***
Все ждали розыгрыша, шутки, выпрыгивающего из уголка экрана кролика, хохочущего детским голосом и какого-то веселья, но почему-то наблюдали, как все в замешательстве собирают вещи и получают билеты домой от Ника, словно билеты на экзамене. Лотти была в ярости, Джей в истерике, Олли закрыл лицо руками, даже самые младшие из Томлинсонов были не в духе. Луи сделал то, что хорошо умел — разбил надежды. Оу, но вечерние телешоу были словно надувшийся от еды живот, они могли говорить только об этом, спорить только на эту тему, и когда Холостяк просыпался ему уже казалось, что вокруг его кровати бегают все телеведущие BBC, напевая злорадную песню. Луи отключил Дисней во всем Букингеме. А затем снова вернулся в свою квартиру, где его ждали друзья с требованиями все объяснить. Куда бы он не сбегал, везде хотят долгую речь, желательно на коленях и со сложенными в молитвенном жесте руками, щенячьи глазки и обещаний все исправить. — Ты кретин, — спокойно сказал Гримшоу, сидящий на его диване. Гримми. На его чертовом диване. — Ребята пришли на шоу ради того, чтобы королевская задница хотя бы немного приблизилась к ним. Ты жесток, знаешь? Да, я осуждаю тебя, ты знаешь почему, ты обидел моего малыша. — Он не твой ребенок, Ник, хватит. — Вообще-то, теоретически, мог бы им быть. Принц тяжело вздохнул, проходясь кончиком языка по искусанным и обожженным горячим чаем губам. Зачем он делает это? Звать Гримшоу было плохой идеей, чтобы забыть о проекте. Но Ник убежден, что может повлиять на Холостяка. Его все еще можно так называть, он ведь всего неделю как вне шоу. — У меня есть его номер, — мужчина водил пальцем по краю чашки, невзначай поглядывая на Луи из-под ресниц, вечно хлопая ими, словно сейчас взлетит. — Гримми, перестань играть актрису, ты слишком плох в этом. Я сделаю вид, что не понимаю тебя и мне не нужен чужой номер телефона. — В Букингеме только таких недалеких выпускают? Ник фыркает и меняет положение. На самом деле, он просто вместо левой закинул правую ногу на другую, все еще выглядя, как мамочка, чьего мальчика побили школьные хулиганы. Он превосходен, считал Луи, что бы ни было, Гримшоу может дать ему пинок под зад. — И я общаюсь с ним. Довольно часто, кстати. От возможности услышать его голос снова так быстро, совсем не от новости, Луи пролил весь чай на ковер. Лицо Гримми довольно покрылось морщинками, он скрыл ухмылку за чашкой, но Луи слышал это бульканье чая. Он не мог понять — Гримшоу дразнил его, издевался или в самом деле хотел помочь. — И ты заинтересован в этом. Нет, не притворяйся, я все видел, ты слишком очевиден, когда речь идет о моем малыше. — Сколько статей? — Четыреста шестьдесят три. — Программ? — Восемьдесят одна. — Строк в новостях? — Господи, я не считал, я не твой чертов сталкер. Но около сорока точно есть. — И после этого я должен вернуть шоу? Мы не выгребемся из этого, ты знаешь. Гримшоу закатил глаза, ставя чашку на кофейный столик, откинулся назад, выглядя настолько довольным собой, будто Луи только что на что-то согласился. — Дамы и господа, приветствую вас на юбилейных Голодных Играх. — Ты идиот. — А ты звучишь, как обдолбанный Принц, прекрати, почему мы обязаны что-то объяснять? Тебя съедят все домохозяйки и подростки, планирующие свою свадьбу с трех лет, если ты лишишь их этого сезона. Все мечтают о королевской свадьбе, все хотят говорить потом в свадебных салонах «Я хочу пойти под венец, как Луи Томлинсон», и мы ничего никому не должны объяснять. Луи откинулся на спинку дивана, все равно не понимая сути сказанного, начиная от «обдолбанный». Он слишком давно завязал, к тому же, он не придурок, чтобы предпринимать что-то по отношению к участнику шоу так рано. Возможно, если когда-нибудь ему забудут эту драму, он выйдет на улицу и напьется в самом дешевом баре Лондона.***
— Найл! Прекрати бунтовать, я хочу свой смузи! Гарри не был удивлен, когда нечто уселось под холодильником и скрестило руки на груди. Он ожидал этого, но не у себя дома, он и есть обиженная сторона, почему Найл отнимает у него все привилегии этого положения? Гарри должен есть мороженое, много вредной пищи, отписаться от аккаунтов здорового образа жизни и начать «тусить на полную», а не оттаскивать своего друга от кухни куда подальше. — Дай мне насладиться одиночеством! — Дай мне мою гитару! — Нет, мы говорили об этом, ты снова начнешь петь матерные песни о королевской семье в кафе, тебя снова арестуют. Почему только я об этом думаю? Найл хмурится еще больше, но наконец встает с пола, открывает дверцу холодильника и через секунду в Гарри летит его йогурт вместо смузи. Это хорошо, потому что его упаковка куда мягче прикладывается о затылок кудрявого. Гарри никогда не понимал поведение Хорана в стрессовых ситуациях. Особенно, когда проблемы не у Найла, а у него самого. — По крайней мере этот хрен заслужил такие песни о себе. — Я не хочу слышать тебя в такие моменты. — А я хочу свою гитару! Хоран очень убедителен в гневе, так что вечером или ночью он получает свой инструмент обратно, а Гарри засыпает под тихие аккорды, сыгранные без слов. Как жить вне проекта, когда тебя все знают, но уже нет съемочной группы, которая отгородила бы от внимания прессы напрямую, никто не знал. Каждый участник выбирал сам, как сложатся его отношения с утренними газетами, но самым скрытным и не болтливым, вроде Гарри, всегда доставалось больше. Он ходил в свою любимую булочную по прежнему дважды в неделю, только теперь ему приходилось искать обходные пути. Он иногда выбирался с Найлом в паб, не для компании, а чтобы просто кто-то дотащил пьяного блондина до квартиры. Он делал все то же, что и до проекта, но чувствовал себя отвратительно и убеждал себя в перерывах между плотным графиком, что это не из-за Луи. Теперь он был на виду и каждая вылазка из дома сопровождалась едва ли не целым фотосетом с ним в главной роли. Фотографии, где он, придерживая Найла, выходит из бара засветились во многих новостях и интернет-блогах, многие думали, что любимчик быстро нашел себе замену королевскому трону. Возможно, это было незаметно, но он всегда был в поле зрения Принца. Куда бы не шел, Луи знал об этом, поэтому лестные высказывания о нем в прессе практически не появлялись. Можно сказать, Луи делал его падение мягче. Гарри и не думал об этом. — Бар? Клуб? Приготовишь мне пирог? — Убери ноги со стола, — Гарри нервно указал пальцем на босую стопу друга, — напомни, почему ты вечно в моем доме? — Для начала, перестань двухэтажную квартиру называть домом — это слишком пафосно. И я вытягиваю тебя из депрессии. — Прося меня приготовить тебе? — Ты же должен как-то отблагодарить меня. Гарри вздохнул, уже рассыпая муку. У него никогда не было выбора в случае с Найлом. Они стали друзьями, потому что Найл на первой же встрече захотел так. Но он был, словно домашнее животное: его нужно было кормить, заботиться о нем, иногда даже прочесывать волосы, а взамен получать тепло и поддержку. А еще эти ассоциации, возможно, вызваны тем, что Найл правда притащил к Гарри из дома своего жирного кота. Недружелюбного, голодного, меланхоличного и без единой цели в своих девяти жизнях жирного рыжего кота. Почему он? — Потому что он чертовски похож на Эда, ты знаешь. Еще одна не скрытая любовь Найла — милашка Ширан — всегда украшала дом Гарри. Двухэтажную квартиру. Хоран плавился от звуков гитары рыжеволосого, как ученица шестого класса от строчек Ланы, блондин буквально воздвигнул бы памятник Эду, но Гарри не давал этому безумству зайти так далеко. В общем количестве, Найл был влюблен в, как минимум, полсотни людей. Когда Найл уплетал еще не успевший остыть пирог, Гарри говорил о вреде теплого теста для здоровья, это не было счастьем. Хоран абсолютно точно был счастлив, а Гарри погряз в рутине, разбавленной его лицом на экране телевизора. Найл в такие моменты избавлял его от назойливых мыслей тем, что просто переключал на музыкальный канал, и, пожалуйста, если там снова был Ширан, Найл считал, что справился не только с плохим настроением друга, который каждое утро наслаждался тем, как двенадцатикилограммовый кот запрыгивал ему на грудь. — Прекрати, — цедил сквозь зубы Найл, взглядом пытаясь вытащить ложечку для мороженого у Гарри из рук, — ты потолстеешь и не вместишься на королевском троне. Гарри возмущенно бросал в друга кусочек холодной сладости, и Хоран так верещал, что даже неизменная гримаса кота немного искажается. Рыжий поднимается с низкого пуфа, едва прогибается в спине, его лапам, видимо, слишком сложно перемещать его от гостиной до кухни, но он совершает своеобразный подвиг, который остается незамеченным, что вообще несправедливо, ведь это двенадцать килограмм, остановитесь на секунду и подумайте об этом. — Кретин, — одновременно звучит в разных концах Лондона, — тебе стоит вернуться к работе. Дети ждут тебя, знаешь? — Возможно, — пробормотал Гарри, больше заинтересованный в том, чтобы найти шарик вишни в растопленном мороженом. Впервые Найл сдается. Это слышно в его первом вздохе разочарования с тех пор, как в их жизнь ворвались камеры, видно в том, как он начинает смотреть на друга, как ведет себя. Он становится в разы тише, все меньше вытаскивает Гарри в бар, а кудрявый думает о работе все больше, прежде чем набирает номер миссис Грейс и спрашивает, свободно ли еще его место. Женщина не может быть не рада ему, как участнику Холостяка, нет, она в восторге, что Гарри помнит о детях, а еще предвидит, сколько родителей захотят отдать детей в кружок, зная, кто руководитель. — Молодец, — Хоран искренне рад, что теперь у него появятся помощники, чтобы вывести друга из состояния «бледная кожа, круги под глазами, не могу спать, оставь пиво под дверью, где мое мороженое». Так что, дети рады ему, как никогда. Практически все из них знают, где был их любимый Гарольд все это время, и надеются, что скоро Принц вернется за ним. Слышать это невыносимо, но Гарри старается для детей. Они читают больше, чем читали обычно, это немного напрягает малышей, но им нравится новый материал, который преподаватель искал для них так долго. Все замечают, что вместо любимых тем Гарри начинал выбирать что-то нейтральное. Такое почти бессмысленное, где точно нет принцесс, потому что где принцессы, там и принцы. Дети помогают. Дома (в двухэтажной квартире) кудрявый валится с ног от усталости, потому что он отвык от настолько активного образа жизни, при котором он должен выползать из-под кота слишком рано, ехать слишком далеко, встречать слишком много журналистов и носить слишком невзрачную одежду. Совсем скоро он перешел бы на стиль Шерлока. Дети и так всегда любили его фетровые шляпы, пальто с красивым принтом, о, рубашки, даже Найл носит подобные теперь.***
Луи умирал от скуки и сомнений, выгрызшим ему мозги, но он перевернулся на живот, из-за чего простыни на кровати немного съехали в сторону, и его задница была единственным, что выглядывало из-под горы одеял. Он вертел в руках телефон, думая, что стоит проверить первым — Твиттер или Инстаграм. Все, чем он мог заниматься. Он успел решить дело с избиением папарацци на запасном выходе клуба, которому оставил на память о себе легкое сотрясение и много синяков, успел послать так много журналистов, что ВВС могли бы выдвинуть ему чек, где напротив инициалов сотрудников была написана сумма. Но они не сделали этого, по крайне мере пока что. Он вертелся на кровати уже около часа или двух, под острым взглядом сестры, которой было важно только лишить брата доступа к Интернету и заставить набрать всего один чертов номер. — Лотти, прекрати давить на меня, — все, что он промычал за последние три дня. — Меня может сменить мама, если хочешь, только ты знаешь, что тогда будет. Принц мучительно застонал, кутаясь в одеяла и моля Интернет самому по себе заработать. Он ведь не выдержит, если к Лотти присоединится Джей. Зачем он вообще снова вернулся в Букингем? — Потому что под твоими окнами слишком много журналистов и слишком мало охраны, — фыркнула сестра, нервно качая ногой. Когда открылась дверь и в одну спальню ввалилась вся женская половина королевского семейства, Луи просто зарычал и возвысился над подушками и одеялом. Он буквально прожигал взглядом всех, Джоанна стойко держала зрительный контакт, пока Принц не сдался. — Ладно! Пока он набирал номер, выученный наизусть, он слышал, как его любимые женщины за спиной просто дают друг другу «пять». А когда гудки, наконец, прервались голосом, Луи закатил глаза. — Дамы и господа, добро пожаловать на юбилейные Голодные Игры.