Героиновая ломка

       Бежать. Без разницы куда, но бежать. От Ларина, на которого не хватает сил даже смотреть. Юлик поднимает джинсы с пола и пытается натянуть, игнорируя ещё сильнее нахлынувшую боль. Когда с третьей попытки ему всё-таки удаётся сделать это, Онешко дрожащей рукой вынимает сотовый и набирает номер такси, периодически вытирая с щёк слёзы. Вспомнить адрес тоже удаётся не сразу, а голос звучит так, словно Юлий Онешко никогда и не был его обладателем. Возможно, того, что произошло, можно было бы избежать, будь скетчер чуть менее резким в действиях и высказываниях, но Юлик уже не помнит, что было до изнасилования. Всё, что было ранее, превратилось в одно большое пятно боли и отчаяния. От того, что когда-то можно было назвать тёплыми чувствами, не осталось ни малейшего следа. Онешко берёт с вешалки пальто Ларина, оно сейчас не совсем по сезону, но это лучше того, что осталось от футболки Юлика. Натягивая пальто, которое пропахло насквозь тем, чем обычно пахнет Дима, Онешко случайно задевает запястья, и новая вспышка боли заставляет его зажмуриться и болезненно простонать. Последний раз бросив на критика взгляд полный ненависти и отвращения, скетчер открывает дверь, оставив ключ изнутри в замочной скважине и на негнущихся ногах выходит в подъезд. На телефон приходит сообщение с номером машины, которую он должен ждать внизу. В этот момент Онешко вскрывает крышку телефона, вытаскивая sim-карту. Всё что угодно, пожалуйста, лишь бы это чудовище больше его не нашло.        Ларин открывает глаза, тыльной стороной ладони вытирая пот со лба и облизывая пересохшие губы. В квартире тихо и пусто, и эта тишина давит на виски ноющей болью. Приподняться на локтях тоже стоит большой затраты физической силы, взять в руки часы — тем более. Осознание того, что Юлик в это время должен быть дома, приходит настолько же внезапно, как и осознание того, что в комнате произошло что-то страшное, в чём виноват сам Ларин. С ужасом, пробирающим до кончиков пальцев, Дима смотрит на смятые простыни, перепачканные кровью, валяющийся рядом галстук, и кусок рваной ткани, отдалённо напоминающий часть любимой футболки Онешко. Глотать становится больно, а дыхание сбивается настолько, что в какой-то момент критику кажется, что он задыхается. Попытки вспомнить происходящее только усиливают боль в висках, которая уже становится острой. Когда перед глазами быстро пролистываются картинки прихода скетчера, Ларин осознаёт, что находиться в счастливом неведении было куда менее страшно. Именно страшно. Это самое верное слово, которое бы в точности описало состояние глубокого оцепенения Димы. Подсознание будто специально продолжало подкидывать изображения, на которых абсолютно пустой и бесцветный взгляд Онешко, некогда переполненный привычным ему задором. Что произошло после — неизвестно, но что-то подсказывало критику, что Онешко его теперь ненавидит и не вернётся даже за вещами. Дима метнулся к сотовому телефону, набирая знакомый номер, но оператор упорно твердил, что абонент «вне зоны доступа». Уж точно вне зоны доступа Ларина. На четвёртой попытке критик выпадает из состояния, где он отчаянно нажимает на кнопку вызова. Парню больше не дозвониться.