Золотой гребень

      С тех пор прошло несколько дней. Альберт медленно, но верно шел на поправку. Он уже не был прикован к постели, но мог свободно передвигаться по дому с помощью трости, заботливо сделанной его матерью из ветки растущего неподалеку толстого старого дуба. Игнаас и Элен часто навещали его, принося новости из внешнего мира, куда Альберт все еще не решался выйти. Не было ни минуты, когда бы он переставал думать о том странном сне, посланном ему Кобольдом. Неужели так все и было? Неужели в гибели своей лучшей подруги детства виноват не он, а его новые знакомые из сказочного народца? При этой мысли гнев и жажда мести вскипали в его груди, но тут же тухли, подобно умирающему пламени керосинового светильника, что освещал его комнату по вечерам тусклым мерцающим светом. Ведь он и правда сейчас ничего не мог сделать, а Кобольд, словно издеваясь, больше не приходил к нему.       То должна была быть очередная ночь без сна. Уже не один день прошел с тех пор, как юный Альберт Янссен заново пережил гибель своей подруги детства. С тех пор спать он боялся. Поскольку на кофе денег больше не оставалось (да и сам кофе стал как-то невзначай дефицитным товаром), он старался принять ночью самую неудобную позу из всех, каких только возможно. Это не помогало, и он проваливался в беспокойную томную дрему, чтобы через часов пять или шесть проснуться в холодном поту, дрожа мелкой дрожью, и осознать, что Морфей на этот раз сжалился над ним. Затем он засыпал снова. Ему грезились скалистые берега Рейна вдали от Миллингена. Он словно летел над сердитой водной поверхностью, которая колыхалась под его невидимыми крыльями. А вдалеке высилась мощная испещренная рубками скала. На самой ее вершине, облаченная в белоснежное одеяние, сидела девушка. Она аккуратно опиралась о пошедшие трещинами камни одной рукой, другой же проводила по золотистым локонам своих волос. Не сразу младший Янссен разглядел, что проводит она по волосам не рукой, а гребнем точно того же золотистого цвета. Девушка в светлом наряде Сидит над обрывом крутым, И блещут, как золото, пряди Под гребнем ее золотым.       „Душа“ (если эту бестелесную сущность можно так назвать) воспалила еще выше. Теперь наш герой мог видеть небольшую парусную лодку с единственным пассажиром. Мощные потоки воды швыряли лодчонку то вверх, то вниз, но вёсельный оставил свое весло биться о борт безвольный палкой. Сам же он смотрел вверх — прямо на силуэт девушки, выступавшей из тумана, — не в силах отвести взгляд. Девушка же пела дивную песнь, и Альберт понял, что и сам заслушался звучанием этого прелестного голоса. Пловец в челноке беззащитном С тоскою глядит в вышину. Несется он к скалам гранитным, Но видит ее одну.       Она все пела, а гребень в ее руке все ласкал и ласкал ее золотые кудри. Лодку же, подхваченную мощным водоворотом, завертелось вокруг собственной ост. Альберт хотел что-то крикнуть несчастному, но его воплощение было совершенно лишено возможности говорить, раздался треск, и лодка раскололась надвое. Человек, не издав ни звука, скрылся в пучине, даже не попытавшись спастись или защититься — он напоминал брошенную в детскую ванночку безвольный куклу. А скалы кругом все отвесней, А волны — круче и злей. И, верно, погубит песней Пловца и челнок Лорелей.       Тут девушка осеклась. Она глядела прямо в то место, где по собственным ощущениям должен был находиться Альберт. Гребень ее последний раз золотой молнией метнулся вверх… И все кончилось. Наступила полная темнота. Остаток ночи Янссен проспал без сновидений. ***       В Миллинген тем временем ворвался ветер перемен, корежа и без жалости уничтожая старые устои общества, возводя на их месте новые, более прочные и жесткие. Из окон гостиной дома Янссенов хорошо был виден флагшток с развевающимся на нем красным флагом с черной свастикой в белом круге. Во времена красно-бело-синего триколора под флагштоком нашли приют небольшие палатки, которые Альберт про себя называл „магазинчики самого необходимого“. Там можно было закупиться хлебом, маслом и даже, если повезет, куриными яйцами всего по гульдену штука. Там торговали съезжавшиеся со всех окрестностей фермеры и коммерсанты, которым позарез нужно было продать товар. Теперь же рынок несколько оскудел, но потихоньку приходил в себя после первого шока, благо бойцы вермахта пополнили поредевшие ряды покупателей. Часовые в серых мундирах круглосуточно несли дежурство у алого знамени Рейха. Они стояли там, как статуи, даже, кажется, не моргали. Первое время сельчане дичились пришельцев, но со временем стали привыкать, знакомиться и общаться.       Почти сразу была введена новая валюта — рейхсмарка. Альберт с удивлением рассматривал новые монеты и банкноты, на которые ему отныне приходилось покупать в еще функционировавших магазинах еду. На остальное денег не оставалось — курс обмена гульдена на рейхсмарку был грабительским: три к одному. Раньше их семья могла позволить себе покупать каждую неделю минимум два с половиной килограмма ввозимой из Амстердама свинины, еще и на перепелиные яйца оставалось, да и река их кормила. Сейчас же денег едва хватало на пять буханок поджаристого хлеба и две головки сыра. Лицензии же на рыболовство в пересчете на марки стоили настолько дорого, что от этого пришлось вообще отказаться. Да и ни один из Янссенов не умел так искусно ловить рыбу, как глава семьи. ***       Юный Альберт, проснувшись к семи часам пополуночи, некоторое время не решался открыть глаза, боясь, что увидит перед собой уже, очевидно, забывшего про него Кобольда или существо еще похуже. Наконец, он решился осторожно приподнять левое веко и в узкую щелочку оглядеть свою унылую комнату. Эта комната — одна из немногих незыблемых вещей, оставшихся в неизменном виде после всех потрясений, пережитых Альбертом за последние дни. Все так же стоял на своем месте широкий письменный стол с потухшей пузатой керосинкой, не изменила своего положения и моделька двухмачтового брига, сувенир, однажды привезенный ему отцом из далекого Амстердама. Как ни удивительно, но его разум не помутнел при мысли об отце — он словно уже смирился с мыслью, что потерял его навсегда. Может, именно осознание этого факта и дало Альберту сил встать на ноги (постель он решил не застилать), и наш герой, чуть пошатываясь и прихрамывая, спустился по лестнице на нижний этаж дома, где его застал дурманящий аромат поджаристой хлебной корки. Мария ловко сняла второй кусочек хлеба с плиты и положила на блюдо рядом с первым, не забыв накрыть его сверху тонким красным ломтиком, позаимствованным из бока речного карпа. С тех пор, как лицензии на рыболовство подорожали, а рыбачить в семье Янссенов стало некому, Мария и мать Альберта выполняли мелкие поручения новой городской администрации, на вырученные деньги иногда покупая в магазинах дефицитный товар — рыбу из низовий Рейна, завозимую в Миллинген из Германии, которую теперь называли не иначе как Метрополией. — Доброе утро. — сухо бросила сестра — Доброе       Подходя к столу, Альберт рефлекторно повернул ручку радиоприёмника, который обычно с утра до вечера работал, но сейчас молчал, и эта непривычная тишина резала слух. „…части Вермахта вышли к Ла-Маншу в районе Абвиля, довершив неминуемое окружение противника. Англо-французские войска, еще недавно готовившиеся разорять германские земли, со дня на день будут сброшены в море!“ — зазвучал бодрый голос диктора. Парень поморщился, сделал шаг назад к приемнику и выключил его. В воздухе опять воцарилась гнетущая тишина. Взяв свежую газету, он сел за завтрак. — Пора работу какую-то искать, — буркнул Альберт, взяв в одну руку бутерброд, а другой разворачивая газету. Сестра вздохнула.       „Новости рейхскомиссариата“, „Бывшая королева в очередной раз показала свою предательскую натуру“, „Наш ответ Черчиллю“, „Евреи пытались стравить арийские народы Германии и Нидерландов“ — эти заголовки заставляли Альберта поморщиться. Он был знаком с прессой соседней страны в довоенные годы. Тогда он посмеивался над подобными газетными причудами, радуясь, что здесь, на Родине, такой ерунды не печатают. Страшно было осознавать, что теперь и его город находится под колпаком этой сумасшедшей пропаганды. «А еще год назад этого и представить было невозможно. Скажи кому: „В следующем году нас оккупирует Германия!“ — пальцем у виска покрутят, и правильно сделают! Я и сам бы так сделал! Эх, мне иногда кажется, что это просто какой-то сумасшедший сон.» — думал Альберт. На странице с объявлениями ничего путного не нашлось. Обведя карандашом несколько сомнительных вакансий („требуется грузчик“, „требуется сторож“, и т.п.) он принялся за чай, любезно поднесенный сестрой. Мария сама уселась за стол и впилась блестящими юными глазами в брата. — Знаешь, кого я вчера видела? — увлеченно заговорила она — Ну? — сияющее в предвкушении пересказа интересной новости почти детское личико сестры заставило молодого Янссена улыбнуться — Твоего перекачанного дружка Вилли Баккера! — сморщилась Мария. — Вилли? Серьезно? — в изумлении переспросил Альберт. Вилли был его давним школьным приятелем, будучи старше нашего героя на два года, он, закончив школу, пошёл в армию и собирался посвятить ей всю жизнь, благо его сильное спортивное тело это позволяло. Альберт поймал себя на мысли, что за всё это время ни разу не вспомнил о своем старом друге. А ведь во время немецкого вторжения он был на службе и его жизни угрожала смертельная опасность! Как он пережил наступление? Как избежал плена? Как смог вернуться домой? И что собирается делать теперь? Все эти вопросом мигом всплыли в голове Альберта, будто стремясь наверстать упущенное. — Да! Представляешь — вырядился в полицейскую форму и ходит по улице такой весь из себя крутой! — сестра расставила пошире руки, пытаясь изобразить фигуру культуриста с раскачанными бицепсами и скорчила пародийно серьезную мину. — я ему с дуру ляпнула, что ты у нас болеешь, так эта громила собралась прийти. Фу! Не хочу его видеть! — Хватит ребячиться, — заворчал Альберт, — Вилли войну пережил! Подумай, каково ему! — Фи! Да таким, как он, всё нипочем! — отвернулась Мария. — Брось, ты просто всё никак не простишь ему, что он никогда не обращал на тебя внимания! — Опять ты за своё! Не нужно мне внимание этого качка! — Он же тебе нравится! — засмеялся Альберт — Нет! — Нравится-нравится-нравится! — Альберт ущипнул сестру за нос, встал и, хихикая, направился к выходу. Весна давно уже вступила в свои права. Лучи утреннего Солнца заливали ярким светом утопающую в зелени деревню, а прохладный ветерок разносил запах сотен цветов. Люди шли по своим делам, гудели редкие автомобили. Это был вполне обычный Миллинген, и только алеющий над центром флаг напоминал о случившихся переменах. Янссен отправился по адресам из объявлений. Вакансии были не из лучших, но выбирать не приходилось. Пол дня он ходил из конца в конец деревни, но везде ему отказывали: после болезни Альберт был бледным и исхудалым, и потому выглядел непригодным для физического труда.       Расстроенный и усталый, парень вернулся домой. Ничего не говоря сестре, он поднялся к себе, плюхнулся на постель и уставился в потолок. Больше ни на что сил не было. Измотанный и опустошенный, Альберт хотел исчезнуть, провалиться куда-то из этой беспросветной реальности. Не видно никакого выхода. Неужели придется уехать в Амстердам или в Германию на заработки, покинуть родных и друзей? Как же тошнит от одной этой мысли!       На лестнице послышались шаги. Дверь распахнулась и в проеме показалась сестренка с раздраженной рожицей. — Альберт! — пискнула она, — твой дружбан-коп припёрся! В этот же момент на узкие девичьи плечи опустились огромные по сравнению с ними ладони и раздался раскатистый мужской хохот. — Ха-ха, Берт, твоя мелкая всё такая же злюка! — Вилли игриво потряс за плечи сморщившуяся Марию, чмокнул ее в щеку и отставил от прохода. Это был высокий блондин с сияющими голубыми глазами и жизнерадостной улыбкой. Войдя в комнату, он широко расставил руки, чтобы обнять старого приятеля. — Давно не виделись, — протянул Альберт, стараясь отодвинуться подальше на кровати. Ему совсем не улыбалось задохнуться в мощных лапах военного или сломать себе позвоночник. — Как ты там? Как ты ушел с фронта? Почему не писал мне? — этим потоком вопросов он старался отвлечь друга от попытки переломать ему все кости. — Что ты сжался так, как девочка? Совсем как-то расклеился, дружбан! — Баккер уселся рядом с Альбертом и крепко его обнял, но тут же вскочил — Подкачаться тебе надо! Вопросов много задаешь! Ладно! Вставай, лежебока, что киснуть в четырех стенах? Пойдем, прошвырнемся по деревне, как в старые добрые времена! — Времена-то уже давно новые, — проворчал Альберт, —, но если это развяжет тебе язык, и ты поведаешь историю того, как ты смог спастись с войны, то я с удовольствием! Тоже рад тебя видеть, — спохватившись, Альберт обнял Вилли за мускулистые плечи, надеясь, что ответа не последует       Вилли повёл друга в пивную в нескольких кварталах от дома Альберта, травя по пути анекдоты и подтягиваясь на каждых встречных воротах и прочих подходящих конструкциях. За эти годы он ни капли не растерял своего жизнелюбия, только еще более окреп и возмужал. — Сегодня я угощаю! — сказал он, бросив на стойку несколько банкнот, — два пива, пожалуйста! — Откуда у тебя столько? .. — Альберт кинул недоуменный взгляд на две купюры с изображением ядер за Борна. Купюры имели номинал десять марок, и Альберту никогда в жизни не пришло бы в голову так бестолково тратить такое богатство на выпивку, когда им и на еду-то с трудом хватало. — А ты не бедствуешь, я смотрю. Это столько в полиции платят? — Да! Полицию фюрер жалует! Особенно сейчас, когда еще полно всяких зловредных элементов кругом. Так что, живём! — Вилли пододвинул бутылку пива Альберту, чокнулся и отпил из своей. — Ты же присягал на верность королеве! — не в силах устоять перед пенящейся золотистой жидкостью, Альберт сделал мощный шумный глоток и бестактно оттер потекшее по усам пиво рукавом. — Блин, ты бы видел, что творилось в армии с прошлой осени! Такой бред! Части начали с места на место перегонять, постоянные ротации, учения. Я тебе вот что скажу: вся эта амстердамская клика готовилась воевать с немцами! Они все, во главе с королевой, продали всех нас с потрохами Черчиллю! Гитлер, думаешь, просто так ввёл войска? У него выбора не было. Так что кто кого предал — я корону, или корона всех нас — это еще большой вопрос, дружок. — Ты ближе к власть держащим, тебе видней, — пожал плечами Альберт, делая очередной глоток. — Но воевать с Германией… Это какой-то бред. Они наверняка это понимали, мы немцам не чета. Может, они просто готовились к нападению Германии, видя экспансию Гитлера на соседние страны? — парень понизил голос. Он интуитивно понимал, что такие разговоры лучше вести шепотом, даже один на один, не то, что в баре за дружеской кружечкой отборного пива. — Посмотри, что сейчас в Бельгии делается. Томми напару с лягушатниками там хозяйничают. Всю страну в поле боя превратили. Тоже самое и с нами могло произойти, благо, немцы вовремя подсуетились. Всё-таки лучше быть с ними, чем с англичанами. Немцы — наш братский народ. И ты бывал в Германии? У них там порядок. Страной настоящие патриоты правят, не то, что у здесь. Глядишь, и у нас вместе с ними жизнь вгору пойдет! Ты только посмотри: „Антанту“-то прижали! Это тебе не Великая война! Настало время Германии. И, мне думается, это далеко не худший вариант, далеко! Особенно для нас, здесь, у границы. У нас ведь полно знакомых по ту сторону. И невеста у меня там живёт, как ты помнишь. — Да, конечно, — Альберт цокнул языком и с печалью взглянул в пустеющую кружку. Когда ему доведется снова отведать этот чарующий напиток? При нынешних ценах, наверное, никогда. Если Вилли не сжалится. Решив растянуть удовольствие, Янссен лишь водил языком по поверхности, больше не отпивая, а лишь смакуя вкус. — Красавица, надо признать, настоящая немка. Может, ты и прав. Будем жить, как в Германии! Откроем с сестрой свой рыбный магазин, я буду рыбачить, а приезжие немцы рыбу покупать будут! А сам-то ты как с войны сбежал? — Вот это правильный настрой, мужик! А свалили мы просто. Десятого числа устроили нам подъем до рассвета, построение части на плацу. Полкан наш и говорит: так и так, „Германия на нас напала, тра-ля-ля, будем давать отпор, защищать королеву и лондонских жидов“, ну, ты понял. Ну, думаю, всё. Втащили гады нас в войну, как хотели. В тот же день мы с парой корешей и слиняли. Англичане, естественно, наших кинули, Вильгельмина убежала к своему любимому Черчиллю, а я, не без труда, конечно, добрался домой и устроился в полицию. С офицеркой, конечно, придется повременить, и со свадьбой тоже, ну что-ж, время такое, ничего не поделаешь. Ну ничего, прорвёмся, старина! — Вилли отпил пива, — А ты что же, рыбачишь, как и отец? — Да сейчас не получается как-то рыбачить, — парень горестно вздохнул. — С финансами совсем туго, лицензию не продлить, а отца убили. Пытаюсь найти, где бы подработать. Но, сам понимаешь, мой вид говорит сам за себя, грузы таскать меня не возьмут. Может, ты что-то придумаешь, а? — Альберт с надеждой глянул на друга. — Давай замолвлю за тебя словечко в полиции! Работка непыльная, а платят хорошо! — Так я бандюг ловить не смогу! — молодой Янссен поежился. — Ты обсмотрелся кино. В полиции есть куча бумажной работы, да и в патруле ходить не так опасно, как ты думаешь. Здесь и преступности-то нормальной нет. — Если это так просто, то я могу попробовать, — нерешительно произнес Альберт, аккуратно допивая вкусное пиво. — А что там за бумажная работа? — Сидеть, переписывать всякую ерунду из одной бумажки в другую. Скучно, нудно, но за зарплату. — Пожалуй, я поищу что-то повеселее. Если ничего не найду, то пойду к вам. Спасибо большое, это по-настоящему спасительное предложение! — С тебя пиво!

***

      Альберт брел домой, понурив голову. Город вокруг него продолжал свою тихую и размеренную жизнь. Война кончилась, так и не успев начаться. Может, оно и к лучшему. Меньше жертв, все вернулось на круги своя. Парень с удивлением глядел по сторонам. Он и представить не мог, что оккупация — это всего лишь смена одной тряпки на другую. Возможно, совсем скоро все окончательно восстановится. Цены придут в норму, можно будет найти хорошую работу, купить лицензию на рыболовство и продолжать заниматься любимым делом. Германия победит, в этом даже не может быть сомнений.       За своими размышлениями Альберт не заметил, как подошел к невысокому двухэтажному дому на самом краю деревни. К дому прилегал ухоженный садик, охраняемый несколькими смешными пластиковыми гномиками с длинными красными колпаками на головах. Окна верхнего этажа светились легким желтоватым светом. У правой стены дома находился небольшой загон, где, мирно пожевывая травку, паслись несколько коров. То был дом Игнааса, и Альберту вдруг пришла мысль зайти туда. Повинуясь своему желанию, он открыл калитку и прошел по уложенной булыжником тропке к покрытой лаком двери. Подняв кулак, Альберт три раза постучал. Через некоторое время томительного ожидания дверь ему открыл раскрасневшийся и чуть запыхавшийся Игнаас. — О, ну ты даешь! — издал он легкий возглас удивления. — Звонок же есть, — Игнаас кивком указал на висящий справа от двери шнурок, тянувшийся к куполу маленького зеленого колокольчика. — Прости, из головы вылетело как-то, — пожал плечами Янссен. — В любом случае, спасибо, что пришел навестить, — дружелюбно кивнул Игнаас, жестом приглашая друга войти в дом. — Мы тут как раз обсуждаем одно важное дело.       В ответ на вопросительный взгляд Альберта, Игнаас произнес заговорщическим шепотом: — Я знаю, твоя семья сейчас не в лучшем положении. — Ну что? Убедились, все документы в порядке? Я содержу животных в надлежащем состоянии! — раздался сверху приглушенный дощатым полом раздраженный голос отца Игнааса, господина Фишбейна. То был прижимистый хваткий мужчина средних лет с редкой бородкой под носом. Одевался он очень по-простецки, облачаясь в поношенный коричневый жилет, купленный еще, наверное, в прошлом веке у какого-нибудь бродячего купца, и в грязно-серые брюки с единственным карманом. Несмотря на скромное одеяние, мистер Фишбейн был человеком не бедным и знающим толк в настоящем бизнесе. Владея несколькими фермами в окрестностях Миллингена, он успешно наладил бизнес по продаже мяса, шкур и шерсти. — Пока все в порядке, мистер Фишбейн, — ответил ему низкий спокойный голос. Казалось, он с усилием выделил слово „пока“ из своей речи, ставя на нем недвусмысленный акцент. — Надеюсь, больше жалоб на вас не поступит.       По лестнице, грохоча на весь дом глубокими сапожищами с железной подошвой, спустился человек в форме. Альберт без труда узнал своего соседа Карла Локхорста. На груди его висел значок — серебряный орел, держащий в лапах заключенную в круг свастику. Кинув удивленный и исполненный презрения взгляд на Альберта и окаменевшего Игнааса, Карл степенно удалился, делая широкие шаги и с каждым шагом тяжело опуская здоровенную сапожищу об пол, от чего весь дом наполнялся монотонным, похожим на звон, топотом.       Игнаас показал средний палец в спину удаляющейся фигуре и состроил ужасающую гримасу. — Важный какой. Забыл, небось, как еще пару месяцев назад деньги у нас в долг выпрашивал. — Что же вы не поделили со стариной Карлом? — осведомился Альберт, изучая картину на стене с изображением какой-то древней баталии. — То же, что и со всеми немцами, — вздохнул Игнаас. — Не любят они нас, и ничего тут не поделать. Но я тебе что хотел сказать! Папа, спускайся! — крикнул он вдруг. — Я тут тебе нового продавца нашел.       Сначала на лестнице показались толстые ноги господина Фишбейна. Как обычно, в грязно-серых брюках, которые давно пора было отправить на ближайшую свалку. Затем Альберт увидел его торс, облаченный, как всегда, в мускусный коричневый жилет. Наконец, показалась и голова, увенчанная белой еврейской шапочкой, которая, кажется, называется „кипа“ или что-то в этом роде.       Увидев Альберта, мужчина стер угрюмое выражение с лица, вернув ему свою привычную улыбку. — А, мальчик мой, рад тебя видеть! — он всегда называл Альберта „мальчик мой“, хотя тот был уже не ребенок. — В нелегкое время ты пожаловал, м-да. Как твои сестра и мать? — Да как обычно, — сухо пожал плечами Альберт. — Живем, как можем. Точнее, выживаем. — Как и мы, — кивнул мистер Фишбейн. — Видишь, что творится! Со мной теперь отказываются работать, один вот даже, — он кинул многозначительный взгляд на дверь, — ушел в полицию и постоянно донимает меня своими дурацкими проверками. А это таки огромные убытки, сам понимаешь. — Да, старина Карл и раньше был скотиной, а теперь вообще превратился в первоклассного барана! — поддакнул Игнаас. — Я понимаю, к чему вы клоните, — хмыкнул Альберт. — Я тут как раз ищу работу. Могу стать вашим продавцом заместо Карла. И обоим выгода будет. — Правильно мыслишь, старик! — щелкнул пальцами господин Фишбейн. — В наше время нет такого удовольствия, как выбор, так что ты принят!