Героиновая ломка

       Московские дворы беспощадны. Об этом думает Механик, застыв причудливой горгульей возле ветвистых деревьев и наблюдая за картиной маслом. Юлий забился возле входа в подъезд, находясь в обыденном теперь состоянии нервной дрожи и паники, рядом — критик, в рот он ебись, всея русского сегмента Ютуба, прижимает Онешко к двери.        Убить, ударить, прогнать. Гнев в доли секунды заполняет кровь, закупоривает вены и просится наружу. И всё же Рома застывает, ожидая чего..? Ответ напрашивается — исхода и реакции. Юлик за вереницу дней и ночей ни с кем не общался, исключительно с ним. Важно было узнать: может ли сбросить изолированность, испытать хоть ненависть, лишь бы не тревогу.        Ответ следует. Правда, совершенно неожиданный. Судорожными поцелуями в запястье и парадоксальным спокойствием дрожащих плеч. Ещё неправильнее — коротким, чуть ли не на пробу, касанием губ, руками на шее Ларина, которые не сжимались в попытке задушить, притягивают ближе. Ярость прорывается. Механик приближается уверенным шагом, хватает Ларина за пиджак воронового крыла и отталкивает в сторону скамейки. — Пошёл нахуй, сказал же тебе! Поблагодари, что за всё произошедшее остался здоровым! — Рома оборачивается на Юлика, тот упирается ладонью в стену дома и выглядит как человек на грани нервного срыва, смотрит одичалым взглядом и вдруг начинает орать: — Как же вы заебали! Оставьте меня, просто оставьте и не лезьте, — голос у Онешко хрипит, превращаясь в зацикленный коуб «оставьте, оставьте». Ларин смотрит на шекспировскую сценку с эмоциями, даже на секунду застыв от удивления. Механику не понять, с какими эмоциями, ведь Дима — это прежде всего каменное лицо. Но тот хмурится, застёгивает пиджак, смотрит на скетчера и говорит невозмутимым голосом: — Приезжай за вещами в любое время.        Неспешной походкой Ларин уходит. Юлик дышит порциями воздуха утопленника, которому повезло выжить, набирает полные лёгкие. И Рома аккуратно придерживает Онешко за рукав собственной кофты, не касаясь тела под тканью и ведёт по серым ступенькам декадентских унылых подъездов. В квартире Юлик снова кричит о том, как всё гадко и не даёт жизни, глаза становятся злыми. Тогда Механик открывает ящик на кухне, отыскивает седативные, подходит к Онешко, с силой сжимает челюсть. Рот открывается, а таблетки летят в пасть. Скетчер смотрит на Механика и говорит почему-то знакомым голосом из прошлого: — Рома, я устал.