My obsession

Наступило время отъезда, вещи были собраны, аппаратура уже отправилась в Португалию. Именно там завтра мы должны будем отыграть свое первое шоу после недельного перерыва. За окном стоял свежий, но жаркий Лос-Анджелесский апрель. Вернуться сюда мне предстояло лишь через восемь месяцев, на свой день рождения. Это означало, что восемь месяцев я буду в разъездах, круговорот городов и стран, шоу, работа над новым альбомом в дороге, бессонные ночи, встречи с фанатами, нескончаемая безумная гонка, от которой невозможно отказаться - именно это и есть моя жизнь. Но так же это означало и жизнь вдали от нее. Шарлотт не приняла предложение уехать со мной. Как я и предполагал, она была связана контрактными обязательствами со своим агентством, которое предлагало ей работу так же по всему миру, но наши дороги, к сожалению, не совпадали. Я ехал к аэропорту на своей машине, рядом сидела она, молча держала меня за руку. Я не мог подобрать подходящую температуру на пульте климат контроля, меня бросало то в жар, то в холод от мысли, что сейчас я выйду из этой машины, сяду в самолет и оторвусь на восемь месяцев от земли, на которой останется она. Оторвусь от земли, по которой она поведет мою машину домой и оставит ее там, закрыв за собой двери в пустой дом. Она уйдет прочь от места, где только вчера мы были счастливы, уйдет в свою собственную жизнь, в которой нет меня, и в которой меня долго еще не будет. А я буду лететь в чертовом лайнере из места, которое только вчера было нашим домом. Расставание. Она держит меня за руку и молчит, ее руки холодные, наверное, я слишком снизил температуру в машине. И правда, на дисплее 53 градуса*. Но я весь горю, хочется кричать, но я, молча, смотрю вперед, вцепившись в руль. Каждый раз, как я собираюсь с мыслями, пытаясь что-то сказать, ком подкатывает к горлу. Нет слов, способных разрядить напряжение. Давать обещания просто бессмысленно, время само все расставит на свои места, мы оба это знаем, поэтому мы оба молчим. Я не снимаю солнечные очки, не хочу, чтобы она видела мои глаза. Приехали, я паркуюсь. Все происходит как в замедленной съемке. Выхожу из машины. Иду к багажнику за сумками. Готово. Она не выходит, продолжает сидеть в машине. Хорошо, что еще есть время. Машина с ребятами проехала мимо, они к нам не подходят, дают время попрощаться. Но его всегда мало. - Ты не выйдешь, - спрашиваю я, потому что надо хоть что-то сказать. Молчание. Ничего другого я не ожидал. - Шарлотт? Она молчит, отвернулась, даже не смотрит на меня. Я обхожу свой джип и открываю дверь с ее стороны. Вижу ее лицо, из-под зеркальных стекол солнечных очков по щекам скатываются слезы. Так я и думал. - Не надо, от этого легче не становится, - говорю я, вытирая слезы с ее лица. Голос предательски дрожит. - Когда ты уедешь, время остановится, я окаменею и просижу в этой машине до твоего возвращения. В любом случае для меня это было бы идеально, – она не выдерживает и, согнувшись пополам, начинает плакать, уткнувшись лицом в колени. Я не могу на это смотреть. Видеть ее такой выше моих сил. Я кладу руку ей на затылок, ее волосы собраны в небрежный пучок. - Ты разрываешь мне сердце, - Господи, больно даже дышать. - Останься со мной, Джаред, – безнадежно просит она, поднимая голову, снимает очки. Ее глаза абсолютно без макияжа, бесцветные, у нее болезненный вид. - Это не возможно, - у меня нет сил говорить. - Это похоже на смерть, почему так? Только найдя тебя, я опять должна отпустить. - Это не навсегда. Я должен знать, что с тобой все будет в порядке, насколько это возможно, – говорю, не слыша собственного голоса. - Обещаю, все будет нормально. Улетай и ни о чем не думай, я справлюсь, - она улыбается, но из глаз продолжают катиться слезы. - Ты знаешь, что я люблю тебя? – наклонившись, я смотрю в ее глаза. - Ответь мне. - Знаю, - она немного оживает. - Я всегда буду стремиться к тебе, каждую минуту я буду рядом. Ты слышишь? - Слышу. - Ты любишь меня? - Ты еще спрашиваешь? - Ты будешь ждать меня? - Каждый день. - Живи с мыслью, что мы скоро увидимся, потому что я буду жить с ней. Она крепко обнимает меня. Ее мокрое лицо, влажные глаза, нежная кожа, запах волос - все это так близко, но уже и далеко, выбор сделан. Она ищет губами мои губы. Я целую ее, как последний раз в жизни. Смотрю на часы: - Пора. - Я останусь здесь. Я не смогу видеть, как ты пойдешь на посадку. - Ты уверена. - Да, пусть это будет так, как будто ты пошел заплатить за бензин, а я жду тебя в машине. - Но я не нескоро вернусь. - Лучше я осознаю это потом. - Мне пора, - тихо повторяю я, но продолжаю стоять неподвижно. - Так иди. В сотый раз целую ее. Она все сжалась в комок. - Иди, - отпускает мою руку, отталкивает меня. Я делаю шаг назад. Солнце садится, ветер обдувает мое лицо, я отрываюсь от земли. Я все еще здесь, но одновременно, словно растворяюсь в амальгаме теплого летнего воздуха. Руки становятся легкими. Я исчезаю, свет проходит сквозь мое тело. Теперь я снова призрак, каким был до нее. Развернувшись, я ухожу прочь. Потоки воздуха раздувают волосы, кажется, что ветер приподнимает меня и несет над землей, словно тень. Не чувствуя ног, я подхожу ко входу в аэропорт, ни разу не обернувшись. На мгновение я замираю, но все же делаю шаг, пересекая порог. Стеклянные двери бесшумно закрываются за мной, словно портал в загробный мир поглотил бесплотную душу, оставившую все живое позади. Мы приземлились в три ночи в международном аэропорту «Порту Франциско Карнейро» на севере Португалии. Весь полет я провел в полусне-полубреду, напившись снотворного, которое, вероятно, не оказало должного эффекта. Меня мучили кошмары. Не было желания разговаривать даже с Шенноном. Нас встретили организаторы. Они сопровождали нас до авто, которое, как нам сказали, уже ожидало у выхода. Пока все шло по плану. По мере приближения к выходу нас начали атаковать фанаты. Я спрятал волосы под кепку, надел очки, натягивая козырек как можно ниже, но камуфляж не помогал. Как все это было не во время. Меня страшно бесили эти, непонятно откуда появляющиеся, тинейджеры с фотоаппаратами, не дающие проходу. Кроме того, я не понимал ни слова по-португальски. Пытаясь быть вежливым, я раздавал автографы и фотографировался с самыми настойчивыми. На самом же деле мне хотелось исчезнуть, сорваться с места и бежать, пока аэропорт не скроется из вида. Шеннон продвигался так же упорно, как я. Однако, Мэтт и Томо с удовольствием принимали оказываемое внимание, они шутили и энергично раздавали автографы. Эмма сопровождала меня, не реагируя на приставания. Она, как воин-дзен, сосредоточено шагала рядом, неся сумку с моим ноутбуком. Когда мы вышли на улицу нас сразу ослепили вспышки фотокамер. Несмотря на темные стекла очков, глазам все равно стало больно. Папарацци, пресса, фанаты: откуда в такую рань? Я опустил голову вниз и пошел сквозь толпу. Администраторы пытались расчистить нам дорогу. Отовсюду кричали наши имена, чтобы привлечь внимание и сделать снимки. Наконец, мы достигли транспорта. Лишь за тонированными стеклами микроавтобуса я почувствовал себя в безопасности. В гостинице я закрылся в одной из спален нашего с Шенноном люкса, завесил темные плотные шторы и погрузился в сон, который был мне необходим. Я проснулся под утро. Шеннон все еще спал у себя и я не стал его будить. Я распахнул двери, ведущие на террасу из гостиной нашего номера. Утренняя прохлада ворвалась в комнату. Должно быть, в этих краях ночи отличались свежестью. На кресле в гостиной лежал плед, накинув его на плечи, я вышел на балкон. Соленый воздух напомнил об океане. Но все же, меня окутывал таинственный запах чужого города. Предрассветный Порту распростерся панорамой. Старинный город спал, словно древний титан, переливаясь спокойным свечением миллионов огней. Казалось, он вышел из океана и решил отдохнуть у подножия гор. Облокотившись о перила террасы, я вдыхал ночной воздух. Неожиданно пришло ощущение дежавю, казалось, что все это уже происходило со мной раньше: я уже стоял на этой террасе, смотрел на спящий старинный город, только я был не один, кто-то обнимал меня сзади, я чувствовал человеческое присутствие, близость тела. Внезапно дверь на балкон протяжно скрипнула, как будто кто-то вошел. Подумав, что Шеннон проснулся, я обернулся на звук: одна из дверных створок была открыта, но никого, дверной проем был пуст, за ним чернела пустота гостиной. Мне стало не по себе, сильнее закутываясь в плед, я начал осматривать террасу: плетенные софа и два кресла, стояли около стены, и еще летний плетеный столик. Больше ничего и никого не было видно. Я отогнал дурные мысли. Что может со мной случиться здесь: ночь, влажный воздух, наполненный солью океана. Прислоняясь спиной к каменным перилам, я почувствовал, что совсем замерз. «Пора идти спать», - решил я наконец. Но вдруг в голове возникает одно старое воспоминание. Это даже не воспоминание, а чувство, от него глаза закрылись сами собой. Ощущение заботливых рук, которые пытаются согреть меня, я растворяюсь в них. Я уже был здесь, Колин стоит рядом. Мы на большой террасе и смотрим на звездное небо. Ветер. «Мне холодно» - произношу шепотом. Он обнимает сзади за плечи, прижимает к себе, я чувствую тепло его тела, его запах, я тону. Мысленно осматриваясь вокруг, я узнаю летний дом в Сантьяго, в который он привозил меня больше года назад. Я помню, что тогда мы внезапно уехали из Лос-Анджелеса, отложили все дела, наврали окружающим, чтобы несколько дней провести вдвоем. Это был его подарок мне. Воспоминания накрывают меня, дыхание перехватывает, я открываю глаза, видение ушло, дежавю бесследно исчезло, пронзив насквозь. Теперь я один в чужом для меня месте. Хочется кричать, но я лишь перевожу дыхание, все позади. Ощущение, что душа вылетела из тела, но, не оторвавшись до конца, вернулась на место. В голове зарождается мелодия, которая через некоторое время становиться навязчивой. Я понимаю, что вот моя жизнь: неделя передышки и новая гонка, череда городов и стран которые обезличивают тебя. В новом месте ты незнакомец, даже сам для себя. В чужой стране ты можешь быть кем угодно, никто все равно не знает твоего прошлого, но важно сохранить что-то для себя, чтоб полностью не впасть в забвение. Адаптируясь к новой атмосфере чужого мира, как пересаженное дерево к новой почве, будто по волшебству в тебе стирается все пустое и ненужное, все, что тяготило тебя, все твои псевдомечты, необоснованные страхи, лживые чувства, надуманные привязанности. На поверхность, из глубин, затуманенного будничной суетой сознания, выплывают константы твоей жизни, которые заново переосмысливаются и безоговорочно принимаются тобой, потому что они и есть твоя истина. Моя жизнь это череда новых мест, стран, городов, лиц, соответственно у меня очень мало констант. Я максимально очищен от предрассудков и ни к чему не привязан. Все то, немногое, что дорого мне, всегда со мной. Всю жизнь я бежал, сначала пытался отыскать подходящее место для жизни. Но отыскав дом, снова покинул его, ведь себя не найдешь, если расти на одном месте. И я побежал дальше. Как охотник, я все время в поиске следа, который мне указывает, где искать себя. Лишь однажды, я думал, что поискам конец, я был готов остановиться и был рад этому, но он не попросил меня остаться. Он знал, как мне важна эта гонка. Только он не знал, как много он сам для меня значит. Неужели, теперь, он тоже моя константа? Но ведь затмение миновало и я снова в пути, снова на большой дороге. Надеюсь, я никогда не найду покоя. Наступало утро, через террасу свежий утренний свет проливался в комнату. Серые сцены гостиной оживали, окрашиваясь солнцем. Пространство заполнялось шумом пробуждающегося ото сна города. Я посмотрел на часы - 7 утра. Кофе, оставленный мной на массивных перилах террасы, давно остыл. Я совсем забыл про него, погрузившись в написание мелодии, которая пришла ко мне сегодня ночью. Закутавшись в плед, я сидел на плетеной софе, наигрывая на гитаре мелодию, которую пытался удержать в голове, записывая ноты в блокнот. Было холодно, но я не решался уйти с террасы, боясь потерять вдохновение, которое навевали мне воспоминания и вид старинного ночного города. Теперь же, когда наступило утро и забвение ночи рассеялось в солнечных лучах, я понял, что жутко продрог и нуждаюсь в горячем душе. Закрыв блокнот, я взял гитару и пошел в гостиную. Шеннон только проснулся и выходил из ванны, когда я позвонил на ресепшн, чтобы заказать завтрак. - Ты не ложился сегодня? – спросил он, стоя в вафельном белом халате, вытирая голову полотенцем. - Я всегда плохо сплю на новом месте. Он посмотрел на гитару, стоящую, на полу рядом с креслом и спросил: - Ты писал ночью? - Да, мелодия так и напрашивалась. - Странно, но я совсем тебя не слышал. - Я был на террасе, с нее открывается панорама города, тебе стоит взглянуть. Шеннон с заинтересованным видом вышел на террасу. Я пошел следом, остановившись в дверях, пропуская его вперед. - Ну как? - И правда вид завораживает. Как тут уснешь? Наверное, думал о Шарлотт, - он лукаво улыбнулся. Его слова вернули в реальность, со времени приезда я ни разу не позвонил ей. Более того, в моей голове витал образ совсем другого человека, воспоминания о котором мне навеял вид старинного ночного города, и о котором я уже давно ничего не слышал. - Вид замечательный, конечно, но нужно было выспаться сегодня: вечером шоу, ты должен быть в форме, - продолжил Шен, задев меня плечом, выходя с террасы и вырвав из мыслей. - Ты какой-то задумчивый сегодня, Джей, может, правда, поспишь? - Я посплю пару часов, но скоро надо ехать на саундчек. - Ладно, саундчек ни куда не денется. Лучше выспись, как следует. Я проснулся в одиннадцать утра. К этому времени наш номер превратился в муравейник: ребята из нашей команды сновали туда-сюда. Аппаратура из аэропорта сразу отправилась к месту проведения шоу, но с нами все равно были инструменты, которые нужно было упаковать и забрать с собой. Эмма с оператором записывали видео для фильма о туре. Сейчас они снимали обстановку, в которой мы живем во время гастролей. Когда все было собрано и погружено в автобус, мы поехали вместе с администраторами на саундчек. Я был счастлив, я снова жил своей жизнью, я узнавал старого себя. Упадническое настроение не возвращалось. Все, что мне было нужно, было здесь и сейчас. Мы отыграли на одном дыхании, марафон начался и я был в форме. Утром следующего дня мы уже летели в Барселону, затем Милан, Берлин, Одесса… Мы отыгрывали головокружительные шоу за шоу в разных странах. На каждом выступлении публика сходила с ума. Я знал, что мы разжигали в сердцах людей пламя, которое нельзя уже было погасить. Это как альтернативный сценарий реальности, который мы предлагали: живи мечтой и гори всю жизнь, потому что другого раза не будет. Сотни фанатов следовали за нами по всему миру, некоторых я встречал на каждом концерте или фестивале. Такая необъяснимая преданность нашему творчеству, образу жизни, философии делали меня совершенно сумасшедшим. Для меня это значило только одно: я сделал правильный выбор, нашел свой путь. Моя музыка была и оставалась главной константой, самой твердой верой и самой надежной истинной. Люди любили мою музыку, сходили с ума под нее, это был как коллективный экстаз, ощущения почти такие же сильные, как во время секса. Армия наших фанатов пополнялась с каждым выступлением, это был тур в поддержку второму альбома, и уже сейчас, в дороге, я писал песни уже для третьего и, я рассчитывал, что после его выхода, наша фанбаза станет самой большой в мире. Я создал свою собственную религию.