В потёмках холодного безразличия

      Раян по привычке, выработанной за пару недель чуть ли не до автоматизма, завязал шёлковый платок, чтобы скрыть шею. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, он остался доволен: форма не сковывала тело и ощущалась мягким пухом на коже. Правда пришлось надевать лёгкий свитер под тёмно-синей футболкой — короткие рукава не защищали от сквозняков, да и для представителя Оргинии не дома подобная открытость в одежде имела неприемлемый характер. В комплект к форме Раяну предоставили также одноразовые шапочки, маски, перчатки и прочие атрибуты медицинского персонала, служащие в основном для входа в помещение к больным с ослабленным иммунитетом.       В шестом часу утра повара только приступали к работе, поэтому столовая пока пустовала. Расправившись с завтраком — парой вчерашних булочек со сладким чёрным чаем, — Раян направился в обеззараживающую кабину¹.       Он уже видел комнаты опекаемых. Те несильно, но разнились между собой. Расположением, обстановкой. Атмосферой. Комнаты полностью прикованных к постели коматозников чем-то навевали тягостное ощущение безнадёжности и неясной тревожности, присущей скорее недалёкой смерти, чем способствующим выздоровлению условиям. Безысходность, как в одиночной камере приговорённого к смертной казни ошибочно обвинённого. Раян до недавнего времени не сталкивался с таким количеством негативной энергетики в замкнутом пространстве, однако не мог позволить себе проникнуться ситуацией.       — Доброе утро, господин Аверьянов! — его излишне бодрый голос на миг продырявил этот обречённый гнёт. В ответ раздалось лишь пиликанье приборов над кроватью бледного бесчувственного тела. — Надеюсь, вы запомнили меня, как вашего нового смотрителя, и не возражаете против моего присутствия.       Как же странно разговаривать с человеком, даже не зная наверняка, осознаёт ли тот действительность. Будто разговариваешь с трупом. Раяна гложили сомнения: то, что он задумал, могло как облегчить, так и усложнить ему задачу.       Парень приблизился к кровати. Аверьянов в окружении пиликающих устройств правда походил на мертвеца: неподвижный, с синеватого оттенка осунувшимся лицом. И только его показатели опровергали эту мысль. Ведь человек дышал, хоть и посредством аппарата ИВЛ².       — Меня глубоко беспокоит тот факт, что ваше состояние на протяжении довольно долгого периода оставалось на одном и том же уровне при кардинально различных методиках лечения, судя по записям в вашей характеристике. Так просто-напросто не бывает, — продолжил разглагольствовать Раян, время от времени делая пометки на планшете, внимательным взглядом окидывая светящиеся в полутемноте экраны. — И, чтобы добраться до правды, мне придётся кое-что провернуть. Заранее прошу прощения, если вы не поддерживаете моего вмешательства. Но эта неделя прошла абсолютно безрезультатно, что в нашем с вами случае недопустимо — за три оставшихся возможно разве что пере-диагностировать и назначить другую методику без надежды на изменения, а мне очень нужна высокая оценка. Простите.       Поднимаясь с противоположной стороны, солнце пока не проникало в единственное высокое окно, к тому же плотные шторы едва ли пропускали набирающие с каждой минутой всё больше сил лучи. Раян зацепился за еле заметное в полумраке мерцание маленького «глазика» продолговатого белого прибора, считывающего данные со всего оборудования в комнате. Если и была возможность разобраться в хитросплетённых записях умников, его так называемых предшественников, наверняка страдавших обострением острейшей небрежности, то только с помощью накопителя³ — мигающей железяки, хранившей в себе показатели в закодированном виде примерно год.       — Я знаю, что иду вразрез с правилами центра. Мне крупно повезёт, если не поймают с поличным. И если вы не расскажете никому, — невесело усмехнулся Раян. — Но и не такое нарушишь ради священного любопытства. Знали бы вы, во что превратили ваш анамнез эти, с позволения сказать, бездари!.. — за дверью послышались торопливые шаги, проследовавшие мимо, но заставившие встрепенуться душу. — Так, ладно, пора, иначе и правда… — он передёрнулся, не договорив. Торопливые пальцы в перчатках, стараясь действовать слаженно и не оставлять лишних следов, взялись за этот самый накопитель, нащупали незаметную боковую кнопку и отодвинули открывшийся отсек для микро-флешек. Спустя всего несколько минут планшет имел удалённое подключение к конкретному хранилищу данных. — Вот черти со смеху удавятся, если я и вам не помогу, и подпаду под санкции правоохранительных органов.       Раян, немного помедлив, всё же повременил с просмотром новых записей в цифрах. Он втиснулся в проём между кроватью и окном, решив раздвинуть тёмные шторы напоследок. Вот бы ещё проветрить помещение, но тратить дополнительные минуты, чтобы осилить подъём на располагавшийся слишком высоко подоконник, не хотелось — и так Раян засиделся, тем более что вечером за ним должен приехать водитель. А до той минуты планировалось закончить текущие дела: составлять недельный отчёт, проинструктировать медбратьев насчёт лечения по новой методике (и изменений по старой), собраться и надеяться, что никакого чрезвычайного происшествия в его отсутствие не случится. Хотя отчёт можно и дома привести в божеский вид и отправить по электронной почте, всякие инструкции — по телефонной связи, вот только Раян сильно сомневался, что выгребет себе и миг для уединения, не говоря о чём-то большем — на днях Алем предупредил о неожиданных элементах, которые явятся в качестве незваных гостей в выходные. В выходные, терпеливо выжданные для отдыха и более плодотворных дел, нежели выуживание из себя через силу гостеприимного хозяина, коим его никто никак не позиционировал.       — Что вы тут делаете? — знакомый строгий тон заставил очнуться от размышлений, и от неожиданности Раян отдёрнул руку от портьеры: его штормовым взглядом прожигал Валентин Леонтьевич. Маска скрывала выражение лица, но глаза под стёклами старомодных очков просто полыхали недовольством. Непонятно только, почему.       — Я проверял состояние опекаемого, — стараясь не выдать внутреннего напряжения, Раян демонстративно потряс в воздухе рабочим планшетом, в котором записывал данные с приборов. — А что?.. — имея в виду, что руководство забыло в комнатах простых смертных в такую рань, он приподнял бровь.       — Неужели с утра пораньше потянуло заняться делом? — несостоявшийся вопрос напрочь проигнорировали.       — Сегодня отбытие, господин Добронравов, если вы запамятовали, и я не хотел бы откладывать всё на крайний срок и задерживать людей в их последний рабочий день тяжёлой недели, — полностью взял себя в руки Раян. — Тем более что мой недельный отчёт ещё не доработан, и свежие показатели, я уверен, не повредят, а наоборот: дополнят его. Так в чём же, собственно, проблема?       — Проблема?.. Что ты, никаких проблем. Просто редко встретишь подобную усердность в сотрудниках, — Валентин всё ещё искрился мрачной неприязнью, что весомости его словам ничуть не добавляло.       — Сочту за похвалу, спасибо, — Раян от греха — внезапно зажёгшейся ослепляюще-красной линии, которую переходить крайне не рекомендовалось — подальше вытек из проёма, мимолётно коснувшись взором монитора, регистрировавшего активность головного мозга коматозника, и медленно, но уверенно пробирался к двери. — С вашего позволения, мне уже пора идти; я продолжу наблюдение за остальными моими опекаемыми, — он специально интонацией выделил в контексте собственное отношение, чтобы удостовериться в догадках относительно реакций на произносимое, которые не заставили себя долго ждать: Валентина как-то сразу всего затрясло, глаза заволокло чернильной пеленой, а тело встало в стойку, готовое в любой момент броситься на защиту… калеки от калеки. Мир, однозначно, выжил из ума. — К слову, господин Аверьянов, полагаю, находится в надёжных руках.       — Более чем, — сквозь зубы отчеканило руководство, всё крепче сжимая свои же локти. — Перед отбытием зайдёшь ко мне. Поговорим, — и, не дожидаясь ответа, повернулось к нему спиной, тем самым утверждая, что разговаривать им сейчас не о чем.       Ошпаренный негодованием Раян выскочил в коридор.       Чертовщина какая-то! Бестолковый кретинизм! Господину Добронравову, что, делать нечего, кроме как лезть в чужие дела?! Да не украдёт же Раян у третьесортного центра его главный проблемный экспонат! Да кому он, этот Аверьянов, нужен вообще, если даже собственной семье не пригодился!..       Юноша ещё долго бы упражнялся в мысленной словесности, но внезапное озарение, сошедшее снежной лавиной в летнюю пору, заставило замереть на месте. За полных четыре дня наблюдения никаких изменений ни физических, ни душевных, ни вообще… Не прослеживалось никакого сдвига с мёртвой точки ни в одну, ни в другую сторону жизненной шкалы. Аверьянов был без сознания, без каких-либо отклонений туда или обратно, без совершенно ничтожнейший воли. Между, на грани, посерёдке. А тут увеличение амплитуды биоэлектрической активности мозга, недостаточное, правда, до предупредительного писка прибора, но весьма и весьма существенное для систематического наблюдателя. Конечно, возможность ошибочно что-то углядеть — особенно если смотреть вскользь — и неверно истолковать довольно высока, и этим грешат не только новички, к коим Раян, скрипя зубами, всё же себя причислял, однако… а что, если нет?       А что, если и предвзятость уважаемого Валентина Леонтьевича не связана с его деятельностью, а несёт сугубо… личный характер? Тогда всё становится относительно понятно, вот только ни в каких источниках гипотетические отношения между больным и руководством центра не упоминались. Да и Добронравов пришёл на должность уже после аварии Аверьянова, а до этого происшествия они жили в совершенно разных мирах, чтобы встретиться даже мимолётно.       «У меня такими темпами скоро разовьётся паранойя, если не уже», — в отчаянной попытке упорядочить мысли пожурил сам себя Раян. Тряхнув головой для большей результативности, молодой смотритель решительно направился к выходу из здания, чтобы освежить порядком перегревшиеся мозги и… угодить прямиком под прицел водяного снаряда.       Корпуса детей-подростков с физическими дефектами и больных более возрастной категории находились в непосредственной близости друг от друга и разделялись лишь небольшими, но очень плодоносными зелёными насаждениями. Несколько огородиков по всей территории позволяли экономить на закупке некоторых продуктов — в основном овощей и ягод — и поддерживались всем центром, в том числе и в реабилитационных целях. Правда, по правилам этого самого центра воспрещалось оставлять опекаемых один на один на всех этапах лечения. Когда случайно — видимо, приняв за кого-то другого — облили Раяна, кроме него ни одного смотрителя в радиусе быстрого реагирования, как стало очевидно потом, не наблюдалось.       «Ой», «упс», «ну во-о-от» и даже восклицательное «здорово» с разных сторон обступили до сих пор деморализованного как неожиданной неясной взбучкой от начальства, так и своим недавним неуверенным открытием, но ни единого раскаяния в содеянном и извинения не услышавшего Раяна. Освежился так освежился, будь здоров.       — И вам доброе утро, — заторможенно ляпнул Раян, стремясь убраться отсюда прочь, поскольку только сейчас, проверив мокрого себя на предмет ещё каких-нибудь вражеских атак, понял, что не снял и не выбросил защитную амуницию: даже маска и та по-прежнему затрудняла путь прямому дыханию, что пришлось поспешно исправлять, потянув материю к шее вниз.       Ажиотаж горе-садовников тут же поутих: некоторые вернулись к поливу грядок, другие — к водной битве. Раян ускорился, желая как можно быстрее оказаться в безопасности стен предоставленной ему комнаты.       — Подождите, смотритель, — пыхтящий голос мальчишки заставил замедлиться, — подождите.       — Илья, если я не ошибаюсь — а я не ошибаюсь, — у тебя сегодня нет садоводства. Иди в столовую, — собираясь продолжить прерванный путь, поведал Раян совсем безэмоционально. Чтобы хоть немного иначе реагировать, у него просто не осталось сил.       — Знаю, простите! — мальчишка не отставал, практически не давая прохода. — Мы заигрались и…       — Давай опустим оправдания. Я сейчас не в лучшей форме, как видишь. Позже перешлю тебе указания по…       — Вы ведь были у дяди Николая, я прав?       Вопрос нетерпеливостью застал врасплох, благо — погожее утро позволяло малость задержаться на улице даже в слегка сыром виде. Жизнерадостный Илья, что числился в подопечных Раяна самым юным опекаемым, ещё не проявлял интереса к коматозному Аверьянову.       — Да, я заходил к нему, — осторожно ответил Раян, уже не торопясь продвигаться дальше.       — Ну, как он?.. Изменилось ли что-нибудь?       — Нет, всё стабильно.       — Ох. Ладно. Жалко, конечно, Валентина Леонтьевича…       — Почему Валентина Леонтьевича, а не дядю Николая? — вскинул голову Раян, почувствовав неладное.       — А вы разве не знаете? — в свою очередь очень удивился Илья. — Они же истинная пара! Это одновременно так романтично и так печально! Вы только представьте: одинокий омега находит предначертанного лишь ему альфу, который уже много лет не может проснуться. Наш Валентин Леонтьевич ищет любые способы, чтобы хоть как-то помочь дяде Николаю выкарабкаться и отсрочить неизбежное, а мы все со страхом ожидаем последнюю повестку на эвтаназию, потому что прониклись… и, ну… жалко.       — Аверьянову хотят провести эвтаназию… — не спрашивая, не уточняя, лишь внутренне негодуя, задумчиво произнёс незадачливый смотритель. Ему в ответ слабо пожали плечами. — И когда пришла вторая повестка?       — Где-то до зимы ещё, — грустно вдохнул Илья.       Раян поморщился. Прошло больше полугода. Зачем назначать его смотрителем практически смертника? Чтобы вообще уменьшить итоговые баллы? Вообще оставить без проходной оценки? Или вообще устранить по недоразумению принятого на временную, но всё-таки должность нерадивого калеку? Агрх, как же всё!..       — Иди в столовую и позови сюда смотрителей этих садовничков, если увидишь. Немедля! — пребывая в праведном гневе, рявкнул остолбеневшему мальчишке Раян. Сам же он, не оглядываясь, унёсся в корпус для персонала.       Принудительная повестка смерти означать могла как избавление непрекращающихся страданий, так и окончательный приговор. Конечно, эта последняя инстанция для безнадёжно больных проводилась исключительно с согласия родственников — если они имелись. Аверьянова же оставили на полное попечение государства, на учёте которого таких иждивенцев стояло по длиннющим рядкам. Раян, хоть и до сих пор не принимал весь цинизм происходящего, прекрасно понимал, что близкие его опекаемого не могли не знать о подобных последствиях, но намеренно проигнорировать их — вполне. Именно поэтому на отшибе заново отстраиваемой социальной цивилизации в небольшом провинциальном городке пришла смелость сознательно рискнуть — и ради чего? Чтобы в итоге не достичь желаемой цели? Ну уж нет, ему хватило и сюрприза от любимейших родителей в виде пересмотра некоторых жизненных позиций. Никому другому больше Раян не даст собой помыкать.       — Что глазеете? Никогда не видели обрызганного со шланга? — зыркнул Раян на группу ошарашенных его внешним видом медбратьев, не выдержав чересчур пристального внимания в достаточно широком коридоре.       Те довольно сноровисто сменили интерес к нему на панораму зеленейшего луга прекраснейшей картины на всю стену. И то хлеб.       Маленькая комнатка, которую Раян занимал последнюю неполную неделю, встретила нового временного оккупанта настежь распахнутым окном, льющим внутрь дурманящую свежесть ветра и яркие лучи утреннего солнца. Продвинувшись вплотную к узкой неудобной кровати, для которой, как и для крохотного письменного стола и никому не нужного сейчас кресла на колёсиках, на небольшом пространстве едва хватило места, он переоделся в сухой халат и, взяв с собой сухой же комплект одежды, отправился в душ.       Соответствовала нуждам Раяна во всём корпусе персонала всего одна душевая кабинка — закрытая по причине ремонта с месяц как. Раян в полной мере наслаждался своеобразным выходом из зоны комфорта и был крайне невероятно безумно безгранично благодарен за предоставление поистине спартанских условий труда. Ну а если серьёзно: он справлялся, хотя, привыкнув к постоянной помощи извне, сложно управлять самим собой, оставшись один. Умыться, одеться, привести себя в порядок — всё это простой пышущий здоровьем человек мог выполнять самостоятельно с завидной лёгкостью, даже не задумываясь толком. Выросший в окружении не знающих отказа слуг сейчас чувствовал себя так, будто у него безжалостно оторвали конечность. Неприятно, но факт. Раян старался не лгать себе.       Ситуация омрачалась и мнением отдельно взятых индивидуумов, что людей с любой недееспособностью категорически нельзя принимать на любые должности в любые же социально значимые учреждения — якобы снижается эффективность трудовой деятельности. Блеф. Наглая, безоговорочная, ничем не аргументированная, дискриминационная ложь.       Справившись с душем, он испытал облегчение. Без Алема было всё же тяжеловато. Отчётливее вырисовывалось понимание, что зависимость от третьих лиц пора уменьшать, пока ещё в состоянии. Взгляд пал на настенные часы, показывающие тридцать минут девятого. Раян оделся в свободного кроя костюм, переданный ему в качестве сменки. Что же, по крайней мере, не опоздал.

***

      Раян вступил на перепутье. Это ощущение не могло впечатлить в полной мере, но всё же напрягало куда сильнее, чем хотелось бы. Овладевшие сомнения грызли изнутри, мешали сконцентрироваться и рационально мыслить, и приходилось прикладывать дюжину сил, чтобы окончательно не пасть лицом. Если хоть на миг показать малейшую слабину перед внимательно следящими за каждым движением глазами хищников, что так и ждут грандиозного провала жертвы… Раян даже думать о том, что случится тогда, не желал.       Пред ним стояли те, кто прислуживал его семье поколениями, и многих Раян знал хорошо. Кто-то к нему лоялен, кто-то просто жалел, а кто-то наверняка презрительно глумился в мыслях над безродным инвалидом, который почему-то возомнил себя человеком, обладающим правом быть их господином. Раян понимал — не все смирятся со сложившейся ситуацией, но не собирался облегчать им жизнь, усложняя вдобавок себе.       Раян целыми днями скрупулёзно вчитывался в каждую чёрточку чужих документов и экспериментировал, готовя отвары высшего качества, терпел пренебрежение со стороны коллег и подчинённых точно не для горстки слуг, считавших его, Раяна, главным бездельником мира. Раян работал. И одного этого вполне хватало, чтобы никому не позволять обращаться к себе без должного уважения. Раян распрямил плечи. Больше никогда.       Общий зал представлял собой довольно просторное светлое помещение, легко трансформирующееся под любые соответствующие требования. Тут проводились различные мероприятия, встречи, в том числе и всем известный Праздник Соцветия. Кресло Раяна находилось на небольшом возвышении, что позволяло ему вглядываться в глаза каждого. А когда-то на том же самом месте дрожал под белой вуалью, ожидая своего приговора. Ирония судьбы, не иначе.       — Полагаю, всем прекрасно известно, для чего я вас здесь собрал.       — Нет уж, объясните нормально, что мы снова тут забыли в законный выходной!       Слуга, который так уверенно высказался, оскорбил сейчас не только Раяна, но и, сам того не подозревая, поставил под огромное сомнение авторитет его папы, любимого супруга Абельгаффара Абдуб, самостоятельно составляющего график работ.       — Законный? — спокойно переспросил Раян, когда внутри просто колотило от ярости. — Где в расписаниях, как моего младшего родителя — вашего господина, — так и в составленном лично мной неделей назад, указано, что вы все разом можете взять… и устроить себе выходной в рабочий день?       — Вам-то какое дело? Вы наши услуги даже не оплачиваете.       Раян потерял дар речи. Да кем себя возомнили эти наглецы?! Слугами самих королей? О, ну да. Раз в полгода на протяжении трёх лет по восемьдесят тысяч — это значит «не оплачиваете». Раян запомнит.       — Мы примем любое наказание от господина Даута. Но мы не обязаны прислуживать безродному!       Хмуро повернувшись в сторону голоса, что поднял вящий гул одобрительных возгласов, Раян в недоумении обозрел наглые глаза его обладателя. Невежество слуг убивало наповал. Раян невесело усмехнулся, заставляя всех замолкнуть и озадаченно поглядывать друг на друга.       — Конечно, вы не обязаны, — легко, практически ласково согласился Раян, не отпуская взгляда от наглеца. — Кто же спорит. Вот только где тот безродный, не оплачивающий ваши услуги? Покажите мне его скорее, и я выгоню паршивца взашей лично!       Все мигом удивлённо уставились на Раяна, наверняка подумав, что он сошёл с ума. Даже дядюшка Зиннат и начальник охраны, стоявший от кресла справа, казались немного растерянными. Сколько бы ни вглядывался Раян, пытаясь найти хотя бы крупицы сомнения, только лишь уверился в своей правоте. Никто и не подозревал… Боги, дайте же терпения не рассмеяться глупцам в лицо!       И лишь заметив единственное несоответствие, Раян интуитивно подобрался. Он внезапно понял — один человек никак не участвовал в споре, будто отрешившись ото всех невидимой стеной, что являлось ему несвойственным. Пришлось отметить про себя эту немаловажную деталь.       — В Оргинии уже лет пять существует закон, согласно которому безродный может быть освобождён от гнёта положения отвергнутого, — со вздохом стал пояснять Раян, решив, что пауза слишком затянулась. — Конечно, если его пожелает принять кто-то, кто сильнее семьи безродного. Например, семья Мирновых практически с распростёртыми объятиями приняла меня, и совсем скоро я стану полноправным её членом. Мой будущий муж так добр, не правда ли? — лишь за это он потерпит проклятую истинную связь, так и быть.       Раян благодарил отца за осведомлённость и информацию, которую тот всё же соизволил вложить в его голову перед помолвкой. Тогда обессиленный, практически ничего не взявший в рот Раян вникал в суть вопроса с натяжкой, и некоторые слова отца уплывали всё же прочь, не достигая затуманенного сознания. Но на определённом моменте он вернул себе ускользнувшую концентрацию, даже задышав через раз, чтобы улавливать мельчайшие изменения в голосе уважаемого родителя. И лишь когда жрец, сидевший до этого молча, подтвердил: всё, сказанное отцом, — чистая безукоризненная правда, Раян вдруг ощутил небывалое доселе спокойствие, будто многолетняя усталость мигом схлынула, не оставив после себя ни единой лишней мысли. В кабинете отца ещё никогда не было так уютно.       Но всё ещё не до конца уверенный в своей удаче, он решил немного повременить с реформами в доме, и вот что вышло в итоге.       — Совет старейшин никогда не приемлет вопиющее неуважение к предкам! — попытались вновь оспорить слова Раяна, тем самым оборвав нить воспоминаний.       Раян усмехнулся уже мысленно. У совета не было выбора — на него напирали с двух сторон. И если указы нынешнего молодого короля Росомонии ещё удавалось сдерживать, то волнения среди влиятельных семей самих оргинейцев — нет. Никто не хотел лишь из-за какой-то там приключившейся с родственничками случайности навлечь на себя беду — ведь отвергнутого теперь никуда не денешь, а очищать фамилию от позора в узких кругах и так невероятно сложная задача. Впрочем, говорить об этом прямо нельзя.       — Правительство страны, в которой мы с вами успешно проживаем не одно десятилетие, давно кичилось равноправием и гуманностью, а противостоять его либеральным взглядам мы, увы, не можем. Но не беспокойтесь, совет старейшин сделает всё, что требуется, чтобы вымолить прощение у предков. Думаю, предки не будут долго гневаться, ведь… — сказал Раян вполне серьёзно. Его соотечественники слишком чтили традиции, а нарушали их, только если появлялась угроза извне. Что, похоже, передалось и Раяну. К сожалению, — …прогнуться — не значит сломаться. Верно, Елгыр?       Без труда поймав взгляд, который отчего-то казался полным неуместного восторга, Раян нахмурился. Выяснив, что виновник сего… мероприятия — один из его давних личных слуг, он не испытал ни огорчения, ни сильнейшего удивления, лишь лёгкое чувство досады. Разузнать бы ещё причины столь радостного настроения бывшего младшего слуги.       Раян не забыл, что когда-то ценил Елгыра за умение утаивать от родителей их с братом мелкие и не очень шалости, и если он действительно желал что-то скрыть, то это что-то никогда бы не нашла ни одна служба охраны. Раян даже не сомневался. Но все неопровержимые доказательства виновности Елгыра хранились сейчас в непроглядных чертогах раяновского компьютера. Ещё Раян помнил, каким многословным бывший личный слуга мог быть, и непроизвольно ожидал хоть слова против. Елгыр демонстративно молчал. Серьёзно, подстрекать на проступки мы горазды, а высказать всё, что накипело, не можем? Не сходилось.       Боги, почему, вернувшись домой после тяжёлой ужасно долгой пятидневки, он вынужден расследовать это дно хозяйственного управления?!       Обдумать ситуацию более обстоятельно не хватало времени и, если уж начистоту, желания.       — Так вот. Я вызвал вас, чтобы уведомить об изменении моего статуса. Теперь я не безродный. Я вхожу в полноправную часть семьи Мирновых, так что подумайте, мои дорогие, вот над чем ещё: если вы не хотите мне подчиняться — вы не хотите подчиняться в первую очередь господину Мирнову.       Жаль, насладиться своим минутным торжеством и растерянностью прислужников удалось недолго. Елгыр вдруг плюхнулся на колени с такой готовностью и с таким рвением принялся просить о прощении, будто сами предки снизошли до него. Через минуту остальные последовали его примеру, даже Алем поклонился со всем почтением, заставляя охрану, точно так же, как и Раяна, недоумевать от разыгравшегося представления.       Когда Раяну в полной мере надоела эта вакханалия, пришлось подать знак, чтобы снова услышать мирный стук собственного сердца, отправив всех приступать к прямым обязанностям и готовиться к принятию дорогих гостей. Все пятнадцать слуг, что не смогли уехать вместе с дражайшими хозяевами, выполнили приказ, не споря, не настаивая на своём и не причитая, как делали раньше.       Парень устал, но дискомфорта по поводу случившегося не ощущал. Перегорело, наверное.       Через мгновение в общем зале никого, кроме самого Раяна, не осталось. Намереваясь уже вернуться к себе, он внезапно замер, находясь в метре от проёма двери. Это место… С неясной тоской оглядел Раян помещение. Здесь проводились не только встречи с множеством полезных связей, но также и семейные вечера, когда родители вдруг забывали обо всех важных делах и просто наслаждались обществом друг друга и собственных детей. Любимейшим занятием в таких посиделках были танцы, и даже Раян в них участвовал, благодаря отцу. Когда отти кружил его в вихре танца в своих надёжных объятиях, маленький омежка сам себе представлялся счастливейшим из людей.       Он скучал. Он отчаянно скучал по детству, по тем временам, когда родителям позволялось проявлять любовь и одобрение нежными поглаживаниями по голове, когда брат спокойно засыпал под его придуманную на скорый лад сказку. Когда за провинность наказывали обычными понятными методами, а не преподавали урок жизни самым неожиданным способом.       — Вы отлично справились, молодой господин Раян, — раздался чуть хрипловатый голос неожиданно подкравшегося деда Гаднана. — Ваш отец гордился бы вами… — повисла фраза почему-то неоконченной, так и тянуло завершить её: «…если бы был здесь…».       Раян не обманывался — его слова не имели бы особого веса, если бы не поддержка начальника охраны и не странность одного бывшего личного слуги. Он кивнул, предпочитая всё же завершить раунд в свою пользу, и совершенно не обратил внимания на необъяснимую горечь в последних словах вояки, поспешив привести себя в должный вид. Впервые не абы кто, а сам Раян проведёт приём гостей, и мысли с удивительной скоростью побежали по одному направлению, заставляя напряжённо вспоминать, всё ли правильно сказал слугам Раян, всё ли они правильно поняли… Ошибкам, хоть самым минимальным, не должно быть место в предстоящем вечере.       Возвратившись домой, Раян первым делом заглянул в тренировочные бараки и навестил деда Гаднана, несмотря на разыгравшуюся ещё в пути мигрень. Тот не стал долго тянуть и выдал интересующую информацию коротко и сжато. Голова тихо гудела и утром следующего дня, и во время собрания слуг, и после. Таблетки лишь заглушали боль, не давали ей перейти в пиковые значения. Она терпимо била изнутри, даже когда пришла пора встречать гостей. Точнее, гостя.       — Простите, что не встретил вас должным образом, дядюшка.       — Ничего страшного, племянничек. Идём в мои комнаты — я слишком устал, чтобы выслушивать тебя стоя.       Гость представлял из себя кожу, нанизанную на скелет — до того худущим казался. Не спасали вид даже объёмные плечи явно дорогого стильного светлого костюма, поскольку всю тонкую фигуру ниже тот облегал ровным слоем второй кожи.       — Хорошо, дядюшка. Ваши комнаты готовы.       — Чудесно! Ранис, ну что ты там возишься? Давай живее!       Раян презрительно поджал губы, наблюдая за входящим следом слугой, тащившим на себе несколько коробок сразу. Какое расточительство.       — Садись, Раян! — дядюшка повелительно указал на кресло, сам же утонул в широком мягком диване. — Век бы не видеть эту твою… конструкцию. Я закурю. Мне необходимо расслабиться. Кстати, тебе бы тоже не помешало.       — Эта, как вы выразились, конструкция помогает мне передвигаться, — отозвался Раян, но принял предложенное, не желая накалять и без того натянутые отношения. — У меня другие методы для отдыха.       — Знаю я твои методы. Чтение так же вредит зрению, как курение — лёгким.       «Проще восстановить глаза, чем лёгкие», хотел сказать Раян, но сдержался. Бессмысленным склокам сейчас не время.       — Ладно, начинай, — затянулся дядюшка тонкими, наверняка под себя выбирал, электронными сигаретами. — Только кратко, мне ещё ванну принимать.       Мелькающий то тут, то там, раскладывая вещи из коробок, Ранис тут же кинулся выполнять негласный приказ.       — В особняке никаких существенных изменений, — стараясь не морщиться от выстреливающей головной боли, проговорил Раян. — Расписание слуг…       — Неинтересно. Дальше, племянничек. Насчёт компании.       Отлично.       — Что ж. Наш совместный проект с «МИРСтрой» прошёл стадию разработок. Мирнов принял практически все наши условия, кроме отдельных аспектов, никак не влияющих на результат. Алем, покажи.       — Да, господин.       Алем, стоявший всё это время чуть поодаль от кресла, не спеша шагнул в сторону гостя, передавая ему бумажный планшет.       — Отличная работа, Раян, — не скупился на кислую похвалу дядюшка. — Можешь передать мне свои обязанности. Следующие переговоры буду проводить я.       — Нет.       — Что ты сказал?       — Нет. Я не передам вам свои обязанности, дядюшка.       — Совсем из ума выжил? У тебя нет права голоса!       — Тут вы заблуждаетесь, дядюшка. Алем.       — Да, — и Алем вручил шокированному гостю убедительный аргумент в последней инстанции.       — Что это? Кто посмел подписать такое?!       — Как вы уже заметили, дядюшка, там стоят подписи всех важнейших старейшин и жреца, а также некоторых глав весьма влиятельных семей. Отныне мы на шаг ближе к цивилизованному обществу, что и требовал король Росомонии.       Наблюдать за вытягивающимся лицом дядюшки дорогого стоило.       — Ранис, чего замер истуканом?! Приготовь мне ванну — голова разболелась от этих новостей!       — Ванна готова, господин, — известил вернувшийся к предыдущему занятию Ранис.       — Сварить вам целебный отвар, дядюшка?       — Обойдусь. Вон с глаз моих! Мне нужно подумать.       — Я всё же сварю, — сел обратно на верную «конструкцию» Раян. — Идём, Алем. Дядюшке необходим отдых после долгой дороги.       — Всё же добился своего, Абельгаффар? Ну-ну, — задумчиво произнесли через некоторое время, внимательно изучая предоставленные документы. — А ведь он тебе даже не родной. Зачем же так упорствовать, не понимаю…       — Господин, — слуга, высушив и расчесав седые жидкие, хоть и ухоженные волосы своего господина, положил на столик старомодный гребень с искусной резьбой.       — Ранис, ты лучший! Твой бывший господин, видимо, тоже не промах, а. Как думаешь, мне ему помочь или попробовать повставлять палки в колёса? — усмешка вышла кривой и смотрелась на худом бледном лице зловеще.       — Как пожелаете, господин.       Такой ответ вполне устроил.       — Ладно, вставлять палки я всегда успею. Мне просто любопытно, выйдет ли из инвалида настоящий прок.       На ужин дядюшка спустился с опозданием и лишь подмигнул на недовольный взгляд Раяна.       — Ну, не хмурься, племянничек, морщинки в твоём возрасте выглядят неэстетично.       — Вы сказали, что приедете один, — спокойный вид кивнувшего дядюшки раздражал нервы внутри головы Раяна. — Тогда почему без предупреждения позвали Арслана?       — Я уже не могу позвать моего дорогого сыночка в его же родовое имение?       — Без предупреждения. Ваша нелюбовь ко мне не должна вызывать у слуг дополнительные хлопоты.       — Моя нелюбовь? Ха-ха. Боги, Раян, кто тебе такую сказку наплёл?.. — дядюшка сам себя прервал, когда услышал звук открывшихся ворот, и радостно ускакал во двор, уведя за собой Раниса.       Раян взглядом проводил окрылённого дядюшку, из-за командировки не видевшего единственного сына целых три дня, и подозвал к себе Алема.       — Всё готово?       — Да, господин. Блюда на пять персон уже можно подавать.       — Прекрасно. Начинайте.       Судьба ему точно соблаговолила. Подумать только, истинной парой Арслана оказался Никита, который, конечно же, не смог сдержать в себе большого счастья слишком уж долго и поведал обо всём как на духу. Интересно, обрадуется ли дядюшка подобному подарочку. Впрочем, не его это дело.       Не обрадовался. Но судьба решила всё же поиграть и с Раяном, прислав для равновесия его личное наказание по имени Богдан.