История жизнелюба(Однажды в Нью-Йорке)

      Когда сонный Иккинг без особого энтузиазма выглянул в окно, то замер, подумав, что день начался просто замечательно. Хэддок с восхищением наблюдал за тем, как тысячи тысяч снежинок медленно парят в воздухе, искрясь в свете восходящего солнца. Иккинг открыл старое окно, чувствуя, как спина покрывается мурашками, а морозный ветер холодит оголённую грудь.       — Да что же это такое, чёрт возьми! — гаркнул кто-то снизу.       Иккинг высунул голову из окна, с интересом наблюдая за тщетными попытками дворника расчистить проход к забегаловке на углу. Судя по всему, он был жутко не доволен количеством выпавшего снега. К слову, снега за ночь намело почти по колено. Иккинг прикрыл окно, поспешив согреть замёрзшие пальцы.       Он с разочарованием наблюдал за тем, как случайные прохожие злобно поджимают губы, пытаясь пробраться сквозь сугробы и не прекращая громко выражаться, за тем, как люди сетуют на холод, и как они, морща раскрасневшиеся носы, стряхивают снежинки с одежды.       В зиме было что-то очаровательное, что-то хрупкое, невесомое, возьми в руку — рассыплется. Иккинг любил зиму. Жаль только, в снежки играть было не с кем, и девство своё Хэддок запомнил одной сплошной чёрной полосой.       Незаметно оно пролетело за книгами и разными инженерными увлечениями. В пять лет мальчишки игрались с игрушками, Иккинг же любил пластилин. В десять его ровесники играли в активные игры, а он конструировал часы и читал руководства по электронной инженерии.       В пятнадцать все парни думали о девчонках, бегали за ними, дёргали за косички и зажимали по углам. А Хеддок читал книги и учился паять, за что часто получал от отца.       Когда же парню стукнуло восемнадцать, японцы атаковали Перл-Харбор. И тогда Иккинг твердо для себя решил, что отправится туда сражаться с несправедливостью и освобождать европейцев от фашистских оков.       В одной из своих книг, Ремарк рассказывает о жизни солдата. И Иккинг, начитавшись этих потрясающих романов, решает пойти на фронт. Но не потому, что смерть и жизнь там танцуют в страстном танго, нет, потому, что на войне человек обретает семью. Семью, что принимает его таким, какой он есть, семью, где каждый готов отдать свою жизнь за него, семью, которая не забудет его прощальный жест перед шагом в никуда.       Ему всё равно было нечего терять. [Flashback]       — Вот скажи, Иккинг, почему ты пошел на фронт медиком? Мог ведь в инженерные войска отправиться, сидел бы себе спокойно, ковыряясь во всяких детальках, — как бы между делом бросил Пол.       — Я не знаю. Может, я просто хотел сберечь больше жизней, — соврал Иккинг. Все-таки афишировать прошлое на фронте не принято, если только ты не собираешься сдохнуть с минуты на минуту.       — Жизнелюб хренов... — проворчал сидящий справа Лиам.       — Тошно, шиснелюп, — прошамкал Ян, зажигая зажатую в губах сигарету. Потом он вытащил её изо рта и гаркнул: — Все слышали? Хэддок больше не Рыбья кость. Он, мать его, Жизнелюб.       По окопу прошелся одобрительный гомон, однако офицерский рык мигом вернул все на свои места.       И вовремя, ведь немцы вновь начали обстрел.       [Конец Flashback]       — И о чем только думал этот придурок, называя меня жизнелюбом? — пробормотал Иккинг себе под нос.       В дверь вдруг еле слышно постучали.       — Войдите, — воскликнул Хэддок, рассматривая своё отражение на мутном стекле.       Дверь едва приоткрылась, и в щель просунулась голова Роберта. Он кивнул в ответ на приветствие и передал записку. На сложенном листе ежедневника были аккуратно выведены буквы. В записке Ральф приглашал Иккинга на обед в ресторан и просил выглядеть соответственно случаю. Дочитав, парень снова сложил листок и положил его на тумбу, поблагодарил Роберта и, закрыв за шофёром дверь, отправился одеваться.       Уже через десять минут они ехали по шумным улицам Бруклина. Ехали они, к слову, в совершенно другой машине, в роскошном кабриолете бордового цвета. Марка Иккингу была не знакома, хотя он подозревал, что машина частного производства, потому как кожаный салон в ней был от Кадиллака, но корпус больше напоминал Додж.       Через полчаса их машина остановилась около входа с яркой вывеской, освещающей улицу фиолетовым светом. Швейцар любезно открыл дверь, помогая гостю выбраться.       Когда Иккинг вылез из машины, то на секунду потерялся в пространстве и усиленно заморгал, пытаясь избавиться от разноцветных пятен перед глазами. Улицу освещали десятки небольших лампочек, напоминающих странных мотыльков, замерших по углам. Иккинг прошёл внутрь, не переставая тереть заслезившиеся глаза. Хэддок так этим увлёкся, что, когда наткнулся на огромную винтовую лестницу, уходящую на несколько метров вниз, чуть было не свалился. Иккинг застонал в голос и стал спускаться.       Железная лестница, серые стены и звук шагов, отдающихся в гулкой тишине — всё это напоминало Хэддоку дешёвый боевик, так что он успел уже несколько раз пожалеть, что рискнул заявиться сюда, и пару раз, с сомнением поглядывая на, казалось, нескончаемую лестницу, он подумывал попросить Роберта отвезти его назад.       Когда лестница закончилась, Иккинг глубоко вздохнул, отпирая тяжёлую железную дверь. Он зажмурился — свет от сотни тысяч ламп бил в глаза, а приглушённый смех и разговоры гостей разрезали тишину, к которой Иккинг так привык, спускаясь. Сердце пропустило удар. Почему он так нервничает?       У входа его встретила симпатичная девушка, она вежливо поинтересовалась, заказан ли столик, и, стоило ей только услышать имя заказчика, она тут же изменилась в лице: заправив за ухо прядь тяжёлых тёмных волос, она мило улыбнулась застывшему Иккингу и, прижимая к груди список гостей, пропела:       — Вас проводить?       Иккинг кивнул. Они направились к столу, где все места, кроме одного, были заняты. Чувствуя, как его спину буравят десятки злобных взглядов, Иккинг уселся на своё место, взглянул на нахмуренного Ральфа и затих, пытаясь даже не дышать.       — Я собрал вас здесь, дабы выбрать себе достойного помощника в делах «H Finans». Сегодня вы должны проявить свои наилучшие качества, чтобы не ударить в грязь лицом, — взгляд Ральфа скользнул в сторону Иккинга. — Каждому из вас был выдан бланк с вопросами, ответы на которые повлияют на вашу дальнейшую судьбу, — Хофферсон потёр огромные ладони, — ну что же, удачи.       (POV)Иккинг       Сказать, что я был в смятении, ничего не сказать. Когда это я успел попасть в число кандидатов на должность помощника в «H Finans»? Причём здесь Ральф? Секундой спустя мой сознание подкинуло мне удручающий ответ на все вопросы, и я поспешил сделать вид, что крайне увлечён бланком, каким-то образом оказавшимся у меня в руках. Ральф Хофферсон является владельцем компании «H Finans». Как я мог не понять? Вот почему ему было так просто найти мне работу.       Поджав губы, я прочёл вопросы:       1. Кем Вы хотели бы быть?       2. Зачем Вам эта работа?       3. Что Вы будете делать, если получите эту должность?       «H Finans» — обширная брокерская фирма, отвечающая за самые дорогие акции и другие финансовые документы мира. Платят там, конечно, хорошо, но стоит ли оно того? Справлюсь ли я с задачами, поставленными передо мной, стань я представителем «H Finans»?       Длинных и эмоциональных речей писать я не умел, так что ответил, как есть. Отложив ручку, я поднял на Ральфа взгляд и с удивлением обнаружил, что в комнате остался лишь я.       — Всё? — безразлично спросил Хофферсон.       Я кивнул и, положив листок прямо перед Ральфом, вышел к другим.       А здесь, к слову, царило настоящее веселье. Столы ломились от яств, в бокалах искрилось вино, а шелест дорогих платьев и негромкий шёпот девушек ласкали слух.       Моё внимание привлекла шумная компания, расположившаяся в самой середине зала. Несколько юношей окружили симпатичную молодую девушку в приятно голубом платье. Когда же я столкнулся с ней глазами, то замер, словно громом поражённый. Тот же холодный, злой взгляд, те же светлые волосы, та же надменная улыбка... это была племянница Ральфа, Астрид Хофферсон. Та, что заставила меня изменить своё решение.       Она заметила меня и чуть покраснела, наверняка устыдившись своему поведению тогда, в поместье Хофферсонов. Но Астрид быстро взяла себя в руки и нахмурилась. Она подняла руку, призывая к молчанию, и, к моему удивлению, действительно стало тише. Астрид подошла ближе и, оглядев меня с ног до головы, заявила:       — Это несколько странно, — она оскалилась, — видеть Вас здесь.       — Взаимно, миледи, — в той же манере ответил я, чуть скривившись.       — Вы разве не должны сейчас быть на работе? Ах да, простите, — Астрид сощурилась, оглядываясь по сторонам, — я забыла, что оборванцев не берут на нормальные должности, — она холодно засмеялась, и её смех подхватили все в зале, вгоняя меня в краску. Поскорее бы закончился этот ужасный вечер.       — Ваша правда, мисс. Однако буду ли я прав, если назову должность, к которой стремятся все джентльмены в этом зале, ненормальной? — я понятия не имел, почему не могу ответить этой наглой девице в том же тоне.       Она секунду колебалась, но лишь секунду:       — Да, будете. Ведь должность помощника моего ненаглядного дядюшки это больше чем нормальная работа, — Астрид хищно прищурилась и склонила голову набок так, что несколько прядок небрежно упали ей на лицо, — но вот скажите, Мистер... — она вопросительно посмотрела на меня.       — Хэддок. Иккинг Хэддок.       Астрид прыснула со смеху, схватившись за живот, а потом, успокоившись и утирая проступившие слёзы, произнесла:       — Вы уж меня простите, Мистер Хэддок, но я бы так даже собаку не назвала, — зал взорвался хохотом. Я раздражённо дёрнул плечом, не сводя с девушки злого взгляда.       — Зря ты так Астрид, он же теперь будет у нас постоянным гостем, — пробасил Ральф над моим ухом, похлопав меня по плечу.       Девушка вопросительно изогнула бровь.       — Человек, которого ты сейчас поливаешь грязью, получает должность моего помощника, — спокойно объяснил Хофферсон, отловив одного из официантов, снующих туда-сюда. Он поднял бокал белого вина и улыбнулся мне, не обращая внимания на громкие возгласы возмущения позади него. Астрид окинула меня злым взглядом и, подняв бокал вина повыше, произнесла:       — За процветание, — она холодно мне улыбнулась и сделала глоток.       Ральф последовал её примеру.       — За «H Finans»! — пробасил он.       Теперь уже и люди, озадаченные, потерянные или озлобленные, подняли свои стаканы и осушили их, им всем нужно было успокоиться, а лучшее успокоительно — алкоголь.       — За «H Finans»! — без должного энтузиазма крикнул я, чувствуя, как дрожат руки.       Поставив бокал вина обратно на поднос официанту, я налил себе воды. Я помню свои обещания и сдерживаю их.

***

      Этот день был странным и немного безумным, но все-таки прекрасным. Однако вечер закончился, и я отправился домой, думая об этой безумной неделе и ставя под сомнение все произошедшее.