Золотой гребень

      Альберт огляделся. Никто, казалось, не замечал, что в гостиной собрались существа из самых разных мифов и легенд. Была ли это подлая игра воображения? Сон ли это? И если сон, то почему все выглядит так пугающе реально?       Отец же, тем временем, продолжал свою речь — точь-в-точь как десять лет назад, даже, кажется, слово в слово. Наш герой, конечно, не помнил всех подробностей той речи, но сейчас, в этот самый момент, он был точно уверен, что все происходит именно так, как в реальности. Так сон ли это? — Знаете, когда мне было десять лет, — мистер Янссен усмехнулся в бороду, наверное, вспомнив какие-то подробности из своей детской жизни, — я всегда мечтал отправиться в путешествие. В какое-нибудь, не важно, какое. Я долго сидел на берегу Рейна, глядя то на запад, то на восток, размышляя, куда я бы уплыл, если бы было возможно.       В этот момент Альберт заметил стоящую в самом углу лохматую фигуру с киркой на поясе. В ответ на вопросительный взгляд мальчика, фигура повернулась в сторону, сделав вид, что ее куда больше заботит разговор с милого вида крылатой дамой, которая, помимо крыльев, обладала еще и длинным лоснящимся хвостом, протянувшимся от стены, где примостились дама и Кобольд, до самого ломящегося от яств стола, а это добрый три метра. Из-за чешуйчатого хвоста дама напоминала, скорее, длинного червя. Даже ее кожа, начиная от того места, где рыбье тело переходило в человеческое, была темное и грубее, чем у настоящих людей.       Завороженный девушкой-рыбой, Альберт едва услышал доносившийся до него, как из-под подушки, голос мистера Янссена. — Одержимый своей мечтой, я проводил в мастерской дни и недели, мастеря то небольшое чудо, которое хочу сегодня презентовать моему сыну.       Толпа, переговариваясь, шумя толкаясь, высыпала во двор, подгоняемая мистером Янссеном, задержавшимся в доме лишь на минуточку, чтобы подмигнуть Альберту. Парень неловко ответил на этот знак внимания. Он не любил, когда в доме собирается много народа, поэтому день рождения был для него худшим днем в году. В самом деле — если родители хотят сделать сыну подарок, то зачем возвещать об этом всему городу? Это же так бессмысленно. Они бы еще всю Голландию позвали. Наверное, они бы так и сделали, если бы их хата смогла вместить столько народу. Сколько там в Голландии живет? Пять тысяч? Десять ли? Альберт не знал точного ответа. Он вообще имел смутное представление о том, сколько людей живет в его стране, а тем более — во всем мире. Его родной Миллинген в несколько десятков домов казался ему достаточно большим городом, а Амстердам представлялся настоящим центром мира, где можно встретить любого живущего на Земле человека, если очень постараться. Поэтому Альберт не последовал за толпой сразу же. Он был благодарен отцу, что тот не стал его подгонять, позволив остаться наедине с самим с собой.       Он и забыл, что в гостиной, помимо него, остался и сказочный народец. Не в полном составе — большинство последовали за толпой на улицу, на широкий двор, где теперь громко спорили друг с другом высокими и низкими, писклявыми и грубыми голосами. В комнате же остались только две феи, крылатая женщина с рыбьим хвостом и Кобольд, который, скрестив руки на груди, наблюдал за парнем из-под густых седых бровей. — Ну и позвольте спросить, — наконец, выдавил з себя Альберт. — Что здесь такое происходит? Кто вы все такие и что вам от меня надо? — Что значит «кто такие»? — хихикнула фея в зеленом платье, легко перепорхнув с подоконника на стоящее неподалеку древко метлы. Ее тельце было настолько тонкое, что две ножки встали как раз на самое острие древка, и по гостиной разнесся звонкий издевательский хохот. — Наш мальчик не в себе, — поддакнула ей вторая фея, одетая в красное. — Вот и задает глупые вопросы. — Глупые, глупые! — провозгласила фея, стоящая на древке. — Не обращай внимания на моих подруг, — раскрыла вдруг рот крылатая женщина-рыба. — Ты же знаешь, феи от природы глупые создания. Они настолько малы, что в них может помещаться всего одна эмоция за раз. — Так, я, кажется, сошел с ума, — прошептал про себя Альберт, ни к кому, собственно, не обращаясь. Он упорно игнорировал усмешки фей и старался не обращать внимание на пронизывающий взгляд женщины с крыльями и рыбьим хвостом. — В чем-то ты прав, — подал голос Кобольд. — Нас видишь только ты, и это дает разумное обоснование твоего неразумного безумия. На самом деле сейчас ты лежишь в своей постели и бредишь, а на дворе год тысяча девятьсот сороковой, но по каким-то непонятным причинам твой мозг перенес тебя вот в этот самый день. — То есть, вы мне снитесь? — облегченно выдохнул Альберт. — Конечно, — женщина-рыба подтвердила его слова легким кивком головы. — Но мы захотели тебе присниться. Так что в каком-то смысле твой сон реален. А еще представь, как глупо ты выглядишь сейчас со стороны, говоря сам с собой. — Хорошо, что меня никто не видит! — всплеснул руками Альберт.       Феи разразились звенящим хохотом. Услышав его, вы бы подумали, что это кто-то размахивает крохотными колокольчиками у вас над ухом. — Жаль тебя разочаровать, — цокнул язычком Кобольд.       Альберт же, залившись краской, осторожно обернулся к двери.       Там, слегка приоткрыв рот от удивления, стояла Кристен.       Кристен была его ангелом еще до того, как он познакомился с Элен. Она была тем, что у взрослых принято называть «первая любовь». Всегда остроумная и всегда красивая, как спустившийся с небес ангел. Именно такой Кристен предстала перед неокрепшим от тяжелых потрясений взором Альберта, быстро превратившись в объект его преклонения. Они любили гулять вместе по кромке реки, босоногие, подставляя Батюшке Рейну ступни, чтобы тот любовно щекотал им пятки с каждой новой волной.       И вот сейчас она, кажется увидела его, стоящим посреди пустой комнаты, да еще и говорящим с невидимыми существами, якобы здесь находящимися!

***

— Русалки? Кобольд? — Кристен смотрела на Альберта своими огромными зелеными глазами, очевидно, не веря ни единому слову. — Ну и горазд же ты на выдумки, Янссен!       Честно говоря, он и сам не знал, зачем рассказал ей все это. Просто он чувствовал к ней такое доверие, какое не испытывал еще ни к одному человеку. Зная же, что это сон, Альберт обрел немыслимую для него храбрость — ведь в жизни он ни за что бы не осмелился рассказать все это не то что Кристен, но и кому бы то ни было! Сейчас же вседозволенность ударила ему в голову, и он решил наслаждаться этими блаженными часами, которые судьба так благосклонно предоставила в его распоряжение.       Девушка шла по песчаному речному пляжу своей обычной слегка подпрыгивающей походкой. Каждый раз, когда по Рейну проходила очередная баржа или доверху нагруженный сухогруз, Батюшка обильно смачивал берег постепенно ослабевающими волнами, которые иногда легонько касались ее пяток. Самое удивительное во всей этой картине было то, что за Кристен, смешно копируя ее походку, чинно вышагивал кобольд, передразнивая каждое ее движение. Альберт не мог смотреть на это без смеха, а девушка не понимала, что в ней такого смешного, и бросала на мальчика обиженные взгляды из-под густых темных бровей. Подарок же отца — старенький катер, который тот мастерил когда-то своими руками, по-прежнему медленно качался на волнах, пришвартованный вместе со своими собратьями на причале, в окружении таких же рыболовецких суденошек. Подарок был чисто символическим — отец не раз брал маленького Альберта с собой на рыбалку именно на этом катере, поэтому тот и так считал его своим. Но сегодня (а точнее, десять лет назад, мы ведь не забыли, что это сон Альберта о том самом дне рождения) право собственности на катер словно бы перешло от отца к сыну, как символ смены старшего поколения более молодым и амбициозным.       Но вернемся к нашей паре. Ведь пока я рассказывала о некоторых важных деталях, без которых мое повествование было бы неполным, парень и девушка уже подошли почти вплотную к пристаням, там, где улица Рийндийк вливается в улицу Бургомистра Эйкельхофа, образуя незамысловатый крестообразный перекресток со Стеенстраат. Попробуем же проследить за ходом их беседы. — Я же говорил, как не люблю, когда ты называешь меня по фамилии, — надул губки Альберт. — Я тоже говорила, что не люблю, когда твои выдумки заходят так далеко, — парировала Кристен.       Кобольд мрачно глянул на юного Янссена исподлобья. Выглядело это так, словно два желтых глаза с черными зрачками посередине метнулись в его сторону и через несколько секунд потухли, будто стесняясь ответного взгляда. — Надо было тебя предупредить, чтобы ты никому про нас не рассказывал, — скрипучим голосом произнесло сказочное существо. — Каждый раз, когда кто-то называет нас выдумками или чушью, один из нас тут же падает замертво!       Альберт пропустил эти слова мимо ушей. Он ведь понимал, что, ответь он сейчас кому-то невидимому в пустоту, это будет иметь эффект куда больший, чем просто рассказ о них. Да и Кристен, похоже, уже была готова сдать его в ближайшую психиатрическую клинику.       Деревянное покрытие причала давало совсем иные ощущения босым ногам, нежели омываемый редкими речными волнами пляжный песок. Несколько пришвартованных лодок и катеров, качаясь на волнах, легко бились полированными боками о край настила, при этом слегка отплывая от него богом, но всегда возвращаясь обратно, повинуясь непреодолимой силе натяжения швартовачного каната. — Красиво тут, — задумчиво произнесла Кристен, глядя куда-то в мутную даль на том берегу. Утренний туман еще не рассеялся, и проступавшие из него деревья с того берега Батюшки казались страшными уродливыми изваяниями. Присмотревшись, Альберт даже, кажется, заметил мелькнувшую между ними огромную крылатую тень, примостившуюся на одной из ветвей. Тень пропала, едва он моргнул, но он готов был поклясться, что она там была. Пытаясь получше рассмотреть то место, он осторожно подошел к самому краю причала, тараща глаза в бледную молочную дымку.       В следующее мгновение мальчик почувствовал сильный толчок сзади.       Издав резкий вскрик, парень кубарем скатился с настила в воду. Пожалуй, не умей он плавать, тут бы нашей истории и пришел конец, но на наше счастье плавал младший Янссен отлично. Моментально сориентировавшись, где верх, а где низ, Альберт по лягушачьи оттолкнулся от воды, приподняв голову над поверхностью и по рыбьи втягивая ртом воздух. — Ты чего упал? — хитро пришурившись, девочка склонилась над прозрачной гладью, зашедшейся легкой рябью от движений упавшего в нее человека. — А разве не ты меня толкнула? — Альберт вопросительно глянул на подругу снизу вверх. Край причала был слишком высоко, чтобы за него можно было уцепиться, потому Альберта ждала долгая дорога к берегу. Кристен же, словно прочитав его мысли, с готовностью протянула «утопающему» свою липкую от недавно съеденного бутерброда с вареньем мягкую ладонь. Янссен же, не понимая, что на него нашло, потянул ее на себя, и девушка с визгом бултыхнулась чуть поодаль. Уверенный, что возмездие свершилось, Альберт самодовольно хмыкнул в еще не выросшие усы.       Через мгновение на поверхности реки показалась отплевывающаяся от попавшей в рот тины голова. Вид она производила, мягко говоря, печальный. Ухоженные и заботливо уложенные волосы девушки распустились и намокли, а заколку явно ждала судьба стать игрушкой дочерей Нептуна или кто там заправляет всеми водами на Земле? Альберт был почему-то на сто процентов уверен, что у морского царя есть дочери, и, наверняка, не одна.       Бедняга же, не переставая придумывать другу всякие обидные прозвища, не долго думая запустила тому в лицо большую порцию темного водянистого ила. Отряхнув с лица зеленоватую неприятную жижу, Янссен ответил тем же, зачерпнув со дна жирный комок грязи. Наверное, странно эта парочка сейчас выглядела — как два чумазых черненьких чертенка, бултыхающиеся в реке и ведущие дуэль не на жизнь, а на смерть, кидаясь друг в друга всем, чем попадется под руку. В пылу борьбы «чертята» не заметили, как доплыли до самых пришвартованных катеров. — Не хотите ли покатать свою леди, граф фон Берг? — Кристен бросила полный надежды взгляд на сверкающий серебром борт сегодняшнего отцовского подарка и игриво подмигнула. — Мой отец никогда не брал меня на рыбалку, — она слегка сконфузилась.       Альберт никак не мог представить, чтобы отец отказал собственному ребенку в таком удовольствии. Чувствуя, как праведный гнев вскипает в его груди, доходя до самого горла, он хотел что-то яростно выкрикнуть, но изрек лишь одно слово слабым голосом: — Почему? Кристен надула губки. Она всегда так делала, когда пародировала отца — толстогубого добродушного добряка, которого часто можно было увидеть с удочкой на середине Батюшки-Рейна: — «Не для женщин это дело, рыбу ловить! Женщина за домашним очагом должна приглядывать, чтобы мужчине было, куда возвращаться!» Словно только из пещеры вылез, честное слово! — Эту несправедливость надо исправить, — согласился молодой Янссен, приложив к борту своего новенького катера всю пятерню, от чего на нем остался грубый незамысловатый отпечаток грязи.       Не без труда (и не без помощи Кристен) вскарабкавшись на борт судна, Альберт ощутил, как оно грузно качнулось под его весом. Только в тот злополучный день (а он уже и думать забыл, что это сон!) мальчик понял, что вода для лодки — это не то же самое, что земная твердь для колес телеги или автомобиля. Рядом с отцом это чувство несколько притуплялось, но теперь, сидя в раздвоенном слегка продолговатом дне, он вдруг осознал, что в буквальном смысле висит над бездной, хотя в этом месте река и была неглубокой.       Как только качание прекратилось, Альберт устало откинулся на противоположный борт катера. Голова слегка кружилась, и прежде, чем он даст Кристен руку, чтобы посадить ее рядом с собой, он должен был убедиться, что сам от этого не свалится обратно в воду. Поэтому он не сразу заметил, что со стороны реки к тому же самому борту прислонилась девушка. На вид ей было лет двадцать или даже двадцать один. Роскошные золотые волосы ниспадали до самых плеч, и, в принципе, ее можно было бы назвать красавицей, если бы не редкие чешуйки, покрывавшие все ее тело, и не грациозно сложенные на спине кожистые крылья летучей мыши воистину впечатляющих размеров. Надо полагать, туловище ее заканчивалось гигантским рыбьим хвостом, но тот был надежно спрятан в цепких объятиях Батюшки Рейна.       Заметив, что не один он решил избрать деревянный борт катера в качестве подушки, Альберт в ужасе отпрягал на другой конец лодки, и та снова закачалась, подобно поплавку, сигналящему хозяину о крупном улове. — Здравствуй! — мелодичным голосом пропела женщина-рыба, выдаваясь из воды поближе, чтобы мальчик сумел разглядеть чешуйки на стыке ее туловища и роскошного хвоста (которым она, наверное, очень гордилась). — Бедный Альберт. — Вы… Э-э-э… Ко мне обращаетесь? — От неожиданности и испуга младший Янссен немного заикался. — Тебе предстоит столько всего перенести! — фальшивым приторным голоском продолжала сирена (скорее всего, это была сирена — так решил Альберт, и я сочла, что спорить с ним по этому вопросы будет неблагоразумно). — Ну где ты там? Опять со своими воображаемыми друзьями? — Кристен обиженно хлопнула кулачком о дно катера. — Скажи, Альберт, — глаза сирены сузились в узкие злые щелочки, и только голосок оставался певучим и мелодичным, словно бы жил своей жизнью, отдельно от остального тела, никак не откликаясь на его эмоции. — Смог бы ты пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть, чтобы совершенно незнакомые тебе люди жили счастливо? — Я… нет, — он мог только лишь слегка всхлипнуть — такой ужас навевала ему его новая собеседница. — Если бы тебе была предоставлена возможность изменить ход истории и в обмен на жизни дорогих тебе людей сохранить жизнь миллионов, ты бы сделал это?       На этот раз Альберт просто покачал головой. Слезы страха и гримаса отвращения застыли на его лице, когда девушка вдруг улыбнулась, показав острые кривые клыки, а крылья ее неожиданно широко распахнулись за спиной — они были настолько гигантскими, что полностью укрыли дрожащего от ужаса мальчика в своей тени. — Мой дорогой Альберт, героизм чужд твоей душе. Ты готов защищать только то, что лежит в поле твоего зрения, и человеческая близорукость, впитанная тобою с молоком матери, не позволяет тебе окинуть взором всё, ради чего стоит идти на подвиг. Но прозрение приходит с опытом. Его уроки болезненны, но необходимы. Когда-нибудь ты это поймешь, мой юный мальчик. А сейчас… Гляди, твоя подруга уже заждалась тебя! Подай ей руку, пока она совсем не замерзла в воде! — добрым, заботливым тоном промолвила сирена, указав рукой в сторону Кристен, начавшей уже злиться на невнимание своего друга. От скуки она оплывала лодку, не переставая звать Альберта, и сейчас находилась у кормы. — Янссен, лунатик! Ты подашь мне руку? Или ты хочешь, чтобы я тут изучила всё днище твоей лодки? — нетерпеливым голосочком пищала она, опираясь руками на винты, нехотя проворачивающиеся под весом детского тела. — Сейчас! — Альберт, опомнившись, перегнулся через двигатель и протянул руку своей подруге.        В этот момент с диким карканьем сирена, совершенно утратившая свой прекрасный облик, взвилась над катером, с силой оттолкнувшись от него. Лодка зашаталась, мотор взревел, сорвав кожу с неудачно лежащего пальца мальчика, катер встал на дыбы, с грохотом ударяясь о пирс. В одно мгновение мерный шум течения, песни птиц и шорох ветра сменились безобразной какофонией из нестерпимого рёва, грохота, брызг и боли. Янссен в ужасе упал на дно катера, обхватив голову руками. Закрыв глаза, он в оцепенении ждал развязки. Чудилось, что лодка вот-вот разорвётся на куски вместе с ним самим. Неистовые конвульсии бьющегося о пирс в отчаянных попытках освободиться от швартов ревущего катера казались бесконечными. Вдруг всё стихло. Альберт почувствовал, как его схватили и подняли грубые мужские руки. В один миг он оказался на пирсе. Окинув себя взглядом, Альберт похолодел: весь с головы до ног он был покрыт кровью. Палец словно горел в огне, не давая о себе забыть. — Я умру? Я умру?! Меня убило?! — неразборчиво залепетал Альберт осматривающим его взрослым. Но те не нашли на нем никаких повреждений, кроме нескольких ушибов и кровоточащего пальца. Тем временем другие взрослые вытащили из воды Кристен. На месте ее кистей было бордовое месиво, и за ним по пирсу тянулся шлейф того же цвета. Ее грудь судорожно вздымалась и опускалась, а ноги тряслись, словно по ним пропускают электрический ток. Но Альберт не задержал на ней взгляд. — Сиди здесь, — услышал он строгий голос. Мужчины отошли от него и столпились вокруг девочки. Из груди Альберта вырвался крик: палец горел, и с каждой алой каплей, падавшей из него, казалось, уходит частица его жизни, а от вида сухожилий, окруженных пульсирующими капиллярами, в глазах темнело и подступала тошнота.