Антропный принцип.

      Барри плевать на боль в ногах, на алые разводы на вещах, с которыми соприкасались его ладони. Барри просто хочет быть самым быстрым.       Лизи хочет видеть его живым.       Аллен тонет, захлебывается этой мутной водой, и он бредит, бредит о скорости, о смерти, о рыжих волосах и желтой молнии. На самом деле он на поверхности, а воды нет и в помине, но ощущения не уходят. А все рушится, горит, гарь везде, она все превращает в черное.       Что-то внутри прыгает от самого солнечного сплетения и до горла, а потом обратно. «Чертовы русские горки», - думает Барри, пока стирает свои ноги в кровь, потому что надо быть быстрее.       Его тошнит от всего, от криков матери в голове, от жалеющих взглядов знакомых и близких, от чертовой ухмылке в голосе его Тени. Циско называет его Обратным Флэшом, ведь так?       Нервы не канаты, они не железные, поэтому Аллен срывается вниз, кричит от боли, от мороза по коже, от мертвецов. Джо смотрит с непониманием, Айрис с сочувствием, а остальные… Да все равно.       Лизи ловит волну.       Мимикрия бьет во всю силу, что ломаются кости, зато исчезает муть из разума ненадолго. Флэш думает, что у напарницы хребет железный, думает о ее родинках и улыбке, Барри на это класть. Алые искры бьют ее по рукам, оставляют следы, а она молчит и смотрит. И что-то между ними, и это так больно, так безрассудно. А в другой вселенной герой немного умнее, смелее и ему класть на молнии. В другой вселенной он целует ее плечи, обнимает ее до хруста, в другой реальности он называет ее своей. Но в этой петле он слишком глупый.       Бетси умеет лечить таких сумасшедших, как Аллен. «Это немного странно, но убогие к ней тянутся», - заявляет как-то раз полупьяный доктор Уэллс по секрету. Флэш тогда так и не смог спросить, что за убогие были в ее жизни до него. В его голосе не было ни капли ревности (нет). ***       Когда Кейтлин дает ему пощечину со всей силы, Аллен первым делом думает о том, что он провинился перед Росс. Пока не знает за что, но что-то плохое он сделал. А потом он видит ее в истерике, с дрожащими руками, всю истерзанную, поломанную до невозможности, он понимает, что Барри Аллен самый настоящий козел.       Элизабет состоит из осколков, ее склеивали так много чертовых раз, что она вся в нитях. Она цепляется за него, шепчет между всхлипами дурацкое имя Хартли, а у него под ребрами что-то стонет, просит ее целовать, душить, чтобы не смела чужие имена говорить, даже не задумывалась об этом. Но он просто ее обнимет и сердце стучит так сильно, что грудной клетке становится больно.       У Лизи дрожат руки, в комнате впервые бардак, а Барри не умеет склеивать таких разбитых, как его девочка. Он надеется, что она не читает его мысли и не слышит этих ласкательных. Глаза цвета моря глядят с неподдельной тревогой.       Сердце сжимается с ужасающей, безумной болью, но этого никто не заметит. — Я тебя не оставлю, родная мой, милая, слышишь это? — раздается голос. Он совершенно не похож на него. Но рот открывал-то он.       Мимикрия смотрит на него вытравленными болью глазами, Барри убивает в себе желание уйти на тренировки: это его обязанность – лечить тех, кто за него отдает себя.       Он целует ее в лоб. Нежно, будто боясь ее окончательно поломать. Ладонь ложится на рыжие волосы, осторожно гладит. Внутри у него до сих пор голос шепчет о тренировках, а Барри не смеет вдохнуть рядом с ней, ни то, что уйти.       Аллен остается с ней на всю ночь, слушает рассказы о неизвестном Хартли и о том, как она его любит и за него боится. Флэш ни о чем не жалеет, когда на следующий день узнает об ограблении четы Рэтэуэй. *** — Кто такой Хартли?       Кейтлин смотрит на него так, будто он сейчас убил на ее глазах котенка. — Откуда?       Барри хочет соврать про то, что Лизи сама ему все рассказала, просто он хочет услышать версию Сноу. Хочет сказать, что мистер Уэллс ему проболтался, что Циско не смог сдержаться. Барри говорит об истерике его напарнице, о потухшем взгляде и уже ненавистном имени. — Ну, это долгая история. Не уверена, что тебе нужно ее знать. Но если кратко, считай, он был ее старшим братом, — доктор эти слова чуть ли не выплескивает, будто настолько ей все противно. Или больно, он в этом не разбирается. — Можешь еще что-то сказать? – Аллен не надеется на положительный ответ, но все равно спрашивает, вдруг повезет. Это то же Сноу.       Ему вдруг вспоминаются губы Лизи, такие мягкие, с кровоточащими ранками, шепчущими почти беззвучно это поганое имя. И нет, это совсем не ревность (Флэш внутри отбивает чечетку). — Он… Понимаешь, он… Просто, прошу тебя, не пытайся с ним соперничать, — говорит она отчаянно, с ноткой истерики. — Почему это? Неужели ты в меня не веришь? Что он такого сделал, что она так из-за него себя ведет? — Что он сделал? Он просто любил ее. Барри совсем не ревнует. Он просто хочет счастливую Лизи. *** — Мне кажется, у меня проблемы.       Мистер Уэллс слушает его молча.       Аллен не знает, если совсем честно, почему именно с ним, почему именно сейчас, но ему просто хочется хоть кому то это сказать.       Барри рассказывает ему о кошмарах, о том, как он медленно становится пустышкой, он рассказывает ему даже о Бетси. Он рассказывает так много, и слова льются как вода, а он не может остановиться, будто платину прорвало, будто, если не сейчас, то никогда уже.       Голос у дяди Лизи приятный, понимающий, отчего-то ему вспоминается мама и их разговоры. Глаза печет нещадно. — Никому не будет дела до того, что ты чувствуешь. Им плевать на то, что от тебя уже почти ничего не осталось. Взрослые люди эгоистичны, как бы они не хотели доказать обратное. Знаешь, когда, ну, знаешь, когда… Когда не стало моей… жены, всем было плевать. Они приносили соболезнования, делали виноватый вид, но как только я отворачивался, они меня забывали. Я исчезал с их радаров. Это всё мы, люди. Мы такие… Лицемерные, такие пустые. Но не все. Знаешь, есть такие, которые не подражают нам. Ты пока тоже не стал нами. Ты еще ребенок, ты можешь любить. Но и ты вырастешь. Вы всегда вырастайте. Но моя жена, она была не такой. Нет. Она была мечтателем. И Лизи такая же. У нее как-то само все выходит. Это трудно объяснить, но рядом с ней я чувствую себя лучше, будто я еще не прогнил, — мистер Уэллс замолкает ненадолго, будто не решаясь продолжить. — Барри, запомни мои слова, потому что повторять я не намерен. Прошу, нет, приказываю, не смей забирать Элизабет с собой во взрослую жизнь.       Аллен одними губами шепчет: «Я обещаю». ***

***

В этой вселенной Леонард Снарт решает схватить мелкую девчонку с опухшими глазами, которая, похоже, так обкурилась (на самом деле нет, это просто была истерика), что не могла вставить ключи в замок. В этой вселенной Росс плевать на веревки, стягивающие ее руки до ломоты в суставах. В этой вселенной у Барри ухает сердце, Лизи не пытается сбежать, а Снарт ведет с ней задушевные беседы (в одной из тысячи путей на его месте Ронни сжигает ей пол лица).       Барри ломает себе пару ребер, у него открытый перелом на правой ноге, но он как верный пес сидит у ее кровати, потому что он должен. И между делом, это не Снарт с дружком его так помотали (их раны он уже залечил). Нет, это просто Оливер выбивал из него «все то дерьмо, которое в тебе быть не должно». И Флэш, правда, ему благодарен.       У Лизи глаза цвета моря, холодные руки, а еще она умоляет слетать с ним куда-нибудь. Например, в Кират или на остров Рук. Барри смеется и думает, что хуже Централ Сити и вправду места не может быть. А с пиратами они бы как-нибудь разобрались. ***       Барри думает начать возводить с Лизи мосты, чтобы однажды ее пригласить на свидание. Айрис смеется и говорит о том, что она сделает все, чтобы хоть в этот раз ее братец ничего не испортил. Аллен ей благодарен. Флэш, как ни странно, тоже.       И все идет хорошо, он в это верит, и скорость вновь с ним на одной волне. Обратный Флэш больше не маячит на периферии сознания.       И когда Барри решается пригласить ее на свидание, появляется этот козел.       Лизи нежно зовет его Хартли.       Барри и Циско хочется блевануть.