***
Рабочий день подошел к концу, а мы с доктором Смитом так ничего и не придумали. Все шло по типичному алгоритму выбора подарка. Практически все мои предложения были отвергнуты, и только несколько подлежали рассмотрению. Хотя и они постепенно отпали. В общем: доктор Смит не решил свою проблему, а так как рабочий день закончился, мне предстояло решить свою. Сегодня понедельник, значит, папа задержится на работе. Хотя не известно, на работе ли. В любом случае, оно и лучше: не хочу его видеть, да и мама наверняка не захочет, когда узнает. Выходя из больницы, я колебалась. Правильно ли я поступлю, если расскажу? Не лучше ли сохранить это в тайне? Ведь и дураку ясно, что после того, как мама узнает ‒ последует ссора, а после ссоры ‒ развод. Если я промолчу, то сохраню семью... Здесь я себя одёрнула: как я могу так думать? Тайное всегда становится явным, и будет лучше, если мама узнает об этом сейчас. И, в конце концов, какая это будет семья, если держаться она будет только на лжи и обмане? Я решила, что сегодня всё расскажу, и отступать не собираюсь.***
— Привет, Дженни. Проходи, — весело произнесла мама, открывая дверь. И тут же обеспокоенно спросила. — Что-то случилось? Я удивленно на неё посмотрела. — Нет, ничего не случилось. А почему ты спрашиваешь? — В последнее время ты так часто стала заходить к нам. Вот я и подумала... — с неким облегчением ответила она. — Разве есть что-то плохое в том, что я хочу проводить с тобой больше времени? — слегка улыбнувшись, произнесла я. Мне не хотелось ей лгать, но выложить маме всю правду, вот так, с порога ‒ я не могла. Сейчас зайду внутрь, немножко поболтаю и скажу. Эх, я бы соврала, если бы сказала, что не хочу отсрочить этот момент. Мы прошли на кухню. Мама усадила меня на небольшой кухонный диванчик, а сама принялась накрывать на стол. От обеда я отказалась, поэтому мы решили просто попить чай. Вскоре передо мной оказались кружка с горячим напитком и булочка с корицей. — Ну, рассказывай, что нового? — спросила мама, сев напротив меня. — Да ничего, в общем-то... — стараясь ответить как можно более спокойно, произнесла я. Но, видимо, тревожная нотка в голосе всё же прозвучала, и мама почуяла неладное. Тут я поняла, что медлить больше нельзя. Сейчас она спросит, что меня беспокоит, и я солгу, если скажу "ничего", потому что я решила ей все рассказать. Но как же трудно решиться... — Что случилось, Дженни? Я растерянно посмотрела на маму и почувствовала себя, как школьница, которая не знает ответ на вопрос учителя. Ладони покрылись холодным потом, тело пробирала мелкая дрожь, а сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но не смогла издать ни звука. — Что с тобой? Что случилось? — мамино беспокойство нарастало, медлить больше нельзя. — А... Ну, это... Понимаешь... — слова шли с трудом и никак не хотели складываться во что-то связное. Смотря на лицо родительницы, мне хотелось плакать от собственной беспомощности, но вот, собрав всю волю в кулак, я на одном дыхании выпалила. — Папа тебе изменяет. Когда я сказала это, мне стало немного легче. Сейчас не было уже страха и волнения, но их место заняла пустота. Эти слова прозвучали как приговор, приговор маминой любви к отцу и их браку. На глазах выступили слезы и, пытаясь сдержать их, я опустила взгляд на кружку, делая вид, будто бы мне интересны завитки пара, поднимающиеся с поверхности напитка.When you were standing in the wake of devastation Когда ты стояла на обломках прошлого, опустошенная, When you were waiting on the edge of the unknown И ждала чего-то на грани неизвестного, And with the cataclysm raining down Попутно наблюдая катастрофу, Insides crying, "Save me now!" А твоя душа кричала:"Спаси меня!", You were there, impossibly alone Ты была невообразимо одинока.
— Что? — растерянно прозвучал мамин голос. Я посмотрела на нее и снова уставилась на кружку, не в силах смотреть ей в глаза. В них были и боль, и отчаяние, и плохо сдерживаемые слезы. — Папа тебе изменяет. — повторила я, уже более уверенно, нежели в первый раз. Тут же послышался всхлип — мама заплакала. Я снова подняла взгляд, в горле встал ком — на нее было жалко смотреть. Вздрагивающие худые плечи, руки, прижатые к лицу, красные глаза, все это навело на мысль о том, что я являюсь одной из причин ее слез. Я встала, подошла и обняла самого дорого мне человека, и одной рукой гладя маму по волосам, прошептала, — Не плачь, все будет хорошо.Do you feel cold and lost in desperation? Тебе холодно, ты погружена в отчаяние? You build up hope, but failure’s all you’ve known Ты хранила надежду, но тебя постигали лишь неудачи Remember all the sadness and frustration Вспомни все печали и разочарования And let it go. Let it go И отпусти их. Отпусти...
***
После того, как я успокоила мать и по ее просьбе рассказала обо всем по порядку, она велела мне идти домой. Мол, ей предстоит серьезный разговор с моим отцом. Хотелось сказать, что слово скандал подошло бы больше. Впрочем, мамино право выбирать то, как это назвать. Дорога до дома была пройдена в раздумьях. Мне казалось, что как только тайное станет явным, мне станет легче. И несомненно стало — меня больше не тяготило знание об измене родителя, но теперь ощущалась всепоглощающая пустота. Казалось, что если мне вскроют грудную клетку, то внутри нее ничего не окажется. Конечно, глупо слышать такое от взрослого человека, тем более от медика, но тем не менее ощущалось это именно так. Интересно, скоро это ощущение пройдет? Я почувствовала, как на плечо опустилась чья-то рука, обернулась и застыла на месте. Меня угораздило повстречать одного из тех людей, которых видеть совершенно не хотелось. Я закрыла глаза, в надежде, что когда их открою он исчезнет, но, увы, он никуда не делся. Только стоял и ухмылялся. Так, спокойно. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, готовясь к разговору, которого хотелось избежать. К разговору с Гарри.