История жизнелюба(Однажды в Нью-Йорке)

Иккинг никогда не считал утро приятным временем суток, впрочем, никогда не жалуясь, но сегодняшнее пробуждение оказалось неожиданно-отвратительным: стоило лишь первому лучу солнца проникнуть сквозь пыльную, рваную штору на окнах, послышался оглушительный стук в дверь. Отреагировал Иккинг далеко не сразу, сонно пробормотав что-то, он завернулся в одеяло и отвернулся к стене, стараясь не потерять ускользающий из рук сон – впервые за несколько лет спокойный. И только когда стук повторился, Иккинг поднялся, чуть пошатываясь, и чуть приоткрыл еле державшуюся на старых петлях дверь. Из проёма приоткрывшейся двери высунулось его неумытое сонное лицо. Иккинг широко зевнул, на всю жизнь напугав Ральфа, с интересом сующего нос в проём, своим ужасным видом: мешки под глазами и торчащие рёбра делали его похожим на мертвеца. Ральф Хофферсон, сначала ошарашено отскочивший от двери, выпрямился, прокашлявшись, и пробасил: — Утро — лучшее время для джентльмена! А доброе утро и подавно, — Хофферсон улыбнулся, — теперь это твой девиз, — Ральф подобрался, будто новость, крутившаяся на языке, распирала его изнутри, — ведь я нашел тебе работу! — радостно заключил он и,не завидев должной реакции, слегка приуныл и, кажется, растерял весь свой энтузиазм. — Чего? — один глаз юноши никак не хотел открываться, а сам Иккинг валился с ног, щекой опираясь о край двери и постоянно соскальзывая. — Просто приведи себя в порядок и спускайся к входу, — Ральф цыкнул и хлопнул перед носом Иккинга свежей газетой. Тот подскочил на месте, почти падая, и таки раскрыл второй глаз, — машина ждёт тебя, парень, поторопись, — гаркнул Ральф на прощание и, посмеиваясь, стал спускаться с лестницы. Когда ветхая дверь подъезда, наконец, отворилась, и на пороге появилась худощавая фигура Иккинга, Ральф жестом пригласил его сесть в автомобиль. Машина была отнюдь не новой, но в отличном состоянии: она чуть поблёскивала в тусклом утреннем солнце, приводя прохожих, спешащих на работу, но успевающих оглядываться по сторонам, в восторг. Иккинг скромно разместился на переднем сидении, пока Ральф грузно приземлился на кресло и занял почти всё место сзади. Водитель показался Хэддоку довольно угрюмым — на приветствие он лишь коротко кивнул и отвернулся. Тяжело сопящий Ральф пояснил: — Не обижайся на Роберта, парень, он немой. — Ох, — Иккинг вжал голову в плечи и виновато поглядел на невозмутимого Роберта. В мыслях вдруг всплыла любимая фраза его мамы: «Не осуждай человека, пока не знаешь его и его историю».

***

Машину трясло, когда он проезжали по заснеженным улицам. Эта тряска, кажется, вышибла из Иккинга весь дух, поэтому, когда он, покачиваясь, вышел из транспорта, то умудрился по уши вляпаться в грязную лужу, куда стекали все сточные воды с улицы. — Парень, ты что, еще не проснулся, что ли? — удивился Ральф, посмеиваясь. Он резко схватил Иккинга за локоть и поставил на твёрдую землю. — Спасибо, — поблагодарил Хэддок. Они зашли в мрачное помещение, освещаемое единственной керосиновой лампой на прилавке. Рядом стоял полный, невысокий человек, лицо которого выдавало его мексиканские корни. Когда же скудный огонь свечи осветил расслабленное лицо Ральфа, уголки его губ взметнулись вверх, и он весело ударил по звоночку на прилавке. В проходе появился человек. Это был сухой, высокий старик в элегантном фраке. Глаза его странно блестели в темноте. — Месье Хофферсон! Я невероятно рад видеть Вас! — закричал вдруг старик. Говорил он с ужасным французским акцентом. — Жак! Мон шери (франц. мой дорогой), ты даже не представляешь как я рад, что ты еще не сдох! Боже, какого черта ты все еще здесь? — пробасил Ральф в ответ, от души пожимая старику руку. Они на радостях обнялись и углубились в беседу на французском. Иккинг нахмурился, опуская взгляд: этот язык был одним из тех незримых напоминаний, что преследовали его в повседневной жизни, будто призраки прошлых дней… [Flashback] Иккинг сидел на неудобной деревянной скамье в предбаннике лазарета. Изнутри доносились душераздирающие крики и стоны, хриплый кашель и громкие, полные уверенности, команды хирурга. В какой-то момент с той стороны на холстину, отгораживающую лазарет, брызнула кровь, отчего ошарашенный Иккинг отшатнулся назад. На красные капли, медленно стекающие по холстине, он старался не смотреть. Постепенно стихли все звуки. Тишина, установившаяся здесь, изредка прерывалась хриплым кашлем одного из солдат, сплёвывающую собственную пенящуюся кровь на пол. Где-то левее тихо переговаривались на французском доктор и одна из медсестёр. Иккинг уцепился за их негромкие голоса, стараясь не уснуть и вслушиваясь в обрывки фраз, которые всё равно не понимал. Он вздрогнул, когда ему на плечо легла рука младшей медсестры. Её звали Жозефина, и она, должно быть, была очень красива, но и на ней Война оставила свой отпечаток, коснувшись её, казалась бы, лишь концом костлявых пальцев: впалые щёки, синяки под глазами и размазанная по подбородку кровь — Иккингу вдруг стало жаль её, и он постарался улыбнуться. Жозефина присела на скамейку рядом, и то, как она посмотрела на него, заставило Иккинга выпрямиться и замереть. — Иккинг, — её взгляд был полон жалости, — у меня плохая новость. Твой д’гуг, Мисье Чендле’г, он не выжить. Мне жаль, — рука на его плече сжалась сильнее. Иккинг застыл, чувствуя, как струна, натянутая до предела, оборвалась с едва слышным звоном. Он задрожал, сжимая руками колени, и согнулся, борясь с отчаянным желанием броситься на пол, сдирая руки в кровь о каменный пол. Нет. Да как же это... — Нет, — просипел он, теряя контроль, и громко всхлипнул. Судорога прошлась по телу, и слёзы обожгли лицо. Иккинг лихорадочно вытер их, размазывая собственную кровь по щекам и стыдясь поднять взгляда. Медсестра убрала ладонь, коротко всхлипнув, и поднялась. Она прижала руки к груди в беспомощном жесте и, видимо, посчитав ненужным своё присутствие, оставила Иккинга одного. Мимо снующий медперсонал был слишком занят, чтобы обращаться внимание на Иккинга, сжавшегося в углу и глотающего собственные горькие слёзы. [Конец Flashback] Кто-то вдруг положил руку Иккингу на плечо, вырывая его из болезненных воспоминаний. — Ты чего? — Ральф взволновано заглянул парню в глаза, — точно не выспался. Пошли, Жаку нужно измерить тебя. — Измерить? — удивился Иккинг. Ральф хохотнул. — А ты что, ещё не понял, куда мы приехали? Иккинг оглянулся, с удивлением понимая, что его привели в ателье. Шальная мысль проскользнула в его сознании, и он ошарашено уставился на донельзя довольного Ральфа. — Пошли, пошли, — Ральф толкнул его в примерочную. Когда Жак закончил, он запросил поднебесную цену за экспресс пошив. И если же челюсть Иккинга поцеловалась с полом, то Хофферсон просто положил всю сумму на прилавок, попрощался и выволок начавшего приходить в себя юношу. — Вы что?! Это же невообразимо много! Это как три моих квартиры! Я столько и за десять лет не отработаю, — Иккинг взмахнул руками и чуть не упал с порожек. — Да успокойся ты, считай, это подарок. — Подарок...? — слабеющим голосом переспросил Хэддок. — Ну да, такой же подарок, что сделал мне ты, — Ральф загадочно сверкнул глазами. — И вот мои условия: ты оставляешь все свои восклицания при себе вместе с костюмом, пальто, туфлями, рубашками и прочим, — загибая пальцы, произнёс Хофферсон и зажёг табак в трубке. До уха Ральфа вдруг донесся глухой шлепок. Хофферсон с удивлением оглянулся, и глазам его предстала нелепая картина: этот инвалид, иначе его не назвать, шлепнулся в обморок, да прямо спиной в лужу. — Да что же ты будешь делать, — запричитал мужчина, наклоняясь к своему подопечному. Он легко подхватил бессознательного Иккинга и понёс в машину. Как только Хэддок очнулся, перед ним появилась алюминиевая фляга. Иккинг поморщился от резкого запаха, но всё-таки присосался к горлышку. Горло обожгло, и Хэддок зажмурился, отдавая пустую флягу обратно. — Добрый коньяк, — заметил он, с наслаждением отмечая тепло, распространяющееся по телу. Пьянел он быстро. — Это водка вообще-то, — поправил его бизнесмен, возвращая флягу во внутренний карман пиджака. — Вы русский, что ли? — брови Иккинга поползли вверх, — а где же тогда Ваша балалайка, — покачиваясь, спросил он, — и шапка-ушанка? А может, и медведь есть? — Иккинг попытался заглянуть за спину необъятного Ральфа, но, не найдя там ни балалайки, ни шапки-ушанки, ни, уж тем более, медведя, разочарованно плюхнулся на своё место. — И я хочу взять его как своего помощника? — прошептал Ральф, обращаясь к посмеивающемуся Роберту. — Чего? Говорите громче, папаша Ральф, — прикрикнул Иккинг прямо на ухо закипающему Хофферсону, а потом вдруг снова вырубился, и в машине наступила долгожданная тишина. Вечером того же дня парень проснулся у себя и, с трудом вспомнив, что произошло, поклялся себе больше никогда не пить. Потом его снова сморил сон, и, когда поздним вечером личный курьер владельца «H Finans» занес отлично пошитую мужскую одежду, он застал хозяина каморки спящим. Однако каким бы бесконечно долгим не казался этот сумасшедший день, он, как и всегда, закончился. И каждый человек в Нью-Йорке готовился к следующему, не менее безумному дню. Ведь в этом городе покой не настанет никогда.