Так зарождалась легенда

      Несмотря на то, что в воскресенье Мими все-таки заставила Джона помочь ей в саду, а сегодня, пасмурным утром понедельника, ему предстояла целая неделя уроков в школе, он был в ударе. Вечером группа должна была выступать в малюсеньком захудалом баре, но даже к этому они относились как к серьезному выступлению. Парни уже несколько раз пробовали поучаствовать в разных конкурсах, и, хоть ничего и не заняли, тем не менее стало заметно, что они потихоньку перерастают скиффл и становятся опытнее. И это воодушевляло.       Поэтому настроение у Джона было приподнятым. Пока он собирался, чтобы неизменно встретиться с Шоттоном и вместе отправиться на занятия, в голову пришла мысль: «Что-то давненько мы в классе не веселились…» Почти сразу представилась и цель — математик. Да, вот его-то редко удавалось довести до ручки: профессор обладал неплохим чувством юмора и терпением. Уже по дороге в школу в голове Джона потихоньку рождался план.       В розыгрыше участвовал весь класс. Еще на перемене Леннон уговорил одноклассников надеть бумажные воротнички. Что и было сделано. Класс, сидя в непривычной тишине, еще более непривычно терпеливо ждал учителя. Наконец, за дверью послышались шаги.       — Так, — тихо воззвал к присутствующим Джон, — главное — не ржите раньше времени!       Едва он успел договорить, как дверь в кабинет со скрипом открылась. Не глядя на учеников, учитель, поздоровавшись и разрешив им садиться, прошел к своему столу. Переложив какие-то бумаги, он наконец посмотрел на класс. Все мальчики сидели с серьезными лицами, хоть у некоторых и чуть дергались уголки губ. Но главное — на всех были широкие бумажные воротнички. Еще минута — и сам профессор расхохотался. Следом взорвался весь класс. Чуть успокоившись, учитель бросил взгляд на Леннона. Никто, кроме него, не снизошел бы до такого оригинального и откровенно наглого поступка. Сам Джон даже не смеялся. Он сидел с невозмутимым лицом, словно все происходящее никоим образом к нему не относилось и не волновало нисколько. Наконец, призвав класс к тишине, математик сказал:       — Что ж, весьма забавно, мистер Леннон. А теперь, уважаемые, приступим к уроку.       Джон почувствовал легкое разочарование. Он надеялся на бурную реакцию, длящуюся не менее половины урока. А после последней фразы учителя он, не стесняясь, застонал в полный голос. Джон ненавидел математику. Парень ровным счетом ничего в ней не смыслил. И хуже всего то, что Пит ее очень любил и прекрасно понимал. А это означало, что он весь урок будет что-то решать, записывать, слушать. А вот Леннону предстоит целый урок умирать со скуки.       — Что случилось, мистер Леннон? — тут же спросил математик. — Вас так тяготит мой урок?       — Нет, сэр. Это я просто так…       И потянулись мучительные минуты. Джон даже приуныл. Учителя вывести из себя не удалось, урок не сорван, значит, придется сидеть и гипнотизировать стеклянным взглядом доску. И чем больше говорил преподаватель, чем больше объяснял, тем более стеклянными становились глаза Джона, тем глубже он уходил в себя. Всего через пару минут он уже не замечал ничего вокруг. И только голос профессора иногда глухо отдавался в ушах.       Очнулся Джон под трели звонка. Пит рядом собирал свои тетради, изрешеченные записями длинных формул и уравнений. На миг Леннон даже почувствовал обиду: Шоттон весь урок был поглощен занятием и даже не обращал внимания на муки соседа. Но вспомнив о том, что следующий урок — химия, Джон воспрянул духом. Химика можно позлить, при этом урок уж точно сорвется. Вот только идея, как на зло, не приходила.       — Пит, как можно этого старого хрыча позлить? — спросил он совета у друга.       — Какого хрыча? — не понял тот. — Химика? Нафиг он тебе сдался, злющий такой?       — Вот в том-то и дело! Задрал он уже! Я ему еще за прошлый урок не отомстил! — Джон припомнил старую обиду. На предыдущем уроке химик за ухо выставил его из класса за то, что он нарисовал на него ну очень правдоподобную карикатуру прямо на доске, да еще и стишок приписал. Видимо, учитель рассчитывал, что Джона на коридоре во время урока поймает директор и сам с ним разберется. Но парню повезло: он спокойно просидел на подоконнике все оставшееся время, а в качестве бунтарского жеста еще и закурил. Так что влетело Джону тогда несильно, можно сказать, что совсем не влетело, но сам факт того унижения, когда тебя при всех за ухо волокут за дверь, пробудил в нем неистовую ярость и жажду мести.       Когда они с Питом шли в класс, Джон заметил, что дверь в маленькую подсобку открыта. Грех было не воспользоваться случаем. Парни залезли в маленькую комнатушку. Ничего особенного, только всякий хлам. Но тут взгляд Леннона упал на старый велосипедный насос.       — Придумал, Пит! Я придумал! — заорал Джон во весь голос. — У нас время еще есть?       — Минут десять, — на автомате ответил Пит, вопросительно глядя на него. — Что придумал, Джон?       — Сейчас увидишь, — тот лишь лукаво ухмыльнулся. — Доставай чернила…       Химик преспокойно шел в класс и даже не замечал идущих позади Леннона и Шоттона. Мальчишки между тем перешептывались. Миг спустя Джон достал заряженный чернилами насос и резко выстрелил прямо в спину учителю. По костюму профессора расползлось отвратительное темно-фиолетовое несмываемое пятно. Жертва вздрогнула, но прежде чем успела обернуться, два новоиспеченных метких стрелка тут же затерялись в толпе. Орудие преступления немедленно полетело из окна в кусты. С чувством выполненного долга Джон и Пит, хохоча до слез, отправились в класс.       «Подстреленный» учитель вошел в класс только в середине урока. Он был хмур, сердит и до предела раздражен. Все притихли, и только Пит с Джоном изо всех сил старались не рассмеяться. Но через миг одному стало не до смеха.       — Леннон, — вызвал учитель, едва успев открыть журнал, — расскажите нам все, что вы знаете о законе Менделя.       — О… каком законе? — естественно, ни о каком Менделе Джон и слыхом ни слыхивал.       — О законе Менделя, Леннон, — химик начал краснеть от злости. — А знаете, почему вы переспросили? Нет? А я знаю! Да потому, что в вашей голове полный хаос! Вы даже не удосужились хоть вспомнить фамилию «Мендель», не говоря уже о самом законе!       — Да что вы говорите, сэр?! — убийственно иронично произнес Джон в ответ, сам начиная раздражаться. Класс тем временем потихоньку хихикал. Все знали: сейчас Джон выдаст что-нибудь эдакое. И он, не заставляя долго ждать, продолжил: — А вы знаете, почему все смеются? Нет? А я знаю! Да потому, что на вашей многоуважаемой лысине чернильное пятно, и вы с ним выглядите по-идиотски!       Хохот продолжался минуты три. Сам Джон смотрел в упор на преподавателя взглядом, в котором явственно читался вызов. Когда на крик учителя наконец среагировали ученики, вновь воцарилась тишина. Химик властно объявил:       — За вашу дерзость, Леннон, останетесь после звонка и перемоете все пробирки. А теперь идите-ка сюда со своим дневником!       Джон нехотя повиновался. Учитель, отвесив ему пару тумаков линейкой, записал красными чернилами замечание в конце дневника. «Старый хрен, чтоб тебе провалиться! — пронеслось в голове. — Теперь главное, чтобы Мими не увидела — замучает своими нотациями».       Но дело было сделано — урок пропал. Поэтому по дороге домой он уже и забыл о неприятности с дневником. Главное, что месть удалась: химик в прошлый раз унизил его на глазах у всех, зато он сегодня перед всем классом выставил его дураком. А если вспомнить проделку с насосом, да еще и то, что она осталась безнаказанной, то настроение и вовсе станет шикарным. Мими дома не оказалось, что было весьма удобно. Наспех перекусив и забросив за спину гитару, Джон направился к Полу.       Друзья успели совсем немного поиграть, как пришла пора отправляться в тот самый захудалый бар на выступление. Если повезет, то им даже немного заплатят. Но даже не это было самым главным. Теперь парни ловили настоящий кайф, когда находились на сцене, играли что-нибудь отвязное, а молодежь рядом отплясывала на месте. Потихоньку к ним даже стали клеиться девчонки. Некоторые были знакомы Джону. Он даже заметил раз в толпе девушку, которой как-то давно расстегнул лифчик прямо возле ворот в школу. Она еще послала его тогда. А вот теперь смотрит восхищенным взглядом. Нет уж, Джон Леннон помнит, кто его отшил. Да и нужна она вообще ему!       Сыграв пару песен, «The Quarrymen» покинули сцену. Разбежались как-то незаметно. И вот, когда Джон уже собирался идти, к нему подошел Пол. Следом за ним шел какой-то мальчишка, совсем еще малой на вид.       — Джон, — позвал Пол. — Вот он, Джордж, о котором я так много тебе рассказывал. Познакомься.       — Джордж Харрисон, — мальчишка, выражение лица которого было серьезным и каким-то задумчивым из-за чуть нахмуренных густых бровей над темными карими глазами, спокойно протянул руку.       — Джон Леннон, — Джон ответил на рукопожатие. Этому мальчику, как он знал от Пола, было только четырнадцать, а выглядел он из-за худобы еще моложе, но своим видом, невозмутимостью и серьезностью он внушал уважение, как и Пол, когда Джон впервые его увидел. — Так, ребятки, давайте-ка поторопимся на автобус. Он последний по расписанию. Вот там и поговорим.       Вскоре все трое уже ехали на втором этаже автобуса. Кроме них тут не было ни души. Усевшись на сидение и разместив рядом любимую гитару, Джон достал сигарету и обратился к Джорджу:       — Ну, парень, что умеешь?       Джордж как-то неуверенно взглянул на него, а после на Пола — и вовсе испуганно. Тот лишь похлопал его по коленке. «Давай, Джо, покажи, что можешь. Не дрейфь!» — говорил его взгляд. Мальчишка взял в руки свою видавшую виды гитарку и тут же заиграл популярную песенку «Raunchy». И это было поразительно. Ни Джон, ни Пол не могли бы сыграть ее так. А этот мальчишка, совсем юнец, играя на не самой хорошей и новой гитаре, выводил каждый звук невероятно чисто, четко, немного отрывисто, но в то же время мелодично. Сразу стало ясно: он — одаренный соло-гитарист, настоящий талант.       Пол взглянул на Джона выжидающе. Тот лишь улыбнулся уголком рта и многозначительно указал на Джорджа. Мол, слушай, не отвлекай пока, здорово выходит. Когда Джордж закончил играть, Джон на минуту задумался. Мальчик повернулся от него к Полу. В его глазах явственно читался вопрос. Пол только улыбнулся. Он уже понял, каков будет ответ Джона. Зная своих лучших друзей, причем и одного, и второго, он с легкостью мог предугадать исход встречи.       — Ну-с, мистер Харрисон, это было что-то! — сказал наконец Джон. — Так что, если не против, то… — он встал, выбросил сигарету в окно, затем подошел вплотную к Джорджу, хлопнул его по плечу и торжественно объявил: — Добро пожаловать в «The Quarrymen»!       — Классно, Джордж, молодец! — Пол был доволен. Не менее довольный Джон встретился взглядом сначала с ним, словно благодаря за такого нового члена группы, а затем и с Джорджем. У того в глазах тут же зажглись радостные искорки, губы сами собой растянулись в улыбке, и он ответил:       — Спасибо, Джон!       Автобус ехал по темному Ливерпулю, капли дождя стучали в стекло. Но три довольных мальчишеских взгляда излучали тепло. В этот момент все трое были счастливы как никогда.