Несчастный случай

Сначала он спел ту самую песню, которую сложил в музыкальной комнате, но она не принесла никакого видимого или иначе ощутимого эффекта. Феанаро, в глубине души, не сильно на это и рассчитывал. Он запел снова, облекая эту же мысль в другие образы. Потом еще раз и еще. Снова ничего не изменилось. Тогда Феанаро надумал сменить мысль, и спел "Пробудись, забудь о страхе близкой смерти, тебе больше ничего не грозит", потом решил вообще убрать упоминание смерти из песни. Потом Феанаро перестал пристально вглядываться в лицо Нолофинвэ, ища признаки, что его пение уже подействовало. Еще десяток песен спустя он перестал пытаться разделить приходящие ему в голову идеи на те, которые подходят, и другие, которые нет. И теперь пел все подряд. Надеясь, что что-нибудь сработает, и только убеждаясь, что его песни действительно выходят Песнями Силы, а не просто бесполезными словами под музыку. Это он, к счастью, способен был понять. Феанаро спел, среди прочего "Пробудись, тебя здесь ждут многие эльдар, которые любят тебя, и много дел, которые ты еще не переделал", "Пробудись, мне жаль, что так вышло!", "Пробудись, уж теперь-то ясно, кого наш отец любит больше, проснись, а то он тоже умрет", "Пробудись, не так часто я тебя о чем-то прошу" и даже "Ну давай, просыпайся уже!". Эта последняя песня была очень короткой, и сочинил ее Феанаро в тот момент, когда снова услышал приближающиеся шаги. На этот раз одна из дверей открылась, и в комнату вошла Индис с подносом, на котором стояла пара тарелок, кувшин и чаша, и лежали столовые приборы. От подноса пахло едой, и Феанаро сразу замутило от голода. Индис поставила поднос на подоконник и сказала: – Поешь, тебе нужны силы. Феанаро подумал, что она могла бы за этим не приходить сама, а прислать кого-нибудь. Потом подумал, что Индис, должно быть, хотела под благовидным предлогом убедиться, что он здесь занят делом. А может, для эльдар, которые работают во дворце, он теперь стал вроде чудовищ из древних легенд, и они просто боялись заходить сюда. Пока Феанаро решал, какая из двух причин верней, Индис ушла. Он подумал, что нужно, наверное, действительно поесть, но не двинулся с места. Подумал, что раз он все равно так и сидит тут, надо еще что-то спеть, но молчал. Опять открылась дверь и вошла Индис с другим подносом. На нем была только серебряная чаша, и, кажется, поблескивало что-то еще, тоже серебряное, но этого Феанаро не успел разглядеть, потому что, увидев его, Индис сказала намного резче, чем раньше: – Иди ешь! А я пока позабочусь о Нолофинвэ, ему силы тоже еще понадобятся. Феанаро поспешно встал, и отошел к окну. Оттуда он обернулся, и увидел, как Индис, поставив поднос на то место, где он только что сидел, усаживает в постели Нолофинвэ, подпирая его подушками. Мелькнула мысль, не предложить ли помощь, но Индис, почувствовав его взгляд, так глянула в ответ, что Феанаро счел за лучшее поскорее отвернуться. Он глядел в окно, стараясь даже не думать о том, что сейчас происходит у него за спиной, и ел очень маленькими кусочками, не потому что боялся, что пища не приживется, а чтобы не закончить раньше, чем закончит Индис. Но она справилась со своим делом довольно быстро, опять уложила Нолофинвэ и, звякнув напоследок посудой, снова ушла. Феанаро подумал, что теперь Индис не вернется, по крайней мере, некоторое время. Но она возвратилась почти тут же, неся в руках одеяло. Он ожидал, что она накроет этим одеялом Нолофинвэ, хотя и не было похоже, что Нолофинвэ холодно под тем одеялом, которым он уже был укрыт. Но, может быть, ей виднее. Она же прикасалась к нему, а Феанаро нет. Однако Индис прошла через всю комнату и, открыв другую дверь, скрылась за ней, а после вернулась без одеяла. – Там есть кушетка, – сказала она Феанаро. – Отдохни, тебе нужны силы. И ушла, теперь действительно ушла. Но отдыхать Феанаро не стал, хотя и чувствовал себя уставшим, после еды даже больше, чем прежде. Он вернулся к постели Нолофинвэ и спел еще одну песню. Две. Три. Четыре. Потом понял, что считает песни и очень мало думает, о чем поет. Тогда он положил арфу на скамью, и все же отправился отдыхать. Правда, перед этим Феанаро еще задержался на мгновение рядом с Нолофинвэ, чтобы прикоснуться к нему. Он ожидал, что кожа на ощупь будет холодной, может, даже очень холодной. Но она была почти такой же, как кожа самого Феанаро. Сухой и горячей. "Я не должен спать долго" – подумал Феанаро, прежде чем буквально рухнуть на ту самую кушетку, где лежало оставленное для него одеяло. "Недолго" – стало и его первой мыслью по возвращении с Дороги Грез. Серебряный свет за окном комнаты был не намного бледнее, чем когда он засыпал, и Феанаро от души понадеялся, что прошло действительно немного времени, и он не проспал целый день Древ с лишним. Но нет, пожалуй, тогда нашлись бы желающие его разбудить. Во всяком случае, сейчас Феанаро чувствовал себя вполне бодрым. А значит, пора было снова приступать к делу. Он еще успел мимоходом удивиться, как быстро эти песни стали для него делом, но в этот момент как раз открыл дверь в комнату, где лежал Нолофинвэ, и мысли разом вылетели из головы, потому что там опять сидела, держа мужа за руку, Анайрэ. Она скользнула по Феанаро взглядом так быстро, что он не успел прочитать выражение ее глаз, и сказала: – Я сейчас уйду, не стану тебе мешать. В ее тоне ему послышалось "хотя от твоих песен все равно никакого толку". Чувствуя себя странно задетым, он колко произнес вслух: – Может, и не стоит, все равно от моих песен никакого толку, ведь так? – Этого я не говорила, – ответила Анайрэ. – В любом случае, я не хочу, чтобы от моего присутствия твои песни стали еще бесполезнее. С этими словами она поднялась, погладила Нолофинвэ по волосам, потом наклонилась, коснулась губами его губ и вышла. Феанаро сел на скамью у постели, взял в руки арфу, заиграл и запел. Получалось ничуть не лучше, чем до отдыха, даже наоборот. Казалось, все появившиеся у него силы ушли на сомнения. Он пел о пробуждении, о жизни и обо всем прочем и в то же время думал: "Пустая трата времени. Ничего не выйдет. Бесполезно. Бесполезно". Но петь не прекращал. Феанаро не мог отступить, хотя бы из одного только упрямства, которое уже стало легендарным среди эльдар. Однако новые образы подбирались все с большим трудом, и Феанаро решил заново спеть те песни, которые показались ему наиболее удачно сложенными раньше. Но удачны они были или нет, а пользы от них и во второй раз вышло не больше, чем в первый. Нолофинвэ по-прежнему лежал на постели бледный и безучастный. Феанаро почувствовал, что музыка и собственный голос уже вызывают у него отвращение. Подобное с ним и раньше иногда бывало, если работа не шла. Тогда он откладывал ее на время, чтобы заняться чем-нибудь иным. И, бывало, никогда больше к ней не возвращался. Но отложить на время эту работу Феанаро никак не мог, тем более, не было речи о том, чтобы вообще ее бросить. И Феанаро заставлял себя петь дальше. С каждой песней было тяжелее и тяжелее. Так что, в конце концов, он спел Нолофинвэ "Еще когда я в первый раз тебя увидел, я понял, что из-за тебя меня ждут одни только неприятности. И я не ошибся! И вот теперь еще это! Как же я тебя ненавижу". Было сразу ясно, что получается не Песня Силы, да и кто бы проснулся от такого. Но Феанаро допел ее до конца. А после не остановился на этом. Дальше он запел что-то вроде "Всего одна небольшая рана, и вот ты лежишь здесь и умираешь, неспособный выдержать больше! Слабак и трус! И почему я вообще должен желать, чтобы ты проснулся! А может, ты притворяешься!" Это была уже и вовсе не песня. Горькие, злые, несправедливые слова обгоняли друг друга, все мысли смешались в затуманенном яростью разуме, и Феанаро сам не мог сказать, что там было в конце и было ли там хоть что-нибудь. Но ему скоро стало ужасно стыдно. И он порадовался, что никто его не слышал. И уж конечно, его не слышал Нолофинвэ. Радость угасла так же быстро, как появилась. Нолофинвэ его не слышит. И не услышит никогда. – Что бы я здесь ни пел, – вслух произнес Феанаро. Он положил арфу себе на колени и устало склонил голову, опираясь лбом на свои ладони. И сидел так долго, очень долго, пока не почувствовал, что на него кто-то смотрит. На мгновение появилась безумная надежда, что Нолофинвэ все же проснулся. Но одного брошенного искоса взгляда было достаточно, чтобы удостовериться: этого не произошло. Феанаро медленно выпрямился и сразу же вскочил на ноги, крепко сжимая в руках арфу. – Ты! – крикнул он. – Что ты здесь делаешь?! – Я всего лишь пришел навестить тебя, Феанаро! Не нужно так кричать, – сказал Мелькор самым приятным и успокаивающим тоном, какой только можно было представить. Феанаро поморщился, потому что в голосе Мелькора ему слышалась неприятная приторная сладость. – Ты знаешь, я не желаю говорить с тобой, – сказал он Мелькору. – И сейчас еще меньше, чем когда-либо. – А напрасно, совсем напрасно, – вздохнул Мелькор. – Как раз сейчас тебе и стоило бы поговорить со мной, как никогда раньше. – Уж не потому ли, что ты прокрался в чужой дом тайком, а не вошел в двери, как делает это каждый в Амане? – гневно спросил Феанаро. – Нет, – покачал головой Мелькор. – Все дело в том, что теперь ты в таком же положении, что и я. Ты сделал то, что желал, а тебя объявляют преступником, как меня когда-то. Ты всего лишь поставил младшего брата на место, а теперь, когда он от слабости своей собирается умереть, тебя обвиняют в убийстве. И унижают ролью сиделки у постели того, кому невозможно помочь, да и стоит ли... – Прекрати! – снова крикнул Феанаро. – Все это не твое дело! – О да, не мое, – смиренно согласился Мелькор. – Ведь и Сильмарилли принадлежат не мне, а тебе. Пока что. Но потом, когда валар назначат тебе наказание, какое им заблагорассудится, Камни они заберут себе. Поэтому тебе нужно бежать! Бежать немедленно. Я готов помочь тебе в этом. При слове "Сильмарилли" разум Феанаро будто вспыхнул огнем. Его Камни! Как он мог забыть о них! Оставить без присмотра! Их могли украсть! Может быть, даже уже украли! Миг паники был ужасен, но кончился странно быстро. Словно теперь у Феанаро не осталось сил, чтобы пережить его так же бурно, как два или три для назад. Сильмарилли. Сердце болезненно заныло. Как же он любил их! Больше, чем все свои творения. Но он не мог прямо сейчас бежать в свою сокровищницу и проверять на месте ли они. А если не на месте... – Не надейся, что во владениях валар какая-нибудь сокровищница спасет Сильмарили! – с жаром сказал Мелькор, словно отчасти угадав мысли Феанаро. И вдруг сквозь благородный и прекрасный образ Мелькора проступила хищная алчная гримаса, на которую нельзя было посмотреть без омерзения. Феанаро, увидев это, грозно велел Мелькору: – Убирайся прочь от меня, ты, тюремная крыса Мандоса! И бросил ему в лицо арфу, которую все еще держал. Инструмент угодил Мелькору точно в переносицу, но тут же, жалобно зазвенев, разлетелся на куски, которые рассыпались по полу. Теперь совершенно безоружный Феанаро стоял лицом к лицу с разъяренным Мелькором. Неизвестно, чем все могло бы кончиться, если бы в этот момент не раздался голос Ирмо: – Что здесь происходит? Мелькор наградил младшего из Феантури злобным взглядом и исчез. Феанаро понимал, что остался единственным, кто может ответить на вопрос Ирмо, но отвечать ему совсем не хотелось. Он отошел к окну, гадая, много ли успел услышать вала до того, как громко объявил о своем присутствии. – Значит, валар желают украсть твои Сильмарилли, – сказал, между тем, Ирмо. – Мы все гадали, откуда могла взяться столь странная идея. Давно он твердит тебе это? – Сегодня первый раз, – честно ответил Феанаро. – Вот как, интересно, – задумчиво протянул Ирмо. – Интересно, о чем еще он ни разу не говорил с тобой. И не только с тобой. На это Феанаро ничего не сказал. А Ирмо уже продолжал своим обычным, более оживленным тоном: – Ладно, это и все остальное, мы выясним позже, когда Нолофинвэ поправится достаточно, чтобы тоже принять участие в Совете. – Звучит так, будто его выздоровление – дело решенное, – усмехнулся Феанаро. – Если и нет, то разувериться никогда не бывает поздно, – ответил Ирмо. И ушел, словно приходил нарочно, чтобы сказать именно это. Феанаро так и остался стоять у окна, арфы у него теперь не было, желания еще кому-то что-то объяснять тоже, поэтому он стоял и смотрел на золотой свет. Но недолго, потому что явилась Индис с еще одной арфой, положила ее на скамью, потом наклонилась к Нолофинвэ и нежно потрепала его по щеке. После этого она собрала с пола куски дерева и струны и унесла куда-то. Все без единого слова. Может быть, Ирмо рассказал ей, что здесь случилось, а может, охоты спрашивать у нее было еще меньше, чем у Феанаро охоты отвечать.