Альфа и омега

Рассвет окрасил небеса розовым, прогоняя мрак. Флагман эскадры королевского флота несся вперед на всех парусах. Томас Гамильтон стоял на капитанском мостике, нетерпеливо вглядываясь в горизонт. Трехмесячный переход от Лондона до Нассау семи кораблей, несших на борту сто солдат, сто тридцать будущих колонистов и уйму всего необходимого для поддержания колонии на плаву, приближался к завершению. Капитан Роджерс уверял, что земля теперь могла показаться в любую минуту, и Томас почти все свое время проводил на палубе, не желая пропустить этот момент. Он очень ждал прибытия в Нассау и, одновременно, опасался того, что мог там увидеть. Последнее письмо от Джеймса ему решительно не понравилось, и Томасу оставалось только надеяться, что ответное послание хотя бы чуть-чуть успокоило его возмущенного друга. Узнать, удалось ли ему погасить волну гнева Флинта, он мог не раньше, чем их экспедиция завершится, поскольку уже через неделю после того, как письмо было отослано Джеймсу, Томас взошел на борт корабля, отправлявшегося на остров Нью-Провиденс. В колонию, принадлежавшую ему по праву наследования, и отданную указом короля Георга I в управление коммерческой компании капитана Вудса Роджерса. Такова была цена, которую Томас Гамильтон должен был заплатить за то, чтобы его план ликвидации пиратства по всему Новому Свету был одобрен королем. «Вы не должны были уступать, мой лорд. Никто, кроме вас, не сможет управлять этой колонией так, как нужно. И я не подписывался оказывать содействие какому-то авантюристу. Все, что я делаю здесь, я делаю только и исключительно ради вас. Без вас все это теряет смысл», писал Джеймс, и буквы его скакали вверх-вниз, свидетельствуя о крайней степени раздражения. Томас улыбнулся, представив себе, как возмущенный Джеймс сидит за столом, обкусывая кончик пера, и строчит свое гневное послание, постукивая пяткой об пол. Привычку эту ему так и не удалось победить, хотя он очень старался. В своем ответном письме Томас, конечно, попытался объяснить Джеймсу, что король поступил мудро, отдав Нью-Провиденс в управление бывшему корсару, который сможет твердой рукой наладить там мирную жизнь. Но, на самом деле, он в это не верил. Вряд ли приватир, привыкший к легкой наживе, станет заниматься ликвидацией безграмотности и организацией системы местного самоуправления. Скорее всего, он будет озабочен получением быстрой прибыли, забывая о первопричинах всех неудач предыдущих губернаторов Багам. Поделать, однако, Томас ничего не мог. И радовался уже тому, что сумел продавить законопроект об амнистии пиратов, который, пусть и с изменениями, подписал король. Это должно было открыть новую страницу в истории всех заморских колоний Британии. «Я уже рядом. Только не натвори глупостей, Джеймс, прошу тебя», думал Томас Гамильтон, глядя, как корабль разрезает темные волны, бегущие прочь. – Земля! – раздался крик впередсмотрящего, и корабль взорвался радостными криками. Они добрались до Нассау. ~ Джеймс МакГроу аккуратно свернул письмо, вложил его в конверт и спрятал в потайной ящик стола, привезенного им из дома Миранды Гамильтон в таверну Элеонор Гатри, где он поселился. В том же тайнике лежало еще шестнадцать конвертов-близнецов этого – последнего послания Томаса. Судя по всему, эскадра капитана Роджерса со дня на день должна была войти в порт Нассау. Войти сюда и привезти с собой того, по ком он томился вот уже полтора года, письма которого бережно хранил, несмотря на опасность. Если бы кто-то из его подельников узнал о том, что он переписывается с врагом, Флинта запросто могли убить. Пираты были легки на расправу и с готовностью резали глотки за малейшее подозрение в предательстве. Именно поэтому Томасу пришлось продумывать хитроумные способы связи со своим другом и агентом влияния среди пиратской братии. Раз в месяц Джеймс посещал службу отца Ламбрика, проходившую в церкви на холме у самой границы города. Он приходил к середине проповеди и молча стоял в уголке у двери, не принимая участия в общих молениях. А после окончания службы святой отец, неизменно поджав губы, вручал ему небольшой белый конверт – письмо графа Эшборна. Молодой священник не скрывал своего неудовольствия. Ему не нравилось быть вовлеченным в грязные игры военных. Именно так он воспринимал эту секретную переписку главаря пиратов с тайным представителем Адмиралтейства. Именно так ему обрисовал ситуацию архиепископ Йоркский в своем внезапном послании. Граф не мог писать напрямую капитану Флинту, чтобы не скомпрометировать его миссию и самого себя. Переписка же со священнослужителем своего прихода была совершенно нормальным явлением для английских землевладельцев. Так что граф Эшборн мог, ничем не рискуя, слать письма на адрес отца Ламбрика, который затем без удовольствия, но пунктуально передавал их капитану Флинту. Каждое письмо Томаса, приходившее к Джеймсу таким сложным путем, причиняло ему почти физическую боль. Странная смесь ощущения счастья и острого осознания одиночества, старательно подавляемого все остальное время, разрывала его изнутри. Лежа на жесткой кровати в полной темноте, он отдавался своим эмоциям, купался в них, напитывался ими, чтобы затем вновь накрепко запереть на ключ. Это была единственная роскошь, которую он позволял себе. Потому что, для всех вокруг, грозный капитан Флинт не мог иметь ни единой слабости. ~ – Я хочу видеть тебя. Всего тебя. Штаны, пояс, рубашка – все летело прочь и шлепалось на пол огромным комом. Настойчивые властные руки укладывали его на кровать, вжимали в матрац, впивались в плечи. Губы, мягкие и нежные, легкими касаниями вызывали во всем теле настоящую бурю, бороться с которой у Джеймса не было ни сил, ни желания. – Мой лорд, – шептал он хрипло, ощущая, как губы Томаса осторожно прокладывали себе путь от плеча, через грудь и живот, все ниже и ниже. Пальцы выписывали сложные вензеля, пробегали по каждой впадинке, по каждому шраму на коже. Эти губы и руки не позволяли Джеймсу шевелиться, мешали дышать, растворяли все мысли, оставляя только огромное, безумное желание. – Мой лорд, – повторял он сдавленно, чувствуя, как кровь приливает к щекам от осознания того, что случится мгновением позже. И когда цель, наконец, была достигнута, мир его со звоном и криком разбился на тысячу мелких осколков. – Томас! – выдохнул Флинт, резко открывая глаза. – Вот черт, – услышал он шепот у самого уха и завертел головой, пытаясь обнаружить говорившего. Безуспешно. Комната кружилась и плыла. Джеймс с трудом сумел сфокусировать взгляд. Свет единственной свечи, стоявшей на столе, выхватывал из темноты груду бумаг, валявшихся в беспорядке на виду. Джеймс попытался встать, но почему-то не смог. Ноги не слушались, а голова кружилась и болела до тошноты. И очень хотелось пить. – Не дергайся лучше, – крепкие руки опустились ему на плечи и потянули вниз. – Тебя попустит не раньше чем через час, – голос Чарли Вейна звучал на удивление сочувственно. – Проклятье, – прошипел Джеймс, валясь обратно на подушки. – Эми что-то подсыпала мне в вино… – Вот еще, – хмыкнул Вейн. – Да Эми и на толчок не сходит без приказа хозяйки. Я предупреждал тебя, Флинт. Не верь этой стерве. – Опять ты за свое, – поморщился Джеймс. – Говорил же, я никому не верю. Что ты здесь делаешь? Чарли протянул Джеймсу стакан и смотрел, как тот жадно глотает воду, не обращая внимания на то, как стекают струйки по подбородку и шее. – Я вообще удивляюсь, что ты сейчас подорвался, – Вейн покачал головой. – По всем расчетам, дрыхнуть ты должен был до рассвета. – По чьим расчетам? – Джеймс уронил стакан, и когда Чарли нагнулся, чтобы поднять его, сунул руку под подушку, где обычно прятал нож, но ничего не обнаружил. – Говорю же, не дергайся, – усмехнулся Вейн, – Если бы я хотел убить тебя, мог бы уже сто раз это сделать. – Повторяю вопрос, Чарли. Что ты тут делаешь? – Выполняю поручение Элеонор Гатри, – ехидно ответил Вейн. – Ищу твою знаменитую карту сокровищ, о которой не знает только тупой. – О, господи, – Джеймс скривился. – Я же говорил ей, карта не здесь. Она в таком месте, до которого никому, кроме меня, не добраться. – Ну, видишь, ей твоего слова оказалось недостаточно. Она прислала меня. – И ты согласился? – Не я, так кто-то другой согласился бы, – буркнул Вейн. – Она до сих пор думает, что может вить из меня веревки. – А она не может? – Флинт улыбнулся. – Ты же здесь. – Просто наши интересы сейчас совпали. – Ты в этом уверен? – небрежно бросил Флинт. – Странно, что ей не хватило тех пятидесяти тысяч, что я оставил для ее торговых операций. – Сколько? – глаза Чарли Вейна сделались похожими на два чайных блюдца. – Да мне самому всего только десять кусков досталось! – Мне тоже. Капитанская доля. Не так уж и мало, если подумать. Но ведь у нее расходов гораздо больше, чем у нас с тобой. – Пошла она, со своими расходами, куда подальше. Стерва, – плюнул Чарли и огляделся. – Я смотрю, ты почти все тут обыскал, – Джеймс указал на валявшиеся на столе бумаги. – Нашел что-нибудь интересное? – Обыскал почти все, – покачал головой Вейн. – Оставалось только провести личный досмотр. Только ты – пациент беспокойный, – ухмыльнулся он. – Скажи-ка мне, Флинт, кто такой Томас? Джеймс дернулся, вспомнив свой сон, почувствовал, как кровь снова начала бурлить и приливать к щекам. – Тебя это не касается, Чарли, – произнес он тихо. – Это как посмотреть, – подмигнул ему Вейн. – Пять минут назад ты меня чуть не оприходовал, ей-богу. – Не надо было лезть ко мне в постель, Чарли. – А как иначе мне тебя обыскивать, скажи, пожалуйста? – Вейн улыбнулся, опуская руку рядом с Джеймсом. – Ты… э-э-э… не дергайся сейчас, ладно? Все равно, я тебя одной левой уложу. Дурь-то еще действует. Я только проверю, нет ли на тебе карты. И все. – Чарли, не смей! – хрипло прорычал Флинт, на что Вейн не обратил ни малейшего внимания, запуская руку к нему под одеяло. ~ Весть о том, что в бухту вошли англичане, разлетелась по Нассау мгновенно, несмотря на раннее утро. Сонный народ, продирая глаза, высыпал на берег, наблюдая за тем, как три линейных корабля стали боевым порядком, прикрывая четыре гражданских судна. Пиратские шхуны, гораздо более мелкие и значительно хуже вооруженные, не могли оказать им особого сопротивления. Береговые же пушки были расположены слишком далеко, чтобы нанести хоть какой-то урон эскадре. Казалось, капитан знал, где и какие орудия расставлены защитниками по берегу, и старательно избегал подставляться под их огонь. Сам же он легко мог стереть с лица земли половину города – дальность стрельбы его бортовых пушек позволяла сделать это без всякого напряжения. Разношерстная толпа, топтавшаяся в ожидании на берегу, внимательно смотрела, как шестивесельная шлюпка медленно причалила к берегу, как из нее выскочили вооруженные люди в форме и выстроились, салютуя своим офицерам. Томас Гамильтон сошел на берег вслед за капитаном Роджерсом. Ощущать под ногами твердую землю после трехмесячного путешествия было приятно. Он внимательно оглядел толпу, но того, кого так сильно жаждал увидеть, нигде не было. Кругом наблюдались только смуглые жесткие лица, побитые жизнью и выдубленные морем и солнцем. Томас вдруг понял, какие бы слова не придумывали там, в Лондоне, сейчас для этих людей они мало что значили. Здесь, за тысячи миль от родных берегов, один неосторожный шаг легко мог стоить им всем головы. Понимали это и остальные. Матросы, солдаты с ружьями наизготовку и несколько офицеров стояли вдоль линии прибоя, настороженно наблюдая за тем, как расступаются пираты, давая путь своему предводителю. Флинт выступил вперед и вопросительно взглянул на капитана Роджерса, безошибочно выбрав его среди офицеров британского флота, застывших на берегу. – Капитан, – отвесил он короткий поклон и улыбнулся уголком губ, заметив, как просветлело лицо Томаса, смотревшего на него неотрывно. – Мы привезли вам королевское помилование! – Вудс Роджерс поднял над головой бумагу, демонстрируя ее толпе. – Чтобы сложить оружие и сдаться у вас будет чуть больше месяца, – продолжал капитан, обводя взглядом людей. – Мы даем вам шанс изменить свою жизнь, начать работать и приносить пользу Короне. Тот же, кто не сделает этого до пятого сентября, будет рассматриваться как бунтовщик, и с ним поступят в соответствии с законом. Народ зашумел, забурлил, обсуждая угрозу и новые перспективы. Шестьсот пятьдесят фунтов беспощадного железа, которыми могли одарить их английские корабли, ударив из всех орудий одновременно, были солидным аргументом «за». Но мятежный дух, приведший многих на эту скользкую стезю, подзуживал их, подначивал спорить с очевидным, пытаться бороться, но не сдаваться. – Что будет с теми, кто согласится? – задал вопрос Флинт, и гул назревающего спора мгновенно стих. – Они получат официальную бумагу о помиловании, и смогут сами решить, что делать дальше. Оставаться здесь или покинуть колонию. – А с теми, кто не согласится? – Их, скорее всего, ждет петля или каторга, – произнес Роджерс сурово. – Как решит суд. – Вы обещаете амнистировать не только людей, но и их сбережения? – Флинт сощурился, замечая, как напрягся капитан Роджерс, услышав о деньгах. – Это зависит от обстоятельств… – голос Вудса Роджерса потонул в возмущенных криках пиратов. – Думаю, что все, кто воспользуются королевским помилованием, будут вправе взять с собой и свои сбережения, – перебил Роджерса Томас, шагнув вперед и оказываясь лицом к лицу с Джеймсом. – Я, как фактический владелец этой колонии, готов взять на себя ответственность перед Его Величеством за это решение. – Благодарю вас, милорд. Это значительно упростит дело, – Флинт улыбнулся и поклонился, не отрывая взгляда от лица графа Эшборна, владельца колонии Каролина и Багамских островов, лорда-собственника Томаса Гамильтона. – Думаю, мы придем к соглашению. ~ – Здесь все по-спартански, совсем не так, как ты привык, – Джеймс обвел рукой убогую спальню, которую когда-то занимала Миранда. Дом Миранды Гамильтон, давно покинутый и заброшенный, все еще нес на себе отпечаток личности своей хозяйки. Книги, чайник, подсвечник, миниатюра на столике у очага. Томас помнил их, они были далеким отзвуком его прошлой жизни, похороненной глубоко в его душе. Жизни, которую смела прочь безжалостная судьба, и жалеть о которой сегодня он не хотел. Ибо, забрав ее, судьба подарила ему нечто невероятно важное, далеко превосходящее все его самые смелые мечты. – Здесь значительно приятнее, чем в камере Бетлемской лечебницы, – кровать заскрипела, когда Томас повернулся к лежавшему рядом с ним Джеймсу. – Но с тобой я согласился бы и на нее. Он провел ладонью по животу своего любовника, с удовольствием замечая, с какой готовностью тот отвечает на ласку, как выгибается и подается вперед в стремлении замедлить движение его руки, продлить их контакт, задержать подольше. – Ты мне снился почти каждую ночь. – И что тебе снилось? Надеюсь что-то приятное? – Скорее, невероятное. – Что же это? Скажи, иначе мне придется пытать тебя. Настойчивые властные руки разложили Джеймса на кровати, вжали в матрац, впились в плечи. Губы, мягкие и нежные, легкими касаниями прошлись по шее, вызывая дрожь и трепет от корней волос до кончиков пальцев ног. – Мой лорд, – прошептал он хрипло, чувствуя, как губы Томаса осторожно прокладывают себе путь от плеча, через грудь и живот, все ниже и ниже. Ловкие пальцы выписывали сложные вензеля, пробегали по каждой впадинке, по каждому шраму на коже. Эти руки и губы не давали Джеймсу пошевелиться, мешали дышать, растворяли мысли, оставляя только огромное, безумное желание, которое затопило его, подхватило и понесло, смывая к черту все чувства, кроме одного. – Я люблю тебя, – произнес он негромко, ощущая, как кровь приливает к щекам от осознания того, что вот-вот должно произойти. И когда, наконец, Томас достиг своей цели, мир Джеймса МакГроу взорвался тысячей ярких огней.