Жизнь - река

POV Роза - Добрый день, уже решили, что будете заказывать? – приветливо произнесла на родном языке Дмитрия высокая худенькая и миловидная официантка, примерно моя ровесница, буквально через пару минут, как только мы со стражем вошли в стеклянные двери караоке–бара, куда мой любимый мужчина и пригласил сходить меня, поскольку здесь работает его хорошая подруга, которую мой обожаемый дампир желал увидеть, и расположились за одним из свободных овальных столиков у окна, накрытых темно–бордовыми скатертями из шелковистой ткани в тон к длинным шторам до пола, подвязанными того же оттенка атласными лентами по бокам, на больших панорамных окнах, подошедшая к нам. Ни я, ни мой дорогой человек еще даже не успели открыть меню в цивильной коричневой обложке с золотистой надписью естественно на русском, в количестве двух штук лежащее на поверхности стола, что, видимо, девушка не учла. При этом смотрела официантка только на Беликова и обращалась лишь к господину моей души, в упор не замечая мою скромную персону, что нисколько меня не удивляло и уж точно никак не обижало, все женщины до единой неравнодушны к повелителю моего сердца, это устоявшийся факт, который безумно глупо оспаривать, и можно лишь принимать, как должное, что я и делала. - Мне, пожалуйста, черный кофе без сахара, девушке, что она выберет. И еще будьте так любезны, передайте Олесе Анатольевне, что ее хотел бы видеть Дмитрий, - как всегда предельно вежливо низким мягким бархатным тембром проговорил мой дорогой мужчина, на что официантка кивнула, мило улыбнулась стражу и обратила равнодушный взор своих серых глаз на меня в ожидании моего заказа, который состоял также лишь из чашки черного кофе, поскольку совсем недавно я пообедала вместе с большой дружной семьей Беликовых, и голодной себя не чувствовала. Блондинка удостоила меня едва заметного кивка головы и уже собиралась развернуться и отойти от нашего столика, как ее остановил негромкий голос моего бесценного человека. - Девушке принесите капучино, - исправил мой заказ господин моей страдающей по нему души, на что я невольно тихо усмехнулась, меня искренне удивила подобная реплика Дмитрия, и как только официантка отошла на несколько метров и уже не могла расслышать нашего диалога, я все же не удержалась и решила уточнить у моего обожаемого дампира, к чему только что была его поправка. - А может быть я не хочу капучино, Дмитрий? - на родном мне английском с улыбкой без малейшей злости, ибо сердиться или обижаться на полновластного милостивого хозяина всего моего бытия я попросту не умею, слишком сильно люблю, промолвила я, беря со своей стороны стола нежно–розовую салфетку также из шелковистой ткани и кладя ее себе на колени, не то чтобы я была такой неаккуратной и боялась облиться кофе, скорее привычка, выработанная годами рядом с моей любимой принцессой. Частенько Лисса посещает рестораны французской, итальянской или японской кухни при Дворе в Пенсильвании, и когда на календаре стоит не моя рабочая смена, а моего напарника, я не становлюсь у стены, как это и полагается правилами, а присаживаюсь за стол вместе с утонченной моройкой, в такие моменты мы не являлись стражем и подопечным мороем, а, как и много лет назад, становимся просто подругами, сестрами по этой жизни, и можем часами болтать обо всем подряд. - Пожалуйста, не сердись, Роза. Просто за обедом я заметил, что ты не ешь ничего сладкого и пьешь кофе без сахара. А организму в небольших количествах нужна глюкоза, она необходима для поддержания нервной системы в порядке. Выпей сегодня капучино, - мягким спокойным и благожелательным тоном, также моментально переходя на английский, от чего в голосе моего любимого мужчины зазвучал столь обожаемый мной легкий акцент, пояснил мой драгоценный золотой человек, а уголки губ стража немного приподнялись и сложились в печальную полуулыбку. Какой же ты наблюдательный, родной мой, надо же, а я ведь и внимания не обратила за обедом, что твои темные внимательные глаза незаметно следят за мной, даже смешно. - Спасибо за заботу о моем психологическом здоровье, Дмитрий. Тогда чего же себе ты взял черный кофе? – невольно негромко рассмеявшись, промолвила я, а мое настроение вроде бы абсолютно на ровном месте стало значительно лучше, я с удовольствием выпью чашку капучино, хоть этот напиток из молотых кофейных зерен, сливок и сахара и не является моим любимым, ведь его заказал для меня ты, мой дорогой бесценный мужчина, по–настоящему удивительный человек, мой персональный Бог на этой земле. - Моей психике это не поможет, ей уже ничто не в силах помочь. Да теперь и не нуждаюсь я в этой пресловутой помощи, - задумчивым взором своих кофейных глаз глядя в пространство уютного зала караоке–бара, оформленного в бордово-золотистых тонах с добавлением нежно–розовых акцентов, где много столиков было свободно, поскольку до конца рабочего дня еще оставалось несколько часов, когда основная масса населения этого сибирского мегаполиса пойдет с работы, а молодежь этим теплым пятничным вечером наводнит многочисленные кафе и бары, невесело изрек мой обожаемый дампир. Когда–то и мне нравилось подобное времяпрепровождение в большой веселой компании с горячительными напитками на столе, теперь это все осталось в далеком подростковом периоде, годами я могу вообще не употреблять ни глотка спиртного, и меня абсолютно не тянет к алкоголю. Однако ответить мне возможности не представилось, поскольку вернулась официантка с белоснежным полотенцем на локте и подносом в левой руке, с какого она ловким автоматическим движением поставила передо мной и стражем по чашке кофе, черный без сахара – Дмитрию и капучино – мне. Отпив глоток горячего приятного на вкус кофейного напитка с воздушной молочной пеной, я на мгновение прикрыла глаза от удовольствия, зря я изначально хотела отказаться от него, а когда я вновь их открыла, то увидела направляющуюся к нашему столику женщину визуально на пару лет старше меня самой. Длинные темные волосы дампирки, поблескивающие в электрическом свете помещения, были собраны в низкий хвост и перекинуты на правое плечо, а классический костюм цвета слоновой кости, состоящий из приталенного пиджака и юбки–карандаша до колен, подчеркивал ее женственную фигуру, крупный тяжелый золотой кулон в виде солнца с множеством лучиков на длинной широкой цепочке замысловатого плетения из желтого золота лежал на черной шелковой ткани блузки, обтягивающей приличную грудь брюнетки, а сама она улыбалась довольной улыбкой, обнажающей ее ровные белоснежные зубы. Несложно было догадаться, что это и есть та самая подруга моего любимого мужчины, которую он желал навестить, Олеся Анатольевна. - Здравствуй, Лисичка, неужели ты думала, что я мог забыть твой запах и звук твоих шагов, - аккуратно поставив на стол кружку с черным кофе, с поверхности коего поднимались ароматные пары, из какой Дмитрий успел отпить лишь несколько глотков, повелитель моего сердца медленно поднял руки и мягко сжал своими красивыми длинными пальцами пианиста тонкие запястья женщины. Мой дорогой человек даже не обернулся, когда брюнетка подошла практически вплотную к нему и положила свои ладони на его лицо, тем самым закрыв глаза, естественно страж услышал стук высоких каблуков-шпилек бежевых туфель из дорогой кожи по темному ламинату зала, и видимо, не глядя, узнал обладательницу походки. После Беликов поднес ухоженные кисти дампирки с идеальным маникюром на длинных ногтях, покрытых ярко–алым лаком, к губам и по очереди ласково поцеловал тыльную сторону ее рук с красивым крупным перстнем с мелкими прозрачными драгоценными камнями, скорее всего бриллиантами, переливающимися множественными преломляющимися лучиками на среднем пальце ее правой руки. В моей душе обжигающим огнем боли тут же вспыхнула ревность, да, знаю, безумно глупо ревновать мужчину, который тебя давным–давно разлюбил и благополучно забыл, но по–другому, увы, не получается. - Хорошо, что помнишь, Дима, три месяца мы с тобой не виделись, я соскучилась. Как ты сам, как там сынок мой? Кириллу уже тринадцать, разумом понимаю, что всего через пять лет он станет взрослым, чьим–то стражем, а сердце не хочет этого признавать. Для меня он по–прежнему маленький, я переживаю за него. В Академии запрещены мобильные телефоны, и это правильно, но порой мне так хочется услышать голос моего ребенка. Присматривай за моим сыном, Дим, мне так будет спокойнее. На русском вымолвила женщина с ласковой улыбкой с отголосками тоски по вынужденной разлуке со своим сыном, всем матерям–дампиркам приходится мириться с тем обстоятельством, что их дети по большей части растут в Академии, где их учат защищать живых вампиров от бессмертных чудовищ, стригоев, приезжая домой лишь на каникулы, и стоящая передо мной ухоженная брюнетка отнюдь не исключение. Значит, она все–таки несколько старше, чем я подумала изначально, где–то примерно ровесница Дмитрия, просто очень хорошо и молодо выглядит, мой любимый мужчина отодвинул стул, поднялся на ноги и в эти минуты с благожелательной полуулыбкой смотрел на совсем невысокую дампирку, примерно ростом с меня. - У Кирилла все хорошо, не волнуйся, Лисичка. Пока жив, буду присматривать за твоим сыном, я тебе обещаю. И я очень рад тебя видеть, ты такая же красавица, как раньше, будто и не прошло тех самых девяти лет с того дня, когда я улетел Штаты. Да уж, лично в моем случае не сбылась большая американская мечта, - тихо невесело усмехнувшись, высказался мой драгоценный человек, прижимаясь губами ко лбу женщины, чье имя «Олеся» он перефразировал на свой собственный манер «Лисичка», и заключая ее в бережные объятия. Дампирка не просто его подруга, Роуз, она принадлежит к той другой жизни, еще до назначения Дмитрия стражем моей единственной подруги Лиссы, принцессы живых вампиров из древнего знатного клана Драгомиров, рода Дракона, чей герб с летающим огнедышащим ящером возвышается над символами остальных одиннадцати королевских семей в тронном зале, где проводятся заседания Совета под председательством моройского монарха. Возможно, ухоженная брюнетка, живущая в мире людей и работающая в караоке–баре уж точно не официанткой, и бывшая девушка моего любимого мужчины, уж слишком нежно и трепетно относится страж к ней, с просто хорошими знакомыми так себя не ведут. - Олеся, познакомься, это Розмари, она училась в Академии Святого Владимира в Монтане, где я раньше работал стражем. А сейчас приехала на свадьбу Викули быть подружкой невесты на торжестве, - выпуская дампирку из своих объятий и теперь просто приобнимая ее за талию, вновь заговорил Дмитрий, взглядом темных глаз указав на меня, соблюдая правила приличия и знакомя нас с брюнеткой друг с другом, при этом используя мое полное имя, которое я не очень то и люблю. Ни «Роза», как обычно обращается ко мне мой дорогой мужчина, ни «Роуз», как зовут все остальные, а именно «Розмари», словно мы со стражем совершенно чужие люди, пересекающиеся в далеком прошлом, и не более того. Знаешь, а это до жути обидно, родной мой, ты почему–то не желаешь, чтобы твоя подруга знала, что между нами когда–то были отношения, пусть так, я не стану ничего менять, я все тебе прощаю, бесценный мой человек, просто я безумно хочу тебя понять, твои помыслы и стремления, но у меня абсолютно ничего не получается, помоги мне, господин души моей, смиренно прошу тебя об этом. - Рада с тобой познакомиться, Розмари, мое имя ты уже знаешь. Я работаю здесь администратором, так что кофе за счет заведения, - с благодушной улыбкой на красивом лице с тонкими чертами, затрагивающей светло–карие очи женщины, цвета золотого липового меда, естественно на русском отозвалась Олеся, положив голову на грудь моего обожаемого дампира и прижавшись к нему всем телом. Брюнетка так и льнула к моему любимому мужчине, словно ласковая хитрая кошка, не желающая ни на минуту отходить от предмета своих симпатий, и страж нисколько не противился этому, скорее наоборот повелителю моего сердца было весьма приятно общество дампирки. Дмитрий и приехал сюда, чтобы пообщаться со своей подругой, ты забыла, Роуз, так чего тогда удивляться, все вполне логично, вот только мне слишком больно внутри, видимо, за эти годы я стала полнейшей моральной мазохисткой, раз постоянно стремлюсь к огню, к его разрушающему душу пламени, каждый раз обжигаюсь, и вновь иду к источнику сердечной агонии по бесконечному замкнутому кругу в сфере личного счастья своей безрадостной судьбы. - И мне приятно познакомиться. Спасибо за кофе, он у вас просто замечательный, - на родном языке моего драгоценного человека вежливо произнесла я в ответ, сделав глоток капучино, мне резко захотелось встать и выйти прочь из караоке–бара, но я не стала этого делать, оставаясь сидеть на удобном стуле с высокой спинкой и продолжая небольшими глоточками пить ароматный кофейный напиток. От проблем убегают лишь маленькие девочки, а я уже давно взрослая, мне двадцать шесть, и уже девять лет как я не невинная девушка, девственности я лишилась в семнадцать с моим обожаемым дампиром в лесной сторожке на окраине кампуса Академии Святого Владимира, о чем никогда не пожалела, до конца жизни я останусь женщиной повелителя моей души, и ничто не изменит сего обстоятельства. И уж точно нет твоей вины, Олеся, что Дмитрий меня разлюбил, я нисколько не злюсь на тебя или кого–либо другого, это моя личная беда в масштабе вселенной моего собственного бытия, в которой мне никто не может помочь, стать благодетелем, спасителем от сердечных мук. - Дим, спой что–нибудь, раз уж мы находимся в караоке, я соскучилась по твоему пению. Помнишь, раньше ты частенько мне пел. Счастливое было время, правда? - сидя рядом с Дмитрием, на соседнем стуле, положив нога на ногу и покачивая миниатюрной ножкой в аккуратной бежевой туфельке, спустя минут пятнадцать, за какие мой любимый мужчина и его подруга успели обсудить новости из жизни своих общих знакомых, имена которых мне совершенно ни о чем не говорили, а потому я преспокойно пила капучино и разглядывала немногочисленных посетителей уютного увеселительного заведения, обратилась к моему обожаемому дампиру Олеся, по-прежнему улыбаясь подкупающей очаровательной улыбкой уверенной в своей привлекательности женщины. Молодой паренек, пришедший с симпатичной рыжеволосой девушкой, в обтягивающей футболке с цветным логотипом на груди и светло–голубых рваных джинсах только что допел какую–то, наверное, популярную веселую песню, из какой мне запомнилась одна единственная строчка, «Она вернется, она вернется, она мне ночью заменяет солнце. Она услышит, она заплачет, и я надену ей кольцо на пальчик. И я надену ей кольцо на пальчик», и спустился с импровизированной сцены. - Помню, Лисичка, все помню, и плохое, и хорошее, хотя сейчас, в конце пути, стараюсь концентрироваться именно на положительных фрагментах памяти. Да, счастливое было время, ты права, Ванька был живым, а мы с тобой такими молодыми. До сих пор я иногда вспоминаю сцены из фильма «Девять с половиной недель», повторенные нами и записанные на допотопную камеру с кассетами, которые, скорее всего, уже давным–давно не производят. Ты их выбросила? Что спеть, Олесь? Не дано мне быть клоуном и развлекать народ. Один лишь шут может говорить королю правду, не боясь лишиться головы, а место стражей у стены молчаливыми тенями с маской вежливости на лице, «Смотрю, но ничего не вижу». Невесело усмехнувшись, негромко проговорил мой любимый мужчина, поставив пустую белоснежную кружку из под кофе на стол, а слова стража еще раз убедили меня, что ухоженная брюнетка с золотыми серьгами на английском замке с переливающимися дорожками бриллиантов не просто подруга Дмитрия, она – бывшая девушка моего обожаемого дампира, с которой он состоял в личных отношениях еще до знакомства со мной, живя здесь в России. Ибо кинолента «Девять с половиной недель» - это вовсе не комедия для семейного просмотра, а красивая чувственная эротика, что видел, наверное, каждый живущий на этой земле, можно сказать, эталон в жанре «Кино для взрослых», сколько после снято фильмов, пытающихся повторить головокружительный успех ленты, все без толку, ни одна копия и в подметки не годится оригиналу. - Нет, не выбросила, эти кассеты до сих пор лежат у меня в шкафу, хоть и просматривать их уже не на чем, просто на память о молодости. Что хочешь, то и спой, Дим, мне любая песня в твоем исполнении понравится, - рассмеявшись приятным мелодичным смехом, изрекла дампирка, протянув ухоженную руку к лицу моего золотого человека и аккуратно заправив наманикюренными пальчиками с ярким лаком на длинных ногтях выпавшую из короткого низкого хвоста стража легкую прядку с той стороны пробора, где среди темно-каштановых волос серебрилась широкая седая прядь. - Розмари, ты слышала, как Дима поет? – адресовала свой вопрос, конечно же, на русском ухоженная женщина уже мне и, получив отрицательный кивок головой, добавила, - послушай, на всю жизнь запомнишь, - с утверждающей интонацией закончила мысль хорошенькая брюнетка, переплетая пальцы рук, лежащих на темно–бордовой атласной скатерти. - Прекрати тут расхваливать мои певческие таланты, Лисичка, словно я народный артист какой–то. Нет в моем пении ничего особенного, все просто и заурядно, - грациозно поднимаясь на ноги и вставая в полный рост, с легкой полуулыбкой на лице с правильными чертами и шутливой укоризной в низком бархатном тембре промолвил мой обожаемый дампир. Четки из идеально круглых серебряных бусин с «хвостом» в виде тяжелого крупного креста с распятием по–прежнему были обмотаны в несколько рядов вокруг пальцев левой руки моего любимого мужчины, я успела заметить, что Дмитрий с ними не расстается, словно хватаясь за этот символ веры, стремясь быть ближе к Богу, в которого в отличие от меня искренне верует страж. Ты считаешь себя виновным, мой дорогой, стремишься к прощению Всевышнего, ты так и не простил себя, родной мой, вот в чем основная проблема, а все остальное лишь ее следствия, у моего бесценного человека болит душа, а я никак не могу ему помочь, и от этого печального осознания чувствую себя совершенно беспомощной перед беспощадной стервой–судьбой, до основания разрушившей наши жизни. - «Тяжела и неказиста жизнь народного артиста», помнишь такую поговорку, Дима? Так что не надо нам титулов и званий, были бы наши близкие здоровы и счастливы, а остальное приложится, - неторопливо и задумчиво произнесла Олеся, слегка сощурив свои медовые глаза, резко контрастирующие с темными гладкими волосами дампирки, и здесь с подругой или бывшей девушкой Дмитрия, не знаю, как лучше назвать ухоженную брюнетку, я была полностью согласна. Самое важное для меня, стоящее во главе угла всего моего бытия, это благополучие моей любимой принцессы, моей чудесной Лиссы, ее супруга Кристиана и их прелестнейших двухгодовалых деток–двойняшек Эрика и Реи, ради безопасности моей подруги и ее семьи я живу на этой земле и, не задумываясь ни секунды, пожертвую своей жизнью ради светлого будущего изящной моройки из рода Дракона и ее близких. - Святые слова, Лисичка, аминь, - тихо на русском изрек мой всем сердцем обожаемый мужчина, плавно развернулся и своей мягкой пружинистой бесшумной походкой направился к стойке с караоке-установкой на импровизированной сцене в этом заведении, где работает женщина из его прошлой жизни, с какой у стража когда–то были близкие отношения. Почему–то мне казалось, что мой неповторимый человек никогда не стал бы записывать на пленку сексуальные сцены со своим участием, а оказывается, я ошиблась, чего я еще не знаю о тебе, мой дорогой. Расскажи мне, любимый, мне интересно о тебе абсолютно все, ты господин души моей, повелитель сердца моего, мой личный нереальный Бог на этой земле, а я лишь рабыня своей любви, безумно слабая без твоего внимания, нежности и ласки, родной мой, одинокая и несчастная, всеми покинутая девушка с беспрерывными дождями скорби в измученной без взаимности душе. Дмитрий выбрал нужную ему звуковую дорожку, и из динамиков зазвучала небыстрая печальная музыка, я бы сильно удивилась, если бы мой любимый мужчина остановил свое внимание на веселой и жизнерадостной песенке, не то настроение нынче у стража, чтобы смеяться самому и смешить окружающих. Мой обожаемый дампир взял со стойки на сцене микрофон в правую руку и запел, да так, что какие–то невидимые струны в моей душе дрогнули, и на глаза навернулись горячие слезы, низкий бархатный глубокий голос господина моей вселенной проникал в самую глубину сознания и невесомо касался сердца, заставляя его биться в одном ритме с проигрываемыми аккордами, подстраиваясь под темп воспроизводимой повелителем всего моего бытия мелодии. Мы теперь уходим понемногу, В ту страну, где тишь да благодать, Может быть, и скоро мне в дорогу, Бренные пожитки собирать. Милые березовые чащи, Ты, земля! И вы, равнин пески! Перед этим сонмом уходящих, Я не в силах скрыть своей тоски. Слишком я любил на этом свете, Все, что душу облекает в плоть, Мир осинам, что раскинув ветви, Загляделись в розовую водь. Много дум я в тишине продумал, Много песен про себя сложил, Но на этой на земле угрюмой, Счастлив тем, что я дышал и жил. Знаю я, что не растут там чащи, Не звенит лебяжьей шеи дрожь, Потому пред сонмом уходящих, Я всегда испытываю дрожь. Знаю я, что в той стране не будет, Этих нив, златящихся во мгле, Оттого и дороги мне люди, Что живут со мною на Земле.* Заиграл финальный проигрыш, и я незаметно смахнула все–таки выкатившуюся из уголка глаза непрошеную слезинку, отрывая до этого пристальный взор от Беликова и быстро пробегая взглядом по залу, присутствующие в эти минуты в караоке–баре люди перестали болтать между собой и вслушивались в пение моего драгоценного человека. Если Дмитрий желает, чтобы его услышали, то стража будут и слушать, и, что немаловажно, слышать, последний аккорд этой красивой, трогательной, душевной и печальной композиции поставил заключительную точку, и на несколько секунд в просторном помещении развлекательного заведения воцарилась тишина, сменившаяся громкими аплодисментами зрителей. - Мне очень понравилось, Дим, спасибо, только вот как–то слишком грустно получилось, - с лучезарной улыбкой на русском изрекла поднявшаяся на ноги навстречу моему непревзойденному дампиру Олеся, когда Дмитрий вновь вернулся к нашему столику, и тут же вновь оказалась в бережных объятиях моего любимого мужчины, от чего сердце болезненно кольнуло, но я даже не подала вида, все в порядке, страж мне давным–давно ничем не обязан. - Зато жизненно, Лисичка. Уже очень скоро мне собирать все свои бренные пожитки в дорогу на тот свет, Ванькины часы вчера остановились во второй раз. Ты помнишь, что произошло после первого, мой брат погиб. Я рад был тебя повидать, красавица моя, чудесная Эммануэль из моей молодости. А за Кирилла ты не переживай, я скажу Олегу, он хороший человек, и я ему доверяю, дампир присмотрит за твоим сыном. Практически шепотом, чуть ли не в губы Олеси, наклонившись прямо к ее лицу, пугающе спокойно произнес на своем родном языке мой обожаемый мужчина, словно уже смирившись с неминуемой смертью, что меня жутко напугало, сердце забилось, как бешеное, а ладони мирно покоящиеся на покатых боках опустевшей белоснежной кружки из под капучино моментально вспотели, что же ты говоришь такое, ненаглядный мой, как же я буду жить на этой земле, зная, что тебя больше нет. - Я не хочу в это верить, Дима, просто не хочу и все. Мне больше нравится думать, что часовой механизм дал сбой и сломался. И ты не верь, пожалуйста, не верь, - тонкие ухоженные пальчики Олеси с длинными ногтями, покрытыми ярко–алым лаком, легли на щеки моего бесценного золотого человека и стали ласково гладить стража по лицу, а в мелодичном голосе дампирки прозвучала неприкрытая мольба. Красивая ухоженная женщина с широким браслетом из желтого благородного металла на левом запястье относится к моему любимому мужчине ровно настолько хорошо, насколько сам полновластный хозяин моей жизни к ней, они, и в правду, родные и близкие люди, как бы я к этому ни относилась. - В твоих медовых очах сияет золотое солнышко, Лисичка. Буду жив, в следующий раз приеду к тебе в гости, накрывай на стол, - с легкой полуулыбкой мягким и ласковым тоном проговорил Дмитрий, а дампирка прикрыла светло–карие глаза с черными пушистыми ресницами, покрытыми угольно–черной тушью, в компании с нетемными коричневыми тенями с легким перламутром и положила голову на грудь моего безмерно дорогого человека, сомкнув свои холеные миниатюрные руки на спине стража. Все женщины в жизни Беликова, и бывшие, и нынешние, его просто обожают, да, что уж говорить, я и сама не являюсь никаким исключением. - Накрою, я помню, какие блюда ты любишь. Ты только приезжай, Дима, двери моего дома всегда открыты для тебя, никогда не забывай этого, - спустя несколько секунд, тихо отозвалась Олеся, а мой дорогой мужчина разомкнул объятия, поскольку по направлению к нашему столу быстрым шагом шел какой–то человеческий парень лет двадцати семи в белой рубашке и классических черных брюках. - Олеся Анатольевна, простите, что отвлекаю, но вас хочет слышать Константин Николаевич, - конечно же, на русском вежливо высказался еще один сотрудник этого караоке–бара, обращаясь к дампирке, для него привлекательная ухоженная женщина «Олеся Анатольевна», а для моего любимого мужчины «Лисичка», вот так вот. А кто я для тебя, родной мой, скажи, нынче я не в силах понять мотивов твоих слов и поступков, повелитель моей плачущей по тебе в туманах одиночества души. - Нужно идти, Дим, это наш начальник, нехорошо заставлять руководство ждать, оно этого не любит, - со смехом ответила Олеся, обращаясь к моему обожаемому дампиру, своим приятным мелодичным голосом, параллельно кивнув пришедшему парню, тем самым давая ему понять, он может идти, что молодой человек и не преминул сделать, скрывшись через несколько мгновений в административной зоне этого симпатичного увеселительного заведения в мире людей, где и работает женщина Дмитрия из прошлой жизни. - Храни тебя Господи, Лисичка, и мы с Розмари тоже пойдем. Ты заставляешь меня улыбаться, как и много лет назад, радуешь меня. Спасибо тебе за это огромное, красавица моя, - с ласковой полуулыбкой на привлекательном лице стража с правильными чертами негромко изрек на русском мой беззаветно любимый мужчина и на несколько секунд прижался губами ко лбу дампирки, после чего убрал руки с тонкой талии своей бывшей девушки, и Олеся, очаровательно улыбнувшись напоследок повелителю моей души, плавной, такой именно женской походкой, слегка покачивая бедрами, отправилась в том же направлении, откуда совсем недавно приходил ее коллега в черно–белой цветовой гамме. Внимательные темно–карие глаза, цвета черного кофе, моего драгоценного золотого человека проводили дампирку, пока она не скрылась из зоны видимости, и только тогда их обладатель обратил свой взор на меня, безмолвный едва различимый кивок головой, и я встала с удобного стула с высокой спинкой, убрав нежно–розовую шелковую салфетку с колен и вернув ее обратно на стол, понимая, что нам пора. Давным–давно я как–то само собой освоила искусство понимать тебя без слов, родной мой, и ты прекрасно это знаешь, раз ты считаешь, что пора идти, значит, действительно пора, я готова во всем тебя слушаться, дорогой мой, жить для тебя, дышать для тебя, а прошу я лишь малость, Дмитрий, позволь мне тебя любить. *** Низкие иссиня–серые свинцовые тучи, затянувшие небо Новосибирска, нависшие над этим огромным мегаполисом, негласной столицей Сибири, родного края моего обожаемого дампира, все–таки пролились на землю дождинками, что в эти минуты уныло барабанили по затемненному лобовому стеклу автомобиля, на каком Дмитрий приехал из Академии Святого Василия, усердно работающие "дворники" убирали капли все усиливающегося дождя со стекла, но уже спустя пару–тройку секунд, они появлялись там вновь. Мой неповторимый мужчина своими длинными изящными пальцами пианиста покрутил колесико магнитолы и, поймав какую–то радиоволну, остановился на ней, его левая рука с обернутыми вокруг пальцев в несколько рядов серебряными четками с идеально круглыми блестящими бусинами и «хвостом» в виде тяжелого креста с распятием покоилась на руле, куда обратно вернулась и правая. Темные столь любимые мной глаза стража следили за дорогой, а пространство салона, нарушая уютную тишину между нами, мне и молчать с тобой хорошо, родной мой, лишь бы иметь возможность просто быть рядом с господином всего моего бытия, наполнила музыка. Я помню всё, и всё забыл. Кого искал, кого любил. Я проходил сквозь эти стены. Я не хочу смотреть назад. Где пламенеющий закат Себе и мне вскрывает вены. Под плавную мелодию и какой–то не совсем ровный ритм парень пел на русском приятным на слух, но довольно высоким и нетипичным лично в моем понимании для мужчины голосом, тембр же моего бесценного человека, моего Дмитрия, моего персонального Бога на земле, низкий и такой невероятно мягкий, ласкающий бархатом звуков до мурашек по коже, но сейчас ты молчишь, мой дорогой, и, наверное, думаешь о чем–то своем, совершенно не вспоминая обо мне, бесконечно любящей тебя девушке, а я никогда и не забывала о тебе, родной мой, помня каждый миг своей жизни. Я знаю, кого ищу, тебя, мой ненаглядный, я знаю, кого люблю, тебя, мой милый, я знаю, ради кого я готова вытерпеть любую боль, раз за разом проходя сквозь стены дождя слез твоей страдающей души, я ведь все чувствую, мой несравненный, я помню наше совместное прошлое, Дмитрий, но так мечтаю об общем будущем. Я хочу смотреть с тобой на закаты и вместе встречать рассветы, родной мой человек, а без тебя, господин судьбы моей, повелитель всей жизни, я день за днем сгораю в пламени равнодушного одиночества, взирающего на меня, свою пленницу, пустыми глазницами, по моим венам уже давно течет не алая кровь, а душевная боль, черная–черная тоска по тебе, моему ожившему Богу на земле. Мимо нас, мимо нас пьяное солнце. Оно уйдёт и больше не вернется. Ну что же ты молчишь, не поднимая глаз. Мимо нас... Мимо нас, мимо нас люди и птицы. Они летят, чтоб всё-таки разбиться. Убей меня потом, но только не сейчас. Сейчас... Да, жизнь без любимого человека проходит мимо, и сейчас я тихо ненавидела красивые дорогие часы на браслете из белого золота с «плавающими» черными и белыми сверкающими бриллиантами на циферблате на левом запястье моего обожаемого всем сердцем и душой мужчины, как я узнала совсем недавно, ранее принадлежащие погибшему другу Дмитрия и его подопечному морою Ивану Зеклосу. Их поломка внушала моему безмерно любимому человеку мрачные мысли о смерти, я не верю ни в какие приметы и совпадения, каждый сам хозяин своей судьбы, но вот Беликов, в данном конкретном случае именно к сожалению, почему–то яро верил, что не могло меня ни печалить, ибо если грустно господину моей вселенной, невесело и мне. Я помню всё, и всё забыл. Каким я стал, каким я был. Так мало слов, так много пены. Я не ищу в толпе твой взгляд. О пламенеющий закат. Себе и мне вскрывает вены. Если с тобой, любимый мой, действительно что–то случится, то лишь Лисса и ее семья будут держать меня в мире живых, удерживать от того, чтобы и в правду не вскрыть себе вены, лежа в теплой воде ванны под музыку воспоминаний о тебе, мой дорогой, звучащую в сознании лишь для меня одной, не провести многократно острым лезвием по запястьям, как–будто со стороны наблюдая, как густая темная венозная кровь окрашивает прозрачную воду и белоснежную ароматную пену в алые оттенки, наполняя помещение характерным запахом смерти. Думаю, мне даже больно не будет, когда болит душа, тело по неизвестным мне причинам теряет свою чувствительность, поэтому, пожалуйста, живи, Дмитрий, пусть не со мной, пусть далеко, но только живи. Мимо нас, мимо нас пьяное солнце. Оно уйдёт и больше не вернется. Ну что же ты молчишь, не поднимая глаз. Мимо нас... Мимо нас, мимо нас люди и птицы. Они летят, чтоб всё-таки разбиться. Убей меня потом, но только не сейчас. Сейчас...** Так понравившаяся мне по смыслу, ведь и в самом деле солнце на тебя светит, если любимый мужчина отказывается на тебя смотреть, и по звучанию, такой приятный даже для моего обостренного дампирского слуха голос неизвестного мне парня, композиция, увы, закончилась. Зазвучала другая более веселая и позитивная, в чей ритмичный проигрыш внезапно вклинилась плачущая, будто–бы стенающая по безвременно ушедшему из этой жизни родному человеку, бесконечно тоскующая, но в то же время прекрасная волшебная музыка скрипки, поставленная на «вызов» в мобильном телефоне моего обожаемого дампира, песня плачущей людской души, страдающей в этом бренном изменчивом измерении. - Несколько часов назад приехал, - на русском, что было вполне естественно, если учесть, что живет мой драгоценный человек в России, где все и говорят именно на этом языке, дал ответ своему собеседнику на том конце линии Дмитрий, причем звучал низкий бархатный баритон стража тепло и ласково, а не холодно и вежливо, что однозначно показывало, Беликов рад слышать того, с кем в данный момент разговаривает. - Конечно, приеду, Юленька, я ведь тебе обещал. Днем хочу провести время со своей семьей, а ближе к ночи буду у тебя, жди, - с легкой полуулыбкой негромко произнес мой обожаемый дампир, беседуя с женщиной со странным именем, а возможно это и уменьшительно–ласкательное сокращение полного имени, ни капли не стесняясь моего присутствия в машине. А чего стражу стесняться, Роуз, ты всего лишь девушка из его прошлого, чувства к какой у моего любимого мужчины давно канули в небытие, Дмитрий имеет полное право быть с тем, с кем он пожелает, и спрашивать твоего разрешения или одобрения совершенно не обязан, осознание этого факта причиняет мне нестерпимую эмоциональную боль, но я и это переживу, родной мой, лишь бы у тебя было все хорошо, лишь бы ты радовался жизни. Что ответила собеседница Беликова, я слышать не могла, также, как и знать, кто она вообще такая, после чего страж сбросил вызов и убрал черный мобильник с сенсорным экраном обратно в небольшую аккуратную прямоугольную мужскую сумку из темной кожи, которая в эти минуты разместилась на передней панели авто. Как бы сильно я не любила Дмитрия, в данный момент говорить с ним мне ни хотелось абсолютно, ревность своим обжигающим пламенем приплясывала в моем разбитом сердце, оставляя болезненные кровоточащие следы своих алых туфелек с острыми каблучками–шпильками, вновь и вновь до крови беспощадно пронзающими мой внутренний мир, заставляя измученную душу заливаться горькими слезами обездоленности и отчужденности, ненужности повелителю всей моей жизни. Отвернувшись к боковому стеклу, естественно также затемненному, ведь машина принадлежит вампирской Академии, а на мороев солнечный свет действует не самым благоприятным образом, конечно, не убивает как бессмертных монстров без души, стригоев, но ослабляет и приносит физический дискомфорт, я немигающим взглядом смотрела на бегущие по внешней стороне стеклянной дымчатой поверхности дождевые капли, оставляющие многочисленные мокрые дорожки. Редкие прохожие под зонтами торопились укрыться под спасительной крышей, а в уголках глаз скапливались непрошеные слезы, нельзя плакать, Роуз, не здесь, не сейчас, Дмитрий ни в чем не виноват, ибо попросту невозможно заставить человека любить, ты ведь уже не маленькая, вот и не хныкай, словно обиженная девочка, смирись, уже, наконец. - Роза, мы приехали, посиди в машине, сейчас я выйду и открою тебе зонт, - ворвался в мои безрадостные мысли негромкий мягкий голос моего обожаемого дампира, отрывая меня от душевных терзаний и возвращая в реальную жизнь, и я повернулась лицом к стражу, внимательно вглядывающемуся своими гипнотизирующими шоколадными очами в мое лицо. Надо же, я даже не заметила, что автомобиль успел остановиться около высотки, где проживают Виктория и Николай с маленькой прелестной дочерью младшей сестры Дмитрия Элиной, не найдя в себе моральных сил что–либо ответить, я просто утвердительно кивнула, а мой любимый мужчина распахнул дверь со своей стороны и покинул сухое пространство салона. Страж открыл дверь с моей стороны, и я уже под большим раскрытым черным мужским зонтом, думаю, принадлежащим Беликову и закрывающим меня от небесной воды, что проливным ливнем падала на землю, ступила на асфальт, отчетливо чувствуя, что ноги моментально стали мокрыми, ибо ручьи, бегущие по тротуару по своему масштабу больше напоминали небольшую речушку и лично мне были по щиколотку. - Беги скорее в подъезд, - стоя прямо под дождем, поскольку спасительный черный зонт мой дорогой человек держал надо мной, не позволяя мне вымокнуть до нитки, спокойным, но при этом твердым голосом, не терпящим возражений, проговорил Дмитрий, а я и не собиралась пререкаться, взяв раскрытый зонт из рук моего обожаемого дампира, я быстрым шагом направилась к вышеупомянутому подъезду, идти до которого было не больше двадцати метров. Оказавшись под козырьком и закрыв зонт простым нажатием на кнопку, стряхивая с него воду на пол, я ожидала увидеть моего любимого человека рядом со мной, однако страж так и остался стоять возле закрытой машины, а следующее действие Дмитрия удивило меня еще больше, мой дорогой мужчина одним резким движением раскинул руки в стороны и запрокинул голову назад, смотря в небеса, позволяя дождевым каплям, уже насквозь промочившим его черную рубашку и брюки, свободно стекать по лицу, словно самые настоящие слезы. На моих глазах Беликов плакал только один раз, сразу же после исцеления Лиссой из состояния не – мертвого кровожадного чудовища, стригоя, и больше никогда, а в эти секунды плакала душа повелителя моей вселенной, полновластному хозяину всего моего бытия в эти мгновения было невыразимо больно, я сердцем, любящим его одного, чувствовала это. - Мужик, ты душевнобольной! – повис в воздухе комментарий, адресованный Дмитрию, быстро проходящего мимо под серым зонтом с ярко–синими узорами и направляющегося в соседний подъезд десятиэтажного дома мужчины лет тридцати пяти, а у меня возникло огромное желание огреть этого не в меру говорливого дядечку его же симпатичным зонтиком, чтобы держал язык за зубами, когда его «умнейшим» мнением никто вовсе не интересуется. - Да, я душевно болен, и нет лекарства для моей погрязшей в грехах души. Прости меня, Боже, - не меняя положения тела, скорее самому себе ответил почти шепотом мой любимый мужчина, не знаю каким образом, но обостренный дампирский слух позволил мне на расстоянии почти двадцати метров расслышать и разобрать тихие слова стража на его родном языке среди шума, создаваемого падающими на землю потоками небесной воды, кажущимися просто нескончаемыми. И это стало последней каплей, я просто более не могла оставаться на месте, в сухости под козырьком подъезда, спасающим от пресловутого дождя, не имела на это морального права, хотя и совершенно не представляла, что именно скажу Дмитрию, любовь к повелителю моей души, прочно поселившаяся в моем сердце девять лет назад, толкала меня вперед к нему, к моему любимому человеку, к моему личному Богу. Шаг под разбушевавшуюся стихию, и холодные струйки побежали по лицу и телу, за несколько секунд промочив мою одежду насквозь, черный зонт приземлился на мокрую лавочку около подъезда, окрашенную в ярко–зеленый, а я через несколько мгновений оказалась рядом с моим обожаемым дампиром, что даже не взглянул на меня, оставаясь неподвижной статуей под потоками холодной воды, падающей с небес, и в этот миг Дмитрий мне безумно напомнил его Бога, Иисуса Христа, распятого на кресте, что страж носил на широкой длинной цепочке из белого золота замысловатого прочного плетения на шее. Насколько я знала из Библии, а мои скудные познания о религии ограничивались исключительно воскресными службами, которые еженедельно посещает моя любимая принцесса вместе с Кристианом, ходя в величественную православную церковь при Дворе в Пенсильвании, сердце моройского мира, Иисус Христос согласился быть распятым на кресте ради искупления грехов всего человечества, а потом воскрес на небесах. Так и мой любимый всем сердцем мужчина где–то глубоко в душе согласен быть распятым, убитым, уничтоженным за бесчеловечные поступки не – мертвого вампира, стригоя, каким Беликов был полгода, и это стремление стража к смерти до ужаса пугало меня, пронзая тонкими иголочками панического страха все мое существо. - Дмитрий… пожалуйста… пойдем… - медленно и тихо умоляющим голосом вымолвила я, слова словно отказывались произноситься и давались в эти минуты мне просто с колоссальным трудом, и мой любимый мужчина услышал меня, страж опустил голову, несколько раз моргнул, фокусируясь на моем лице, и положил свои большие теплые ладони мне на щеки. Гладкие серебряные бусины четок, обмотанных вокруг пальцев его левой руки, были также теплыми, напитавшись живым теплом тела моего дорогого человека, а я в свою очередь сомкнула свои руки на спине моего обожаемого дампира, чувствуя под пальцами промокшую ткань его черной рубашки и жесткие мышцы повелителя моего сердца, господина моей страдающей души. В следующее мгновение Беликов заговорил, и вся моя робкая радость улетучилась без следа, тихие слова стража были насквозь пропитаны горечью и болью, она сочилась смертельным ядом и опутывала своими щупальцами, заполняя собой все вокруг, не оставляя места ни для каких иных чувств и эмоций, это внутренний мир моего любимого человека, это его крест, его раскаяние и покаяние, мольба о прощении и отпущении грехов, нет, не передо мной, а перед его Богом, Иисусом Христом. Вся наша жизнь — борьба с собой, Арена к достижению успеха. А наш успех, как будто дым, Меняет разум человека. Успех в делах, успех в семье, Забег в погоне за богатством Нас заставляет жить не так За внешним правильным убранством. Достигнув, хочется ещё… Увы, вот так без насыщенья Имеем всё - богатство, власть, Но нет в сердцах удовлетворенья. Рабы греха, рабы сластей, Мы, обещая всем свободу, Всю жизнь живём в плену страстей, Мы вечно лжём, мы ропщем Богу. За что ещё нас терпит Бог, Когда Его почти забыли? Какой нас с вами ждёт итог, Когда Его мы не любили?*** - Я верю, что твой Бог простит тебя, Дмитрий, как когда–то простила я, - на выдохе изрекла я, абсолютно не ведая, что еще можно сказать в такой момент, мне всей душой хочется помочь тебе, любимый, но я даже не представляю, как это сделать, не в моих силах забрать всю твою эмоциональную боль, все твои муки, родной мой, а жаль, я бы добровольно согласилась гореть в огне, лишь бы избавить тебя от страданий, мой драгоценный золотой человек, мой мужчина, мой Бог, мое все. - Он - не мой Бог, Роза, Он - Великий Отец и Создатель всего сущего, земли и небес, а все люди - Его дети. Молясь Господу, я прошу Его хранить мою семью, моих близких людей и тебя, мою родную девочку, - шепотом промолвил мой любимый мужчина и настолько нежно коснулся своими теплыми мягкими губами моего лба, что у меня из глаз самопроизвольно хлынули горячие слезы, смешиваясь с дождевыми каплями. Как же ты мне нужен, ненаглядный мой, а кто нужен тебе, Дмитрий, я не знаю, и нужен ли вообще кто–либо.