, — в ответ прошептал он, в ответ целуя Исина в макушку. — Я тоже тебя очень сильно люблю...