Жизнь - река

POV Роза - Ни один зонт в этом мире не спасет от слез плачущей вселенной, сестричка, - мягко и ласково на своем родном языке изрек мой всем сердцем любимый мужчина в ответ на смешливую реплику Виктории, и открывшей нам дверь, касательно черного зонта–автомата в руках брата и дождевых капель, стекающих по лицу моего дорогого человека, после того, как мы с Дмитрием все же вошли в подъезд и поднялись на лифте на нужный нам девятый этаж, пред чем страж вновь открыл водительскую дверцу машины, достав оттуда пакеты из магазина, небольшую прямоугольную сумку из темной кожи, принадлежащую ему, и захватил по пути к высотке зонтик с мокрой лавочки у подъезда, оставленный там мной. - Мама ужин приготовила, так что, ты как раз вовремя, Дима, - с улыбкой ответила сестра моего обожаемого дампира и, грациозно развернувшись, направилась в гостиную, перед этим взяв из рук Дмитрия зонт, чтобы открыть его и просушить, оставляя нас в просторной прихожей вдвоем. - Иди, прими душ, погрейся в теплой водичке, переоденься, а я пойду после тебя, Роза, - легонько подтолкнув меня в сторону ванной комнаты, уже на привычном мне английском с очаровательным акцентом в низком бархатном тембре негромко произнес мой ненаглядный мужчина, когда мы со стражем сняли мокрую обувь и шагнули из прихожей в длинный коридор, где по обе стороны вели двери в гостиную, две спальни, кухню, ванну и санузел в этой большой, красивой и уютной трехкомнатной квартире Виктории. - Как скажешь, Дмитрий, - сразу же согласилась я, по пути захватив из своей дорожной сумки, преодолевшей со мной полмира и сейчас расположившейся на одной из полок в узком шкафу вдоль коридорной стены, домашнюю одежду и сухое нижнее белье. Следовать словам и наставлениям повелителя всей моей жизни для меня всегда было абсолютно естественным явлением, еще со времен моего обучения в Академии Святого Владимира, ибо любая просьба или пожелание моего неподражаемого дампира, обращенные непосредственно ко мне, это его забота или защита, в зависимости от ситуации, а вовсе не стремление покомандовать или навязать свою волю. *** После вкусного и сытного ужина, приготовленного Алёной, матерью моего любимого мужчины, Каролина с Антоном, Соня с Владом и Оксана со своим супругом Марком сразу же уехали, желая пройтись по магазинам в столице Сибири, прежде чем отправиться в гостиницу, где и собирались ночевать семейные пары, Дмитрий остался на кухне, помогать маме убирать со стола и наводить порядок, Виктории кто–то позвонил на мобильный, и дампирка ушла разговаривать в спальню, а ее будущий муж Николай вышел на лестничную клетку покурить. Меня же оставили приглядывать за малышкой Элиной в гостиной, что впрочем, не составляло никакого труда, прелестная племянница моего драгоценного человека в эти минуты преспокойно сидела на мягком удобном диване и смотрела по большому плазменному телевизору какой–то мультик, естественно на русском. Первые минут пятнадцать просидев рядом с девочкой и никак не вникая в сюжет мультипликационного фильма, за каким с большим интересом следила малышка, точная визуальная копия своей матери Виктории, я решила встать и подойти к противоположной от большого окна с белоснежным тюлем из органзы стене, поскольку мое внимание привлекли фотографии в идентичных серебристых рамках разного размера, в большом количестве висящие на ней, которые изначально как–то не попались мне на глаза. На многих фото была именно Элина, дочка Виктории и неизвестного мне мороя, какого младшая сестра моего дорогого человека назвала «Игорь», когда я совершенно случайно и абсолютно не нарочно подслушала их разговор в спальне, на каких–то портретах девочке было четыре годика, как сейчас, а на других всего год, два или три, на одной фотографии формата А4 были запечатлены Николай со своей невестой, и мужчина, и девушка улыбались и выглядели такими счастливыми, что невольно легкая улыбка сама собой расплылась на моем лице, пусть я несчастлива в личной жизни, радоваться за других способности я не утратила. Рядом расположилось горизонтальное фото того же размера, на каком Вика была сфотографирована в обнимку с высокой худенькой моройкой с длинными угольно–черными блестящими волосами, на вид примерно ее ровесницей, девушки смеялись, а фото явно было сделано на каком–то празднике, но мой взор приковал к себе совершенно иной портрет. В правой стороне ближе к верху расположился портрет незнакомого мне мужчины–мороя лет тридцати, который держал на руках годовалую Элину, малышка–дампирка в белоснежном платьице с симпатичными рюшами своими миниатюрными кукольными ручками обнимала мужчину в темно–серой шелковой рубашке, на какой две верхние пуговицы были расстегнуты, за шею, а тот в свою очередь бережно поддерживал девочку за спину левой рукой, где на мизинце сверкал тяжелый литой золотой перстень–печатка с вырезанным на нем изображением птицы, что почему–то показалась мне знакомой, где–то я уже видела эту птицу. И тут меня внезапно осенило, это черный дрозд, что красуется на гербу королевской семьи Дроздовых, который вместе с остальными одиннадцатью гербами благородных родов живых вампиров висит в зале, где проходят заседания Совета из двенадцати представителей знатных ветвей под председательством моройского монарха. Это и есть родной отец дочери Виктории, Игорь Дроздов, морой из знатного и богатого клана в сообществе живых вампиров, который уже три года мертв, так сказала в тот самый подслушанный мной диалог с ее братом сестра Беликова, на правой же руке мужчины, что с легкостью держал свою маленькую дочь, с любовью и нежностью глядя на кроху пепельно–серыми глазами, искрился, также на мизинце, объемный перстень с крупным овальным кроваво–красным рубином в обрамлении мистических черных бриллиантов, что резко контрастировал с бледной кожей длинных изящных пальцев мороя. Полностью седые волосы еще совсем молодого живого вампира были подстрижены в классическую короткую стрижку, а его заостренные черты лица не имели ни малейшего сходства с личиком Элины, но при этом я была абсолютно уверена, этот мужчина – биологический отец чудесной племянницы Дмитрия, купивший матери своего ребенка эту просторную квартиру. Внезапный шум неизвестной мне природы на фоне болтовни телевизора привлек мое внимание, мгновенно вырывая из мира мыслей и возвращая в реальный мир, и я тут же обернулась, узрев ужасную картину, маленькая дочь Виктории стояла на цыпочках в белоснежных носочках на пуфике возле стенки, где и размещался телевизор с широким жидкокристаллическим экраном и тянулась своей миниатюрной ручкой вверх, явно пытаясь что–то достать с одной из верхних полок. В следующий миг малышке это удалось, крепко зажав в ладошке пульт от плазмы и издав победный вопль, девочка пошатнулась и стала падать, мгновенно оказавшись рядом с Элиной, я успела ее подхватить, легкую, как пушинку, в сантиметрах тридцати от пола. Облегченно выдохнув, с бешено колотящимся сердцем я поставила непоседливую племянницу Дмитрия на твердую поверхность, если бы малышка–дампирка упала и ударилась, я бы этого просто не простила себе, но, хвала небесам, все обошлось, взирая на рассыпавшиеся на светлый ковер с длинным мягким ворсом, по какому так приятно ходить босиком, кучу разных дисков и две флэшки, что с громким шумом полетели вниз, задетые Элиной. - Что случилось? – на выдохе спросила вбежавшая в комнату Виктория, с беспокойством глядя на свою дочь, стоящую с пультом от телевизора в руке и с довольной улыбкой на лице посреди кучи разбросанных на ковре дисков. - Я попросила ее переключить, а она меня не услышала, пришлось самой, - картинно разводя руки в стороны в жесте досады, жалуясь на меня, проговорила Элина нежным звонким голоском, снизу вверх смотря на свою мать темными глазами с искорками озорства с точно такими же темно–карими очами, цвета горького кофе, как и у моего обожаемого дампира. - Прости, Виктория, как на кухне я плохой помощник, так и в том, что касается детей, - пояснила я слова девочки на родном языке сестры Дмитрия, да, не создана я для семьи и детей, все это мне бесконечно далеко, я – страж, мой удел - защищать живых вампиров, хранителей невероятной магии Четырех стихий, Огня, Воды, Земли и Воздуха, и Пятой, самой редкой, Духа, от беспощадного племени стригоев, бездушных монстров, и умереть во имя безопасности и процветания моройского мира. - Забудь, Роуз, она всегда такая, стоит мне самой отвлечься и не услышать ее просьбы, пойдет делать сама. И никто не остановит эту маленькую упрямицу, - рассмеявшись расслабленным мелодичным смехом без малейшей обиды или огорчения, изрекла невеста Николая, мягко присаживаясь на корточки и привлекая дочь в свои бережные объятия, чему малышка и не думала сопротивляться, при этом крепко держа пульт от плазмы в крошечной ручке, как самый ценный трофей. - Хочешь посмотреть на Диму на выпускном? Узнаешь его? – задала мне вопрос Виктория, когда мы вместе с дампиркой собирали рассыпавшиеся по ковру диски, на некоторых из них были записаны фильмы, а на других музыка, в стопку, чтобы вернуть их на законное место, и даже прелестная шалунья Элина нам помогала, убирая зеркальные диски в открывшиеся коробки и протягивая их нам, беря в правую руку с праздничным французским маникюром на ногтях средней длины с серебристыми узорами и поблескивающими стразами одну из двух упавших на пол флэшек ярко–фиолетового цвета. - Я бы с удовольствием посмотрела, сильно сомневаюсь, что я могу не узнать Дмитрия. Мне кажется, что я узнаю его в любом возрасте, - абсолютно честно проговорила я, когда мы познакомились, моему любимому мужчине уже исполнилось двадцать четыре года, а вот в восемнадцать лет, когда все заканчивают Академию, я его не видела, каким ты был тогда, мой дорогой, сейчас увижу, мне искренне интересно, вообще, мне важно и ценно все, что с тобой связано, бесценный мой человек. Подняв с ковра спокойно лежащий на нем пульт, какой, наконец, перестал интересовать малышку–дампирку, и она оставила его в покое, увлекшись другим делом, собиранием дисков вместе со мной и своей матерью, Виктория переключила режим на телевизоре и вставила в USB–разъем на боковой панели плазмы флэшку, выбрав из множества папок нужную, будущая жена Николая кликнула на нее, и картинка моментально сменилась, а перед моим взглядом предстала украшенная разноцветными шариками сцена в актовом зале Академии, на какой, держа в руках микрофоны, стояло четверо парней, выпускники того далекого года. Заиграла веселая танцевальная музыка, под которую Элина, забыв о дисках, какие мы уже практически все собрали в одну стопку, лишь четыре штуки остались лежать на ковре в беспорядке, стала пританцовывать, вызывая ласковую улыбку своей матери, Дмитрия из четверых парней, двух мороев и двух дампиров, я узнала тут же, он стоял вторым, если считать слева на право, в черном классическом костюме и белоснежной рубашке безо всякого галстука с парой расстегнутых верхних пуговиц, вот только стрижка у моего обожаемого дампира тогда была обычная, короткая, а красивым и мужественным ты был всегда, родной мой, и просто уверена, нравился очень многим девчонкам из Академии, если не всем поголовно. Детство, детство, ты куда бежишь, Детство, детство, ты куда спешишь, Не наигрался я ещё с тобой, Детство, детство, ты куда, постой. Первый куплет пропел Иван Зеклос, и стоящий крайним в этой импровизированной шеренге, его тембр голоса был мне незнаком, поскольку я его никогда и не слышала, а вот внешность, как раз наоборот, Джесси являлся точной копией своего родственника, те же небесно–голубые глаза и волосы цвета спелой пшеницы, высокий, худой, как и все живые вампиры, и безумно привлекательный. Теперь я еще яснее понимала, почему Дмитрий так сильно расстроился из–за злосчастного происшествия в пустующей комнате отдыха с моим непосредственным участием много лет назад, пред взором моего обожаемого дампира был его друг, его брат, погибший от рук бессмертных чудовищ, стригоев, в смерти какого он винил себя, а на этой пленке Иван такой молодой, такой жизнерадостный, такой живой. А я хочу, а я хочу опять, По крышам бегать голубей гонять, Дразнить Наташку, дёргать за косу, На самокате мчаться по двору. Припев парни пели все вчетвером, и Иван в белоснежном костюме с черной рубашкой и девственно–белым галстуком, и Дмитрий, и парень–морой со светло–русыми волосами справа от моего обожаемого дампира в светло–сером костюме и темно–серой рубашке, также без галстука, и дампир с темными волосами и почти черными глазами с восточными чертами лица и золотой сережкой–колечком в правом ухе, чем напомнил мне Эйба, Ибрагима Мазура, моего биологического отца, опасного человека в моройском мире, в черном костюме и ярко–алой рубашке с черным галстуком–бабочкой, такие разные, наверняка, с разными судьбами, бывшие одноклассники. Старушки искоса на нас глядят, Не узнают вчерашних забияк, А мы с Наташкой по двору идём, И нет нам дела больше ни о чём. Голос моего любимого мужчины я не спутаю ни с одним другим во всем мире, на пленке запечатлелось хорошее настроение моего драгоценного человека, и искорки жизни в его шоколадных глазах, какие теперь безвозвратно погасли, ты перестал получать удовольствие от каждого прожитого дня, родной мой, призываешь старуху–смерть, желаешь уйти на ту сторону, ты оставляешь меня одну, неприкаянную, не делай этого, ненаглядный мой, я не знаю, как мне жить в нашем быстротечном изменчивом измерении без тебя, повелитель души моей. А я хочу, а я хочу опять, По крышам бегать голубей гонять, Дразнить Наташку, дёргать за косу, На самокате мчаться по двору. Опять припев, исполненный парнями в унисон, и следом зазвучавший проигрыш, Элина продолжала танцевать, кружась вокруг нас с Викторией, очевидно, не идентифицируя на пленке своего дядю, ведь таким малышка его не видела, а в свои четыре года она еще слишком мала, чтобы понимать, что в разные периоды жизни люди могут выглядеть совершенно по–разному. Детство, детство, ты куда ушло, Где уютный уголок нашло, Детства милого мне не догнать, Остаётся с грустью вспоминать. - Это Игорь, отец моей дочери, но я таким его даже не видела, поскольку на выпускном у брата не присутствовала, мне тогда было десять. Мама с Каролиной уехали на выпускной к Диме, а нас с Соней оставили дома с бабушкой, пухом ей земля, царствие небесное. А познакомились мы с Игорем, когда мне уже исполнилось двадцать, - почти шепотом пояснила мне Виктория, чтобы не привлекать внимания малышки–дампирки, когда парень–морой со светло–русыми волосами, одетый в серой гамме до конца исполнил куплет. Я и сама не подумала, что тот мужчина с портрета на стене гостиной с полностью седыми волосами и этот парень, это один и тот же человек, хотя заостренные черты лица, если приглядеться, остались прежними, просто живой вампир из клана Дроздовых стал старше, вот и все. А я хочу, а я хочу опять, По крышам бегать голубей гонять, Дразнить Наташку, дёргать за косу, На самокате мчаться по двору. В одиночку пропел припев парень–дампир восточной внешности в черном костюме и алой рубашке, замыкающий четверку, где двое из заснятых на пленку людей уже были мертвы, Иван, лучший друг моего любимого человека, и Игорь, отец дочери Виктории, ее бывший мужчина, о судьбе же этого стража я ничего знать не могла. - Это Алик, Алихан Рахметов, один из двух стражей Линды, моей лучшей подруги, и отец их четырехлетнего сына Тимура, наши детки – ровесники. Именно на Дне Рождения Линды я и познакомилась с Игорем, ее двоюродным братом. Она вместе с Аликом будет у меня на свадьбе, сама увидишь, - кивнув на крайнего справа парня с золотой сережкой в ухе, поведала мне Виктория с легкой улыбкой с оттенком печали на привлекательном лице. Память девушки об отце своей дочери светлая, не черное горе с бесконечными ночами, наполненными лишь слезами тоски, а такая приятная ностальгия по ушедшему, добрая и правильная, а ведь так и нужно вспоминать об умерших, ибо если постоянно лишь плакать по ушедшим, то там души стоят все мокрые, а на их головы льется нескончаемым потоком дождь из слез их родных, оставшихся в этом мире, так говорит моя любимая Лисса. А я хочу, а я хочу опять, По крышам бегать голубей гонять, Дразнить Наташку, дёргать за косу, На самокате мчаться по двору.* Парни еще раз все вместе исполнили припев, проиграл проигрыш, а за кадром зазвучали аплодисменты других выпускников, что в тот год покинули стены Академии Святого Василия, где и учился мой несравненный Дмитрий, ушли во взрослую жизнь с ее радостями и горестями. Вот только кому–то выпало больше радостей, а иным, увы, горестей, и к первой категории я себя отнести, ну, никак не могу, просто не имею морального права, иначе совру, нет, я не жалуюсь на свое бытие, просто иногда хочется хоть немного больше «радостей». В следующий момент изображение исчезло, сменившись черным экраном, очевидно, запись закончилась, но, уже спустя пару секунд, началось новое видео из этой папки, которое перенесло нас в зал какого–то ресторана или караоке–бара, где на невысокой импровизированной сцене с микрофоном в руках стоял Игорь, родной отец Элины, в строгих светло–серых брюках, начищенных черных туфлях из дорогой кожи и рубашке им в тон, уже такой, каким я видела мужчину на портрете с маленькой дочерью на руках. Тяжелые золотые перстни на мизинцах обеих рук, один с гербом его семьи, черным дроздом, другой со сверкающим овальным рубином, полностью седые волосы и пепельно–серые глаза, какие, кажется, смотрят на тебя через жидкокристаллический экран телевизора, статный, высокий и худой, знатный живой вампир из клана Дроздовых, бывший одноклассник Дмитрия, бывший мужчина его младшей сестры Виктории, отец его прелестной непоседы–племянницы Элины. Пространство гостиной заполнилось красивой неторопливой инструментальной музыкой, почему–то ассоциирующейся у меня с плавным покачиванием маленького деревянного суденышка на изумрудно–зеленых волнах необъятных морских глубин, а мужчина запел, голос мороя был низким и глубоким с ощутимыми хрипловатыми нотками, невероятно приятным для слуха, пепельно–серые глаза отца Элины улыбались, а на их периферии горели золотые искорки неподдельной радости, видимо, настроение в тот день у живого вампира было просто отличным. Дым сигарет с ментолом, Пьяный угар качает. В глаза ты смотришь другому, Который тебя ласкает. А я нашел другую, Хоть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно о тебе вспоминаю. - Папа! – замерев на месте и указывая пальчиком в широкий экран телевизора, воскликнула маленькая дочь Виктории, какую сама дампирка, сидящая по–турецки на мягком теплом ковре с длинным ворсом, тут же притянула к себе и поцеловала притихшую девочку в макушку с темными шелковистыми волосами, заплетенными ее же руками в аккуратный колосок. - Да, принцесса, это твой папа, он тебя очень любил, называл солнышком, - еле слышно прошептала сестра моего любимого человека на своем родном языке, быстро смахнув скатившуюся по слегка смуглой коже одинокую слезинку. Значит, четырехлетняя Элина уже знает, что Николай вовсе не ее папа, родной отец прелестной маленькой шалуньи – это Игорь, мужчина–морой с портрета на стене и с этой записи, сделанной, скорее всего, на камеру мобильного телефона, притом весьма неплохого качества, ибо видео было четким, не разбивающимся на пиксели, а цвета насыщенными и яркими. Губы твои как маки, Платье по моде носишь. Себя ты ему раздаришь, Меня же знать не хочешь. А я нашел другую, Хоть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно о тебе вспоминаю. - Это видео я сняла на мобильный, когда мы с Игорем возвращались обратно из медицинского центра и решили зайти покушать в караоке-бар. В тот день мы узнали, что у нас будет девочка. Теперь это моя любимая песня, - с ностальгией в мелодичном тоне изрекла сестра Беликова, держащая в бережных объятиях свою маленькую дочурку, затихшую, молча смотрящую своими лучистыми темными глазками в экран плазмы на своего отца. Завтра я буду дома, Завтра я буду пьяный. Но никогда не забуду, Как к щеке прикоснулся губами. А я нашел другую, Хоть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно о тебе вспоминаю. - Игорь погиб в аварии, разбился на машине вместе с одним из двух своих стражей. В совсем новом автомобиле, купленном около года назад, отказали тормоза. Почему так, Роуз, почему любимые люди уходят? – со сверкающими в уголках темно–карих глаз слезинками, грозящими вновь скатиться по щекам девушки двумя дорожками соленой воды, смотря перед собой и крепче прижимая к себе Элину, одними губами практически бесшумно проговорила Виктория. Маленькая дочь – общий ребенок сестры Дмитрия и ее бывшего мужчины Игоря, его плоть и кровь, частичка его души, все–таки, это огромное счастье, когда с тобой остается малыш, даже, если ты теряешь своего самого дорогого человека, четко и ясно осознала я. - Мне очень жаль, - тихонько отозвалась я, прекрасно понимая, что вопрос невесты Николая чисто риторический, то есть не требующий от меня абсолютно никакого ответа, да, и разве существует этот пресловутый «ответ», никто не сможет сказать, почему наши близкие покидают нас, уходят в свою неведомую страну, если твой брат погибнет, Виктория, только одна лишь Лисса и ее семья будут удерживать меня от того, чтобы не наложить на себя руки. Лучше меня прости, Прости и вернись ко мне. Прости за то, что ушел с другой, Прости за то, что ушла и ты. А я нашел другую, Хоть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно о тебе вспоминаю. А я нашел другую, Хоть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно о тебе вспоминаю.** - Викуль, улыбнись мне, так люблю видеть твою улыбку, - с экрана плазмы на русском во время продолжительного финального проигрыша с легкой полуулыбкой, скрывающей острые кончики длинных белоснежных клыков живого вампира, так невероятно ласково и безумно любяще произнес Игорь со сцены, обращаясь к своей женщине, в тот момент ждущей их общего ребенка, дочку. В эту минуту я невольно посмотрела на Викторию, улыбнувшуюся на слова отца Элины и еще раз поцеловавшую маленькую непоседу–дочурку в макушку, да, жизнь продолжается, сестра моего обожаемого дампира теперь живет с другим мужчиной, Николаем, который ее очень любит, это видно невооруженным глазом по тому, как страж взирает на свою будущую жену и ее ребенка, но глубоко в душе девушка хранит воспоминания о том, кто был ей невероятно дорог в прошлом, и это правильно, ведь ежели забудешь былое, потеряешь сам себя как человека уже безвозвратно. Такая укачивающая, уносящая на своих волнах, сотканных из нот, звуков, аккордов и мелодии музыка оборвалась, видео закончилось, и экран телевизора вновь стал черным, но ненадолго, уже в следующую секунду появилась новая картинка, и зазвучала иная музыкальная дорожка. Не менее красивая, чем предыдущая, но на каком–то надрыве что–ли, будто падаешь вниз головой, стремительно летишь птицей в черную пропасть, и это твоя последняя песнь, крик души, застывший в небесах, песнь, исполняемая моим всем сердцем любимым мужчиной, полновластным повелителем всего моего бытия, моим превосходным Дмитрием, моим персональным Богом на земле. Ночь и тишина, данная на век, Дождь, а может быть, падает снег, Все равно, бесконечной надеждой согрет, Я вдали вижу город, которого нет... - Это запись с моего Дня Рождения, полгода назад. Правда, брат хотел, чтобы я удалила видео с мобильного, а я оставила и перекинула его на флэшку. Уж больно оно мне нравится, - негромко прокомментировала Виктория видео, снятое, вероятнее всего, в ресторане, если судить по приглушенному освещению помещения и звуку людских голосов, едва различимых на заднем фоне. - Твой дядя, принцесса, - добавила дампирка уже для дочери, кивая на экран плазмы, где Дмитрий в черной рубашке, строгих черных брюках со стрелками и того же цвета начищенных кожаных туфлях стоял на сцене, держа микрофон в правой руке, а вокруг пальцев левой были обмотаны в несколько рядов неизменные серебряные четки с гладкими идеально ровными блестящими бусинами и «хвостом» в виде крупного православного креста с распятием, с какими мой бесценный человек, как я поняла, не расстается. Где легко найти страннику приют, Где, наверняка, помнят и ждут, День за днем, то теряя, то путая след, Я иду в этот город, которого нет... Низкий мягкий бархатный тембр господина моей души проникал в самую глубь сознания, пробирался под кожу, опутывал невидимыми человеческим глазом серебряными нитями всю меня, безвозвратно забирая в свой сладкий плен, широкая седая прядь с правой стороны пробора выделялась среди шелковистых темно–каштановых волос стража, собранных в аккуратный короткий хвост, лишь украшая моего обожаемого мужчину, какой же ты красивый, мой дорогой, аж, дух захватывает. На тот момент прошло лишь полгода после смерти твоей женщины, Надежды, а сейчас ты все еще носишь по ней траур или же нет, если нет, мне бы так хотелось просто и банально провести с тобой ночь, родной мой, заняться сексом, принадлежать лишь тебе одному, запомнить эти минуты и пронести их в своем сердце до конца дней своих рядом с моей обворожительной Лиссой, но это останется лишь моей несбыточной мечтой–химерой, ибо тебе, ненаглядный мой, я давным–давно не нужна и не интересна ни в каком плане, увы. Город, которого нет, о каком таком городе ты поешь, родной мой, куда ты идешь, день за днем, любимый мой, ты называешь себя странником, ищущим приюта, хочешь, чтобы тебя помнили и ждали, мой дорогой, а раз не существует этого города ни на одной карте мира, значит, находится он за границей жизни, город, которого нет, это Рай в твоем понимании, да, Дмитрий. Ты жаждешь попасть туда, жаждешь быть прощенным за несовершенные грехи, но при этом совсем не вспоминаешь обо мне, ненаглядный мой, что же мне делать, как жить в этом мире, зная, что твои изумительные кофейные глаза больше не смотрят на солнце, скажи, скажи хоть что–нибудь, только не молчи, умоляю. Там для меня горит очаг, Как вечный знак забытых истин, Мне до него последний шаг, И этот шаг длиннее жизни... Моя истина – эта любовь к тебе, несравненный мой, необъятная и непоколебимая, как твоя вера в Бога, Иисуса Христа, золотой мой человек, а какую истину забыл ты, что растерял по ухабистой дороге жизни, Дмитрий, говоришь, остался последний шаг, и ты уйдешь в пустоту, безвозвратно покинешь меня, оставишь одну, повелитель всего моего существования. В этом безрадостном случае моя душа уйдет с тобой, не гони ее, пожалуйста, позволь быть просто рядышком и любоваться тобой исподволь, а на земле останется лишь тело, пустая оболочка, сосуд без души, ибо внутренний мир мой замрет и остановится в немой неподвижности, замерзнет под снегами неизбежности. Кто ответит мне, что судьбой дано, Пусть об этом знать не суждено, Может быть, за порогом растраченных лет Я найду этот город, которого нет... Там для меня горит очаг, Как вечный знак забытых истин, Мне до него последний шаг, И этот шаг длиннее жизни... Злодейка–судьба, ты разрушила наши жизни до основания, за что ты была так жестока и беспощадна с нами, что именно мы сделали не так, неужели слишком сильно любили, что сгорели в пламени своей же любви, эти годы вдали друг от друга, на что мы их растратили, есть ли нам, что вспомнить, слишком много «Что», слишком много. Ты все же обрел свое «Нечто», мой дорогой, пусть и тем путем, какой далек и чужд для меня, безоговорочно любящей тебя одного женщины, а я так и осталась лишь со своим «Что», спрашивать раз за разом, пока голос совсем не сядет, «Что мне делать?», ибо я совершенно не умею жить без тебя, мой прекрасный нереальный Бог, мой Дмитрий. Там для меня горит очаг, Как вечный знак забытых истин, Мне до него последний шаг, И этот шаг длиннее жизни...*** Музыка закончилась, слова оборвались, экран телевизора потух и стал черным, больше не предоставляя мне возможности лицезреть моего обожаемого дампира, смотреть в шоколадные очи моего беззаветно и безответно любимого мужчины с искорками безутешной печали на периферии, любовь, ты, и боль, и радость, пока любишь, ты живешь, уйдет любовь, и покинет человека душа, ибо раз не способен любить, значит морально пуст и мертв. - В подростковом возрасте искренне считаешь, что детство заканчивается в пятнадцать после первого секса. А на деле конец детства наступает после первого убийства, первой смерти, принесенной твоими руками, первой крови на ладонях, что уже не отмоется никогда. Детство закончилось ровно через полтора месяца после выпускного, в Питере. Тихо и глухо прозвучал низкий мягкий голос Дмитрия на русском в беззвучии гостиной, заставивший Викторию вздрогнуть и обернуться, что следом сделала и я, надо же, а никто из нас ведь даже не услышал, как страж вошел в комнату и опустился на диван, на каком сейчас расслабленно сидел, прислонившись спиной к удобной спинке. - Вообще–то, подслушивать некрасиво, братик, - со смехом ответила Виктория, поднимаясь на ноги и отпуская на свободу из своих ласковых рук Элину, тут же направившуюся прямым ходом к своему дяде, какую Дмитрий с легкостью приподнял, отрывая от пола, и усадил на одно свое колено, поддерживая большой ладонью с красивыми длинными пальцами пианиста за спину. - Если ты не услышала, как я зашел в гостиную, в том нет моей вины, сестричка, ибо я не подслушивал, стоя за дверью, а вошел в комнату открыто. И все же ты не удалила ту запись со своего Дня Рождения, Викуля, как я просил, - с легкой полуулыбкой изрек мой бесценный мужчина, покачивая свою прелестную кроху–племянницу на колене, что очень даже нравилось девочке, вынудив меня вновь вспомнить тот неприятный эпизод с моим вынужденным подслушиванием в совсем недалеком прошлом. - Как всегда ты прав, Дима. Давай мне мою радость, мы пойдем купаться и готовиться ко сну. Да, не удалила и не удалю, она мне очень нравится. Не сердись, пожалуйста, братик, - подойдя к брату и положив ладонь на плечо стража, какой был одет лишь в черные домашние штаны на бедрах из мягкой ткани, непривычно видеть моего бесценного дампира в такой одежде, с улыбкой проговорила будущая жена Николая, после чего Дмитрий поставил свою хорошенькую племянницу на ковер, и та вместе со своей красивой ухоженной матерью, держащей девчушку за руку, покинула гостиную. Поднявшись на ноги с теплого светлого ковра с длинным ворсом, я собрала оставшиеся четыре диска, сложив их к остальным в ровную стопку, и убрала вместе со второй флэшкой, уже ярко–синего цвета, обратно на полку, где они и благополучно лежали, пока маленький ураган с красивым редким именем Элина не скинул их на пол, хотя мне нужно быть благодарной непоседливой девчушке, ведь если бы не она, не увидеть мне моего любимого человека на его выпускном пятнадцать лет назад и на Дне Рождении младшей сестры стража, а для меня любой миг с моим драгоценным мужчиной бесценен. Разумом прекрасно понимая, что нужно просто–напросто молча выйти из гостиной и оставить Дмитрия одного, поскольку предложения составить компанию от Беликова, продолжающего расслабленно сидеть на диване и не произносить ни слова, мне не поступало, но, наверное, я бы была не я, если бы отключив плазму и убрав пульт на полку, так и поступила. - Ты ведь не останешься здесь на ночь, да, Дмитрий? Уедешь к той женщине? Юленька, кажется? – сам собой выскользнул из моего рта неуместный вопрос о личной жизни стража, которая теперь меня совершенно не касается, и что–либо менять было уже поздно, слово назад не вернешь, однако предельно спокойное выражение лица моего обожаемого дампира нисколько не изменилось, и в первый миг мне даже показалось, что мой дорогой мужчина просто не услышал моего изречения не к месту, погрузившись в свои мысли, но это оказалось не так. - Не останусь, Роза. Уеду. Завтра праздник, свадьба моей красавицы–сестрички. Постарайся уснуть, подружке невесты нужно хорошо выглядеть и радовать многочисленные взоры гостей, - также с легкостью переходя на привычный мне английский, плавно поднимаясь на ноги и теперь возвышаясь надо мной с высоты своего поистине высокого роста, тихо и неимоверно ласково, будто бы извиняясь за то, что в очередной раз покидает меня, высказался, не смотря ни на что, самый замечательный мужчина на всем белом свете. - Я постараюсь, Дмитрий, честное слово, но не уверена, что у меня это получится. Почему моя жизнь вот такая? - подходя практически вплотную к стражу и глядя ему на грудь, на красивый крупный православный крест с распятием из белого золота на длинной широкой цепочке прочного замысловатого плетения, не в силах поднять глаз и встретиться взором с кофейными очами повелителя моей души, прошептала я, закрывая глаза, чувствуя, что под веками скапливаются горячие непрошеные слезы, что вот–вот прольются по моим щекам, видишь, мой дорогой, без тебя я безумно слабая, ибо моя сила – это ты, мой Бог. Теплые ласковые пальцы Беликова неожиданно бережно коснулись моего подбородка, слегка приподнимая его вверх, я распахнула глаза, и слезы все же пролились, оставляя после себя мокрые дорожки от соленой воды на лице, темно–карие очи стража, цвета черного кофе, вглядывались в мои с беспокойством и неподдельным участием. Видишь, как получается, я опять понапрасну тревожу тебя, мой родной, ты прости меня, пожалуйста, за это, я ведь не специально, просто так получается, просто слишком сильно люблю, просто жить без тебя не могу, любимый. Пойми, мир – только иллюзия. Воздух, которым мы дышим, Земля, по которой ступаем, Вода, которую пьем, Огонь, что пожирает нас изнутри, Всего лишь иллюзия, они не вечны. Кто погрузился в эту иллюзию, Рано или поздно обязательно проснется. Неважно, султан ты или раб, Все мы нагие в реке истины. Дмитрий замолчал, отпустив мой подбородок и ласково погладив подушечками пальцев по щеке, от чего по коже побежали такие невероятно приятные мурашки, даже самое легчайшее прикосновение моего любимого мужчины для меня земной Рай. Для тебя сама жизнь стала всего лишь иллюзией, родной мой, а я осталась где–то далеко, в необозримых далях твоего былого, вот только ты для меня – самое, что ни на есть, настоящее, без микроскопической надежды на грядущее, ты глух к моим мольбам, ты слеп к моим слезам, ты меня жалеешь, но уже не любишь, ты меня забыл, мне очень горько, мой дорогой, знал бы ты, как горько. - Прекрасные стихи, Дмитрий, они твои? – кладя руки на грудь стража и наслаждаясь живым теплом, идущим от красивого, сексуального, в меру накаченного тела моего обожаемого дампира с жесткими мышцами, с неизвестно откуда взявшейся улыбкой спросила я, не отталкиваешь, любимый, и то хорошо, я буду радоваться малому. - Нет, Роза, не мои. У меня нет поэтического дара, я не дружу с рифмой, я не умею писать картины или играть на музыкальных инструментах, мои руки не рождают ничего прекрасного. Все, что я умею, это убивать, защищать живых вампиров, пролитая кровь никогда не смоется с моих ладоней. Я навсегда утерял способность любить, делающую человека именно человеком. Глухо и горестно изрек мой любимый мужчина на английском с чарующим акцентом в низком бархатном баритоне, обхватывая своими красивыми длинными пальцами мои запястья, я отчетливо чувствовала прохладу гладких серебряных бусин четок на левой руке и свой резко участившийся пульс, а сердце пустилось вскачь, нет, ты не прав, родной мой, ты ошибаешься. - Твои руки такие ласковые, Дмитрий, они рождают удовольствие, - тихонько произнесла я, любуясь со столь малого расстояния между нами моим непревзойденным дампиром, что в ответ на мою реплику слабо улыбнулся уголками губ, а в моей душе наступила самая настоящая весна, видишь, я и радовать тебя могу, неподражаемый мой мужчина, мой личный Бог на земле, мое все. - Если называть талантом умение доставлять женщине удовольствие, значит, я обладаю, по крайней мере, хотя бы одним талантом, - улыбаясь ласковой полуулыбкой, освещающей лицо стража, так тихо и интимно промолвил мой золотой человек, прижимаясь своими теплыми губами к моему лбу, не знаю, сколько прошло времени, секунда или минута, для меня в этот сладкий миг оно остановилось. Все хорошее, как известно, имеет весьма неприятное свойство заканчиваться, так и Дмитрий отстранился, выпустил мои запястья из плена своих ласковых пальцев, и вышел из гостиной, оставляя меня в комнате одну. Ты сейчас переоденешься и уедешь, мой дорогой, поедешь к другой женщине, какой–то Юленьке, проведешь с ней ночь, вероятно, займешься сексом, все верно, ты умеешь дарить просто невероятное наслаждение в постели, это я точно знаю, ей будет дико хорошо с тобой, любимый, а я буду лежать всю ночь без сна, не в силах выполнить твою просьбу и выспаться. *** - Я скучала по тебе, Дима, так хорошо, что ты приехал, - сидя на удобном белоснежном диване в своей гостиной с мягкой подсветкой по периметру помещения у потолка в длинном шелковом халате до щиколоток с широкими рукавами, надетым на голое тело, на русском невысоким приятным голосом проговорила дампирка, гладя своими тонкими ухоженными пальчиками с аккуратным маникюром и шикарным перстнем на безымянном правой руки, где кроваво–красный рубин с бесчисленным множеством мельчайших граней в форме навеки застывшей слезинки обрамляли сверкающие бриллианты, по лицу лежащего на ее коленях мужчину в расстегнутой рубашке. - И я скучал по тебе, Юленька. Златка уже такая большая, ей целых тринадцать лет. Как же твоя дочь на тебя похожа, моя прелестная ведьма, - негромко отозвался мужчина своим низким насыщенным голосом, поднимая руку и бережно проводя по щеке обладательницы длинных шелковых волос до поясницы цвета сгоревшего пепла и таких же пепельно–серых глаз Серебровской Юлии Александровны, чей «Центр парапсихологии и практической магии» уже десять лет находится в центре Новосибирска и вполне успешно функционирует, где приемы ведет сибирская ведьма со способностью к телепатии. - Очень похожа, Дима, и не только внешне. Дар в нашем роду передается именно по женской линии, я научу дочь всему, что умею. Уже потихоньку учу, - скользя пальцами по груди стража, неторопливо с удовольствием обводя кубики пресса дампира, промурлыкала колдунья, после чего резко наклонилась к его лицу, пристально вглядываясь в кофейные глаза мужчины. - Свет, когда ты уйдешь, в твоей душе будет свет, - пронизывающим до самых глубин сознания холодным шепотом изрекла женщина, предсказав будущее своему визави. - Что же такого хорошего случится, Юленька, что мою темную грешную душу озарит свет Божий? – улыбнувшись легкой полуулыбкой, с искренним интересом в теплом бархатном тембре задал вопрос страж, всегда предельно серьезно относящийся к предсказаниям ведьмы, ибо они обычно почти со стопроцентной точностью сбывались, поймав изящную кисть дампирки и прижавшись губами к тонким ухоженным пальчикам. - Этого я не знаю, Дима, увидишь, - загадочно проворковала колдунья, вытянув кисть из ладони дампира, выдыхая прямо в слегка приоткрытые губы стража, - пойдем, помоемся, горячая вода и ласковые женские руки – лучшее средство от усталости, - изрекла ясновидящая своим невысоким довольным голосом, напоминающим в эти минуты кошачье мурлыканье, выпрямившись и потянувшись руками вверх, закинув голову назад, от чего распущенные длинные пепельные волосы ведьмы рассыпались шелковым водопадом по ее спине. - Ты права, Юленька, пойдем, помоемся. Хочу забыть все тяготы в твоих ласковых объятиях, получить исцеление твоих волшебных рук, утонуть в пепельном море глаз, - спустя долгое мгновение тишины, ответил мужчина, вставая с дивана, скидывая с плеч уже расстегнутую рубашку, снимая брюки, боксеры и носки и привлекая к себе улыбающуюся ведьму, направляясь вместе с женщиной прочь из гостиной. Серебряные четки стража с гладкими абсолютно круглыми бусинами с «хвостом» в виде тяжелого православного креста с распятием остались лежать на тумбочке рядом с диваном, сейчас не их время. Струйки сильно теплой воды стекали по обнаженным телам мужчины и женщины с потолка душевой кабины, чьи стенки запотели и скрывали находящихся внутри людей от сторонних наблюдателей, каких и не было вовсе, ибо дочь колдуньи в это время находилась в Академии Святого Василия, где начался очередной учебный год. Прижавшись к стражу вплотную со спины, что дарило такое приятное тянущее чувство внизу живота, рождающееся от трения напряженных сосков о гладкую кожу дампира, ведьма медленно вела мыльными руками по его груди, совершая плавные круговые движения и опускаясь все ниже. - Моя прелестная ведьма... – тяжело выдохнул страж, - пусть твои ласковые руки уведут меня в Рай… - закрывая глаза и закидывая голову назад, позволяя струйкам воды падать прямо на лицо, еле слышно проговорил мужчина одними губами, но колдунья услышала, проводя кончиком языка по позвоночнику мужчины вверх и оставляя поверх горячего следа дорожку долгих нежных поцелуев.