Север помнит / The North Remembers

Сквозь прутья клетки было видно, как над Дотракийским морем поднимается солнце, приветствуемое разноголосым птичьим хором. Утром было еще прохладно, но Дени знала, что очень скоро прохлада сменится изнуряющей жарой. Она гадала, где сейчас Дрогон; черный дракон ночами охотился, но обычно возвращался вскоре после рассвета. Временами она чувствовала его близость, и не только при виде его тени, распростершейся над равниной, и, словно облако, закрывающей солнце, – тогда все члены кхаласара поднимали глаза к небу и указывали на него с суеверной гордостью, - она словно проникала внутрь дракона и читала его мысли, для нее он был как сын, спешащий домой к матери. Хотя теперь Дени не могла с уверенностью сказать, кто из них родитель, а кто дитя. Она вытянула ноги и села. Для клетки ее темница была почти роскошной; здесь и плетеные циновки, чтобы лежать, и шкура храккара, чтобы укрываться (эта шкура напоминала ей ту, которую ее солнце и звезды когда-то подарил ей), шелковый полог, чтобы спрятаться от солнца – если бы не прутья, можно было бы сказать, что это скорее дамский паланкин, а не клетка. Такой щедрости она обязана исключительно благодаря присутствию Дрогона. Люди кхала Чхако одновременно и боялись ее, и ненавидели, и трепетали перед ней; они считали ее сереброволосой западной шлюхой, которая околдовала кхала Дрого, влезла в дела, ее не касающиеся, и отказалась занять подобающее ей место среди старух в Вейес Дотрак. Теперь она вернулась к ним в сопровождении огромного черного дракона - огня, облеченного плотью. Ненавидя и страшась ее, они заточили ее в клетку, давали ей еду и питье и иногда приносили в жертву животных или курили благовония. Ни один другой кхаласар не захочет нападать на них, если Дрогон рыщет поблизости, и дотракийцы быстро поняли, что он не превратит их в угли, если они будут хорошо обращаться с Дени. Она была уверена, что Дрогон, если бы захотел, вообще не позволил бы им запереть ее, но он едва взглянул на нее и улетел. «Я заточила его братьев в темницу, - с горечью подумала она. - Теперь он показал мне, каково приходится плененному дракону». Лагерь начал пробуждаться. Из палаток выбрались рабы и пошли за водой или стали разводить костры. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, Дени отчасти была искренне рада снова оказаться в кхаласаре. Она мечтала выбраться из миэринской ловушки, освободиться от паутины заговоров, от необходимости все время оглядываться в поисках Гарпии, от своих длинных ушей, от просьб открыть бойцовые ямы и возобновить убийства, от постоянных размышлений о том, кому можно доверять, а кто собирается воткнуть ей нож в спину, от плотских посягательств Хиздара – может быть, именно он и есть самый опасный злодей. Только теперь, когда ей не приходится отчаянно бороться за глоток воздуха, Дени смогла осознать, каким кошмаром для нее оказался Миэрин. Она хотела править, и править справедливо, но все ее усилия привели к полному развалу. Даже теперь мысль о возвращении в Миэрин вызывала у нее двойственные чувства. Она знала, нужно вернуться – ее ждали верные сир Барристан и Серый Червь, а также не столь верные подданные, не считая двух драконов и ее благородного лорда-мужа. И Даарио. Сначала она вспоминала о капитане наемников по нескольку раз на дню, но потом воспоминания о нем стали постепенно тускнеть. Теперь она пыталась вызвать в памяти его лицо, но видела лишь копну голубых волос и сверкающий золотой зуб. Дени не была глупа. Она знала, не стоит надеяться на то, что Даарио героически спасет ее. Он нехороший человек и совсем не герой, нельзя ему доверять. Она понимала это с самого начала. Когда она вернется в свой город, нужно будет что-то с ним делать. Впрочем, возможно, юнкайцы уже решили вопрос сами, обезглавив его, как капитана Гролео. Тогда ей придется казнить своих заложников, но от этой мысли Дени становилось дурно. Это всего лишь дети, и она так привязалась к ним. «Твое правление в Миэрине – фарс, - прошептал внутренний голос. – Ты узнала, что правитель может быть либо сильным, либо добрым, но не и тем и другим одновременно». Это глубоко ранило ее. Люди хватаются за любую возможность, чтобы назвать дочь Безумного Короля чудовищем. Сир Барристан пытался оградить ее от гадких слухов, но Дени все равно их слышала. Что она шлюха, убийца, колдунья, дьяволица, меняющая обличье, которая каждую ночь совокупляется с сотней мужчин, а утром пьет их кровь на завтрак, дочь демонов и сама Гарпия. Я – королева. Я не могу оставить дело незавершенным. Но когда удастся завершить начатое, неизвестно. Может быть, это и есть ее испытание. Конечно, в удобной клетке ей намного лучше, но что можно сказать о такой королеве? Я не допущу, чтобы обо мне говорили, будто я все провалила. Не будет этого. Дени гадала, куда везет ее кхаласар. Дотракийцы были кочевым народом, они месяцами бродили по великому травяному морю, сражаясь с другими кхаласарами и осаждая города, и либо принимали выкуп в виде сокровищ и рабов, либо отказывались от подношений и с удовольствием разграбляли город. Даже ее брат признавал, что дотракийцам нет равных в открытом поле. Именно поэтому он так настойчиво просил кхала Дрого отплыть в Вестерос – и это стоило ему короны из расплавленного золота. Дени видела, что у дотракийцев нет дисциплины, они не думают о будущем, и конечно, не хотят провести месяцы на чужбине, сражаясь за какое-то железное кресло. Они последовали бы за ней, если бы ее солнце и звезды приказал, но эти времена давно в прошлом. А по окончании войны мне было бы чрезвычайно трудно заставить их остановиться. Она не хотела править королевством обугленных костей и остывшего пепла. Дени пришло в голову, что боги вернули ее обратно к дотракийцам, чтобы она смогла отомстить за свой досадный провал, чтобы искупить выбор, который она сделала, позволив Мирри Маз Дуур применить магию к Дрого. Чхако был ко у Дрого, а когда Дрого умер, он стал вторым, кто объявил себя новым кхалом, и забрал с собой большую часть всадников. Ему следовало бы поблагодарить меня. Но Дени не забыла, как Маго и Чхако обошлись с ягнячьей девушкой Ероих – они изнасиловали ее, перерезали ей горло и посадили на кол. Она тогда поклялась, что Маго и Чхако будут молить об участи, которую они уготовили своей жертве, как о милосердии. Дени все думала, каким образом и когда ей совершить отмщение. Каким образом – тут все очевидно, если, конечно, Дрогон согласится помочь ей. Однако нужно быть очень осторожной. Когда Дрогон вырастет, люди будут трепетать перед ним и говорить, что Балерион Черный Ужас возродился вновь, но сейчас он еще слишком юн. Его пламени достаточно, чтобы испепелить одного самозванного кхала, но другие двадцать тысяч всадников, вооруженные веревками и цепями, поймают его и растерзают на куски. Конечно, многие при этом погибнут, но дотракийцы не придают значения таким вещам. Они будут штурмовать преграду снова и снова, не считая потерь, даже если в конце концов останется только один воин. Дени вспомнила историю о трех тысячах Квохора. Если дотракийцы убьют дракона, слава об этом подвиге разнесется от самого дальнего уголка травяного моря до Конных ворот в Вейес Дотрак. А вместо одного кхала появится дюжина новых. Дюжина новых врагов, если, конечно, ей позволят жить. Я всего лишь женщина. Я не дышу огнем, у меня нет чешуи для защиты, нет зубов и когтей для сражения. Я – кровь дракона, но не его плоть. «Вы не можете исправить все зло в этом мире, моя королева, - прошептал голос, так похожий на голос сира Джораха Мормонта. – Ероих просто обычная девушка. Тысячи таких, как она, погибают каждый день. А ваш отец тоже любил сжигать людей заживо». Дени вздрогнула от неприятного напоминания. «Убирайся», - приказала она, но ее сердце было против этого. Ее медведь, ее неутомимый храбрый медведь. Она и раньше слышала его голос, когда блуждала одна по равнине, сжигаемая лихорадкой, истекая кровью и поносом. Визерис говорил, что драконы не подвержены болезням простых людей, но он ошибался, как и во многом другом. Она видела его, неспокойный призрак в оплавленной короне и с обожженным лицом. Она хотела бы увидеть и Джораха, ей так хотелось повернуться и зарыться лицом в его могучую волосатую грудь, но она знала, что, если повернется, он растает на ветру. Я прогнала его прочь. Он, как и Ероих, был ошибкой, которую нужно исправить. Дени все бы отдала, чтобы вновь увидеть его некрасивое лицо. Джорах всегда давал ей мудрые советы и преданно любил ее… но он шпионил за ней, лгал ей, доносил на нее. Ему обещали помилование, если он убьет ее и ее нерожденного сына… А в конце концов я сама убила Рейего. «Нет», - внезапно подумала Дени. Сначала Мирри Маз Дуур приготовила лечебный пластырь и велела Дрого приложить его к ране, но он сорвал его. А потом… это моя вина, это я попросила применить заклятие. Я не знала, о чем прошу, я была всего лишь юной девушкой… на погребальном костре Дрого она дала жизнь Дрогону, Рейегалю и Визериону, там она стала истинной Матерью Драконов. Я не буду больше сожалеть и не буду больше вспоминать об этом. Дрого и Рейего мертвы. В глубине души она всегда будет тосковать по ним и гадать, как сложилась бы их судьба, будь они живы, но сейчас Дени почувствовала, как эта дверь плотно закрылась в ее сердце. Бурерожденная, Неопалимая. Она рождена для большего. Каким бы невозможным это ни казалось, когда-нибудь настанет день, когда безумного Эйериса Таргариена будут вспоминать лишь как отца королевы Дейенерис. Но сначала нужно выбраться из этой клетки. С убийством Чхако можно повременить, решила Дени. Я разбила цепи множества рабов, теперь я должна разбить свои собственные. Она не знала, как долго находится здесь, - по меньшей мере две недели, а может, уже почти месяц. У нее не было под рукой никакого инструмента, с помощью которого она могла бы взломать свою темницу. Из обрывков разговоров она поняла, что Чхако не собирается просто сдать ее в Дош Кхалин и покончить с этим. Зачем позволять западной шлюхе осквернять вековую мудрость, подстрекать старух одним богам известно на какие безумства? Нет, ее ждет иная участь. Кхаласар двигался весь день, а Дрогон так и не вернулся. Дени всегда волновалась, когда такое случалось. Она не могла стереть из памяти ни обугленные кости маленькой Хаззеи, ни лицо ее отца. Драконов нельзя приучить к узде, но она должна была хотя бы попытаться ограничить их, ведь иначе умрет еще тысяча Хаззей. «Мне следовало лучше воспитывать их, - подумала королева. – Нужно было приучить их к моему лицу, к моему голосу, к моим командам. А вместо этого я отдавала все силы, чтобы править Миэрином». Городом обмана, пыли, рабов и гарпий. Когда вернусь, разнесу его по кирпичику. К ночи они остановились. У Дени все болело от постоянной тряски, а ее терпение иссякло. - Эй, ты, - позвала она по-дотракийски одну из рабынь-прислужниц. – Подойди, я хочу поговорить. Смущенная девочка подошла ближе, не смотря Дени в глаза. «Следует быть осторожной, - подумала Дени. – Если заметят, что мы разговариваем, она пострадает первой». Она улыбнулась. - Не бойся. Как тебя зовут? Рабыня метнула на нее испуганный взгляд и тут же опустила глаза. - Я… ее зовут Зари, кхалиси. Дени понравилось, что девочка обращается к ней, используя ее прежний титул. - Зари. Откуда ты, дитя? - Мой отец был ко у кхала Кворо, - ответила девочка. – Он мертв. Кхал Чхако убил его две луны назад. – Она пугливо посмотрела по сторонам. – Неразумно с моей стороны говорить с вами так свободно. Это известно. - Тебе нечего бояться, - сказала Дени, с горечью вспомнив, как обещала то же самое Ероих и всем остальным ни в чем не повинным людям, которых тщетно пыталась спасти. – Я Мать Драконов. Если я прикажу, мой Дрогон убьет любого, кто попытается причинить тебе вред. – Точно ли? Но сейчас нет времени на сомнения. При упоминании о Дрогоне Зари временно лишилась дара речи. Наконец она произнесла: - Это чудище… говорят, он демон, которого вы породили с помощью кровной магии. Говорят, вы убили кхала Дрого, чтобы дать ему жизнь. Он… - Это тоже известно? – скривившись, спросила Дени. Не так уж далеко от истины. Хоть в воинской доблести дотракийцам практически нет равных, они суеверны, словно дети, наслушавшиеся сказок о призраках. Гибельное нетерпение Визериса во многом было вызвано презрением к их бесконечным знамениям и предсказаниям. - Как бы там ни было, он мой. Итак, милая, ты знаешь, куда мы направляемся? Зари снова заколебалась. Она выглядела не старше Миссандеи. Дени скучала по своей маленькой переводчице, милой, храброй и умной не по годам, скучала так же сильно, как и по Джораху. Наконец девочка наклонилась к прутьям клетки и, понизив голос до еле слышного шепота, сказала: - В шатре кхала Чхако говорят о стране теней. О старых тайнах и красных жрецах. Кхал считает, если он отдаст тебя им в подарок, они в ответ дадут ему бессчетные богатства и могущество. Асшай. Дени не могла сказать, что удивлена. Удивительным было то, что дотракийцы, которые не доверяли колдовству так же, как и морю, готовы посетить красных жрецов в Асшае и даже заключить с ними сделку. Дени знала, что как последняя из Таргариенов она представляет большой интерес для культа огнепоклонников, а если вместе с ней прилагается еще и один из трех ныне живущих драконов, ее стоимость возрастает безмерно. Кхал Чхако, действительно, сможет до конца своих дней жить в богатстве, и все соседи и родня будут бояться и уважать его за то, что он осмелился вступить в сделку с порождением теней. Если он достаточно храбр, чтобы отправиться в Асшай, ему достанет смелости сесть на корабль и отправиться в Вестерос. Дени выбросила эту мысль из головы. Слишком скоро, слишком скоро. Поскольку Зари упомянула о красных жрецах, она вспомнила о Куэйте в красной лакированной маске. Эта женщина приехала из Кварта с Ксаро Ксоан Даксосом и Пиатом Преем. «Чтобы продвинуться вперед, ты должна вернуться назад, чтобы обрести свет – пройти через тень», - прошептала Куэйта, загадочным образом появившись в каюте Дени посреди ночи. Дени думала, что провидица говорила ей об Асшае. Тогда, может, стоит позволить Чхако сделать это? Куэйта была для нее непостижимой загадкой – Дени даже ни разу не видела ее лица. Она предостерегала меня насчет Даксоса и Прея, но я, как последняя дурочка, доверилась им. Когда жрица вновь явилась Дени в Миэрине, она предупреждала о бледной кобылице, о Резнаке мо Резнаке, и еще о многих… кракен и темное пламя, лев и грифон, сын солнца и скомороший дракон. И действительно, пришла бледная кобылица, и сын солнца, Квентин Мартелл, приехал, чтобы жениться на мне… но достаточно ли этого, чтобы доверять ее шепоту? Куэйта и сама была красной жрицей, возможно, она хотела привести Мать Драконов в логово ее ордена, чтобы захватить ее и присвоить себе ее пламя. Колдовство – это лезвие без рукояти, а пророчества – еще хуже. Люди сходят с ума, пытаясь создать для себя предсказанную судьбу – или избежать ее. Несмотря на жару, по спине Дени пробежал холодок. «Нет, - подумала она. – Я не стану поступать так, как мне предрекают всякие загадочные незнакомцы. Я – Таргариен, последняя из Таргариенов, я не держу ответа ни перед богами, ни перед людьми». Ее благородный брат Рейегар родился в ночь, когда случилась трагедия Летнего замка, когда ее дом обратился к страшному колдовству в попытке исполнить свое предназначение. Да и самой Дени пришлось испить эту чашу – и с Мирри Маз Дуур, и в Доме Бессмертных. Но что если это единственный путь? Что если ей предназначено судьбой пройти сквозь тени и познать их мрачные тайны? Зари взволнованно смотрела на нее. - С вашего позволения, кхалиси, могу я идти? - Ступай, - сказала ей Дени, и девочка с облегчением ушла. Дени прислонилась к стене клетки, у нее кружилась голова. Сколько еще ехать? Она сомневалась, что остальные члены кхаласара разделяют решимость Чхако отправиться в Асшай, даже ради большой выгоды, поэтому он может отправить с ней на остаток пути своих кровных всадников. Не стоит надеяться, что их можно будет убедить сделать для нее что-либо из жалости, однако на них может повлиять страх, нетерпение и жадность. Можно попробовать так запугать их, что они бросят ее посреди дороги, но неизвестно, кто еще ей может повстречаться. «Было бы неплохо, если бы я на самом деле была таким чудовищем, как обо мне говорят», - уныло подумала Дени. Ах, если бы Дрогон вернулся, если бы точно знать, что он послушается ее приказа. Она не верила, что он сможет причинить ей вред, но в бойцовой яме едва до этого не дошло. Она слышала, что Асшай - это средоточие знаний о драконах, и поэтому ей очень хотелось попасть туда, ведь она многого не знала о своих детях. Драконы обладают разумом, по меньшей мере не уступающим человеческому, и во взрослом возрасте они несокрушимы, но вековая связь ее предков с этими созданиями принесла миру столько же горя, сколько славы. Каждый раз, когда рождается Таргариен, боги подбрасывают монету, и мир следит, что выпадет – величие или безумие. Сир Барристан как-то рассказывал ей, что нечто подобное говаривал ее дедушка Джейехерис. Но родятся ли другие? Я последняя из своего рода, и я бесплодна. Моими единственными детьми стали драконы. Тем временем всадники расседлывали лошадей, разводили костры, обменивались грубыми шутками и без стеснения мочились. Посреди двадцати или тридцати тысяч человек Дени была совершенно одна. Мне должна улыбнуться удача, я знаю. Дени сердито смахнула слезы, повисшие на ресницах. Через некоторое время ей принесли поужинать. Она еле сдержалась, чтобы не швырнуть еду в лицо прислужницам, просто чтобы сорвать злость, но ей очень хотелось есть, к тому же ссора не принесла бы ничего хорошего. Поэтому она приняла кусок полусырой конины и молча принялась жевать. Ужин в кхаласаре уже подходил к концу, когда восходящую луну закрыла черная тень, и среди дотракийцев поднялся испуганный шепот. Дрогон сложил крылья и грациозно приземлился. Его чешуя дымилась, а в зубах был зажат обугленный труп. Он швырнул его на траву, словно собака, и Дени увидела, что это какое-то животное, а не человек или ребенок. Она облегченно выдохнула. - Дрогон, - позвала она, - ко мне. Дракон поднял голову, заслышав ее голос, и посмотрел на нее. Он еще не до конца оправился от раны, которую нанес ему в Миэрине Харгаз, распорядитель боев. Впрочем, рана почти затянулась и, казалось, не причиняла ему сильной боли. Дрогон несколькими взмахами крыльев пересек лагерь, заставив дотракийцев поспешно разбежаться, и приземлился у ее клетки. Раздался гневный ропот, и несколько дерзких молодых всадников обнажили аракхи. - Отзови его, ведьма, - сказал ей один. – Немедленно. Дени смерила его ледяным взглядом. - Я поступлю так, как сочту нужным. Не бойся, он уже поужинал. Молодой всадник пробормотал какое-то ругательство, но отступил. Однако дотракийцы по-прежнему смотрели враждебно и держали аракхи наготове, пока Дрогон снова не взмыл в воздух. Как всегда, Дени почувствовала укол разочарования. Она могла бы сказать «дракарис» и устроить новое Пламенное Поле, но теперь она знала планы Чхако и не хотела нарушать их. В любом случае, я не появлюсь перед ними пленницей, запертой и порабощенной. Они с Дрогоном убили Бессмертных из Кварта, когда те попытались подчинить ее; если красные жрецы Асшая повторят их попытку, их ждет та же участь. Дени слышала, что поклонники Рглора во время своих ритуалов приносят человеческие жертвы. Я покажу им, как это – сжигать людей заживо. Когда ее предок Эйегон завоевал Вестерос, Таргариены приняли веру Семерых и отринули языческие верования валирийцев, и, несмотря на восстание Святого Воинства, они были известны как стойкие защитники веры. Желание Дени наказать красных жрецов не имело ничего общего с религиозным пылом; она никогда не думала о богах всерьез. Ее молитвой был девиз Таргариенов. Пламя и кровь. Ночь становилась все темнее. Дотракийцы разбрелись по шатрам; было слышно, как внутри шатров люди разговаривают, ссорятся, совокупляются. Все это лишь усугубляло одиночество Дени. Она вновь попыталась представить лицо Даарио, но у нее ничего не вышло. Я была настолько глупа, что пустила его в свою постель, хуже того – в свое сердце. Если Даарио и остался в живых после того как его взяли в заложники, он наверняка поторопился покинуть залив Работорговцев в поисках нового прибыльного контракта. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Дени было хорошо в его объятиях, она наслаждалась его касаниями и поцелуями. С ним она чувствовала себя юной девушкой, которой и была, а не старухой, которой ей надлежало стать. Разве это преступление? Я исполнила свой долг, я оставила его, когда вышла замуж за Хиздара… хотя, правду сказать, если бы Даарио сам не уехал, она могла бы и поколебаться. Не стоит снова думать об этом. Следует сосредоточиться на том, как выбраться из этой клетки, – теперь, когда кхаласар заснет. Чхако не поставил рядом с ней стражу, справедливо полагая, что сама по себе Дени не представляет угрозы и не стоит лишний раз подвергать людей опасности быть поджаренными Дрогоном. С Дени неплохо обращались, поэтому с чего бы ей пытаться сбежать и искать возмездия? «И правда, с чего бы?» – мрачно подумала Дени, засовывая пальцы в просвет между прутьями клетки и дверью. Дотракийцы сами не ковали железо, за исключением аракхов и подков, поэтому кузнечное мастерство у них было совсем не развито. Ее темница была сделана из переплетенных прутьев, покрытых какой-то смолой, делавшей их твердым как камень. Может быть, если хорошо раскачать клетку, можно перевернуть ее и уронить на землю – но прутья все же слишком мягкие, чтобы переломиться от удара. Она получит лишь несколько синяков, но не свободу. Дени прокляла упрямство Дрогона. Я в момент бы освободилась, если бы он подпалил им косы. Но Дрогон ее не слушался. Дени уселась на пятки и тихо выругалась. Во всем лагере у нее был единственный союзник – Зари, да и та ненадежна. Девочка никогда не рискнет выпустить пленницу самого кхала Чхако, и ее трудно в этом обвинять. Если она поможет мне, то судьба Ероих покажется ей милостью. Милосердие никогда не входило в число достоинств дотракийцев. А если они обнаружат, что Дени пытается освободиться, то… Подождите-ка. Факела и костры уже погасли, поэтому единственным источником света для Дени был лишь неверный лунный свет, но она разглядела крупную фигуру в плаще с капюшоном, пробирающуюся через лагерь прямо по направлению к ней. Она замерла и на мгновение даже решила, что это Даарио наконец пришел за ней. Но Даарио был более элегантным, гибким, и одет роскошнее. Не то что этот… этот… Затаив дыхание, Дени наблюдала, как незнакомец подошел к ее клетке – достаточно близко, чтобы коснуться рукой. Он достал длинный бронзовый нож, и она подумала было, что он собирается убить ее, но вместо этого он начал пилить прутья. Его тяжелое дыхание показалось ей знакомым. Не может этого быть, сказала она себе, а даже если и так, то Чхако и его кровные всадники приговорят их обоих к ужасной смерти. Один прут был уже отрезан, а за ним и другой. Я знаю его запах. И запах, и дыхание, и грубые черные волосы на мозолистых руках, покрытых шрамами. Этого просто не может быть, в это невозможно поверить. Кхаласар трудно не заметить, а Дрогон, возвращающийся в лагерь, явно указывал на ее местонахождение, но… Я прогнала его прочь. Я прогнала его прочь, это просто сон наяву, как и раньше. А если нет? Дени не знала, что страшило ее больше. Уже три прута были выпилены; мужчина тяжело дышал, пот струился по его лицу. Они оба молчали. Еще один прут был вынут, и в клетке образовалась дыра, достаточная, чтобы Дени могла вылезти наружу. Незнакомец протянул ей руку, и она приняла ее. Ошибки быть не могло. Дейенерис Таргариен вывалилась из драконьей клетки прямо в объятия Джораха Мормонта. В первый момент она могла лишь беззвучно плакать, цепляясь за него обеими руками. Ее ноги так ослабли и болели, что она не могла стоять. Ее медведь крепко держал ее. Как он оказался здесь, словно ответ на ее молитвы, как же он оказался здесь, рядом с ней, именно сейчас… Дени вырвалась из его рук и едва не упала. Он подхватил ее, но она вырвалась снова. Тяжело дыша, почти ничего не видя из-за слез, она ударила его по лицу с такой силой, что его голова мотнулась в сторону. Вместо того чтобы перехватить ее руку или уклониться, Джорах с глухим стоном принял пощечину. Он опустился на одно колено и положил к ее ногам нож, которым перерезал прутья клетки. - Моя королева. – Это был его голос, но такой хриплый и придушенный, что его еле можно было узнать. – Делайте со мной что хотите. Дени была в таком состоянии, что почти готова была согласиться на его предложение. - Как ты посмел! – прошипела она. – Как ты посмел… вернуться ко мне, как ты смел подумать… - Что вас нужно спасать? – Он насмешливо кивнул на клетку, сверкнув глазами из-под капюшона. – Если я ошибся, моя королева, прошу меня простить. - Замолчи. Я не разрешала тебе говорить. – Дени сжала кулачки, желая обнять его, ударить его, поцеловать его, убить его. Он всегда был самонадеянным, всегда слишком многого хотел от нее. Мой медведь. Как вообще получилось, что он здесь? Почему у него не хватило благоразумия оставаться в изгнании, куда она его отправила? Но с тех пор как она прогнала его, вся ее жизнь, все ее царствование превратились в сплошные промахи и несчастья. Сир Барристан – храбрый и верный человек, он старался помочь ей, но Джорах, Джорах… Рыцарь склонил голову. - Мой язык принадлежит моей королеве. Дени задумалась. Ноги отказывались держать ее, и она ухватилась за свою бывшую темницу, чтобы не упасть. Какая роскошь – ходить по земле, чувствовать кожей ночной ветер, вытягивать руки и наклоняться, распутать все петли и узлы, стеснявшие ее. Свобода. Мир снова открылся перед ней. Тем не менее, Дени была недовольна тем, что не смогла освободиться самостоятельно, как будто она провалила испытание. А где Дрогон? Нужно скорее улететь отсюда и оставить Джораха в лагере. Дотракийцы знают его еще с тех пор, когда он ехал рядом с ее солнцем и звездами, возможно, они отнесутся к нему по-дружески. А может, и нет. Мне-то что. Но именно он вернулся за ней. Не Даарио, не сир Барристан и уж точно не ее благородный лорд-муж, Хиздар зо Лорак. Это Джорах в одиночку пересек Дотракийское море, выследил кхаласар, наблюдая за драконом. Милый мой безумец. Что же ты с нами делаешь? Джорах все еще молча стоял на коленях, не двигаясь. Похоже, он ждал ее решения. Я могла бы взять нож и убить его. Дени сделала шаг вперед. - Сними капюшон, - сказала она. – Хочу посмотреть на тебя. Джорах вздрогнул, словно не мог или не хотел противостоять эмоциям, которые вызывал у него ее голос. Наконец он протянул руку и убрал капюшон. Дени отпрянула. Конечно, это был Джорах, но его лицо было сплошь покрыто синяками, шрамами и рубцами, так что его едва можно было узнать. Она сначала подумала, что ударила его так сильно, что остался след, но потом поняла, что это клеймо в виде жуткого демона. - Что с тобой случилось? – вырвалось у нее. – Чьих это рук дело? - Еззана зо Каггаза, мудрого господина из Юнкая, - ответил сир Джорах. – Точнее, его надсмотрщиков. Знак непокорного раба. В Астапоре, Юнкае и Миэрине Дени узнала все о рабах. У нее перехватило дыхание, когда она осознала всю иронию судьбы. Сир Джорах был изгнан с родного острова за то, что продал своих людей работорговцу, а теперь его самого продали в рабство. Воистину, боги безжалостно восстановили справедливость. И снова она задумалась о том, что люди изо всех сил пытаются встретить предсказанную им судьбу, или наоборот, избежать ее, и ей пришлось признать, что у судьбы нет ни малейшего шанса против Джораха Мормонта. Если он был достаточно глуп, чтобы добраться сюда, он может быть достаточно глуп, чтобы перебороть судьбу. Дени все еще пылала гневом, и она не собиралась так легко прощать рыцаря. Даже несмотря на то, что сейчас ночь, она окружена ордой дотракийцев, готовых либо убить ее, либо обменять, а ее дракон неуправляем. Если Дрогон решит, что сир Джорах представляет для нее угрозу, даже ей не под силу будет остановить его пламя. Как же я по нему соскучилась. Дени сделала еще один шаг. Без сомнения, ее медведь понес наказание за свои преступления. Сир Барристан говорил, мой отец ничего не забывал и не прощал. Она изо всех сил старалась избежать предначертанной ей судьбы, ей хотелось идти своим путем. Я больше, чем дочь Эйериса Таргариена, запуганная младшая сестра Визериса, которая при появлении на свет убила свою мать. Клянусь. Она давным-давно отбросила эту часть себя, но призрак маленькой испуганной девочки всегда оставался с ней, как и дом с красной дверью и большие руки сира Виллема Дарри. Мой первый медведь. Мой утраченный дом. - Встань, сир, - сказала она глухо. – Ты будешь щедро вознагражден за службу. Его взгляд словно обжег ее. Джорах смотрел так, словно ничто более для него не существовало, ни сейчас, ни прежде. Ей захотелось отвернуться, но одновременно захотелось и подойти ближе. - Дейенерис, - хрипло прошептал он. Ей хотелось подбежать к нему и обнять, но она все еще его королева. Он больше не должен касаться ее как женщины. И если он хочет вновь вернуться к ней на службу, ему нужно хорошо выучить этот урок. - Ваше величество, - поправила она его, как тогда на корабле, когда он поцеловал ее. – Мы можем уехать вместе… - в Асшай? в Миэрин? в Вестерос? - …но я не забыла твои преступления. Если ты допустишь хоть малейший промах, я предам тебя огню, и даже все боги наших предков не остановят меня. Ты меня понял? - Понял… ваше величество, - сказал он. - Хорошо. – К Дени вернулись силы. Она чувствовала себя почти неуязвимой. – Тогда мы отправимся… - Ты отправишься туда, где шлюхам вроде тебя самое место, и не дальше, - раздался холодный голос из зарослей позади нее. Сир Джорах оказался на ногах так быстро, что Дени почти не заметила, как он двигается. Он прикрыл ее собой и крепко сжал клинок. Он всегда так делал, всегда защищал ее, от всех, кроме самого себя. - Выходи, Чхако, - так же холодно ответил рыцарь по-дотракийски. – Ты, должно быть, скучал по мне так же сильно, как и я по тебе. Дени услышала смех. Трава зашелестела, и к ним вышел кхал Чхако, сопровождаемый кровными всадниками. - Джорах-андал, - сказал он. – Хочешь снова украсть мою добычу? Эта шлюха для красных жрецов. Видишь, какой я стал храбрый, после того как узнал о ведьме, которую сожгли заживо. Огонь убивает их, так же как нас. Огонь убивает всех. - Ты умнее, чем кажешься, - ответила ему Дени. Ее страх исчез, исчезли и сомнения. Она обогнула Джораха и встала между ними, между своей старой жизнью и новой. Завидев темную тень, низко стелющуюся в ночи, она приняла решение – Я кровь дракона, его мать, его душа – и позвала своего сына. - Дракарис, - пропела она. – Дракарис.