Героиновая ломка

       Снова купе плацкартов, навязчивость разговоров пенсионеров о садоводстве. Юлик не утруждает себя кивками или имитацией интереса к беседе, только смотрит на мелькающие дальние огни населённых пунктов. Куда его уносит состав? Пусть хоть к зловонным вокзалам, хостелам, творческим и холодным сквотам, к старушкам-улицам или подвалам бетонных коробок. — Парень, может ляжешь на свою полку? — Онешко без ориентиров — система навигации дала сбой — чудом залезает на верхнюю койку. Здесь не топят, так что он сильнее закутывается в треклятое пальто, которое по хорошему — сжечь. Запах Ларина навязчиво впитывается в кожу и жить не хочется ещё сильнее, откидывает верхнюю одежду и мёрзнет голый. Неужели простуда будет хуже пережитого? Глаза не слипаются, Морфей отрёкся от сонного сына, в веки точно вставили спички, закрой их — картина насилия перед глазами.        Утро наступает с болью, тащится с перебитым хребтом к ногам Юлика и тихо воет с ним вместе. Москва — обилие национальностей и шаурма вместо ебучей шавермы. К кому идти, куда прятаться? Среди сотен лиц наступает паника, сам организм требует спрятаться в домик и не выходить, пока не отпустит. Онешко растерянно мельтешит возле маршруток и не знает, куда податься, зачем приехал сюда. Взгляд падает на вход в метрополитен. Желание изолироваться побеждает мандраж: они всё знают и смотрят, презирают за мою грязь.        Дежавю до шума в голове. Стук в дверь, а после нажатый звонок. На этот раз — шаркающие шаги и мат по другую сторону. Механик отворяет дверь с совершенно удивлённым лицом, в верхней одежде и сумкой возле входа. Видимо, ехали в одном поезде и тот приехал раньше. — Юлик, привет. Какого хуя? — Рома явно удивлён всей армянской душой, снимает куртку и с ожиданием смотрит на Онешко. — Можно у тебя пожить некоторое время? — Механик смотрит на друга и чувствует неприятный ком в горле. С Юликом произошло нечто мерзкое, голос будто треснул, синяки под красными глазами — венозная синева, даже в чертах лица не виднелась привычная смешливость. Рома произносит чёткое и уверенное «да», ведёт скетчера в гостиную и даже раскладывает диван, нечто подсказывает: Юлик не спал больше суток, сон не принесёт беды. Онешко почему-то отшатывается, глядя на простынь, которую застилает парень и пятится в немой панике к ванной, избавляется от чёртового пальто Димы. Становится под душ, надеясь, что боль смоется и с ней воспоминания о ночи.       Стараясь не шуметь из последних сил, Юлик бредёт к предоставленной комнате, но сталкивается с курящим Ромой перед выходом из кухни. Тот замечает лиловые синяки на руках и глубокие красные следы на запястьях, отметины, схожие с засосами. Он округляет глаза, бродит ими по всему Онешко, а после бросает: — Оставайся хоть на полгода, чувствуй себя как дома.