Чудовище и чудовище

Говорят, отпечатки губ у людей такие же неповторимые, как отпечатки пальцев. Иногда только по поцелую можно понять, твой ли это человек — его отпечатки идеально ложатся на твои. Когда Джаред меня целует, я вдруг отчетливо это понимаю. Мы не совпадаем почти по всем параметрам: наши характеры, наши репутации, наши взгляды на жизнь, наши семьи, — но все это отходит на второй план, стоит лишь нашим губам соединиться. Стопроцентное совпадение. Сдержанная северная нежность сменяется африканской страстью. Пальцы расцепляются, его рука скользит в выемку позвоночника, гладит спину и спускается ниже. Моя ладонь крадется по его груди, по пересечениям мышц под складками ткани, по татуированной ключице к шее, где, ускоряясь, бьется жилка. Я притягиваю его к себе, стираю разделяющие нас доли дюйма. Где-то наверху, под самым потолком, две темные смазанные фигуры копируют все наши движения. Мы целовались, крадя друг у друга дыхание, до темных вспышек перед глазами, до томной тянущей боли во всем теле. И для меня не существовало в эти мгновения ничего кроме. Он и я, совпадающие, как зазубрины разбитой напополам посуды. Острые, опасные, ранящие всех кроме друг друга. Лишь на долю секунды он отстранился, чтобы увидеть мое лицо, и это была плохая идея. Его мышцы окаменели, будто не меня вовсе он ожидал увидеть, словно не мои губы он только что терзал поцелуями. — Сэмми, это плохая идея, — прошептал Джаред, отдалившись на расстояние взгляда, словно продублировал мои мысли. На его лице отображаются все внутренние метания. Я не дура, он хочет меня, но его желание заглушает противный голос разума. Именно его цитирует Джаред и смотрит на меня взглядом, который я помню еще с юности: теплый взгляд друга, понимающий тебя лучше, чем ты сама. Его слова отзываются во мне эхом сердцебиения, грохочущего на самом краю грудной клетки, словно готовясь выпасть. Он все повторяет о глупой ошибке, но язык упорно слизывает мой запах с губ. Я выразительно вздергиваю брови. Его рука все еще под моей майкой помечает кожу своими отпечатками. Мое бедро упирается в его пах, и то, что я чувствую, является достаточным доказательством его лжи. Но он уже будто не со мной. Холодное, чужое, напряженное тело, сжатые губы и лишь в глубине глаз дымка виноватого разочарования. — Ты пьяна и не можешь отвечать за свои желания, — он перекатился на край кровати. — А ты, Джаред? Ты можешь? — Я… Мы не должны, Сэм. Если я останусь, завтра ты возненавидишь меня, — он устало вздохнул, выпуская сквозь зубы пар своего возбуждения. Я еле сдержалась чтобы не разреветься, рассмеяться, спрятать голову под подушку, кинуть в него массивной лампой, признаться ему в любви и высказать наконец, как я ненавижу его и нашу семейную жизнь. Вместо этого я мысленно сосчитала до десяти по-арабски и криво улыбнулась: — Ты ошибаешься, Джаред. Я возненавижу тебя при любом раскладе. Он так же криво улыбнулся мне в ответ и тихо прикрыл за собой в дверь. С зеркального потолка мне ехидно улыбалось одиночество. Проснулась я на диванчике в углу комнаты, по которой ночью определенно прошел ураган. Кровать была усеяна зеркальными осколками, в которых сейчас перемигивались солнечные зайчики. Роскошные лиловые обои местами были содраны со стен вместе с тяжелыми бра. В центре журнального столика змеилась трещина, сливающаяся с днищем торшера, валяющегося на полу. Картины, в которых я, будь чуть поумнее, могла бы узнать репродукции великих художников, валялись на полу в совсем не живописном беспорядке. Кто-то меня вчера здорово разозлил… Сбежав от этого хаоса в ванную комнату, я недолго боролась с искушением разбить еще одно зеркало. Впрочем, злило меня даже не его наличие, а мое в нем отражение. Вчера, изменив своей многолетней привычке, я уснула даже не умывшись, и то, что сохранилось после сна в самолете, теперь оказалось размазанным не только по гостиничным подушкам, но и по моему лицу. Глаза опухли, и если бы я знала себя чуть хуже, подумала бы, что ревела полночи напролет. Волосы свалялись в воронье гнездо, вчерашний виски на позавчерашний давал ощущение котла вместо головы, в котором беспрестанно что-то гудело, а во рту, кажется, кто-то сдох. Душ дела кардинально не поменял: чтобы окончательно прийти в себя, мне нужен день в SPA, бурный секс и двенадцатичасовой сон. Но сначала плотный завтрак. При свете дня номер выглядит еще отвратительнее, чем в лучах заката. Его не извиняет даже обилие комнат и то, что моего мужа нет ни в одной из них. В большой гостиной обнаружилась лишь сухая записка с сообщением, что Джаред отбыл по важным делам, не требующим отлагательств. Что ж, это, конечно, заслужило мой облегченный выдох, но если Лето боялся скандала, то зря. Выпустив пар вчера, я вовсе не собиралась выяснять с ним отношения. Во всяком случае сейчас. Пожалуй, я даже была ему благодарна за то, что из нас двоих хотя бы он сохранил трезвый рассудок и не дал перейти черту, за которой… А что, собственно, ждало нас за этой чертой? В то, что мы можем жить долго и счастливо верится с трудом. Ссоры? Бесконечное лицемерие перед посторонними? Чувства разъедающие изнутри, одно другого хуже? И в конечном итоге все свелось бы к взаимному презрению и ненависти. — Я подумаю об этом завтра! — сказала я громко, надевая первое выуженное из чемодана платье у большого зеркала. — А еще лучше послезавтра. Сидеть в номере не хотелось, и, вместо того, чтобы позвонить на ресепшен и заказать себе курс расслабляющих процедур, я решила спуститься к администраторам лично. Заодно и позавтракаю. Пока лифт медленно полз вниз, мысли упорно крутились вокруг того, чего и не было, но я старалась не сосредотачиваться на них. Лишь неудовлетворенное жужжание обиженной женщины мне унять никак не удавалось. Чувство, что меня банально не захотел мужик, больно било по самолюбию принцессы. — Я не буду думать об этом сейчас! — тихо пробурчала себе под нос, стараясь не привлекать внимание вошедшей толпы туристов из страны восходящего солнца. Администратор с приклеенной улыбкой внимательно выслушал мои указания и безостановочно кивал головой с такой готовностью исполнить любые мои капризы, что даже повысил мне настроение. Так что в ресторане я появилась уже в хорошем расположении духа. Большинство столиков было занято проголодавшимися постояльцами, но сексапильная хостес приветливо проводила меня к свободному месту возле декоративного камина. Сделав заказ, я принялась украдкой рассматривать туристов. Слева сидела умилительная пара, судя по акценту, откуда-то из Германии. Седые, благообразные, сдержанные, они порой улыбались так открыто-искренне, словно младшеклассники, замыслившие шалость. Она трогательно вытирала ему лицо уголком салфетки, заметив каплю соуса возле седых усов. Он в благодарность целовал ей сморщенные руки, не обращая внимания на смущенные протесты. Всю свою сознательную жизнь я насмехалась над такими парами. Их седовласая любовь казалась мне чем-то, выходящим за рамки нормальности. Иногда мы с подругами принимались высмеивать стариков вслух, заставляя тех смущенно теряться и забавно краснеть. А вызвать у кого-нибудь из них слезы обиды было нашей любимой игрой, победительнице которой полагалось исполнение любого желания. И благодаря врожденной наглости, отточенной язвительности и отсутствию комплексов, я побеждала чаще других. Но сейчас, глядя на их по-немецки грубоватую нежность, мне впервые не хотелось смеяться. Не то чтобы я вдруг прозрела и возжелала себе такой же участи, нет. Я вовсе не мечтала, чтобы через много-много лет, старые, седые и сморщенные, мы с мужем все еще давали фору молодым, хихикая украдкой в уютном ресторанчике в чужой стране; чтобы даже спустя десятилетия нам все еще хотелось не только держать друг друга за руки, но и целовать их. Просто… Они показались мне действительно милыми и любящими. По-настоящему любящими друг друга. И мне вдруг подумалось, как должно быть здорово любить кого-то кроме себя. — Самира? Не могу поверить, Самира, это правда ты? Голос, вырвавший меня из несвойственных размышлений, подействовал лучше, чем утренний холодный душ. Низкий, вкрадчивый, с насмешливыми нотками и капризной протяжностью, он был хорошо мне знаком, но отвечать его обладательнице я не собиралась. Я лишь автоматически выпрямила спину и навесила на лицо непроницаемую маску, которой успела научиться у Джареда. Холодная полуулыбка и равнодушный взгляд должны были наглядно продемонстрировать собеседнице, что я думаю об этой встрече. — А ты не изменилась, — произнесла девушка и уселась за соседний стул, — по-прежнему жрешь как на убой. Я отпила обжигающий кофе и наконец посмотрела ей прямо в глаза: — Просто, в отличие от некоторых, мне не стоит переживать за появление лишних килограммов. — Уже не стоит, да. Поздно уже переживать, придется жить с чем есть. Она не вписывалась в этот ресторан куда больше, чем я. Черные волосы сострижены в вызывающую, почти мужскую прическу, обнажая тонкую смуглую шею, покатые плечи и часть груди с выпирающими ключицами. Большие черные глаза, кажется, едва тронуты косметикой, хотя я уверена, что смывать ее вечером она будет часа три. Идеальный тон кожи, пухлые алые губы — она выглядит лет на пять младше меня, хотя я знаю, что она на год старше. В ушах крупные серьги с камнями, отсвечивающими то бирюзовым в свете солнца, то почти пурпурным в отблесках живого каминного огня. Белый топ, держащийся лишь на груди, почти целиком оказался прикрыт столом, но я успела заметить еще нежно-голубые чуть укороченные брюки, в тон жакету, небрежно брошенному на спинку кресла, и светлые лодочки. На ее фоне я выгляжу потрепанной жизнью нищенкой в своем сером помятом платье. — Какого черта тебе нужно, Дина? Она недоуменно вздернула брови и с благосклонным кивком приняла стакан воды от официанта, который, к слову, смотрел на нее с подобострастным трепетом. Лишь сделав пару глотков, Дина соблаговолила ответить: — А что, разве нужен повод, чтобы повидаться с сестрой? — И с каких пор ты вдруг стала считать нас сестрами? — я чуть не подавилась. — Уж не тогда ли, когда сдала своему отцу, что я копалась в его сокровищнице? — Во-первых, это была не сокровищница, а шкатулка в маминой спальне. А во-вторых, ты украла ожерелье. — Всего лишь вшивую цепочку. И то для того, чтобы вернуться домой. — Ну так ты и вернулась, разве нет? — Дина широко улыбнулась. — И должна быть благодарна за это, ведь у нас ворам обычно отрубают руку. Я закатила глаза, теряя терпение: — Жаль, что доносчикам у вас не вырывают язык. Дина вздохнула, стирая с лица улыбку: — Самира, я ведь не ругаться с тобой пришла. Наоборот, это я уговорила мужа устроить концерт группы в Дубай, узнав, что ты вышла замуж за солиста. Рок-музыкант, да? Я сжала под столом кулаки, вонзив ногти в ладони. Никто и никогда в жизни не выводил меня из себя с такой ловкостью, как Дина бинт Абдулазиз аль-Нахайян, дочь короля ОАЭ. Единственная и законная дочь. Настоящая принцесса. Я ненавидела ее с самого детства. У нее было все: имя, положение, любящая мать и отец, который в ней души не чаял. А еще она была лицемерной тварью. Впрочем, как и я. Но я никогда не считала себя святой и предпочитала делать гадости и говорить что думаю в лицо, Дина же действовала исподтишка. Наши отцы пытались нас подружить, король даже проявил великую милость и закрыл глаза на мое положение. Король да, но не Дина. Она насмехалась надо мной, называла мою мать шлюхой и говорила, что я пойду по ее стопам, а когда я бросалась на нее и вырывала ей волосы, царапала лицо и кусала за руки, притворялась, что понятия не имеет, за что с ней так. Мне же гордость не позволяла жаловаться взрослым на какую-то девчонку. Так за мной закрепилась слава бешеной дикарки, что, впрочем, было мне лишь на руку. Во всяком случае, меня стали реже приглашать во дворец. — Да, Дина. Мой муж — рок-музыкант. А твой? — О, всего лишь наследный принц Дубай. Мои глаза округлились в немом удивлении, на секунду я даже перестала дышать, пытаясь переварить услышанное. — Так ты замужем за… — За Хамданом, да, — выпалила Дина самодовольно, поправляя безупречную прическу только лишь для того, чтобы ослепить мне блеском бриллианта на пальце. — Почему же он тогда… — я прикусила губу, вовремя сообразив, что Дина не знает. — Почему он тогда что? — насмешливо спросила она. Он ей не сказал! По ее надменному взгляду, по тону превосходства в голосе, по жестам самолюбования я поняла, что Хамдан ей не сообщил, что собирался жениться еще и на мне. Иначе Дина не улыбалась бы сейчас так широко с видом победительницы. Хамдан — еще одна причина почему мы страстно друг друга ненавидели. Дина была влюблена в него с самого раннего детства, она мечтала стать его женой и родить ему сына, а мое появление эти мечты разрушило. Хамдан стал проводить все свое время со мной и Саидом, и, несмотря на всю строгость мусульманских законов, он не мог не проявлять своих чувств ко мне. Думаю, это Дина наябедничала королю о нашей дружбе, и Хамдан досрочно отправился в Англию. Она готова была терпеть разлуку с возлюбленным, лишь бы он не достался мне. — Ничего, — я криво усмехнулась. — Вижу, ты добилась своего. — Настоящие принцессы, Самира, всегда получают то, что они хотят, — она хищно облизала губы и достала что-то из сумочки. — Кстати, это наши сыновья. С фотографии на меня большими черными глазами смотрели два одинаковых кудрявых малыша с широкими беззубыми улыбками на руках у отца. — Хорошенькие, — я равнодушно пожала плечами, едва бросив взгляд на фото. Во всяком случае, цель визита Дины стала мне понятной — она метила свою территорию. Рассказать бы ей, что я променяла возможность стать еще одной женой ее любимого мужа на возможность жизни с рок-музыкантом. Я отодвинула тарелку, допила свой кофе, промокнула губы салфеткой и, насладившись наконец паузой, жестко сказала, глядя ей прямо в глаза: — Послушай, Дина, я очень за тебя рада, но эта встреча была явно лишней. Мы не сестры и даже не подруги, и я не собираюсь делать вид, что ты мне хоть немного нравишься. На твоего мужа я не претендую: как ты уже заметила, я замужем и весьма счастливо. Поэтому распечатай фото своих малышей и повесь где-нибудь в гостиной, мне же плевать на тебя, твоих детей и твою семью в целом. Просто постарайся сделать так, чтобы мы больше не встречались, а если ты еще умудришься устроить, чтобы мы не пересекались с твоим мужем — цены тебе не будет. Во время моей речи Дина сжимала зубы все сильнее, так что под конец я даже испугалась, что они рассыпятся прахом. Но, к несчастью, обошлось. Расцепив челюсти, она прошипела: — С сожалению, не получится. Мой муж вбил себе в голову, что мы семья, а семья на востоке — святое. Послезавтра мы ждем тебя и твоего патлача на ужин. — Да хоть обождитесь. Я не хочу видеть ни тебя, ни Хамдана, — я фыркнула. — Кстати, муж еще не говорил тебе о желании взять третью жену? — Ему не нужна третья, — Дина даже побелела от злости. — Ну вторую же он взял, значит первая чем-то не устроила. Я была уверена, что Дина швырнет мне в голову наполовину полный стакан, перевернет стол и выколет мне глаза десертным ножом, такой яростью пытали ее глаза. Похоже, я попала в больное место. На долю секунды мне даже стало ее жалко. Она любила Хамдана какой-то больной любовью, какой собаки любят своего хозяина, и каждое его грубое слово оставляло на ее сердце глубокий шрам. Что уж говорить о самолюбии принцессы, которое было раздавлено, когда он взял вторую жену. — Это я стала второй. И снова ей удалось меня удивить. Гордая, взбалмошная, капризная принцесса согласилась быть номером два? Не хотела бы я любить так. Позволив себе нечаянную слабость на виду у врага, Дина быстро собралась и снова смотрела на меня с оттенком надменного презрения: — Но его первая жена недавно умерла, поэтому теперь я единственная. Эту неловкую и ненужную никому из нас беседу прервала заливистая трель моего мобильника, и я даже не стала извиняться перед Диной, когда взяла трубку. — Привет, Надин. Какие-то вопросы? — Что-то вроде того. Пара вопросов у меня к тебе точно есть. Можем поговорить? — голос Надин звучал приглушенно, будто она не хотела, чтобы кто-то ее услышал. Я бросила на стол несколько купюр, которых с лихвой должно хватить на оплату моего обжорства, и, не глядя на Дину, покинула ресторан. Мне больше нечего ей сказать. — Говори, — сказала я Надин, оказавшись в холле. Журналистка прокашлялась и негромко затараторила: — Знаешь, я сотрудничаю с несколькими изданиями Нью-Йорка и у меня полно знакомых. Я проводила взглядом толпу, набившуюся в лифт, прислонилась к стене, укрывшись за кадкой с какой-то пальмой, и вздохнула: — Ближе к делу, Надин. — Один из знакомых попросил у меня сегодня об одолжении… — Еще ближе. — Я бы уже до него добралась, если бы меня не перебивали, — хмыкнула Надин. — Один из моих дружков принес мне фото и попросил узнать у руководства не согласятся ли они их опубликовать, — журналистка выдержала паузу, но я стойко молчала. — В общем, это фотки Джареда. — И ты решила продать мне фотографии мужа? Спасибо за заботу, но… — Он на них не один. Мой друг заснял его с молодой моделью гуляющими по улицам Нью-Йорка. Ты знакома с Валери Кауфман? — Блядь! — емко ответила я. Откуда сегодня у всех желание меня ошарашить и разозлить? Надин усмехнулась: — Согласна. Та еще дама. Послушай, Самира, журналисты, в принципе, не самые надежные товарищи, но я ценю все, что ты для меня сделала. Хотя, к сожалению, мои возможности не безграничны. Я уговорила фотографа не показывать никому снимки, пока я не переговорю с руководством, но долго он все равно не выдержит. Готовься, что скоро это окажется в интернете. Я прикрыла глаза и прижалась затылком к холодной стене. Одного глубокого выдоха мне хватило, чтобы взять себя в руки. Я растянула рот в фальшивой улыбке и как можно беззаботнее защебетала: — Спасибо, конечно, Надин, но все это полная ерунда. Джаред и Валери просто хорошие друзья, она часто бывает у нас в доме. Так совпало, что у нее были съемки в Нью-Йорке, и мы должны были пойти ужинать, но я слегка приболела. В том, что Джей встречался с Кауфман, нет никакой тайны, — я до тошноты фальшиво рассмеялась. — Я рада, что ты так к этому относишься, Самира. Но когда будешь рассказывать это другим журналистам, погугли информацию. В то время съемки у Кауфман были в Лондоне, в Нью-Йорк она прилетала на два дня, один из которых точно провела с Джаредом. Она собиралась добавить что-то еще, но ее окликнули и, наскоро пробормотав слова прощания, Надин отключилась. Я все не могла отлепиться от холодной поддержки стены, вжавшись в нее лопатками, и открыть глаза. Мой позвоночник хрустел от чего-то большого и неподъемного, такого, что я не могла вынести, не могла нести и хранить в себе. Какое-то незнакомое мне чувство росло в грудной клетке под ребрами, словно слизкая, холодная жаба. На темном экране век светилось чужое, каменное лицо Джареда, обнаружившего себя в одной постели не с той. Он не захотел меня, потому что хотел ее? Потому что любил ее? Любил, как Дина любит Хамдана? Или как Хамдан любит меня? Или как я… а кого люблю я? Проглотив комок вопросов, топорщащийся в горле острыми гранями тошноты, я медленно выдохнула и открыла глаза. Я люблю себя. Это самое главное, а остальные пусть решают свои проблемы самостоятельно. Мне бы только тур пережить, в конце концов, спустя месяц брака я уже могу подать на развод. Люди и через неделю разводятся. Я расправила плечи, вздернула подбородок и уцепила пробегавшего мимо администратора за локоть. — Что насчет SPA? Он широко улыбнулся: — Все для вас, миссис Лето. Ваш новый номер тоже готов, ваши вещи уже в нем. Я благодарным кивком отпустила его восвояси и почти уже выбралась из своего укрытия за кадкой с цветком, как мой взгляд зацепился за знакомую фигуру. Краска с волос уже немного смывалась, и из яркого граната Джаред стал похож на присыпанного пылью фламинго, но не узнать его было сложно: штаны, выглядящие старше меня, побитые жизнью кеды, растянутая майка и рубашка, завязанная на талии. Подружить бы его с каким-нибудь дизайнером, может хоть он бы его одеваться научил. Вслед за Джаредом показалась эффектная брюнетка в голубом костюме, и мое лицо перекосилось. Дина была с ним одного роста, но со своей вечно фальшивой улыбкой смиренного ангела смотрела на него снизу вверх. Они явно вели до этого задушевную беседу, а сейчас прощались чрезвычайно довольные друг другом. Я, с трудом сдерживая тошноту, увидела, как Дина светски клюет моего мужа в щеку, а после развернулась и, придерживаясь стены и тени декоративных растений, выскользнула из холла. Сегодня точно не мой день.