There is no sweeter innocence than our gentle sin

Понимаю, что Вам покажется неуместной моя просьба привести Дориана на тайную встречу… Я его знаю: он слишком гордый, чтобы даже просто прийти поговорить… Слова вонзались в рассудок, переплетались в тугой клубок, вызывая воспоминания, одно другого ярче. Голос отца я не забыл бы ни за что на свете. Его насыщенный баритон обладал невероятной магической силой, он приковывал внимание, подчинял волю и разум, не оставляя ни единого шанса на сопротивление. Я буквально слышал, как он произносил эти строки в моем сознании. Бумага изрядно помялась — не разорвать письмо на мелкие клочки стоило мне больших усилий. Алларос и так видел слишком многое из того, чего мне бы не хотелось показывать никому. Эти проблемы должны были исчерпать себя вместе с моим уходом! Почему они преследуют меня до сих пор? Я знал, что связи моего батюшки простираются далеко за пределы Империи, однако, глубоко в душе, все же лелеял надежду, что он оставит всяческие попытки достать меня. Как же я ошибался. Даже находясь на таком расстоянии, он ударил там, где я меньше всего ждал. Казалось, напиши он мне лично, я выбросил бы подобное послание не раздумывая. Но мой отец не зря имел место в Магистериуме! Он славился своими способностями просчитать ситуацию на много ходов вперед. Я живо представил себе эту картину: многочисленные соглядатаи докладывают ему обо всех моих перемещениях. Отец медлит. Он знает, что его непутевый сын не представляет угрозы, если изучает естественные науки в университете или приобщается к культуре и искусству, день за днем погружаясь в причудливый мир Орлейских масок и дворцовых интриг. Но едва происходит взрыв на Конклаве, а война магов и храмовников стихийно набирает обороты, к нему поступает известие о том, что младший Павус, вместе с учителем, имеющим на родине репутацию мятежника, отправляется в Ферелден… Галвард распрямляет спину, и пристально вглядывается в полученную информацию. Набирающая влияние Инквизиция, таинственный эльф, закрывающий разрывы в Завесе при помощи странной метки, и, наконец, арест Гериона Алексиуса, моего последнего учителя и наставника… Он следил за каждым моим шагом. Он знал наверняка, к кому попадет это письмо. Алларос старался быть тактичным, а меня тошнило от сложившейся ситуации. Как отвратительно! Я словно выплюнул из себя это признание! Мне было больно от мысли, что именно услышал обо мне мой милый демон. «Мне бы хотелось, чтобы ты пояснил», — сказал он тогда. Ни с чем несравнимое замешательство. Удивление в его глазах граничило с неодобрением! Что я ответил? Какая несусветная бредятина… «Мужчин и их общество в сексе. Уверен, тебе приходилось слышать?» Я опустил лицо в ладони и прерывисто вздохнул. Свеча почти догорела — ее пламя мелко подрагивало, из последних сил пытаясь не погаснуть. Это напомнило мне о моем собственном состоянии. Я сохранял лицо и гордую осанку, стараясь из последних сил, но истерзанная переживаниями душа тряслась и сжималась, прямо как огонек этой догорающей свечки. Пергамент закончился, нужно было идти за новым. Мы остались в Редклифской таверне на ночь, Алларос занял комнату напротив моей. Что же он тогда ответил? Ни разу до сегодняшнего дня я не чувствовал себя таким подавленным. Спешный отъезд из Скайхолда, тяжелая дорога, без привала и сна, разговор с отцом и это нелепое, неловкое признание о моих сексуальных предпочтениях — все вышибало из равновесия. Слова и чужие реплики смешались. Я не мог восстановить диалог по памяти, более того, я боялся, что после всего случившегося Алларос прервет со мной всякое общение и в лучшем случае предпочтет держаться подальше. Мало ему слухов, гуляющих по всему Скайхолду, теперь он точно знает причины, и уж наверняка сделал для себя кучу выводов! Один хуже другого, каффар! Я вскочил из-за стола, стул подо мной скрипнул и с грохотом упал назад. Надо было лечь спать. Выпить чего покрепче и провалиться в забытье, но мне не хотелось! Странный прилив сил, связанный, видимо с прошедшим нервным потрясением, не давал расслабиться. Сделав несколько шагов взад-вперед по комнате, я обратил внимание, что свеча окончательно потухла. Пришлось запустить под потолок несколько сфер — дощатый пол и скудная обстановка моего временного прибежища озарились ровным голубоватым сиянием. Что же ты думаешь обо мне теперь, Алларос? Хотелось рвать на себе волосы. Я знал, что это произойдет, но в моей голове все рисовалось несколько иначе. Мне казалось, я смогу найти подходящие слова и рассказать о том, кем я являюсь, выставив факты в более выгодном положении и при других обстоятельствах. Не так, не рядом с отцом! Я не хотел, чтобы Лавеллан подумал обо мне, как о капризном, избалованном ребенке, сбежавшем от родительской опеки и пустившемся затем во все тяжкие. Раздался глухой стук. Два коротких, а затем, с некоторой паузой еще три робких удара. Слуга? В такое время? Я знал, что отец отправился домой тем же вечером, это не мог быть он. — Дориан, — голос за дверью заставил меня вытянуться в струну. — Ты не спишь? Прости, что так поздно… Я немедленно открыл и впустил Аллароса внутрь. — Ух ты, как у тебя здесь красиво… Что это? — спросил он, разглядывая магические сферы света, блуждающие под потолком. — У меня закончились свечи, — пробормотал я, спешно сгребая со стола все свои дневниковые записи. Эльфа пошатывало. Он оглядывал комнату с нескрываемым любопытством, в его взгляде не было ни тени осуждения. Это меня несколько обнадежило, я даже осмелился задать вопрос о том, где Лавеллан успел так напиться. — Внизу, там такой трактирщик… ты видел? У него рыжая борода… Глаз не мог оторвать. У эльфов не растут волосы, ты же знаешь? — он икнул и смущенно улыбнулся, прикрыв рот ладонью. — Алларос, — я вздохнул и посерьезнел. Наверное, сейчас не лучшее время, чтобы обсуждать подробности диалога, произошедшего между мной и отцом. Но эльф ведь пришел, чтобы сказать что-то? Я решил дать ему возможность начать. — Как видишь, я не сплю. — Я тоже, — Лавеллан улыбнулся, но его лицо мигом перекосила страдальческая гримаса. Смена эмоций вышла неожиданной и несуразной, будто он решил передо мной покривляться. По части настроений в такие моменты он был для меня, как открытая книга. Алларосу не следовало пить, я часто предупреждал об этой слабости. Становились слишком заметны его внутренние переживания. Те самые, что он прятал. Они всплывали наружу, делая эльфа уязвимым для тех, кто мечтал досадить. В последнее время охотников до подобного рода действий находилось все больше. Я еще раз пожалел, что Лавеллан прибыл сюда из-за меня. Вот сейчас я видел, что моему милому демону грустно, но вместе с тем, он изо всех сил старается и у него едва выходит держать себя в руках. В воздухе повисло напряженное молчание. — Я знаю, это было нелегко, — начал Алларос. — И твой отец, и то, что ты сказал мне. — Он прервался и перевел на меня взгляд. Я показал ему на кресло, напротив стола, жестом предлагая присесть. — Не буду, боюсь, что меня вырубит, а я еще должен спросить у тебя кое-что. — Что же? — мне вдруг стало любопытно. К тому же я понял, что хуже, чем есть уже не будет. — Почему ты не сказал об этом раньше? — Как это, по-твоему, должно было выглядеть? Вот я, распаленный очередным боем, вламываюсь к тебе в палатку на привале, громогласно при этом заявляя: «Знаешь, друг мой, а я ведь сплю с мужиками!» — Я вдруг почти истерически рассмеялся. В голове живо предстала подобная картина. Алларос моего веселья не разделил, лишь строго покачав головой. Он так и не сел, всё стоял, покачиваясь и упрямо буравя меня взглядом. Я насторожился и приготовился к самому худшему. Если он скажет мне покинуть Скайхолд или уехать прямо сейчас, я подчинюсь. В конце концов, справедливость восторжествует, Лавеллан прекрасно справится и без моей помощи… — Знаешь, почему Хранительница отправила меня на Конклав? — его вопрос выбил из меня из колеи. — Почему? — поинтересовался я, и Алларос нахмурился. Продолжая говорить, он словно совершал над собой некое усилие. — Я был лишним. Всю мою сознательную жизнь я был не тем, кем должен. Наверное, они ожидали иного… Эльф отвернулся и обхватил себя руками, уставившись на темень за распахнутой створкой окна. — Однажды я влюбился… — начал он и вдруг хрипло расхохотался. — Какое банальное начало, не правда ли? Я промолчал, давая ему возможность собраться с мыслями. Кажется, эльф собирался сказать о чем-то личном и совершенно неприятном ему самому. — Его звали Саэль… Я почувствовал, как мои ладони намертво вцепились в деревянные подлокотники стула. Его. Мужчину. — Он был на два года старше, охотник нашего Клана, только прошедший испытания и принесший наставнику шкуру убитого медведя. Красивый, с невероятным чувством юмора и потрясающим характером. Он обучал меня мастерству стрельбы. Вместе с ним я изготовил первый в своей жизни лук. Мальчишкой я часто ловил себя на мысли, что мне не нравится грубая сила… Другие ребята дрались, устраивали соревнования, в которых выясняли, кто лучше владеет мечом… Саэль выделялся, на фоне остальных он казался мне… особенным. Я делал из него героя, восхищался всем, за что тот бы ни взялся, подражал его манере говорить, одевался почти также. Мы часто оставались вдвоем, и я слушал его истории, разинув рот. Со временем, он стал для меня чем-то вроде наставника. Саэль водился со старшими, меня стали брать в их компанию. Гордости и счастью не было предела… Чувства, которые я к нему испытывал, открылись мне далеко не сразу. Когда ребяческий восторг и азарт сменились совсем другим влечением, я впал в замешательство. Поняв, что к Саэлю меня тянет далеко не дружеский интерес, я испугался, и на какое-то время даже замкнулся в себе и вовсе перестал с ним видеться. Заметив это, Саэль, само собой, решил выяснить причину… Я помню день, когда признался ему. Помню, как подкашивались ноги, меня бросало то в жар, то в холод, а в висках бились сказанные слова… Я хотел провалиться под землю, но вместо этого… Саэль меня поцеловал. Алларос сделал паузу. Его плечи ссутулились, он весь будто съежился не то от холода, не то от застигнувших врасплох воспоминаний. Я все никак не мог взять в толк, что же привело к его отъезду на Конклав, и отчего у меня было странное предчувствие, что его история не придет к счастливому концу? Угадывая мои мысли Лавеллан продолжил. — Это произошло через три дня. Меня подстерегли в лесу, на опушке, где мы с Саэлем обычно упражнялись в стрельбе из лука. Я был счастлив, почти пританцовывал и ждал его в назначенное время. Мы должны были отправиться на охоту вдвоем. Впервые он согласился взять меня с собой, чтобы я стал настоящим охотником и убил крупного зверя сам. У эльфов это испытание много значит… Их было трое, и я не успел среагировать… Они избивали меня до тех пор, пока перед глазами не поплыли красные круги, и я не захрипел, моля о пощаде и отплевываясь собственной кровью. Били там, где потом не стало бы заметно. Под одеждой: по животу, по ногам, острым мыском сапога, закованного в броню. Сквозь собственные всхлипы и просьбы я слышал их насмешки и глумливый хохот относительно моих чувств… Когда удары прекратились, я откатился в сторону и приподнялся на локтях, чтобы разглядеть нападавших. Среди них стоял Саэль. Стоял и улыбался, поддакивал, вторил шуткам… Когда им надоело смотреть на эльфа, корчившегося от боли, они ушли с поляны. А я свернулся в комок и разрыдался. Боль стихла и затем превратилась в опустошение. Под покровом ночи удалось добраться до озера, умыться и привести себя в порядок. Я остановился, разглядывая звезды и задавая один единственный вопрос: почему? Почему ты был там, Саэль? Ты ведь говорил мне совсем другое! Я помню каждое слово, до сих пор! Внезапно мне стало безразлично все, что со мной дальше будет. В лагерь я вернулся лишь спустя три дня. Сделал вид, что ничего не было, пришел с повинной к Хранительнице. Она покачала головой, но наказывать за отсутствие не стала. Еще тогда я понял, что она была в курсе. Через неделю меня направили на Конклав. Саэля я больше не видел. Впрочем, как и остальных своих сородичей… Алларос замолчал. Я не знал, что сказать. Страх за него, и за то, что он испытал, охватили меня, как если бы я сам пережил подобное наяву. Мне стало так больно… Я с трудом сдержал порыв обнять Лавеллана, понимая, что это никаким образом не улучшит ситуацию. С его историей встали на место многие мучавшие меня до сих пор вопросы. Слова, что Лавеллан бормотал во сне, его нежелание рассказывать о прошлом, странная скованность и отмалчивание, порой приводящие в недоумение. Все это было следствием тех событий… — Я хотел бы, чтобы ты не чувствовал себя вывернутым наизнанку. Но я не знаю, как тебе помочь. У меня не было родителей, меня воспитывала Хранительница и Клан. Некому было осудить… Хотя, узнай они, что я влюбился в мужчину, наверняка нашли бы способы… Вывернутый наизнанку… Какое точное сравнение. Я чувствовал себя именно так. — Алларос… Не вини его. — А кто сказал, что виню? Саэль был одним из них. Не срывал с себя маску до последнего. Преклоняюсь перед его выдержкой. — Он предал сам себя, и ему предстоит жить с этим! — Меня захлестнуло негодование. — Ты молодец, что говоришь о своих предпочтениях открыто, и даже нашел в себе силы уйти. — Эльф сделал шаг к окну и облокотился на подоконник. — Спасибо, что пришел, — вырвалось у меня. — Теперь мы знаем друг о друге чуточку больше, — Алларос тяжело вздохнул. — Что ты предпримешь? — осторожно поинтересовался я. — С чем? — Со всем этим… Если ты скажешь мне, чтобы я ушел… — Дориан, — эльф развернулся и пристально посмотрел мне в глаза. — Не уходи. Ты единственный, кто знает…обо мне. — Алларос неловко отвел взгляд. — Неужели ты думал, что я захочу, чтобы ты ушел? — Честно говоря, я не ушел бы сам. Только если ты попросишь об этом. Лицо Лавеллана смягчилось. — В таком случае я не прошу. Завтра возвращаемся в Скайхолд. Я поднялся со стула и размял затекшую от неудобной позы спину. Алларос посмотрел на дверь, а затем на темень за окном. — Уже поздно, — произнес он. Я поймал себя на мысли, что едва сдерживаю странный порыв. Мне отчаянно захотелось обнять Аллароса, прижать его к себе, провести ладонью по волосам, сказать, что он не один, и в этом мире не всегда происходит несправедливость. Но разве я мог дать ему то, чего он искал? Лавеллан хотел подарить чувства, а я придерживался плотских утех, после которых не нужно было задумываться о последствиях. А если бы между нами что-то произошло? Я не смог бы гарантировать, что не повел бы себя так же, как и всякий раз до этого. Я захотел бы уйти и не связывать себя никакими обязательствами, потому что в Тевинтере вообще не было принято развивать подобные отношения. Алларос вздохнул, его губы тронула печальная улыбка. Он будто бы извинялся передо мной за то, что только что рассказал. — Послушай, — начал он, и тут же заткнулся. Мне хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом и не сдержать себя. Я слышал, как билось его сердце, почувствовал, что у Лавеллана буквально перехватило дыхание от случившегося. Мы стояли посреди комнаты в этом захолустном трактире, и я обнимал его, вдыхая запах волос, который пьянил не хуже крепкого вина… Алларос испугался. Я почувствовал, как он задрожал. — Все будет хорошо, — пробормотал я и погладил своего милого демона по голове. — У тебя все обязательно будет хорошо. Какой же он хрупкий! Инквизитор, о котором сейчас говорил едва ли не весь Тедас, стоял рядом, опустив руки по швам, и дрожал, как осиновый лист на ветру! Я растерянно гладил эльфа по голове, прижимал к себе и гадал, что за странный порыв заставил меня сделать это? Где-то глубоко внутри затаилось новое чувство. Странное, необъяснимое для меня желание уберечь, позаботься о нем! Я хотел, чтобы Алларос улыбался. И я хотел быть с ним. Не только в данную минуту. Я понял, что хотел бы быть с ним всегда.

Редклиф - Скайхолд, Плуитанис, 9:41, Дориан Павус.