Плен

Я бежала так быстро, как только могла, задыхаясь, чувствуя тянущую боль в животе, почти не разбирая дороги. Потому что прекрасно знала – Карл не Фридрих. На самом деле, никто из немцев не Фридрих. Я не знала почему, но этот странный немецкий офицер оберегал меня. По-своему, весьма оригинально, но только благодаря ему я жива и в данный момент могу выживать. Но никакому другому немцу не будет до меня столько дела. Карл точно знал, что я была в деревне на момент налета партизан, он наверняка видел и своего товарища в луже собственной крови, а может и только его тленные останки. Сопоставить два простых факта смог бы и выживший из ума старый крестьянин. «Да почему же все всегда так плохо?!» - мысли метались, запертые в черепной коробке, бились бабочками, обламывая хрупкие крылья и умирая, сменяясь сразу же другими. Единственное, что мне было известно точно – остановлюсь и сразу же можно прощаться с жизнью. Краем уха я улавливала звук погони: лай собак, короткие окрики людей, топот ног. Лес скрыл меня быстро, но вполне вероятно, что обычного страха не хватит такой беременной девчонке, как я, опередить тренированных бойцов вражеской армии. Наконец, когда я выдохлась окончательно, разум решил подкинуть идею. Во время бега я этого не замечала, но с неба начало крапать и с каждой минутой все сильнее, да так, что в итоге зарядил самый настоящий ливень, быстро превращая лесную почву в поток грязи. Сон всплыл совершенно не вовремя (теперь-то он начал серьезно пугать, повторяя ночные обстоятельства), однако шальная мысль все же дала мне подсказку, как обмануть и собак, и немцев. Я принялась с жутким остервенением кататься в грязи, покрывая себя полностью этой нелицеприятно выглядящей массой, перебивая запах пота и страха. А потом пришлось забиться как можно глубже в корни дерева, надеясь, что тучи, грязь и дождь помешают моим преследователям разглядеть темную от грязи фигурку, спрятанную в, по всей видимости, каком-то животном жилище или кормушке. Залезая туда, я почувствовала, как под телом хрустят мелкие косточки, впиваясь неприятно в тело. Наконец, я кое-как успокоила дыхание и постаралась не шевелиться лишний раз, прислушиваясь к окружающему миру. Сначала шепот дождя заглушал другие звуки, но по мере приближения вернулись и они. Собаки бежали впереди хозяев, но уже не так уверенно, они все-таки потеряли след. От сердца немного отлегло, но расслабляться было рано. В конце концов, даже простая случайность могла раскрыть мое местоположение. От всевозможных запахов начало мутить. Я уже давно заметила, что мой нюх чрезвычайно обострился, к чему сначала было сложно привыкнуть, но все же как-то мне удалось это сделать. Но сейчас в слишком нервной ситуации мне уже было тяжело следить за отсеиванием ненужного, и тошнота подкатила к горлу, сжимая его спазмами. Терпеть было невыносимо, но пришлось открывать новые горизонты терпения в себе. Человеческие голоса приблизились настолько, что я различала отдельные слова. В основном, они перекрикивались между собой, пытаясь понять, куда убежала «странная русская». Один из голосов я узнала сразу – это был Карл. Он лично участвовал в погоне, вероятно, очень чесались руки выпытать у меня информацию про партизан и про своего военного товарища. Рядом с ним сконцентрировались и мощные «голоса» немецких псов. Они прошли мимо лишь пару шагов, после чего остановились. Видимо, заметили оборвавшиеся следы, но не могли понять, куда я делась. «Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы они ушли! Пожалуйста, молю тебя, я не хочу умирать под пытками… Если я сама согрешила в своей трусости, то мой ребенок ни в чем не виноват», - и это снова было проявление моего страха. Даже Бога я пыталась упрашивать, выставляла как аргумент нежеланную беременность, лишь бы спастись. Какая же я жалкая, быть может, это будет и правильно, если какая-то из черных, узкомордых гончих сейчас вгрызется в мою плоть, раздирая ее на части. Промокший до нитки офицер встал среди деревьев, внимательно осматриваясь, но дождь откровенно мешал. Лес здесь был еще не такой густой, и сквозь кроны вода лилась достаточно свободно. Наконец, он присел на корточки перед своими зверюшками и что-то проговорил им, прижимаясь лбом с налипнувшими, потемневшими от влаги прядями к мордам псов. После чего он резко распрямился, и тяжелый, мужской голос выкрикнул команду: – Voraus! [Вперед]. Собаки бросились в рассыпную, теперь уже просто стараясь найти снова след, убегая все дальше в лес. Уж запах хозяина они наверняка знают досконально и с легкостью вернуться назад. Карл по всей видимости, об этом не волновался: он убрал налипшие пряди, проведя по ним рукой, и хмуро выругался. – Der Tod lauert überall, er kommt zu Fest und Ball. Russin Teufelin! [Аналог нашей пословицы «От судьбы (смерти) не уйдешь». Русская ведьма!] – он пнул одно из деревьев и наконец двинулся в обратном направлении, выкрикивая иностранные имена. Он вероятно полностью доверял своим собакам. Как оказалось, не зря. Я вылезла из своего убежища спустя двадцать минут, замерзшая, трясущаяся, зубом на зуб не попадающая. Куда примерно нужно двигаться, мне все же удалось вспомнить и я медленно двинулась в нужном направлении. Правда, через пару шагов меня все же стошнило, и полоскало так несколько минут, буквально выворачивая наизнанку, так что в конечном итоге во мне буквально не оставалось сил. Каким-то невероятным усилием воли я заставляла онемевшие ноги делать шаг за шагом, постепенно приближать меня к безопасности лагеря. И так удалось пройти довольно много, пока буквально из ниоткуда прямо передом мной из тени дерева не появилась одна из гончий. Она шумно рычала, широко расставив передние лапы и нагнув морду к земле, и во второй раз за день Бог услышал мои жалобные мольбы. Вот только животное никуда не собиралось пропадать или испаряться, наоборот, в глазах этой дикой сущности я видела лишь жажду крови. Этот пес нашел свою цель и теперь не отпустит. Деталь, спрятанная под юбкой, уже разодрала нежную кожу бедра из-за бега, но это дало мне вспомнить, что в общем-то она прилично весит и с одной стороны весьма острая. Я могла бы защищаться… Рука медленно опустилась к кромке испорченного платья, приподнимая подол… И тут рывок. Собака, словно пружина, растянулась в один прыжок в воздухе, раскрыв пасть и готовясь вцепиться мне в шею. К этому моменту рука почувствовала острую кромку детали и рванула ее из-под юбки, не щадя ни бедра, ни ладони, и единственное оружие в какой-то распоследний момент было выставлено перед лицом. Мир замер и взорвался в одно мгновение, а потом застыл, казалось, на вечность, потому что я очень долго не могла осознать, что произошло, и почему руке стало так тепло, и почему совсем не больно… Только потом поняла, что не вокруг стало неожиданно темно, а просто я крепко зажмурилась, лишь бы не видеть свою смерть в темных животных глазах. Но оказалось, что смерть была в моих руках. – Боже! – со стоном я опустилась на землю, выпуская из ладони окровавленный кусок непонятного то ли металла, то ли еще чего, никогда мне не хотелось вдаваться в подробности, и отползая подальше от агонизирующей тушки поджарого пса с пробитым черепом. Собачья кровь слилась с моей собственной, пачкая и платье и ноги, и вообще все вокруг заливая красным цветом. Дождь быстро разбавлял краски, но у меня в глазах все равно была какая-то мешанина из черного и красного: черной, лоснящейся шерсти питомца Карла и его же ярко-алой крови. «Эта псина точно-точно бы перегрызла мне глотку… Я должна была… Я должна была… Должна», – при этом что-то в глубине души говорило, что в общем-то животное совершенно ни в чем не виновато, если хозяин натаскал его на убийство, это еще не его вина. Но и винить себя мне было совершенно не за что, ведь это просто вопрос выживания. Либо я окрашу руки в цвет крови, либо это будут длинные клыки гончей. На этот раз победила я. А что будет в следующий? Одному богу известно. Или дьяволу… *** Доползти до лагеря удалось лишь через несколько долгих часов. Мне было настолько плохо, насколько только возможно: болело все тело, я промерзла до костей, живот тянуло все сильнее, и в конце концов, я просто смертельно устала. Хорошо, что на дальнейшем пути мне не попались зверюшки Карла, меня вряд ли бы хватило на еще одну такую смертельную схватку. Да и моей удачи тоже. В лагере, конечно же, встретили меня без восторга. Я провалила задание, при этом и шпион в стане врага пойман, избит и скоро будет наверняка допрошен с пристрастием, а там либо смерть, либо предательство и та же смерть. Все пути из допросной ведут в могилу. Так меня научили партизаны, и в целом, не верить в подобное было достаточно глупо. Использованный материал обычно выбрасывают без лишнего трагизма и жалости. Рассказывала подробности я уже в нагретой землянке под одеялом и с горячим пойлом в руках. Отогревшись, я словно бы отчасти вернулась к жизни, но общее состояние все еще было не удовлетворительным. Бесконечные вопросы командира раздражали, и мне впервые захотелось его ударить, но какие-то всполохи уважения, которое мне не было чуждо по отношению к партизанам, не давали выйти из себя окончательно. Он получил ответы на все вопросы, на которые у меня была возможность ответить, так что оставалось лишь надеяться, что не выгонят, простят и дадут отдохнуть. Последнее исполнилось, и почти моментально, стоило суровому мужчине покинуть детскую землянку, я провалилась в нездоровый, горячечный сон. И снова спасительная темнота не спешила появляться, заменяясь зачем-то весьма яркой, живой картинкой, словно продолжение жизни. Какой-то другой жизни, ведь я видела не землянку, не пронизанный нитями дождя лес… это был какой-то каменный дом. Большой и красивый, как с картинки музея, резьба вилась по его колоннам, огромные ворота заменяли входную дверь. Я казалась совсем маленькой, стоя перед ними и не решаясь стучать. В конечном итоге, рука так и не поднялась. Я обернулась, но весь мир затапливал яркий белоснежный свет, как если бы я смотрела на покрытую зимним одеялом реку в родной деревне, и солнце, отражаясь от него, слепило бы глаза. А потом оказалось, что это действительно снег. Насколько хватало глаз он укутывал в свои объятья весь мир. И белое, красивое здание от этого становилось лишь уютнее и желаннее, костяшки пальцев зачесались от желания все же постучать. И стучать столько, сколько потребуется, лишь бы открыли и пустили внутрь, увели прочь от мира снежной, но такой холодной пустыни, красивой и жуткой одновременно. И все же я сделала несмелый шаг по хрустящему насту, потом еще один и еще. Чем дальше удавалось пройти, тем холоднее становилось, а в бесконечный белый мир вкраплялись другие цвета: сначала черный – это виднелись на горизонте изломанные линии старых, голых деревьев; потом красный – следы моих ног окрашивались в цвет крови, стоило мне поднять ногу; затем серый – в него окрасилось небо над моей головой, затянувшись тучами. Мне казалось, что придется брести так вечность, в полном одиночестве, без цели и без надежды. Но наконец, всегда далекие стволы мертвых деревьев начали приближаться, и словно новые силы проникли в мое тело. Я побежала так быстро, как буквально сегодня (или прошли уже сотни лет?) убегала от собак и немцев. У черного ствола прямо на снегу в теплом полушубке, темных брюках и перчатках сидел молодой юноша. Он был старше меня, но ненамного, и он казался смутно знакомым. Светлые волосы впитали в себя нежный цвет зимнего солнца, серые глаза цвета стали смотрели так тепло и нежно, что согревали одним лишь взглядом, красивое молодое лицо словно светилось изнутри, отчего сердце мое неожиданно заболело так остро, что пальцы сами сжали платье, впиваясь ногтями в кожу даже через ткань. Юноша поднялся, отряхнувшись, поправив на носу очки в тонкой оправе, которые не искажали его глаза, а лишь делали взгляд более выразительным за светлыми ресницами. – Ты прошла так много, я горжусь тобой. Ты сильнее, чем думаешь сама, предстоит еще долгий путь, надо отринуть сомнения и жить, – голос вливался в уши музыкой соловья, и я не понимала, действительно ли он такой мелодичный и приятный, или мое восхищение и бесконечная любовь к этому незнакомцу (такому ли незнакомцу? Сердце подсказывало, что это самый родной мне человек) преображало его в идеал. – Смотри вперед, только вперед, – сильная рука, облаченная в кожу перчатки, сжала мое плечо и подвела к спуску с холма, который буквально вырос под нам, ведь я была уверена, что не взбиралась на него. – Дом, что ты оставила позади… Ты вернешься в него потом. Пройдя вновь тем же путем, ты сможешь смыть с себя все грехи и постучать наконец в дверь. А сейчас… Он улыбнулся, погладив меня по голове, в его глазах не было грусти или отголоска душевных ран, лишь океан нежности, которой он был не прочь поделиться. Но мне пришлось отвести взгляд и посмотреть вперед, где полыхали пожары жизни, где снег сменялся раскаленными углями, оставшимися от земли в месте падения снаряда. Там я видела людей, которых когда-то знала, там были и смерть, и боль, и разлука. Но так же там была и надежда, что когда все закончится, будет лучшая жизнь. Желая попрощаться, я вернулась взглядом к загадочному юноше, но его больше не было рядом. Реальная жизнь пугала, она была жестока и невероятно печальна, но война – это тоже жизнь. А в жизни не может все быть всегда плохо. У меня были и хорошие моменты. Их было совсем мало, но если хранить эти чувства где-то в своем сердце и позволять доставать их оттуда иногда, как из шкатулки с секретами… Было бы прекрасно. Мне вспомнилась красивая юная девушка в зеркале – с длинными светлыми косами, наивным взглядом и в невероятных чулках на худых ногах. – Надо же. Как мало мне нужно для счастья, – проговорила я в пустоту и тишину этого странного мира сна, ступая босыми ногами на обжигающе горячую землю. Просыпаться… отныне это всегда будет для меня тяжело.