Знай своего врага

      Как только Уорд потерял сознание, Коулсон повернулся к остальным:       – Бобби, я пришлю Трипа, он поможет отвести его вниз.       Она кивнула и принялась за пленника.       Покидая комнату, Коулсон встретился взглядом с Мэй. Он ждал, пока Скай, Фитц и Симмонс покинут базу, чтобы перевести Уорда. Он не хотел, чтобы они ходили по коридорам, пока Трип и Бобби ведут его в Хранилище D.       Мэй молча последовала за ним, но он ощущал ее недовольство. Она не одобряла то, как он ограждает Скай и остальных. Не став обращать внимание на ее расположение духа, он нашел Трипа и послал его в комнату для допросов.       Хранить секреты входило в обязанности директора ЩИТа, и Коулсон понимал это лучше других еще до того, как занял этот пост. Когда Фьюри вернул его из мертвых, Коулсон очень сердился, что все держали от него в секрете. Пока не узнал правду, которая послала его на поиски, подвергшие его людей опасности и превратившие Скай в совершенно нового человека.       Для Скай это обернулось не только генетическими изменениями и новообретенными силами. Месяцы после ее трансформации были самыми сложными для Коулсона, за все время пребывания на посту директора, потому что Скай ушла в себя и боевой дух команды резко упал.       Когда Коулсон только встретил Скай, она всегда была одной ногой за порогом. И вдруг однажды это изменилось, и Скай полностью посвятила себя ЩИТу и команде. Ее непоколебимая преданность немало удивила его. Она была стойкой, даже когда Гидра вышла из тени и ЩИТ буквально развалился.       Но когда после трансформации она невольно начала представлять угрозу для окружающих, Коулсон заметил, что ее неуверенность вернулась. Скай отстранилась, стала более язвительной даже с самыми близкими.       Скай никогда не говорила о своих изменениях или способностях. Упоминала она о них только тогда, когда сообщала Мелинде, что пришло время отправляться в одну из их профилактических поездок. Никто не знал, как говорить с ней об этом, так что все стали ходить вокруг нее на цыпочках.       Она стала как никогда переменчивой, и Коулсон опасался, что от одного неверного слова она пустится в бега.       Но пару месяцев назад Скай начала становиться более открытой. Она выискивала других, чтобы поговорить, и даже пару раз ходила с Симмонс в бар. Мэй сообщила, что на тренировках она была более бодрой, да и сам Коулсон заметил блеск в ее глазах. Улыбка, которая казалась вынужденной, превратилась в задорную ухмылку от еле сдерживаемого смеха. Ее будто снова ничего не тяготило, а последние несколько месяцев были всего лишь дурным сном.        Это длилось достаточно долго, что Коулсон уже успел привыкнуть, но вдруг все стало еще хуже, чем прежде. Однажды Скай вернулась на базу подавленная и охваченная паникой. Она ходила как зомби и избегала всех, даже Фитца и Симмонс. Она была рассеяна на миссиях, нахватала достаточно царапин и порезов, чтобы Коулсон забеспокоился. Мэй упомянула, что заметила кровоподтеки на ее руках, которые появлялись, когда она подавляла свои силы.       Когда Коулсон отвел в сторонку Фитца и Симмонс, чтобы спросить, не знают ли они в чем дело, они ответили, что нет. Симмонс настаивала, что Скай была жизнерадостна как никогда, когда они отправлялись в бар, но на следующий день — совершенно раздавлена.       Тогда Коулсон спросил, не случалось ли со Скай ничего необычного. Они обменялись взглядами и ответили отрицательно. Симмонс слегка замялась, но заверила, что ничего странного, связанного со Скай, она не заметила. Коулсон сузил глаза, потому что Симмонс явно чувствовала себя некомфортно, давая ответ. Он тогда решил, что если бы Симмонс лгала, это было бы совершенно очевидно.       Но оказалось, они его обыграли, а способность Симмонс лгать значительно усовершенствовалась. На протяжении нескольких недель эти трое скрывали от него, что контактировали одним из самых опасных преступников Гидры.       Для него стало ударом, что улучшением состояния Скай обязана Гранту Уорду, а не пониманию, насколько ее ценят близкие. Даже узнав его настоящую личность, Скай продолжала верить, что все это не было фарсом, в чем был уверен Коулсон. Она ничего не говорила, но Коулсон знал это, потому что она удерживала себя от возражений, при этом не желая признавать истинную сущность Уорда.       Он понимал, что Скай хочет видеть лучшее в людях, это ее качество было одним из тех, что он больше всего ценил. Она и Фитц были полны добра и сострадания и ожидали того же от других. В манипуляциях Уорда они увидели проявление добра, которого там не было. Даже обычно такая рациональная Симмонс позволила эмоциям затмить свой разум.        Они не могли себе представить, что существуют люди, которые заманивают других в ловушку, притворяясь, что беспокоятся о вас, что преданы вам, только чтобы нанести удар, когда вы потеряете бдительность. Но они и впрямь существуют, и Грант Уорд работает на одного из худших.       Коулсон усвоил этот урок сложным путем, как и Мэй, Бобби, Мак и особенно Трип. Гарретт вместе с Трипом скорбел по членам его команды, смерть которых он сам и подстроил.       Коулсону не хватало духу сказать Скай, Фитцу или даже Симмонс, что они доверились не тому человеку. Часть его хотела уберечь их оптимизм, хоть он и понимал, что будет лучше, если они примут правду о Гранте Уорде.       Так что вместо того, чтобы рушить их ложные надежды, он продолжил преследование вместе с Бобби и Мэй, которым наказал держать все в секрете. Бобби даже не знала, зачем ей приказали хранить это в тайне, Мэй не знала и половины из того, что произошло, но Коулсон не хотел разглашать что-то настолько личное для Скай.       Он все еще помнил, как Скай вся в слезах призналась, что думала, будто все считают ее монстром, и что именно это толкнуло ее искать утешение у Гранта Уорда. Он не мог поделиться этим с другими, никому не нужно об этом знать.       То немногое, что знала Мэй, рассердило ее достаточно, чтобы она целиком посвятила себя миссии. Коулсон был удивлен, что у нее хватило самообладания, и после боя с ней Уорд все еще дышал.       Пока Коулсон размышлял, они уже дошли до его кабинета. Откинувшись в своем кресле и смотря на монитор, показывающий агента Гидры, лежащего без сознания в Хранилище D, Коулсон обдумывал свой выбор скрыть его поимку от одних из самых доверенных агентов.       Стоящая рядом и смотрящая в тот же монитор Мэй, похоже, разделяла его сомнения:       – Ты уверен в этом? Держать все в секрете от Скай? Она выдержит правду.       Коулсон переплел свои пальцы и взглянул на своего верного друга:       – Я поступил верно, решение принимать было мне.       Мэй нахмурилась, но на этот воздержалась от проявления недовольства его секретностью:       – Она будет думать, что ты ей не доверяешь.       Он обдумал это и предположил, что она права, но решил, что это неважно:       – Может, я не могу ей это доверить.       Мэй вскинула брови:       – Ты же не серьезно? Он манипулировал ею, и скоро она это поймет. Держа все в секрете, ты это только задерживаешь.       – Тебя не было там, когда она в первый раз рассказала мне о нем, – просто ответил он.       Раздражение Мэй теперь стало почти физически ощутимым, ее губы сжались в узкую полоску, а лицо слегка скривилось. Это раздражение могло быть направлено и на него за то, что он выставил ее тогда из комнаты, но скорее всего причиной этому было поведение Уорда в комнате для допросов.       То, как Уорд открыто подкалывал Кейнегов и смеялся Мэй прямо в лицо, так сильно напоминало Коулсону Гарретта, что у него сводило челюсть. Единственный раз, когда он увидел какой-то проблеск за точной копией Джона Гарретта, был, когда он разозлился из-за чего-то, связанного со Скай.       Хотел бы Коулсон знать, о чем он говорил. Наверное, об этом Скай и собиралась рассказать ему ранее. К сожалению, он не мог сказать ничего, не выдав при этом, что он не знает, на что ссылался Уорд, но у него было такое чувство, что тот все равно видел его насквозь. После этого Уорд взял себя в руки и уставился пустым взглядом прямо перед собой с лицом, безжизненным, как мрамор, пока Бобби задавала ему вопросы.       Уорд уже начал просыпаться. Трип ушел сразу, бросив Уорда на пол камеры, Бобби же стояла там с планшетом, управляющим хранилищем.       Коулсону оставалось лишь надеяться, что в этот раз ей удастся выудить у него информацию. Он не хотел прибегать к запасному плану, и не только по причине неуверенности насчет того, насколько эффективной окажется машина памяти. Но он боялся, что Уорд не оставит ему другого выбора.       Гарретт что-то задумал, несвойственное ему затишье тревожило Коулсона. У Коулсона не было намерений ждать, пока не станет слишком поздно, и единственным человеком, способным помочь ему заглянуть в извращенный разум Гарретта, был Уорд.       Транслируемое на экран изображение показывало, как Бобби допрашивает молчаливого пленника.       – Теперь ты готов говорить?       Уорд вскинул бровь и, облокотившись на стену и скрестив руки на груди, смерил ее своим взглядом. Само воплощение надменности.       Так прошли часы.

***

      Коулсон был вымотан, только лишь наблюдая целый день за безуспешным допросом, так что он не был удивлен тем, что Бобби, которая вела этот допрос, позволила некоторой части своей разочарованности проявиться на ее лице, когда она вошла в его кабинет. Покинув Хранилище D, она взяла свои палки и теперь вращала ими, меряя шагами комнату.       Трип наблюдал за ней из своей позиции у двери.       – У меня от тебя уже голова кружится, – поддразнил он.       Бобби слегка улыбнулась, но не прекратила. Однако вскоре она остановилась и обратилась к остальным присутствующим:       – Мы ничего от него не добьемся.       – Прошел всего день, – напомнила ей Мэй, но Бобби закачала головой еще прежде, чем она успела закончить.       – Один день или несколько, пусть даже месяцы — без разницы, – не соглашалась она. – Он будет выжидать.       – Никто не знает, где он, – убеждал Трип. – Он будет ждать вечно.       – Неважно. Его молчание, – объясняла Бобби, – не защитный жест, а стратегический ход. Он, скорее всего, готовится к побегу. Он терпелив, к тому же знает, что ему нечего добиваться, незачем открывать рот. Он не заговорит, а у нас нет времени ждать, пока его сподвигнет одиночество, – Бобби покачала головой и повернулась к Коулсону. – Если он не говорит, он не оступается, и работать мне не с чем.       Коулсон предвидел подобное. Бобби умела разговорить человека, но она была права. Если Уорд не говорит ни слова, ей не за что уцепиться.       – Фил, – обратилась к нему Мэй серьезным тоном.       Он встретился с ней взглядом и почти что смог услышать, о чем она думает, для этого не потребовалось ни слова. Она была единственной, с кем он обсуждал использование машины памяти, и он знал, что она считала это лучшим вариантом.       – Что ты предлагаешь? – Обратился он вместо этого к Бобби. Он хотел сначала услышать остальные варианты.       Бобби медлила, и Коулсон уже готовился к ответу, который ему не понравится.       – Задействовать Скай, – сказала она.       – Нет, – моментально ответил Коулсон. – Совершенно точно нет.       – Единственный раз, когда он проявил какие-то эмоции и выдал хоть какую-то информацию, был, когда речь зашла о Скай, – убеждала Бобби. – Она проникла ему под кожу. Это нужно использовать.       – Это не вариант, – сказал Коулсон.       Бобби шумно выдохнула и поджала губы.       – Я знаю, что вы хотите ее защитить, но ей не будет ничего угрожать. Я буду с ней на связи через коммуникатор, чтобы компенсировать отсутствие опыта, – расстроено сказала она. – От нее потребуется только стоять там и повторять мои вопросы.       Коулсон потирал переносицу, слушая обоснования Бобби. Проблема была в том, что Бобби не знала, насколько Скай скомпрометирована. Если Коулсон ей позволит, Скай, скорее всего, снова попадется на удочку Уорда, вместо того, чтобы выудить у него ценную информацию.       – Я согласна с Коулсоном, – вступилась Мэй. – Уорд манипулировал Скай ранее и сделает это снова, если ему представится такая возможность.       Коулсон посмотрел на нее с благодарностью. Хоть Мэй не считала, что он чрезмерно опекает Скай.       – Что между ними произошло? – Спросила Бобби. – Если мы не можем использовать Скай, то можем хотя бы использовать информацию об их с Уордом взаимодействии.       Трип заметно оживился после такого вопроса. Коулсон знал, что они устали от секретов, но это не его история, чтобы рассказывать. Он знал, что у них благие намерения, Трип особенно беспокоился за Скай и Фитца после миссии в Боковой Двери, но Коулсон не мог им рассказать. Он покачал головой и не ответил.       – Давайте не отвлекаться, – уклонился Коулсон. Он заметил явное недовольство Трипа и Бобби, но решил пока не обращать на это внимание. – Мы должны заставить его говорить, – хмуро сказал он.       – Уорд — специалист, он обучен держаться под пытками, – сказал Трип. – Даже если мы решим прибегнуть к ним, это ничего нам не даст.       – Он говорит не об этом, – сказала Мэй.       – Я хочу попытаться использовать на нем машину памяти, – весьма нехотя признал Коулсон.       Трип явно был не в восторге:       – Вы уверены, что это хорошая идея? – Он поднял руки вверх, сдаваясь, еще до того, как Мэй успела что-либо сказать. – Я не говорю, что этот ублюдок не заслуживает страданий за все, что он сделал, но эта штуковина… – Трип замолк, невысказанные слова повисли в комнате.       – Я лучше других знаю, на что способна машина памяти, – сухо заметил Коулсон.       – Даже если мы соберемся использовать ее на Уорде, не должен ли он содействовать, чтобы это сработало? – Спросила Бобби. С абсолютно серьезным лицом она оглядела комнату. – Разве все не будет бессмысленно, если он будет сопротивляться?       – Я подумал, что, если мы понизим его психологическую защиту с помощью препаратов, это может сработать, – сказал Коулсон.       Трип поморщился:       – Если мы на это пойдем, нам следует посвятить в это Симмонс, чтобы она проконсультировала нас насчет оптимальной дозы и возможных последствий.       – Мы не можем, – прямо сказал Коулсон. – У тебя имеется опыт в медицине, сможешь сам это сделать?       – Машина памяти итак напортачит с его разумом, от препаратов может стать еще хуже. Я хочу сказать, мы же не хотим лишить его рассудка, этим мы ничего не добьемся, – указал Трип. Когда Коулсон просто посмотрел на него, он добавил: – Было бы лучше, если бы этим занялась Симмонс, но и я могу.       – Я обеспечу тебя всем необходимым, – заверил его Коулсон и приказал: – Мы сделаем это сейчас, – пока Скай и остальные не вернулись.       Трип направился в медицинский блок, Бобби вышла вслед за ним, вероятно, уловив, что Коулсон и ей сейчас скажет уйти.       – Ты уверен в этом? – Задала Мэй тот же вопрос, что и в начале разговора.       – Нет, – признался Коулсон. – Но не похоже, что у нас есть выбор, – он посмотрел на нее. – Годами Гарретт творил ужасные вещи прямо у меня под носом. Убивал агентов ЩИТа, экспериментировал над людьми, он даже приказал подстрелить Скай, чтобы выяснить, что я знаю о GH формуле, и все это время он притворялся моим другом. Я ничего не знал и позволил всему этому произойти. Если я и сейчас ничего не сделаю, а из-за него снова погибнут люди, когда я мог все это предотвратить, всего лишь сильнее надавив на Уорда, я себя не прощу.       Мэй кивнула в ответ на его признание. Она не стала спорить, что есть и другие способы, что он оценил.       Коулсон не мог не увидеть иронию в сложившейся ситуации. Всего год назад Гарретт пытал его ради информации с помощью той же машины, которую теперь Коулсон собрался использовать, чтобы выпытать у его десницы информацию о нем.       По правде говоря, в такой момент Коулсон не мог не подумать о Фьюри. Его предшественник всегда был на два шага впереди своих врагов, потому что умел думать как они. Став директором, Коулсон пытался делать так же. Понимание врагов, в частности Гидры и Джона Гарретта, могло помочь обеспечить безопасность его людей и невинных, оказавшихся у них на пути.       Именно этот образ мыслей заставил его рассмотреть возможность применения машины памяти на пленнике, чтобы обрести преимущество. Гидра превосходила их в числе и была лучше вооружена, и ЩИТу было просто необходимо использовать любые преимущества. Когда они наконец схватили Уорда, Коулсон понял, что если и применять машину, то именно сейчас и именно на нем. Бобби права. Своими обычными методами они ничего не добьются, или они не успеют, и от информации уже не будет никакого толку.       Было неприятно просто думать о том, чтобы поступить, как Гарретт. Это было одной из главных причин, почему Коулсону так не хотелось этого делать, пусть и побуждения его сильно отличались от Гарретта.       Но как там говорилось? Если хочешь победить в войне, нужно сначала узнать своего врага, а это можно сделать, только став своим врагом.       Тяжело вздохнув, Коулсон покинул кабинет и направился вниз по коридору, ведущему к Хранилищу D.