Альфа и омега

Карета Томаса Гамильтона подъехала к дому адмирала Хенесси, когда было уже совсем темно. В полной тишине, царившей на этой респектабельной улице после полуночи, стук копыт и скрип мелких камешков под колесами экипажа казались просто вызывающими. Сидя в карете, Томас не спешил выходить, обдумывая предстоящую встречу. Он готовился к ней несколько долгих месяцев – собирал информацию, подготавливал фразы, оттачивал аргументы. И вот теперь, когда пришло время действовать, появился Джеймс и все усложнил. – Расскажи мне об адмирале. – Он был мне, как отец, и любил меня… – Однако он смог разрушить твою жизнь. – У него не было выбора. – Как и у Питера Эша. Но, тем не менее, его ты убил. – Питер так до конца и не раскаялся в своем поступке. И он пытался убить меня. – Откуда ты знаешь, что того же не сделает и Хенесси, если ты появишься перед ним? – Я не знаю, но очень хочу в него верить. – Ты не пойдешь со мной. – А бумаги Гатри? Ее нужно вытащить, во что бы то ни стало. Для Нассау торговля сейчас важнее всего. Это гораздо важнее меня и моих дел. – Я сам решу, что важнее. Отдай бумаги. – Но… – Теперь это моя колония, Джеймс. И мне решать, что важно, а что – нет. Небольшой, скромно обставленный кабинет, где адмирал Хенесси принял своего позднего гостя, освещался лишь одним канделябром, стоявшем на столе, и пламенем, плясавшем в камине. Сам хозяин, сидевший в кресле у огня, не встал при появлении Томаса Гамильтона, но жестом предложил тому занять пустующее кресло неподалеку. – Граф Эшборн, – произнес адмирал с интонацией, в которой только чуткое ухо могло уловить нотку отвращения. – Адмирал Хенесси, – отвечал Гамильтон, в точности воспроизводя этот тон. – Чему обязан такой чести? – Хенесси бросил взгляд на усевшегося напротив него Томаса, и отвернулся к огню. – Вы согласились принять меня ночью, сэр, втайне от всех. И это говорит о том, что вы прекрасно знаете о причине моего визита, – глаза лорда Гамильтона сверкнули холодом. – Мы оба знаем, – устало кивнул адмирал. – Тем не менее, хотелось бы услышать о ней от вас. – Что ж, – Томас сжал кулаки и долго выдохнул, – я изложу вам все коротко и ясно. Два с половиной года, с самого первого дня после смерти моего отца, я занимаюсь поисками одного документа, который стал неофициальной причиной высылки лейтенанта Джеймса МакГроу из Англии. Уверен, вы знаете, о чем я. – Предположим. И что? – Я пересмотрел все бумаги отца, находившиеся в его доме, во всех его домах. – Возможно, он отдал этот документ на хранение своему адвокату. – Исключено, адмирал. Слишком уж важной и секретной была эта бумага. – И вы нигде не нашли ее, граф? – Ее нет ни в одном из тех мест, где отец хранил важные и секретные документы. – Значит, это тупик, сэр. Вряд ли вы обнаружите ее и в дальнейшем. – Долго размышляя над тем, что произошло тогда, я пришел к выводу, что мой отец вполне мог пойти на самый мерзкий в своей жестокости поступок. Он оставил документ вам, зная, как вы любите Джеймса, и как будете терзаться от того, что не можете его уничтожить. Ведь в любой момент он или лорд Эш могли потребовать дать делу ход. – Ваш отец всегда добивался всего, чего хотел, граф, – буркнул адмирал Хенесси, не скрывая своих чувств. – Мой отец умер, – медленно произнес Томас, – Питер Эш тоже. Отдайте мне документ, адмирал. Отдайте, и все закончится. Мы сможем восстановить репутацию Джеймса, вернуть его на службу, вернуть ему его жизнь. – То, что вы говорите, невозможно, – Хенесси покачал головой. – Джеймсу теперь никто не сможет помочь. Его имя втоптали в грязь, а то, чем он сейчас занимается, исключает возможность его реабилитации. – Я бы не был в этом так уверен, адмирал. – Вы теряете время, граф, – горькие нотки в голосе Хенесси звучали очень явственно. – Уходите и больше не возвращайтесь. Томас смотрел на старика, сгорбившегося в кресле, и не мог понять, почему ему было жаль этого человека, сыгравшего не последнюю роль в разрушении его жизни много лет назад. – Я пришел сюда, адмирал, опасаясь, что мне придется угрожать вам. А мне бы этого очень не хотелось. – Угрожать мне? – криво улыбнулся Хенесси, – Чем же вы, молодой человек, способны повредить мне? Вы – с вашей-то репутацией истерика и безумца. – Слухи, адмирал, погубили в нашем мире не одну карьеру. И не важно, кто их запускал, не важно, насколько они были правдивыми. Они всегда действовали безотказно. Особенно на тех, кто, действительно, боялся быть разоблаченным. – Вы такой же, как и ваш отец, – процедил Хенесси сквозь зубы. – Подлость и склонность к интригам у вас в крови. – Надеюсь, насчет подлости вы ошибаетесь. Но кое-что я у него перенял, безусловно. Я всегда хорошо готовлюсь к встрече с противником, – улыбнулся Томас одними губами. – Вы ненавидите меня, адмирал. Но думаю, что к концу нашего разговора вы перемените свое мнение и поймете, что у нас с вами общие интересы. – Я предупреждал Джеймса на счет вашей семьи. Я видел вас насквозь, и знал, что так случится, что вы – именно вы – погубите его. Я знал! – Еще бы вам не знать. Он ведь так похож на своего отца, да, адмирал? Такой же юный, бесстрашный, преданный. Такой же красивый. Старик резко выпрямился в кресле, вцепившись в подлокотники так, что пальцы его побелели. – Что вы имеете в виду, граф? – голос его звучал хрипло, на грани слышимости. – Пять корабельных плотников погибли за пятнадцать лет, служа под вашим началом, – произнес Томас глядя в глаза адмиралу. – У троих из них были сыновья, и только сыну Джимми МакГроу нашлось место в вашем доме, сэр. Что такого было в этом мальчике, что вы вытащили его из безвестности, дали ему блестящее образование и подарили весь мир, который потом сами же и отобрали? – Он был талантлив, – едва выдавил из себя Хенесси. – И вы сумели разглядеть это в нем в возрасте шести лет? В это трудно поверить, адмирал, – Томас Гамильтон продолжал сверлить взглядом старика, который под этим его взглядом вдруг осел и сгорбился. – Ну, же, сэр, согласитесь, что мы с вами не так уж и отличаемся друг от друга. У нас гораздо больше общего, чем вы готовы публично признать. И пусть причины наши несколько разнятся друг от друга, но цель у нас одна – спасти Джеймса. – Вы правы. Он был так похож на отца, – прошептал Хенесси, уже не скрывая дрожи в руках. – Я говорил Джимми, не стоит называть сына своим именем. Дурная примета. И бог заберет одного из них. Но он только смеялся. Говорил, что я придаю суевериям слишком большое значение. Что бог не может быть таким жестоким. Но бог забрал его у меня. И оставил этого большеглазого мальчишку, с такими же рыжими волосами, как у его отца. Я просто не мог бросить его одного. Без денег, без поддержки, без сочувствия. Я вырастил Джеймса МакГроу, как собственного сына. Адмирал Хенесси смотрел на Томаса Гамильтона, и слезы стояли в его глазах. Как будто что-то, долгие годы сдерживаемое железной волей моряка, вдруг прорвалось наружу. Он тяжело встал, подошел к столу и открыл шкатулку, стоявшую у самого края. – Эта бумага не покинет моего кабинета, лорд Гамильтон, – сказал адмирал, извлекая из шкатулки небольшой незапечатанный конверт. – Думаю, никому из нас это и не нужно, сэр, – Томас протянул руку, и Хенесси передал ему предательское свидетельство лорда Эша, изящное по форме, но чудовищное по содержанию. Гамильтон взглянул на листы, исписанные знакомым мелким почерком Питера Эша, и кивнул: – Это оно, адмирал. Никогда не забуду тот день, когда я впервые увидел его. – Думаю, никто из нас не забудет тот день, – мрачно произнес адмирал, глядя, как его гость сминает бумаги и бросает их в огонь. Томас смотрел, как слова, сыгравшие роковую роль в его жизни, жизни Джеймса, да и самого их автора, чернеют и исчезают в ярком пламени огня камина. – Что ж, вы получили то, зачем пришли, граф, – старик снова утонул в своем кресле. – Не совсем, адмирал, – покачал головой Томас Гамильтон. – Есть еще кое-что, что нам следует обсудить. – Вы ненасытны, граф. Уже поздно, а я стар. Приезжайте в другой раз, и мы обо всем поговорим. – Выслушайте меня, сэр, – Томас извлек из кармана бумаги, которые несколько часов назад чуть ли не с боем отобрал у Джеймса, – и вы поймете, что дело не терпит отлагательств. – И о чем же вы хотите говорить, лорд Гамильтон? – О нашем с Джеймсом плане сделать из Нассау процветающую и прибыльную колонию, свободную от пиратов. ~ Приказ на восстановление Джеймса МакГроу в звании, патент лейтенанта, и запечатанный красным сургучом бланк помилования пирата, имя которого должно было вписать самому лорду Гамильтону, доставили в дом Томаса к полудню. – Я знал, что адмирал поймет, – Джеймс сиял, как рассвет. – Он всегда умел принимать правильные решения. – Что ж, – кивнул Томас, – теперь у тебя развязаны руки, и мы можем заняться этой твоей Элеонор Гатри. – Думаю, нам стоит поторопиться. Моя команда не отличается терпением. – Завтра днем мы встречаемся с судьей Перри, который рассматривает ее дело. Быстрее просто не получится. Думаю, к тому времени с ним успеют переговорить из Адмиралтейства. И у меня уже есть разрешение на визит к заключенной тюрьмы Ньюгейт. Вечером нас там ждут. Хочу взглянуть на твоего гения колониальной торговли. – А есть в этой жизни что-то такое, чего вы не можете, мой лорд? – Джеймс подошел к Томасу и сжал его руки в своих ладонях. – У меня такое впечатление, что, когда я с тобой, я могу все на свете, – прошептал Томас Гамильтон, склоняясь и утыкаясь лбом в висок своего лейтенанта.