~~~
Небо за окном каждый день одинаковое: серое и мрачное. Иногда падали большие пушистые снежинки и тут же таяли, не касаясь асфальта; все горизонтальные поверхности вместо того, чтобы побелеть, стали, наоборот, темнее. Ко вторнику поднялся ветер, и на стене соседнего дома, угол которого был виден из спальни, громко и монотонно заскрипела пожарная лестница. Жизнь на Бейкер-стрит создала свой собственный распорядок дня вне зависимости от времени суток, большую часть которых на улице было темно и серо. Они нечасто вставали с кровати: Джон иногда готовил что-нибудь перекусить, а он присоединялся только чтобы составить компанию. Собирается «откормить», тоже мне — будто что-то в нем не устраивает. Вздор. Оставить Джона одного даже на собственной кухне оказалось сложно. Ходит следом, как привязанный. Оставить Джона одного в постели… возможно, конечно, только зачем? Он провел кончиком пальца по расслабленному плечу. Под Джоном и одеялом жарко, так что он откинул ногой угол, но пылающий внутри огонь, разгоравшийся каждый раз, когда Джон ему улыбался, похоже, поселился там навечно. Он медленно глубоко вздохнул, стараясь не разбудить Джона, и улыбнулся потолку. Кто бы там наверху не раздавал Рождественские подарки, в этом году он поработал на славу. Если бы ему год назад кто сказал, что он будет счастливо улыбаться присутствию в его постели Джона... Хотя год назад он не знал Джона, так что все правильно. Никого другого и не надо. Джон оказался в превосходной форме; он, разумеется, давно это знал, но разглядывать и распробовать вблизи намного приятнее. Редко, когда теоретические знания так наглядно подтверждаются практикой. Джон превзошел все возможные теоретические допущения. Джон, как выяснилось, хотел его не меньше, чем он его. Джон, спящий в его объятиях, казался маленьким и уютным (впрочем, это только казалось). Джон катастрофически много спал. — Шерлок, я сплю не больше, если не меньше, любого среднестатистического человека моего возраста. Прекрати закатывать глаза и ложись. Глупость, разумеется. Джон не вмещается ни в какие средние стандарты. Никто «среднестатистический» не способен удерживать его в кровати большую часть суток. Никто «среднестатистический» не смотрел на него, как на рукописную партитуру Паганини. Впрочем, Джону до партитур дела не было, а вот на книжки он смотрел с похожим восхищением. Весьма отдаленно похожим, нужно заметить. Джон смотрел на него, как Майкрофт на торт. Он потряс головой, вытряхивая из головы изображение брата, и сунул нос в светлую макушку, одуряюще пахнущую его собственным шампунем. Стыдно признаться, какой трепет охватил его с головы до ног, когда Джон, несмело улыбаясь, протянул руку. Но признаваться в этом никому не нужно, поэтому воспоминания о каждой минуте этих дней займут положенное им место в самом сердце его Чертогов. — Есть что-то конкретное, чего ты хочешь? — спрашивал Джон, ведя ладонью вдоль ребер и завороженно следя за реакцией подрагивающего живота. Он хотел Джона везде и сразу, так что нет, ничего конкретного. Не сейчас. Он хотел видеть довольный и жадный взгляд как можно дольше. Хотел, чтобы Джон вечно так стоял, прижавшись к нему всем своим маленьким, но сильным и крепким телом, улыбался в шею, и он мог чувствовать кожей тонкие губы. Он покачал головой. — Ты дрожишь. — Джон провел зубами по адамову яблоку и коснулся губами шеи и подбородка. — Все хорошо? — Он погладил спину, вверх, вниз, потом грудь и плечи — и тонкий шелк без особого сопротивления упал на пол. Сразу стало холодно. — Я очень надеюсь, что у тебя есть презервативы, — криво усмехнулся Джон. Он выдохнул и дернул за манжету, пытаясь освободить Джона от лишней одежды и кивая на ближайшую тумбочку. Джон улыбнулся и стянул рубашку через голову. — Можно? Он знал, что все люди по-разному относятся к шрамам; непохоже, что Джон своего стыдился, но все же ему могло быть неприятно пристальное внимание. Пальцы зависли в сантиметре над круглой отметиной и, когда Джон кивнул, легко погладили нежную розоватую кожу. Он закрыл глаза. — Что ты делаешь? — засмеялся Джон. — Запоминаю. Он убрал пальцы и заменил их языком. Джон резко выдохнул и вцепился в волосы на затылке, царапнув короткими ногтями кожу. Член дернулся и потребовал более пристального к себе внимания, но он сосредоточился на Джоне: расстегнул пряжку, спустил брюки на бедра и сел на кровать, наблюдая, как Джон переступает через штаны и отпихивает их в сторону. Джон был совершенен. Крепкий, идеально скроенный, ловкий — бывший спортсмен и военный. Работа не требует большой физической нагрузки, и накачанные когда-то мышцы сгладились, но все еще вполне могли дать фору кабинетному работнику (когда он в последний раз поднимал что-то тяжелее стула?). Он провел пальцами по коротким жестким волоскам и с удовольствием услышал резкий свистящий выдох. Рука на затылке напряглась. Он поднял взгляд вверх, посмотрел Джону в глаза и взял его в рот. Джон ругнулся, быстро заморгал, но смотреть не перестал. Ощущение тяжести и заполненности опьяняло; Джон проникал внутрь едва слышным урчанием и терпким запахом, смешанным с ароматом его собственного геля для душа. Под пальцами перекатывались твердые мышцы бедра. — Ах ты… черт возьми. — Джон застонал и отодвинулся, тяжело дыша. — Я должен был догадаться, что твой быстрый язык не только информацию да оскорбления может выдавать. Джон надавил большим пальцем на нижнюю губу, а потом нагнулся и провел по ней языком — второй раз в жизни, а затем — второй раз за минуту — снова проник внутрь. Стон вырвался случайно, просто Джон языком владел еще лучше него, тут даже сравнивать глупо, Джон — настоящий мастер. Он обнял Джона за талию и прижал к себе. В голове странным образом стало пусто. Язык Джона посылал импульсы к каждому нервному окончанию. Джон отстранился; он слепо подался следом и открыл глаза, когда Джон провел большим пальцем вдоль челюсти. Комната плыла в мягком тумане, и темные глаза магнитом притягивали к себе всё внимание. — Шерлок. — Горячее дыхание коснулось лица, и он вздрогнул, делая глубокий вдох. Джон улыбнулся. — Вот так. Я мог бы заниматься этим сутками, но нужно, чтобы ты при этом не забывал дышать. Джон приподнял его за подмышки и уложил на спину поперек кровати. — Джон. — Да. Я здесь. Джон опустился сверху и снова поцеловал, и это было даже лучше, хотя лучше уже быть не могло, потому что кожа горела от прикосновений, а Джон прижимался к нему всем телом, включая… — О боже. ...да. — Джон! Мышцы на спине перекатывались под пальцами, когда Джон, держась на локтях, спускался вниз по телу между согнутых в коленях ног; пальцы поджались заранее от одного предвкушения, когда Джон выдохнул на него горячим воздухом. Он выгнул спину и издал какой-то сиплый полузадушенный стон, цепляясь за простыни. Тело словно превратилось в сплошной оголенный нерв, пульсирующий в ритме неистово бьющегося где-то в висках сердца. Воздуха не хватало. Джон издавал странные звуки, будто ему перепало удивительно вкусное лакомство, и эти звуки достигали самых отдаленных уголков тела, вызывая покалывание от простого соприкосновения с льняным покрывалом. — Боже, ты такой чувствительный. Он не сразу понял, что Джон говорил, что он вообще что-то говорил; мозг перестал воспринимать любую информацию, кроме тактильной. — Я имею в виду… буквально. — Джон улыбнулся и провел по животу ногтем. Он вздрогнул, все еще тяжело дыша. Джон смотрел, как на коже появляется тонкая красная линия — подобная тем, что уже покрывали бедра и грудь. — Это пройдет через пять минут. Не отвлекайся. Джон снова улыбнулся и протянул руку за смазкой; он слепо пошарил по кровати, вспоминая, куда бросил флакон, и передал его Джону. Джон подтянулся на локтях обратно и лег сверху лицом к лицу, правой рукой прижимая запястья к кровати и опуская левую между ними. Он судорожно втянул живот, когда по нему пробежались костяшки пальцев. — Ты не собираешься… — Он замолчал, когда Джон сжал их обоих в кулак, и все не мог решить, куда смотреть: вниз или прямо перед собой, в глаза. — Что? — Трахнуть меня? Джон мгновение молчал, с невероятным удовольствием гладя взглядом его лицо и проводя кулаком по их соединенным членам. — Ты этого хочешь? Он моргнул несколько раз, собирая в кучу разползающиеся остатки сознания. — Джон, ты… серьезно спрашиваешь об этом сейчас?! Джон наклонил голову, проводя кончиком носа вдоль его. Он поймал губы Джона, стараясь без слов сказать, что Джон идиот. Называть идиотом вслух того, кто держит в руках твой член, не слишком разумно. Джон прорычал ему в рот, что все понял, и ускорил движения. — Я… — он дернулся, но Джон не отпустил его запястья, удерживая его совершенно, полностью открытым, — обязательно, — Джон поцеловал бьющийся на шее пульс, — трахну тебя, — он подставил Джону шею и выгнулся, прижимаясь теснее, чтобы ощутить прикосновения сосков к тонким мягким волоскам у Джона на груди, — во всех позах, которые только смогу придумать, — он всхлипнул и кончил, зажмурившись и глотая воздух, чувствуя, как кулак, движущийся по его животу, стал мокрым; Джон задохнулся и тут же последовал за ним, прижимаясь лицом к плечу и что-то шепча во влажную разгоряченную кожу. Он приходил в себя слишком долго для человека, последнюю неделю каждое утро начинавшего с сеанса душевой мастурбации. Впрочем, Джон тоже не сразу отодвинулся. В последний раз глубоко вдохнув, Джон упал рядом на простыни, отпуская наконец его запястья и кладя ладонь под голову. Он повернулся и посмотрел на Джона. — У меня вся неделя впереди. — Джон улыбался наполовину восторженно, наполовину несмело. Он взял лицо наконец-то любовника в ладони и поцеловал. Так что каникулы проходили лучше некуда. Он не собирался подавать Джону идею отправиться, наконец, домой, и Джон об этом тоже не упоминал; только таскал периодически его майки и носки. Не то чтобы Джону нужно было много одежды. Они выбрались один раз в супермаркет за углом, чтобы купить кофе, зубную щетку и кое-что из продуктов — и заперлись в квартире, проводя самый лучший отпуск из всех возможных. Рождественским утром, которое фактически было днем, Джон собрал и украсил пластиковую ель миссис Хадсон, заявив, что раз уж они не удосужились запастить подарками, то пусть хоть интерьер соответствует; он не сказал вслух, что присутствие Джона само по себе Рождество, но Джон и сам догадался. Джон проявлял удивительную способность читать его мысли.~~~
К середине недели выяснились две вещи: первая — в Шерлоковой квартире можно с удобством пережить ядерную войну. Он никогда раньше не проводил столько времени дома — главным образом потому, что ни его квартира, ни квартира Сары не могли соперничать с 221б по части уюта. В настенных шкафах обнаружилось громадное количество кружек. Он бы удивился, зачем их столько человеку, который живет один, но уже заметил привычку Шерлока оставлять посуду по всей квартире; он периодически ходил и собирал ее, чему Шерлок удивлялся и предлагал достать из шкафа чистую. Готовку он тоже взял на себя: Шерлок питался одними сэндвичами. На предупреждение появления лишнего веса к сорока годам Шерлок наградил его уничтожающим взглядом и напомнил, что он сам же собирался его откормить. Разницы между бутербродами и полноценным питанием Шерлок, похоже, не замечал. Вторая вещь, о которой Шерлок вспомнил только после праздников — это несколько стопок контрольных работ, ожидающих его проверки. — Ненавижу это. — Шерлок бросил бумажки на кофейный столик, закинул на него ноги и взял в зубы карандаш. — Скука. Джуд меня убьет, если я не покончу с этим к началу семестра. Разумеется, Шерлок с легкостью справлялся с несколькими делами сразу и вполне мог поддерживать разговор одновременно с рисованием крестиков и галочек, иногда вставляя сердитые замечания по поводу интеллектуального уровня его учеников. Всё в Шерлоковой позе и том, как уверенно ложились на стол листы, говорило о многолетней привычке. Привычке брать работу на дом. Изменится ли что-то через двадцать лет? Возможно, Шерлок станет надевать очки. Это не просто тесты, которые нужно проверить. Это именно Работа, работа, которую Шерлок делает в одиночестве. Преподаватели обычно собираются в учительской, чтобы писать отчеты, заполнять планы и составлять тесты, но он по себе знал, что это единство иллюзорно. Он сел на диван, прислонившись спиной к подлокотнику и протянул руку. Шерлок удивленно на него посмотрел. Потом улыбнулся и кивнул на крайнюю стопку с заполненными от руки тестами. Дело было вовсе не в желании поскорее вернуться в постель, а в отвлеченном поглаживании лодыжки и перебрасывании ничего не значащими фразами. Но самое главное открытие он сделал в Рождественскую ночь: Шерлок оказался самым отзывчивым любовником среди всех, что у него когда-либо были, и подходил к делу с таким энтузиазмом, что очень скоро в квартире не осталось не опробованной поверхности. Его сексуальная жизнь еще никогда не была такой насыщенной. И он не встречал человека красивее. Он размышлял, сколько в этом суждении объективности и сколько влюбленности. Дело было вовсе не в лице, которое не назовешь идеальным. Тело было идеальным. Но больше всего его восхищало то, с какой грацией Шерлок в растянутых пижамных штанах передвигается по квартире, сколько силы пряталось в тонком теле под сливочной кожей. Каждый раз, ловля взглядом случайное движение головы или мельтешение ручки в сильных пальцах, во рту пересыхало от восхищения. Наверное, так девочки-подростки смотрят на своих кумиров. Черные костюмы не прятали изящества движений, но теперь, когда на сетчатке отпечатались изгибы шеи и бедер, он постоянно чувствовал необходимость видеть. Смотрел ли кто-нибудь и когда-нибудь на Шерлока столько, сколько он смотрел на этой неделе?~~~
Он лежал на животе, Джон на его спине, медленно и размеренно двигая бедрами, прижимаясь ртом к основанию шеи, руки поверх его рук, пальцы переплетены над головой — непонятно, каким образом в голове возникла мысль, что он не помнит, какой сегодня день недели. Он даже не мог сказать, сколько времени они так провели. Но с удовольствием лежал бы до утра. Джон, похоже, решил поставить рекорд в номинации «Самый долгий половой акт», умело удерживая их обоих на грани между «давай просто пообнимаемся» и «я заставлю тебя стонать в голос». Пару раз он вроде бы проваливался в сладкую дрему и был тут же разбужен одним резким движением. По телу словно разлили горячий мед. Оказывается, даже на голенях есть нервные окончания. Неровное горячее дыхание щекотало шею. В голове было абсолютно пусто. Это приятно. Для разнообразия. — Ты в курсе, что у тебя тут родинка? — Джон прижался губами к коже между позвонками. Он промычал что-то неразборчивое. Джон захихикал. Это ощущалось… странно. И определенно возбуждающе. Все тело сразу завибрировало, как случайно задетая ногтем струна. Так его до утра не хватит. Он уткнулся носом в подушку и позволил себе один короткий стон. Потом снова повернул голову набок и глубоко вздохнул, что было, вообще-то, тяжело, потому что Джон хоть и маленький, весил совсем даже не мало. — Прекрати. — Что такое? Теперь этот наглец хихикал намеренно, потому что смешного в ситуации не было ничего. Ну абсолютно. Он притянул ко рту руку Джона и укусил предплечье. Джон дернулся. Твою мать. — Ау! Он снова застонал, теперь уже не намеренно. Он попытался перевернуть Джона на спину и оказаться сверху — формально — но понял, что план провалился, только когда сам оказался на спине, а Джон сидел на нем верхом и да, руки все еще были прижаты к подушке. Оба тяжело дышали. Лодыжка запуталась в простыне, и он нервно ею дернул. — Как ты это сделал? — В следующий раз он будет внимательнее и хотя бы проследит за приемом. Джон широко усмехнулся. — Ну ладно, если тебе так больше нравится… Ноги. Ноги тут же раздвинулись сами собой, потому что он вовсе не собирался так легко сдаваться, но, похоже, конечности теперь подчинялись командному тону капитана Уотсона, а не ему. Не то чтобы он мог их винить за это.~~~
— Но крикет и регби куда интереснее твоих «навыков мышления». — Он изобразил кавычки вокруг названия предмета и снова взялся за фарш. Шерлок, сидя рядом на табурете, обняв одно колено, как кот, следил за его руками. — Как я ненавидел его в школе, ты бы знал. — Шерлок поднял на него глаза. — Дело в учителе, он был препротивный. — Он улыбнулся. — На твои уроки я бы с удовольствием походил. — Шерлок слегка порозовел. Ну да, намек получился не самый тонкий. — А еще он стоял последним в расписании, и я из-за него опаздывал на тренировку. Он ополоснул руку под водой и полез в настенный шкаф за приправами. Железные банки выглядели так, словно остались от предыдущего владельца. — Что это? — Понятия не имею, — бросил Шерлок. Он осторожно понюхал. Шафран. У него ж нет срока годности, что с сухой травой станет. Он пожал плечами и поставил банку на стол. — Проблема не только в том, что дети не хотят учиться, Джон. Так было всегда и всегда будет. Это слишком поверхностное суждение. Потрясающе. Что ж, он привык быть идиотом, теперь будет поверхностным идиотом. Он зажег самую большую конфорку и налил в сковороду масла. — Понимаешь, им ведь все твердят, что сейчас у них лучшее время. Всем. Не думая, что они разные, и далеко не у всех оно действительно лучшее. — Говоря объективно… — Он выложил фарш на сковороду, и он сразу же зашкварчал на всю кухню. Он повысил голос: — Говоря объективно, им легче, чем было, например, нам. — Он помешивал мясо лопаткой, стоя спиной к Шерлоку. — Вспомни: что ни понедельник, то забастовка. — Он ухмыльнулся. — Не знаю, как в общежитиях Хэрроу, но мне приходилось выходить за два часа до занятий. А еще эти кризисы, у родителей вечно не было денег. Шерлок молчал. Он положил лопатку на тарелку и обернулся. Под пятку что-то попало; он провел стопой по голени. Нужно будет пропылесосить после обеда. Шерлок смотрел на него так внимательно, словно выуживал из его головы и другие воспоминания, о которых он не говорил. — Это ты можешь сравнить. Им сравнивать не с чем. Странно, на самом деле, что Шерлок с ним спорит. Он думал, Шерлок будет жаловаться, какие все идиоты. — Я имел в виду, — продолжил Шерлок, — лучшее в их жизни. Что они будут вспоминать его с тоской. Что школа должна быть пределом мечтаний. Он нахмурился. — Ты так говоришь… — Каждый ученик мечтает, чтобы школа скорее закончилась, — перебил Шерлок, прижимая стопу к ножке стула. Замерз. Не любит носки, упрямец. — Но далеко не все будут с умилением вспоминать тиранию родителей и тотальный контроль воспитателей. — Шерлок говорил все громче, а он все больше хмурился. — Я учу их формировать собственное мнение, но не у всех есть даже свободные карманные деньги, чтобы ими распоряжаться. Шерлок вдруг скривил нос. Он спохватился и обернулся к плите, чтобы перемешать фарш. Уже пора и томат добавить, наверное. Он прикрутил огонь, и в комнате сразу стало тише. — Я имею в виду, — уже спокойнее закончил Шерлок, — что идиоты-родители все больше им запрещают, тогда как хоть немного свободы лучше подготовило бы их ко взрослой жизни. — Опять же, школьное воспитание сейчас и лет двадцать назад — небо и земля. Шерлок ничего на это не ответил. Он вдруг вспомнил одну фразу, что привлекла его внимание. — А что на счет тебя? Шерлок поднял брови. — Не любишь вспоминать школу? Шерлок пожал плечами и нехотя признал: — Мне не в чем упрекнуть родителей. Мама простила бы мне все что угодно. Но на учебный процесс они повлиять не могли, конечно. Шерлок помолчал. Он и сейчас выделяется, что же было в подростковом возрасте, когда соблюдать нормы приличия наверняка казалось ему чуть ли ни лицемерием. — С Виктором было интересно, — протянул Шерлок. О как. На такие признания он не рассчитывал. — Какое-то время. — А потом? Шерлок скривился: — А потом он нашел себе девушку. Язык обжег вопрос, который он не мог позволить себе задать, но не думать о нем не мог тоже. Слишком больно было видеть это выражение. Шерлок посмотрел на него и, вероятно, понял все по лицу и неожиданно посветлел. — Ничего из того, что ты там себе надумал, не правда. — Шерлок пожал плечами. — Просто я всегда был собственником. Он в последний раз перемешал соус и выключил огонь. Ничего не сгорело, но все же следовало сделать это раньше. Отвлекся на неожиданную информацию. Он выложил соус в глубокую тарелку и поставил на стол. Теперь оставалось заставить Шерлока это съесть.~~~
Джон стоит посреди гостиной в одном старом немного растянутом джемпере и носках. Вся остальная его одежда отправилась в прачечную. Его брюки Джон не захотел надевать ни в какую. Не стоило вообще выпускать его с кровати, не настолько сейчас и поздно. Волосы Джона после душа влажные и растрепанные. Впрочем, Джон уже давно не причесывался. Он слишком любит проводить сквозь них пальцами и гладить Джона по голове. У Джона очень чувствительная кожа головы, он это выяснил на вторые сутки. Он улыбнулся воспоминанию. Джон посмотрел на него и тоже улыбнулся, хотя вряд ли понял, о чем он думал. В квартиру заглядывало редкое подслеповатое солнце. От чего вдруг стало так больно? От того, что солнце отражается от Джоновых волос и окружает его голову сияющим нимбом? От того, что Джон в свитере и носках выглядит по-домашнему? — нет, не так. Джон похож на дом сам по себе. Не на этот конкретный дом в георгианском стиле со скрипучими ступеньками, а на Дом вообще: теплый, уютный и знакомый до последней морщинки. Или от его мягкой отражающейся в синих глазах улыбки Суламифи, обещающей вечное блаженство. Он закрыл глаза. В горле вдруг пересохло. Джон взял его за руку. — Ты в порядке? — Он знает этот тон, Джон очень редко им пользуется — всего лишь немного мягче своего обычного, но ощущение такое, словно его укутывают в пуховое одеяло. Джон смог бы укротить дракона, если бы спросил таким тоном, не одиноко ли ему, бедному, с принцессой в старом сыром замке.~~~
У Шерлока на полках старые выпуски «Кембриджского журнала», книги по педагогике, психологии, математике, прикладной философии расставлены не по алфавиту, не по разделам и даже не по форматам изданий, как у Сары. Все вперемешку. Наверняка в этом есть какая-то логика, но можно даже и не пытаться в ней разобраться, потому что только Шерлок Холмс знает, как работает голова Шерлока Холмса. В квартире светло и тихо; миссис Хадсон вернулась вчера, но наверняка еще не встала. В своей квартире он обычно включает с утра телевизор — тишина там выводит его из себя. Включить телевизор или радио здесь казалось чуть ли не кощунством. Не сейчас. Не так рано. Слышно, как по Бейкер-стрит разъезжают машины. Шерлок длиннющими руками обнимает его сзади за плечи, утыкается носом в шею и медленно глубоко вдыхает. По ногам побежали мурашки. Он положил пальцы на Шерлоково предплечье. — Нашел что-то интересное? — У тебя тут такой бардак. Он прямо почувствовал, как Шерлок закатил глаза. Ну или хотел закатить. Шерлок провел открытым ртом по шее и затылку, и его тело предсказуемо отреагировало уже не мурашками. Только вчера они на этом самом кресле… Ох, черт. — Я подумал, каким образом сюда можно воткнуть целый шкаф художественной литературы. — Шерлок напрягся. — Пожалуй, если все переложить в один шкаф и хорошенько утрамбовать, может, и войдет. Он улыбнулся, радуясь, что Шерлок не видит его лица. — Думаю, я смогу пережить такое вопиющее вмешательство в свой домашний распорядок. Пережить — переживет, но порядка в квартире больше не станет, — насколько он успел узнать Шерлока. Большая часть содержимого все равно будет валяться по комнате. — Ну вот. — Ну вот что? — Ты испортил мне шутку. Предполагалось, что ты возмутишься. Шерлок оттянул пальцем горловину свитера и прижался к шее ртом, выводя языком узоры и сжимая зубы. Господи, он же час назад кончил, наступит когда-нибудь день, когда Шерлоку Холмсу потребуется больше, чем полминуты, чтобы привести его в состояние полной боеготовности? — Я был бы признателен, если бы ты не растягивал мою одежду, я еще собираюсь появляться в ней на людях. — Пойдем в кровать.~~~
Звезда. Первое, что приходит в голову. Вспышка разбегающихся по коже лучей. Еще похоже на карту Рима. Он был в Риме однажды в детстве. Школьная экскурсия. Ужасно. Вот если бы с Джоном, вдвоем. Могло бы выйти и не так ужасно, а очень даже замечательно. На первоклассный отель сбережений не хватит, конечно. Можно у Майкрофта вытрясти. Джон наверняка откажется ехать за его счет, а их общих денег может оказаться достаточно. Рано. Пока еще рано говорить об этом. Совместный отпуск. Он улыбнулся, ведя пальцем вдоль изрезанной линии. — О чем ты думаешь? Голос отдается вибрацией в щеке. А Джон почувствовал его улыбку. Он поцеловал лопатку и положил голову обратно. На морского ежа тоже похоже. Нет, у ежа иглы прямые. На клубок спутанных водорослей или медузу. С чего это его вдруг в океан потянуло? Кажется, он настолько хорошо выучил форму расположение каждой нити, что сможет опознать даже на ощупь. Голова поднимается и опускается на каждом Джоновом вздохе. Забавно. Кажется, он пропустил часть разговора. — Он не может нравиться. Морская звезда. Зачем читать то, что не нравится? Не хватает методических пособий? Узор абсолютно уникален, как отпечатки пальцев. Если попросить Джона снять отпечатки пальцев, он согласится? — Это ужасно — его мир ужасен. Мир, закон и порядок показаны таким абсурдным гротеском, что наша реальность в сравнении кажется логичной и абсолютно нормальной. Его правое ухо прижато к Джоновой спине, но он слышит голос через лопатку. Это странно, как такое может быть? Звук формируется в связках, а не в легких. И как речь вообще зашла об этом писателе со странной фамилией? Он, должно быть, заснул, потому что ничем другим такую рассеянность не объяснишь. — Она не нормальна на самом деле. Сам знаешь. Голод, нищета. — Войны. — Хоть какое-то подобие диалога. — Войны, — согласился Джон. Теперь понятно. — Скучаешь? — Не смешно. — Джон помолчал. Одна из линий уходит по изгибу ребра в подмышку. Джон дернул плечом. Боится щекотки, значит. Он снова поцеловал лопатку. — Мне ее не хватало — в первое время. Знаешь… когда живешь с мыслью, что каждый день может оказаться последним, это, ну… перекраивает мировоззрение. Вестминстер — не просто другая точка на Земном шаре. Это как параллельная Вселенная. Джон повернулся и лег на бок лицом к лицу. Он убрал ладонь под голову. Подушка холодная. — Я привык. Давно. — Джон улыбнулся уголком рта. — Сейчас уже гораздо легче. — Почему? Джон посмотрел так, словно это глупейший вопрос на свете, словно ответ очевиден, — или словно касается его лично; словно он значит достаточно, чтобы влиять на Джонову жизнь. Может, для Джона эти каникулы важны не меньше, чем для него. Джон поднял брови и улыбнулся: — Потому что я влю… Вот так. Зачем он это сделал? Это было инстинктивно. Сердце дернулось и заколотилось где-то в горле. Он сглотнул. Джон нахмурился, но замолчал. Он придвинулся ближе и заменил указательный палец губами, возвращаясь на знакомую территорию. Здесь он знает, что делать. Как целовать Джона, чтобы заставить замолчать или обнять его в ответ; как целовать, чтобы успокоить или чтобы показать, что Джон важен. Он мог бы посвятить этому жизнь.~~~
Домой он засобирался только в самый последний вечер, когда тянуть дальше было уже невозможно. Как минимум нужно переодеться и взять чистый комплект формы. При мысли о собственной темной и холодной квартире хотелось выть волком — хотя какой ей еще быть, если там никто не спал неделю? У Шерлока настроение было соответствующим. По крайней мере, он оставил в ванной свою зубную щетку, которую они вместе купили в ближайшем Теско. И все же он чувствовал себя гораздо лучше в первый день семестра, чем неделю назад. Привет, любимая работа. Он затолкал в сумку прошлогодний комплект спортивной формы, который по определенным обстоятельствам не забрал домой на выходные. А вечером нужно будет зайти к Молли и поблагодарить за помощь и благоразумие, раз уж своего им не хватило. Он не видел Шерлока перед уроками, и к обеду наполнявший его восторг сдулся. Грег выглядел посвежевшим, но не отдохнувшим. Черт, они же договаривались выбраться в бар. — Слушай, как-то не удалось выкроить время, все время был с дочкой. Давай на этих выходных? — предложил Грег. — Конечно. — Хорошо, что Грег не названивал в пустую квартиру. — Как прошли каникулы? После обеда Маршалл собрал всех на совещание, и хорошее в этом было только одно — оно сидело прямо напротив него и улыбалось краем рта, выглядя, как обычно, просто изумительно. В животе заныло. А Маршалл осчастливил их новостью о скором родительском собрании. Все сразу приуныли — никто не любил собрания. После окончания он безотчетно двинулся было за Шерлоком и чуть не врезался в усмехающуюся Джуд. — Чему это ты так радуешься? Толпа понемногу расходилась; если с утра все в основном обсуждали праздники, то после совещания настроение поневоле сменилось рабочим. Черная вихрастая макушка исчезла в дверном проеме, и он наконец обратил внимание на разговаривающего с ним методиста. — Смотрю, тебя можно поздравить. — С чем это? С началом семестра? Я тебя тоже поздравляю, если это можно считать поводом. — Не строй из себя идиота, Джон, и из меня тоже. Думаешь, кто-то не заметил, какими взглядами вы перестреливались? Черт, он не думал, что все настолько очевидно. Шила в мешке, кончено, не утаишь, все равно рано или поздно узнают. Вот только с какой это стати кого-то касается их с Шерлоком личная жизнь? Он нахмурился. — Ну ладно, может, пока еще и не все заметили. — Джуд подняла брови. — Если ты намеревался это скрыть, вести себя нужно было осмотрительнее. Тон ее голоса сочился недовольством. — Нет, конечно. — Он почесал бровь. — Просто рассказывать особенно нечего. Ничего, чем можно поделиться с коллегами, понимаешь? — Прекрасно понимаю. — Джуд коротко вздохнула и собрала со стола папки. Они остались в кабинете одни. — Пока вы прилично себя ведете, никому не будет до вас дела. — Но говорить будут, — тихо заметил он. Джуд пожала плечами. — Они всегда говорят. В коридоре его поймала крепкая рука и затянула в подсобку. Родительское собрание в начале зимнего семестра — штука привычная: в колледжах и университетах начинается прием заявлений, и некоторые родители вспоминают, что школой образование любимого чада не ограничится. Ему на подобных мероприятиях делать нечего — в смысле, что могли бы обойтись и без него, а не в том, что он мог на них не появляться; даже Грегу приходится разговаривать с родителями кого-нибудь одаренного (правда, мало кто все же решает посвятить жизнь крикету); поэтому он просто стоял в стороне, заполнял собой пространство актового зала и время от времени ловил улыбающиеся взгляды мамочек, слегка расстраивающихся, когда он говорил им, что ведет всего лишь физическую подготовку, — а в основном просто наблюдал за Шерлоком. Несмотря на еле заметное раздражение, Шерлок делал свою работу превосходно, подстраиваясь под собеседника и с каждым ведя себя по-разному: с одними он методично перечислял сильные и слабые стороны ученика, от недалекости других едва сдерживал терпение, а третьих чуть ли не утешительно похлопывал по руке. Где-то через пару часов он решил, что общественный долг выполнен и никто его не хватится. Он как раз застегнул молнию на брюках, когда в туалет на третьем этаже проскользнул Шерлок, как всегда умопомрачительно-грациозный в узком темном костюме, и, достав из кармана ключ, два раза повернул его в замке. — Где взял? — Стащил. — Шерлок ухмыльнулся и прошел в комнату. — Это было совсем не сложно. — Шерлок, пятнадцать минут. — Бога ради, мне хватит. — И прижал к стенке всем своим долговязым телом, целуя быстро и глубоко. И он понял, что да, пятнадцати минут точно хватит. — Как давно ты так ходишь? — С последнего урока. Боже. Он быстро расстегнул молнию и опустился на колени. Шерлок, крепко приложившись затылком о кафель, застонал и вцепился пальцами в волосы. — Что вы такое проходите? — Ничего-орх… простра-анственное… мышление… Джон!~~~
Семестр начался ужасно. Нет, это день начался ужасно, главным образом отсутствием Джона на соседней подушке. А в школе они видятся до ужаса редко. Во что теперь превратится их жизнь? В редкие и быстрые (конечно, быстрые — после таких-то выходных) перепихоны в подсобках? Они не могут каждый день уезжать вместе. А после того, как Джон доберется домой, ему нет смысла срываться через полгорода. Увидев его, Молли смущенно заулыбалась и слегка покраснела, когда он поцеловал ее в щёку. — Ох. Ну… пожалуйста? Третий день начался еще хуже первого. Черт с ними, с подсобками, в Джонов кабинет почти никто не заходит, кроме него самого. Вот только он в другом корпусе. Не подходит, не подходит, не подходит. Нужно пригласить Джона на ужин. Нет, ну сначала мы пройдемся по книжным, разумеется, сам хотел предложить. — Ты не читал Пруста? Нет, Джон, пожалуйста, только не снова. Ты же прекрасно справлялся. — Я не очень жалую художественную литературу. — Ты даже не представляешь, в чем себе отказываешь. Конечно, знает. В лишнем часе потрясающего секса. Чертов упрямец знает силу своей якобы невинной улыбки. Разумеется, он давно отступил и сдал бастионы неприятелю, гордо вывесив белый флаг. С другой стороны, Джон никогда не был неприятелем. Но будь он проклят, если сдастся без боя. Он уже забыл, когда в последний раз брал в руки книгу не для работы, а для удовольствия. Наверное, когда был подростком. Университетский обязательный курс литературы не считается, он выбрасывал из головы содержимое уже через полчаса после экзамена. Не то чтобы он был таким занудливым сухарем, который не может оценить поэзию строк. Он же музыкант, в конце концов. Ему нравился Ювенал, да и Байрон, признаться, был не так уж плох — с чисто поэтической точки зрения, сюжеты у него скучнейшие. Но то, что было создано после, вгоняет в тоску. На каком-то участке истории поэзия скатилась в примитив и воспевание прелестей «простой жизни рабочего». От описаний полуденного сенокоса его мутило. — Что, очередная драма о тяжелой участи маленького человека? Джон ничего не ответил, только прошелся взглядом по знакомой полке, а потом протянул руку и вытащил том в твердой светлой обложке. Увидев объем, он запаниковал и подумал, не слишком ли легко сдался. Но это же Джон. Он не может отказать Джону. Даже если придется убить вечер на попытки вникнуть в текст и все перипетии сюжета. — Ну, одного вечера тебе навряд ли хватит. — Почему? Он же не школьник, он умеет читать, в конце концов, даже быстрее некоторых. Джон пожал плечами. — Увидишь. Это не тот автор, которого можно глотать запоем. Они подошли к кассе, и он потянулся было за кошельком, но Джон удержал его руку. — Оставь. Это подарок. На Рождество. Ты уже подарил мне гораздо лучший подарок на Рождество. Джон продолжал улыбаться почти черными в желтом электрическом свете глазами. Ну и ладно. Парень за прилавком надул розовый пузырь, показывая всем своим видом, что уж он-то никуда не спешит. Они вместе вышли из магазина; он прижимал пакет к груди, потому что держать за тонкие тесемки показалось ему неуместным, а потом приноровился и зажал книгу под мышкой. Главное — не забыть подарок в машине. Джон, похоже, подумал о том же и положил сверток к себе на колени. Ну и ладно. В конце концов, он не обязан начинать прямо сегодня. Интересно, почему Джон выбрал именно ее? Есть ли в этом какой-нибудь смысл? Джон раньше не давал ему ничего читать. Если смысл есть, он обязательно его найдет. Он вырулил с парковки на ярко освещенную улицу. В зимнее время улицы ярко освещены уже с пяти вечера. Вечера без Джона по определению смертельно скучные, так что хуже не будет.~~~
Ему снился Шерлок. Шерлок сидел в аудитории, которая была во много раз больше школьного класса. Он сидел на самом верху под потолком, и кроме них двоих в аудитории никого не было. Шерлок далеко внизу что-то орал, но он не мог разобрать, что именно. Вдруг голос Шерлока многократно усилился, но он все равно не мог разобрать ни слова — теперь уже потому, что звук умножался в голых стенах, создавая немыслимую какофонию. Голос звучал все громче и громче, и он не мог придумать, как его заткнуть. Тут он наконец проснулся и понял, что звонит телефон. Проклиная технический прогресс и не соображая, кто может звонить ему посреди ночи, он поднял трубку. — Она восхитительна. — Шерлок? Ну разумеется. Мог бы и сам догадаться. Он протер глаза. — Джон, я благодарен тебе за то, что заставил это прочесть. Когда я в следующий буду проявлять упрямство, скажи просто: «Альбертина». Чудесное имя, не правда ли? — Да, — он прочистил горло. — Да, действительно. Он знал, что Шерлок оценит. Не рациональной частью гениального мозга, а той, в которой рождаются песни скрипки. Он никогда особо не тяготел к классической музыке, но Шерлока был готов слушать каждый день. В мелодиях, окутывающих, подобно шелковому кокону, и вибрирующих от тоски, наслаждения и внутренней силы, ему слышалась бесконечность самой жизни, которую невозможно объять целиком, как не старайся. Можно написать многочасовую симфонию, можно сочинить многотомный роман, и все равно: ни то, ни другое не приблизится даже близко к понятию «всеобъемлющего», бесконечной правды, что распространяется во всех направлениях, измерениях и во времени. Шерлок немного помолчал. — Я тебя разбудил? — Шерлок. — Он выдохнул в потолок. Небо на горизонте уже должно стать светлее, но за плотными шторами ничего не видно. Он повернул на подушке голову и посмотрел на стоящий на тумбочке электронный будильник, который должен запищать через несколько часов. — Сейчас четыре утра. — Прости меня. — Разве я сказал, что сержусь? — У тебя завтра первый урок. Я не подумал. — Шерлок, погоди. Ты же никогда не просишь прощения. В этом был весь Шерлок: как что-то серьезное, из него и слова не вытянешь, а тут на тебе. — Все в порядке. — Джон. — Таким тоном Шерлок объяснял ученикам, что зубрежка на его уроке на спасет и нужно срочно подключать мозги. — Иди спать. — Конечно. Доброй ночи, Шерлок. Вернее, уже — доброго утра. — И тебе. Он вернул трубку на аппарат, попав в гнездо только со второго раза, и уронил руку на одеяло. Послышалось дребезжание мусоровоза, поворачивающего на углу Пемброк-роуд. Идиотизм. Если бы он остался этой ночью на Бейкер-стрит, Шерлок бы его все равно растолкал. Хотя нет, тогда бы они точно спали. А вот если бы это было не исключением, а правилом… Он улыбнулся темному потолку. Значит, Шерлок тоже скучает?~~~
Сидеть в темном кабинете оказалось совсем не интересно. Джон задерживался. Не то чтобы у него было возможность проверить по часам, конечно. Он раздраженно выстукивал пальцами партию флейт из «Болеро» Равеля. Нет, ну чем можно заниматься все это время?! Тут дверь наконец открылась, потом закрылась, и в кабинете вспыхнул свет. Он зажмурился и упустил возможность увидеть реакцию Джона. — Твою мать, смерти моей хочешь?! Зачем в темноте-то сидеть? Он приоткрыл один глаз и лениво ухмыльнулся. — Тебя так легко напугать? Ты же солдат. — Бывший. Будь добр, убери ноги со стола. Понимаешь, когда заходишь в собственный кабинет, меньше всего ожидаешь, что тебя там в темноте кто-то поджидает. — Иди сюда. — Мне нужно в душ. Нас ждут на совещании, помнишь? Он отодвинулся от стола и прижал к нему Джона, радуясь, что слова у того в кои-то веки расходятся с делом. — У этих уродливых штанов есть одно-единственное, но преимущество. Не вставая со стула, он рывком стянул с Джона штаны и усадил на стол, уперев ногу в спинку стула. Джон охнул и схватился за его голову, чтобы не завалиться на спину. — Ты сумасшедший, — неровно выдохнул Джон. — Сумасшедший. — Скажи, что тебе это не нравится, — промурлыкал он, задевая влажными губами головку. Джон нетерпеливо его подтолкнул. — Нравится — не совсем подходящее слово. Ему потребовалось семнадцать минут, чтобы довести Джона до оргазма. К этому времени Джон уже лежал на столе, почти задыхаясь, вцепившись одной рукой ему в волосы, а другой — в крышку стола, грудная клетка мелко вздрагивала, — в общем, представлял собой такое восхитительное зрелище, что ему стоило нечеловеческих усилий сбежать, пренебрегая собственными потребностями; впрочем, он все-таки задержался, чтобы поцеловать пытающегося восстановить дыхание Джона в солнечное сплетение и шепнуть: — Поторопись. Совещание вот-вот начнется. Джон ответил нечленораздельным ругательством. В учительскую он пришел минута в минуту и занял место в самом углу, намереваясь слиться с мебелью. Если Джон пойдет в душ, то точно опоздает. Но Джон ни за что не позволит себе появиться перед всем преподавательским составом потным и в спортивной форме. Собственные возбуждение раздражало и отвлекало. Он почти не слушал Маршалла, прогоняя перед внутренним взором видеозапись распластанного на собственном столе Джона — что делу отнюдь не помогало, но зато было не таким скучным, как это дурацкое совещание, — когда сам Джон, переодетый в брюки, рубашку и бордовый кардиган, который был на нем в тот памятный первый день, нарисовался в дверях, бормоча извинения. Он повернул голову к окну, потому что не смог удержать довольную улыбку, а когда снова нашел взглядом Джона, тот уже сидел между Еленой Бартон, перебирающей в наманикюренных пальцах ручку, и откинувшейся на спинку стула Хэнсли. Это при том, что он специально оставил свободное место рядом! Он стал смотреть на Маршалла и больше не удостоил Джона ни единым взглядом до самого конца совещания. Это становится утомительным. Кто-то из них должен проявить свой гениальный ум и найти выход из идиотской ситуации. Они не могут до самой пенсии прятаться по углам, как пара прыщавых школьников. Осточертело каждую ночь пялиться на пустую половину кровати. Они же взрослые люди, в конце концов. Выход был один и до банальности очевиден: Джон должен переехать. К телефону никто не подходил уже целых пять гудков. Этот охранник слишком много себе позволяет. Еще не настолько поздно. Да и куда вообще он мог запропаститься? Он постукивал ногтем по трубке, от чего в ухе раздавался противный звон. — Да? — промычал ленивый голос, но он едва ли обратил на него внимание, с облегчением выдохнув. — Мне нужен Джон Уотсон. — Он ушел уже, наверное, время-то сколько. Он прекрасно знал, сколько времени, и именно поэтому предпочел позвонить, а не бежать через весь двор в соседний корпус. — Будьте любезны, проверьте. Я подожду, — прорычал он сквозь сжатые зубы. Срочности, на самом деле, никакой в этом не было. Они вполне могут поговорить и завтра. Один день роли не сыгр… — Я слушаю. — Джон! — Шерлок? — переполошился Джон. — Что такое? Что-то случилось? — Хорошо, что я застал тебя. Как насчет ужина? Некоторое время трубка молчала, и он видел Джона, качающего головой, сжимающего пальцами переносицу и улыбающегося. Наконец трубка кашлянула. — Умираю с голоду.