Сквозь открытое окно

Слэш
NC-17
Завершён
294
Размер:
90 страниц, 11 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
294 Нравится 67 Отзывы 113 В сборник Скачать

Глава 10. Город

Настройки текста

И что есть город, как не люди? Б. Джонсон

             Воскресенье началось с дождя, и они целый день были дома. Дом с появлением Джона приобрел законченность и плотность, стянул в себя, как в центр паутины, все нити мироздания и приобрел вид вселенной в стеклянном шаре, за пределами которого может происходить что угодно, и ни одного из них это не будет волновать. По крайней мере, до понедельника.       Утро понедельника принадлежит тому единственному альбому Pink Floyd, что он согласен слушать. Джон не возражает, но улыбается. Джона приводит в восторг проявление сантиментов. К понедельнику дождь удобно закончился, и вымытый Лондон хвастался чистыми крышами и сияющей кладкой тротуаров.       — Ты сегодня до двух?       — Сегодня придут родители Дея. Маршалл хочет, чтобы я присутствовал.       — Не говори ничего Хэнсли. Вообще с ней не разговаривай. И уж точно не говори ничего об ее умственных способностях и квалификации.       — Хм.       — Я подожду тебя у Коула.       — Можешь взять машину.       — Я подожду.       Все понедельники наполнены привычным меланхоличным «опять все сначала» с примесью ясного, как солнечное утро, «может быть, на этот раз». Может быть, на этот раз Бернет сдаст нормальную работу. Может быть, на этот раз мама Джейка не накормит сына до отвалу перед уроком физкультуры.       Может быть, на этот раз Бейн забудет отпустить при Молли пошлую шутку. Может быть, на этот раз Молли просто ответит ему такой же. Но нет, удержать лицо важнее; к тому же, парень просто не умеет по-другому развлекаться. К тому же, он свои шутки пошлыми не считает.       Молли проходит через проходную, но идет не в учительскую, а к себе в библиотеку; а в учительской сегодня для понедельника необычайно оживленно.       Джон тоже не идет в учительскую, и Шерлок, надевая на лицо выражение не самой искренней вежливой улыбки, толкает дверь один.              — Давно пора, знаешь. — Джон делает поспешный глоток чая и кривится: горячо. Шерлок, сам того не замечая, копирует выражение Джонова лица. — Сколько они уже друг за другом бегают.       — Я бы не назвал это беготней. — Шерлок обводит плавным взглядом мельтешащих школьников, отчитывающего первоклассника Макнайта, медленно продвигающуюся очередь у стола с салатами и возвращается к Джону. Джон смотрит на него с привычным, но оттого не менее приятным выражением искреннего интереса. — Они скорее ползали от нечего делать.       Джон усмехается.       — Джуд тоже так сказала. Почти слово в слово. Еще сказала, что была о Елене лучшего мнения, так как считала, что Елена не рассматривала брак как обязательный пункт на пути к достижениию успеха. Теперь на ее стороне только Молли.       — Только Молли об этом еще не знает.       Шерлок тоже улыбается и смотрит на Джона. У того дергается уголок губ, и искрятся смехом глаза. Рассеянный дневной свет для глаз Джона выгоднее всего: так лучше проявляется их насыщенная синева. В свете ночной лампы они черные, а в пасмурный день отдают зеленью.       — Твой кофе уже превратился в еле теплый сироп, — бросает Джон, и волшебство улетучивается. — Мне пора. Еще переодеться надо. Будь молодцом и скажи Елене «поздравляю» при встрече.       Он встает, клюет Шерлока в макушку и уходит. Шерлок подносит ко рту стакан, кривится и опускает обратно.              — Император Адриан приехал в Лондон в 122-ом году. К его визиту готовились, как в наше время готовились бы к визиту королевы: наводили лоск, спешно возводили давно спроектированные дворцы и украшали их скульптурами королевского семейства. Бюст Антиноя вы и сейчас можете увидеть в Британском музее. Золотую голову Адриана 150 лет назад выловили в Темзе. Спрашивается, зачем разбивать и топить изображение почти бога? Как думаете, кому могла помешать статуя ратователя за свободу религии и сексуальной ориентации? Джоэль?       В дверь постучали.       — Простите, мэм. Дея вызывают к директору.       Елена переводит взгляд на Дея и поднимает брови. Тот встает и топает к выходу.       — Дей? Сумка.       — Конечно, мэм.       Маршалл кажется краснее обычного и старается не пыхтеть слишком уж яростно; отец Дея уставился в стену чуть правее окна, жена смотрит в стол и изредка переводит взгляд на мужа. Смит вежливо улыбается.       Все это довольно скучно.              Бейн разгадывал кроссворд из утреннего Таймса и не поднял на него взгляд. Очевидно, он так и не расстался со своей девушкой. Что ж, по крайней мере, он не перемазан зубной пастой, так что, может, и к лучшему.       — До завтра, Бейн.       — Всего доброго, мистер Холмс.       Стеклянный Роберт Гук сиял на солнце всеми своими окнами, невольно привлекая внимание, за которое тут же наказывал резким прищуром. Очки бы сейчас не помешали. В маленьком парке позади Аббатства, привлекательном своей вечной тишиной, занята одна-единственная скамейка: миссис Типкинс в розовой холщовой куртке и черной фетровой шляпке с маргаритками кормит голубей. Они заняли всю дорожку в радиусе четырех метров вокруг нее и все еще продолжают слетаться. Древние платаны на уловку с солнцем не поддались и гордо стоят голышом. Толстые ветви совсем не колышутся на ветру.       Он поежился и поправил воротник пальто.       Вестминствер захлебывается весной, глотает автомобильные гудки, впитывает топот ног миллионов туристов. Аббатство открыто для посетителей, и от маленькой входной двери справа от огромных парадных ворот тянется стометровая очередь, сворачивая вдоль улицы Виктории. На изгибах автомобильных окон бликует солнце, заставляет зажмуриться. Очки, конечно, дома остались — утро было по-будничному пасмурным.       Джон ждет его у Коула, поэтому вместо того, чтобы свернуть к парковке, он ныряет в узкий проулок к Грейт-Колледж-стрит. Шум города сразу стих. Тонированные окна частных домов блестят черно-зеленым, резко выделяясь среди обычных белых, отражающих кирпичные стены напротив, что принадлежат офисным компаниям.       За кассой, как всегда, никого. Он вдохнул знакомый сухой запах пыльных страниц и услышал:       — Шерлок?       Он пошел на голос, лавируя между стеллажами и полупустыми деревянными ящиками, расставленными то тут, то там, загородив проход. Джон держит в руках высокую стопку книг разного формата; как только Шерлок подошел, Джон тянется к нему за поцелуем. Шерлок не спрашивает «что здесь происходит?», а спрашивает о другом:       — Ты решил оставить Коулу недельную зарплату?       — Лесли пообещал мне скидку. Старик отдает все на благотворительность.       Он поднял брови. Джон повернулся к другой полке, хотя не понятно, что он там выискивал: следующую книгу уже придется придерживать подбородком.       — Уходит на покой. Говорит, купил дом за городом.       — Лесли?       Джон кивнул.       — Да, он через пару месяцев заканчивает универ и удирает в Канаду.       — Бедный Коул.       Джон смотрит на него искоса и слегка улыбается.       — Я думаю, с ним все будет в порядке. Он давно об этом думал. — С этими словами Джон протягивает Шерлоку стопку книг. — Подержи-ка. Шерлок от неожиданности приседает, а Джон тянется наверх за очередным сокровищем.       На парковке, к тому времени, когда они до нее добираются, остается только Шерлоков ягуар. Джон сваливает книги на заднее сиденье и плюхается вперед. На подставке под кофе лежит томик Йейтса; Шерлок бросает его назад и ставит на его место стакан с кофе.       — Твоя ставка?       — Ну, учитывая, что сейчас час пик, думаю, минут пятьдесят, — говорит Джон, словно это не он виноват в том, что дорога до дома займет у них кучу времени. Он опускает стекло, и салон заполняется холодным воздухом с запахом дыма и автомобильными гудками.       — Ты когда-нибудь думал о старости?       Шерлок неопределенно пожимает плечами.       — Я имею в виду. Ты, конечно, можешь хоть до семидесяти лет работать.       — Я не хочу работать до семидесяти лет, — прерывает его Шерлок. Он об этом не думал, но Джон ведь точно не будет работать до семидесяти. — Мы можем уехать за город.       — В деревню.       — Ну, или в деревню.       — Будем жить на берегу, и в форточку будет с шумом врываться воздух с моря.       — Ты сейчас опять кого-то цитировал?       Джон смеется.       На мгновение наступает тишина предвкушения, — и часы на башне бьют пять. С первым ударом Шерлок по привычке бросает взгляд на наручные часы и удостоверяется, что те не отстают. Шерлок тоже не отстает.              Беркли-сквер кишит туристами, голубями и музыкантами — вечная и не меняющаяся ни днем, ни ночью, когда открываются клубы; музыка звучать не перестает, меняется лишь жанр. Беркли-сквер тоже мало изменилась за последние лет этак двести, не считая музыкальных жанров и вкусов в одежде. Нынешняя молодежь повергла бы в ужас одного любителя галстуков в тон, что жил здесь семьдесят лет назад и единственной проблемой которого был молодой господин, в вопросах моды опережавший действительность на десяток лет. Еще машин прибавилось, конечно.       Да и людей, кажется, стало больше: живых больше, но еще больше мертвых и никогда не существовавших. Любовники рождаются воображением вечно влюбленного автора, селятся в съемной квартирке у парка, ходят на свидания в ресторан за углом и носят домой вино с конфетами. Призраки множатся, уживаются рядом — на соседних улицах и в соседних столетиях.              В старинном ресторане на Стренде поэт оплакивает не-любовника, рвет страницы стихов. Вокруг сидят друзья — общие друзья, друзья детства — и каждый из них думает о нем, о поэте, о его так и не воплотившейся любви — и о себе. О себе даже больше. Семья. Почти у всех у них есть семья. У него нет. Персивал погиб в Индии.       В окно врывается голос Лондона, ошалевшего от внезапного тепла весны. Еще на прошлой неделе лили дожди и завывал ветер, противный и вечный. А сейчас и не вспомнить его уже. Сочетание солнца и гудков красных даблдекеров не позволяет усомниться: весна пришла. Весна рассказывает городу свою историю, город пробудился к жизни, город дышит, а Питер Уолш вернулся из Индии. Персивал свою закончить уже не в силах, Персивал из Индии не вернулся.              И город, и любовь мало волнуют прозаические вопросы вроде смерти, географических расстояний или личной свободы. Влюбленным свобода не нужна. Замужняя женщина в Ботаническом саду ждет любовника, который никогда не придет.       — Ей сказали, мол, развод был бы удобнее, чем просто разойтись вот так, потому что развод развязывает руки. А она сказала, что любить и так можно.       Шерлок хмыкнул. Впереди проорал автомобильный гудок, и оба поморщились.       — Это сто лет назад было. Здесь, кстати, неподалеку, — Джон смутно кивнул в сторону зеленых пятен позади стеклянно-серых домов. Лента машин почти не двигалась, и Шерлок с завистью провожал взглядом велосипедистов.       — Почему ты не ездил на велосипеде?       — Прости?       — До меня. Ты же на метро добирался.       Джон пожал плечами.       — Вроде, быстрее получалось. Уже не помню.              — Ты знаешь, сколько романов начинается в метро?       — Столько же, сколько и в других местах скопления людей?       — Ммм. Метрополитен не так давно появился. С точки зрения литературы. Давай к Деншеру заедем, меня от тайской еды уже воротит.       Лондон глотает автомобильные гудки, крики, попсовые мелодии на расстроенной акустической гитаре, шелест вороньих крыльев. Люди идут, идут, идут. Приходят и остаются. Джон пришел на Бейкер-стрит и остался. Один из миллиона пришел, один из тысячи остался.       Минутная стрелка на циферблате над свадебным салоном «Поет соловей» дрогнула и встала на двойку. У Деншера по соседству прохладно и почти пусто, занят один-единственный столик у окна с видом на Башню и уголок Темзы. Она сосредоточенно изучает меню, он бросает взгляд на часы. Джон делает заказ, Шерлок смотрит на Джона. Джон забирает пакет и сдачу, оборачивается к нему и улыбается.       — Пойдем?       Шерлок смотрит, как солнце сверкает на капоте ягуара, и жарко становится от одной мысли, что нужно лезть внутрь.       — Может, пройдемся?       В узких улочках ветер плутает, бьется о кирпичные стены офисов и только на набережной вырывается на волю. Волны бьются о берег, корпусы туристических пароходов и бревна у причала. На бревне сидит чайка, клюет сырое дерево и отряхивает перья, когда ее накрывает водой.       Бетонные берега Темзы изрисованы граффити и исписаны философскими призывами вроде «УЛЫБНИСЬ!» (а внизу мелким почерком неаккуратно накарябано бунтарское «нет» ).       В доме 221 по Бейкер-стрит на втором этаже открыто окно. Ветер легко проникает сквозь легкий тюль и растворяется в аромате ресторанной еды, разогреваемой в микроволновке, рассеянных нотах скрипки и редких ничего не значащих и вместе с тем жизненно-важных словах:       — Твой кофе скоро закончится.       — Грег обещал зайти на выходных.       — Послушай вот это, думаю, тебе понравится.       Люди приходят, исчезают, и остаются. В доме 221 по Бейкер-стрит жили и до них: дешифровщик из Блетчли, военный хирург, старая вдова, — много поколений заметных и не очень людей приходили и оставались, а затем исчезали. Они остались здесь и здесь живут. Девяносто пятый не будет вечным, он пройдет так же, как остальные, потом тысячелетие закончится, и жизнь повернет на третий круг (или трехсотый, это смотря как считать).       Они останутся здесь на пока, а там как получится.       — Ты самый странный, нелогичный, абсурдный, невероятный человек из всех, кого я знаю.       — Ты еще менее логичен, чем я. Я выбрал совершенство. Ты выбрал меня.       Они останутся здесь на века, потому что остались, по сути, века назад.       Старый, старый Лондон; молодится, готовится к новому тысячелетию. Город его переживет, как переживет и следующее — а они исчезнут, потому что все когда-нибудь исчезают, чтобы остаться в своем собственном Лондоне, доступном лишь глазу избранных.       А потом исчезнет и он.                     
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.