История жизнелюба(Однажды в Нью-Йорке)

      Горечь заполняла его лёгкие, текла чёрной смолой в его венах и мешала дышать каждый раз, когда Иккинг вспоминал о последнем своём разговоре с Ральфом. Хэддоку больше не представлялось возможности поговорить с ним, и он отчасти был этому рад, Иккинг не мог смотреть на Ральфа без зудящего где-то в рёбрах чувства страха, настойчивого, но едва уловимого. Ужас, преследовавший его весь оставшийся день, явил себя, стоило Иккингу закрыть глаза.       «Ты потеряешь его».       Это было странной мыслью, почти очевидной. Смерть следовала за Иккингом попятам, настигала его и, в попытке добраться до него, убивала всех, кто был ему дорог, медленно выжигая в Иккинге чёрную, зияющую дыру. Он мог составить длинный список тех, кого она уже забрала, и тех, кого заберёт у него снова.       Сперва Иккинг потерял мать. Она ушла из его жизни тихо, совсем незаметно, прикованная к кровати, почти ничего не осознавая.       Это было страшным воспоминанием.       Отец, впрочем, был с ним недолго, отчаявшийся, он оставил его с приходом войны. Затем, одного за другим, Иккинг потерял своих друзей. Он видел их, посеревших от страха, израненных, но полных отчаянной борьбы. Воспоминания о них были совсем тусклыми, угасающими и казались Иккингу чем-то невероятно важным, тем, что он не смеет позабыть.       И теперь, когда надежда всколыхнулась в нём, когда он получил так много, слова Ральфа казались чем-то расплывчатым, совсем неясным, медленно обволакивающим. Словно тучи перед грозой.       Вина снедала его изнутри, Иккинг отчаянно гнал от себя мысли, что именно он привёл в дом к этому невероятному человек Смерть. Она была его давней подругой, и он держал её за костлявые пальцы.       Когда он, наконец, забылся сном, образы замелькали перед его глазами, яркие, резкие из-за полуденного солнца, бьющего в глаза. Он видел семью: они сидели в беседке под ветвистым дубом у пруда. Солнечные лучи освещали свежее лицо ещё не поседевшего Ральфа, а ветер колыхал косу белокурой девочки, холодя румяное лицо.       Там были и другие люди, они — тёмные силуэты, призраки прошлого на фоне его настоящего.       Они говорили и смеялись, ветер играл с их волосами, а неровные тени от листвы падали на их раскрасневшиеся от жары лица. Они казались живыми. Иккинг знал — это не так.       Девочка вдруг повернулась и посмотрела прямо на Иккинга, замерла на секунду, а потом, словно очнувшись, отвернулась, ярко улыбаясь молодой женщине. Астрид звонко засмеялась, запрыгнув на скамью и пряча лицо от яркого солнца. Она была совсем маленькой, её ножки едва доставали до земли, и она весело болтала ими в воздухе.       Она смотрела на мир горящими яростным желанием жить голубыми глазами.       Иккинг, пригретый этим взглядом, двинулся в их сторону, но что-то вдруг толкнуло его в грудь, и он замер, не в силах сдвинуться с места.       Что-то неуловимо изменилось: беседка, казавшаяся ярким, слепившим глаза жёлтым пятном, посерела, ветер переменился, и сухие листья, опавшие с дуба, взвились в воздух, попадая Иккингу в лицо.       Иккинг зажмурился, до зубного скрежета сжимая челюсти, а когда открыл глаза, всё вокруг него было усыпано снегом.       А потом вдруг одна из женщин бесшумно проскользнула к выходу, странно махнув рукой, и растворилась во взвившемся снегу.       Астрид нахмурилась и, поджав губы, потянула Ральфа за рукав, но он резко от неё отмахнулся, лицо его было серым и по-старчески сухим.       За женщиной следом, словно завороженный, поднялся мужчина, широкоплечий, он даже не повернулся, не позволив Иккингу разглядеть лицо и покинув беседку ровным шагом.       Астрид вдруг подскочила и кинулась к другому мужчине, громко закричав и ухватившись за его руку. Мужчина окинул её взглядом полным нежности, присел рядом и погладил её по плечу. На секунду на его лице появилось странное, загнанное выражение, казавшееся почти отчаянным. Он мягко погладил Астрид по щеке, большим пальцем, вытирая её слёзы, и исчез, растворившись в тени дуба.       Следом за ним ушла и вторая женщина. Бесшумно, шелестя лишь подолом чёрного платья. Она плавно прошла к выходу, резко повернулась, оглянувшись на Астрид, замеревшую на полу беседки; Светлые волосы женщины, заплетённые в тугую косу, светились на солнце, хотя краски в округе казались Иккингу серыми и блеклыми. На лице её появилось жалостливое выражение лица, а губы задрожали.       Она медленно растворилась в серой, падающей листве увядающего дуба.       Ральф, словно оживший, поднялся, слегка покачиваясь, и помог Астрид подняться, усадив её на скамью. Она больше не плакала, лишь поджимала губы и хмурилась, мелко дрожа, словно её бил озноб. Что-то сломалось в ней, как и в Иккинге когда-то.       А потом он увидел себя.       И на секунду подивился своей тяжёлой, хромой походке, которую прежде не замечал. Иккинг, сотканный из странной смеси воспоминаний и образов, навеянных воображением, позвал Ральфа, и тот, поднявшись, слабо улыбнулся Астрид и медленно вышел.       Та кинулась за ним, окликнув его, но замерла, зацепившись рукавом платья за облупившуюся краску в беседке. Она осторожно огляделась, не смея выйти. А потом что-то в ней изменилось, её светлые глаза потемнели, и сама она перестала дрожать и бояться. Она выпрямилась, одёрнула рукав, разрывая голубую ткань, и медленно ступила на снег, дрожа, но отчаянно прямя спину.       Иккинг сдвинулся с места, ускорил шаг и окликнул Астрид, но изо рта вырвалось лишь густое облачко пара, и он, отчаянно засипев, ускорился.       Астрид отвернулась, медленно шагая по густому снегу и почти не хромая. Иккинг перешёл на бег, хватая её за руку. Астрид дёрнулась, резко развернулась и обожгла Иккинга злым взглядом, что-то прошептала ему, кривя рот, и исчезла.       Иккинг сжал похолодевшие губы и опустил взгляд, ощущая горькую вину и странную, кипящую злость.       Он хотел помочь.       Что-то вдруг блеснуло на земле, Иккинг опустился, горстью загребая снег. Встряхнул рукой, чувствуя, как леденеют пальцы, и глупо уставился на брошь.       Серебряный соловей в его руках казался знакомым, и он, моргнув пару раз, с ужасом осознал, где именно видел эту вещь.       [Flashback]       В воздухе стоял запах горелой плоти, и клубилась пыль. Небо казалось совсем серым, почти чёрным; глаза заслезились, и Иккинг, напряженный, словно струна, яростно вытер их о грязные рукава куртки, наверняка размазывая грязь по лицу.       Что-то вдруг взорвалось позади, земля вскипела, задрожала, болезненно застонав, и искорёженный, горящий кусок металла пронёсся над головой Иккинга. Он зажмурился, вжимаясь в раскалённый грунт носом и замер, не смея подняться.       А потом всё замерло; замолкла канонада, и затихли снаряды, не было слышно даже, как гудит после тряски земля. На секунду Иккингу показалось, что он оглох. Он поднялся, вытягивая шею. Щёку вдруг опалило, и Хэддок, по глупости схватившийся за неё, тут же отдёрнул руку — грязь забилась даже под ногти.       Иккинг резко обернулся, слепо оглядываясь, и вжался в землю, прикрывая голову и почти не дыша.       Парень рядом с ним коротко вскрикнул и упал наземь — Иккинг мог поклясться, что слышал треск снайперского выстрела. Он, вжимая голову в плечи, двинулся к корчащемуся на земле пареньку, отчаянно зажимающему перепачканной в крови ладонью рот.       Рядом с ним стояли солдаты пятого воздушно-десантного. Они славились своим бесстрашием и умением выбраться из самой, казалось бы, дерьмовой ситуации. Их было трое, и один уже не мог держать оружие: его рубашка насквозь пропиталась кровью.       Иккингу не потребовалось много времени, чтобы перевязать простреленную руку парня, зато ему понадобилось порядка пяти минут, чтобы успокоить его. Когда, наконец, паренёк пришёл в себя, ошарашено оглядываясь, Иккинг выпрямился, с вызовом глядя на замерших позади солдат.       Позади снова громыхнуло.       — А к чёрту! — воскликнул один из них. Его светлые волосы прилипли ко лбу, и он нетерпеливо убрал их. Иккинг заметил у него на груди нашивку лейтенанта, — всё, хватит ждать танки, сами разберёмся! Кто тут быстрее всех бегает?       — Я, сэр! — не заставляя офицера ждать, воскликнул Иккинг.       — Хорошо, по моей команде побежишь туда, прячась за вот этой телегой, — лейтенант Аксель взмахнул рукой, — а я пущу её вслед за тобой. Пулемет будет стрелять по тебе, за это время мы подбежим к ДОТу и уничтожим их, идёт?       — Так точно сэр! — крикнул Иккинг, чувствуя, как охрипло его горло.       Стоило команде прозвучать, Иккинг, словно безумец, сорвался с места. Ему казалось, он видел рассерженное лицо немецкого пулемётчика, пару секунду замершего на месте. А ещё секунду спустя он видел лишь дуло направленного на него пулемёта. Страх поднялся в нём удушающей волной, словно из лёгких выбили весь воздух. Иккинг замер, задрожав, но единственное, что он увидел, была несущаяся на него телега, вмиг загородившая от выпущенных в воздух автоматных очередей. Он, не веря своей удачи, метнулся в расщелину в доме на другой стороне улицы. Радость охватила его, когда на другой стороне улицы затрещали американские винтовки.       ДОТ был уничтожен.       Иккинг, испытавший невероятный прилив сил, выскочил из угла, перехватывая радостный взгляд Акселя. Он было двинулся к Хофферсону, но позади того мелькнула вспышка, и он, нахмурившись, медленно осел на бок.       Иккинг, различив очертания пламени на стене одного из амбаров, перехватил свой автомат покрепче и, полный отчаянной злости, пустил очередь в сторону стрелка.       Лиам, заметивший его, перешёл в наступление, а за ним ещё двое, остальные помогли Акселю подняться, поддерживая его за плечи.       Снайпер выстрелил ещё раз, целясь не то в Лиама, не то в Патрика, но пуля пришлась ровно Акселю в грудь. Он рвано выдохнул, оседая, и закашлялся, сплёвывая кровь. Иккинг кинулся к ним с отчаянным желанием успеть вовремя.       Аксель схватился за рану в груди, выгибаясь и пытаясь выцарапать глубоко застрявшую пулю. Он сплюнул на землю запенившуюся кровь и вдруг расслабился, в бессилии закрывая глаза.       Подоспевшего Иккинга охватило такое отчаяние, что он, полный ужаса отшатнулся в сторону. Но Аксель вдруг вцепился Иккингу в запястье, и потянул его на себя:       — Прошу тебя, найди мою дочь, — он закашлялся, впиваясь Иккингу в руку крепкой хваткой, — её зовут Астрид, и она, должно быть, жутка зла на меня, — Аксель грустно улыбнулся, и, скорчившись от боли, схватился за рану. — Скажи ей, что мне очень жаль.       Хофферсон снова резко дёрнул его на себя и протянул дрожащую руку, сжатую в кулак. Когда окровавленная, пыльная брошь приземлилась Иккингу на ладонь, согревая теплом, Аксель был мёртв.       Конец [Flashback]       Возвращаясь к беседке, Иккинг сжимал в руках брошь, чувствуя, как серебряный хвост соловья впивается в ладонь.

* * *

      Проснувшись за кухонным столом, Иккинг дёрнулся, больно ударяясь носом о собственный сжатый кулак и поджимая губы, поднялся. Слова Акселя удивительно ясно прозвучали в его воспоминаниях, когда он спал. Может, его подсознание решило сыграть с ним злую шутку, а, может, это то, что Иккинг хотел бы от него услышать, но слова звучали яснее, чем когда-либо.       Образ серебряного соловья снова всплыл в его голове.       Иккинг метнулся в маленькую прихожую, случайно перевернув стойку для обуви и свалив пару затхлых газет. Найти старую, поношенную куртку не составило труда, и, запустив руку в карман, он со странным предвкушением сжал в пальцах холодный металл.       Серебряный соловей казался тусклым, грязным и почти потерявшим свой блеск. Отмывая его, Иккинг даже в тусклом свете лампочки различил багрянец, окрасивший воду.       Накинув куртку, он сорвался с места, бережно сжимая потеплевший металл рукой.       Было около десяти, и поезда отправлялись в свой последний за день путь, когда Иккинг трясся в поезде до Лонг-Айленда.       Спустя пару часов, он стоял на улице, пытаясь согреть руки, и стряхивая приземлившиеся на пальто снежинки.       Подходя к воротам поместья Хофферсон, он перестал чувствовать пальцы и продрог до костей. Стоило Иккингу приблизиться, как сторожевой пёс, ранее им не замеченный, разразился оглушительным лаем. Иккинг замер, не смея двинуть ближе и решив подождать сторожа.       Когда доберман снова залаял, почти вырывая из земли цепь, у калитки показался человек.       — Да заткнись ты уже, — сонно произнёс он и неумело перехватил охотничье ружьё, — ну и что ты здесь забыл? — спросил он с таким выражением лица, будто к нему каждую ночь наведываются незнакомцы.       — Я хотел бы увидеть Ральфа Хофферсона, — Иккинг недоверчиво покосился на дуло ружья и с весельем подумал, что предохранитель сторож снять забыл, — Иккинг Хэддок, — добавил он.       — Мне это имя ничего не говорит, но я передам ему, когда он приедет. Доброй ночи, — безучастно произнёс сторож и случайно задел собаку ногой. Та, зарычав, яростно залаяла, но с места почему-то не сдвинулась, сторож махнул в её сторону рукой, — заткнись, сказал.       Стоило ему скрыться из виду, Иккинг, шаркая подошвой, оглянулся на затихшую собаку и, не рискуя испытывать судьбу, решил сделать крюк.       Залезая по забору, Иккинг думал, что соскользни его протез, он упадёт и скатится вниз по заледеневшей земле прямо в пасть к доберману. Этого ему отчаянно не хотелось, и вскоре он уже спускался вниз по другую сторону забора.       Выпрямившись, Иккинг замер, осматриваясь. В ста футах от него стояла беседка, над ней раскинулся почти засохший дуб, грузно опустивший гнилые ветви, присыпанные снегом, над озером. Иккинг замер, не веря своим глазам. Оглянувшись, он было двинулся в сторону беседки, но что-то зашуршал позади, и, боги, он соврёт, если скажет, что не молился, чтобы это был не доберман.       — Кто здесь? — услышал Иккинг испуганный девичий голос.       Он обернулся. Мелькнувший в глазах Астрид страх сменился раздражением, стоило ей разглядеть в темноте лицо Иккинга.       — Что Вы здесь делаете? Я сейчас позову охра…       — Постойте! — перебил её Иккинг, — у меня есть вещь, принадлежавшая Вашему отцу, — Иккинг протянул ей брошь, блеснувшую в темноте, молясь, чтобы Астрид её узнала.       О, она узнала. Рука её потянулась в сторону украшения, а в глазах мелькнул страх. Иккинг, на секунду сбитый с толку подобной реакцией, продолжил:       — Ваш отец очень любил Вас, и просил Вашего прощенья.       Астрид застыла, лицо её исказила злость, и она, медленно, растягивая согласные, произнесла:       — Я благодарю за новость, однако Вы зря сюда прибыли. Мой отец был великим человеком до того, как моего брата убили. А потом он меня бросил. Такое не прощается.       Вытянутая ладонь Иккинга дёрнулась.       — Я скажу Мерлину, чтобы он довез Вас до ближайшего отеля, — произнесла Астрид, и лицо её, не выражающее ничего, скривилось.       — Вы… Вы не правы. Он любил Вас всем сердцем, я знаю. Если бы Аксель забыл Вас, сказал бы он мне то, что сказал?       — Помнится, в своих записях Вы упоминали, что не смогли расслышать слова моего отца, — спокойно произнесла она, и Иккинг поразился её отчуждённости.       — Я видел сон, и…       — Сон? — перебила его Астрид, и в голосе у неё было столько презрения, что Иккинг, отдёрнул руку, сжав кулак, и, позволив раздражению отразиться на лице, громко произнёс:       — Да что с тобой не так? — крикнул он, — я думал, ты будешь счастлива увидеть единственную вещь, оставшуюся от твоего отца, — Иккинг оглянулся на беседку, — да и что ты вообще здесь делаешь, раз… — он замолчал, медленно выдохнул, чувствуя, как пылает лицо, и отвернулся, — ты тут не одна, кто всё потерял, — тихо произнёс он       Астрид прижала руки к груди, прикусив губу. В глазах у неё отразилось столько жалости, что Иккинг, смутившись, отступил на шаг.       — Прости, я не хотела…       — Всё хорошо, — он улыбнулся и протянул ей брошь. Астрид осторожно её коснулась и, подцепив пальцами, поднесла к лицу, рассматривая.       — Знаете, — примиряюще произнёс Иккинг, — мне всегда казалось, мой отец меня не любил. Говорил мне, что я на него не похож, говорил, чтобы старался больше, и всё ждал чего-то невероятного, — в его голосе вдруг зазвучали весёлые нотки, и Астрид с интересом подняла взгляд, — чего-то вроде, не знаю, убийства дракона, — пошутил он, и Астрид позволила себе улыбнуться, бережно прижимая брошь к груди.       Она посмотрела на него странным, долгим взглядом, а потом громко произнесла:       — А теперь идите вон, иначе я позову охрану! — злость в её голосе звучала столь неубедительно, что Иккинг позволил себе улыбнуться.       Астрид поджала губы и быстро зашагала по скрипящему свежевыпавшему снегу в сторону дома и скрылась из виду.       Иккинг, всё ещё улыбаясь, медленно развернулся и грузно вздохнул, глядя на высокий каменный забор.       Несколько часов спустя Иккинг трясся в вагоне поезда от Лонг-Айленда до Гранд-Централа, и больше его сон ничего не тревожило.