Антропный принцип.

Хочется плакать, кричать, клетку грудную резать тупым ножом. Это желание возрождается каждый раз, когда она видит это. Лизи чувствует, понимает - это ее наказанье. Только вот за какие грехи? Лиза не знает, только лишь чувствует холод могильный и притягательный. Лишь для нее. Она рушится изнутри, словно здание. Люди кричат, и лица их корчатся в уродливых гримасах. Все вокруг серое, тусклое, будто поломанное. Неправильное. Девочка с красным шарфиком молча шагает сквозь время. Будто бы не отсюда, вырванная из хватки смерти. Дикая, одинокая, ищущая ответ. Кто этот умник, который вытащил из огня? Лучше б ее оставил там догореть до конца. Меньше бы было страданий. Меньше не значит лучше. Только вот это лучше не видно на горизонте. Только вот между ребер кто-то воет, скулит и плачет. Просится это наружу, ребра ломая. В секунду. Чтобы отвлечься, губы кусает до боли, до крови. Девочка Лизи все никак не поймет. Нет в ее жизни чего-то, что может ее согреть. Да, есть друзья и дядя. Да, есть сестра и лучший из этого мира друг. Только вот нету их. Кладбище не большое, в зелени и цветах. Здесь детям веселиться, а не покойников хоронить. У Росс руки в царапинах от всех этих веток и мусора, но ведь главное чистота? Она выбрасывает за оградку маленькие ветки и засохшие листья. Не говорит ни слова. Зачем? У Бетси болят губы от улыбок. У нее будто глюки в системе. Больше нет сил улыбаться. Она открывает рот и… Замолкает. Горло першит, а ощущения, будто воспоминания и мечты режут ее изнутри. Лизи оседает на землю и приваливается спиной к штакетнику. Росс думает, что лучше бы дядя выбрал дерево. Оно потеплее железа. Памятник красивый, величественный. Только памятник ее не обнимет. Их похоронили вместе. На фотографии счастливая пара. Ее то самое это. Люди такое обычно зовут семьей. Дядя говорил, что это не самое удачное фото. Но после пожара осталось лишь это. Дядя вообще не любит говорить о родителях. Только губы поджимает, да лицо отворачивает, чтобы она жалость с печалью его не увидела. Лизи бы очень хотела помнить родителей не по снимкам. Только она была слишком мала. Все, что осталось в памяти: мамина колыбель, да папин смех. И ощущение безграничного счастья. Кто-то когда-то сказал, что время излечит. -Самое глупое суеверие, - говорит на такое заявление дядя. Бетси думает, что время - анальгин. Толку как такового нет, но чем-то все же помогает. Росс приезжает сюда каждые два месяца. Просто чтобы помечтать, забыться. И вновь увидеть его. Он – неизвестный парень, который тоже приходит сюда к родителям. Точнее к маме. Лиз не спрашивает его имя, не пытается с ним заговорить. Ей просто уютней, когда она знает, что он за ее спиной. Только однажды он не приходит. Элис смотрит по сторонам, отчаянно пытаясь его найти. Она просидела на кладбище весь день. И всю последующую неделю. А потом приходит равнодушие. Что самое смешное в этой истории, так это то, что она к нему привязалась. К неизвестному, наверняка не запомнившему ее. Ей бы просто еще разок… *** Ночной осенний воздух был тяжел, душен и неподвижен. Приходилось пробираться будто сквозь толщу воды. Она останавливается перед пунктом назначения и замирает. Стоит как статуя, глядя пристально, надеясь то ли ошибиться, то ли оказаться правой. И кто-то невидимый бросает то самое, которое столько лет скребется меж ребер, в этот неподвижный воздух. И чудится ей Венеция и воды Большого канала. Там, за спиной ее, мост Вздохов, а сама она как бы плывет на гондоле. И это что-то, что падает в воды канала, кажется ей ребенком. Дитя, покрытое сажей, тянет к ней свои ручки, тщетно пытаясь дозваться до нее. А она стоит посреди глуши и пальцем шевельнуть не может. Ошеломленная, охваченная ужасом, видит перед собой того самого, Неизвестного. И сердце стучит, бьется в клетке тела, пытается найти выход. Смятение прекратилось неожиданно, а юноша все еще стоял перед глазами. Он подрагивал от волнения, которое было почти незаметно. Когда это началось? Лизи не знает. Просто раз – и все. Конечная. Судьба назначает пенальти в ее ворота. Похоже, Росс не умеет играть в этот вид спорта. Жаль, было бы меньше проблем. Барри, так зовут неизвестного, яркий и очень любит дарить улыбки. Только вот девушке с именем Айрис он дарит еще и верность. Собачью, одностороннюю преданность. Точно такую же Бетси дарит ему. Люди внутри нее кричат, бьются в агониях. Только она все ждет. Ждет, когда хотя бы один пловец вытащит младенца из толщи воды. Ребенка преподносит ей Аллен. И Он же лишает ее дыхания. Лучше бы он кричал, бил ее, унижал. Он же целует в щеку, треплет рукой другую. В его в глазах добродушное лукавство, у нее - те самые воды Большого канала. Прикосновения плавят кожу, а вечером не дают уснуть. Ей бы забыть его иль не знать, но только жизнь повернулась спиной. Она – мертвец. Со всеми склонностями живого, но мертвец. Ошибка природы, слишком противоестественна. Миллионы смутных, расплывчатых фантазий зрели в голове каждую ночь. Она знает, что пахнет он мятой, немного лимоном и мокрым асфальтом. Знает каждую черточку, каждую родинку на лице. Ей бы коснуться его не так, по-другому. Заглянуть в глаза, коснуться губ, не боясь быть непонятой. Ей бы просто его, чтобы больше никогда не выпускать из объятий. Дышать им, раствориться в нем самом, быть тенью его. Чувствовать, как бьется в унисон с твоим чужое сердце. Ей бы просто… Хочется сгореть. Дотла. И гореть до тех пор, пока от тела не останется лишь пепел. А потом, возрождаясь, вновь. И так до плюс бесконечность.