мы рождены больными.

Поднять голову от подушки — задача невыполнима, височная кость раскрошится, оставляя мелкий сор на обивке дивана. Юлик сжимает подушку под щекой пальцами, зуд в заживающих костяшках не даёт провалиться в сонный омут с чертями. Побег из дома—клетки—палаты происходил в тумане отчаянного метания от окна до стула и тянущей боли, ставшей телом, лимфой, мыщцами, эпителием. — Вставай, пойдём в больницу, — Ларин застёгивает пуговицы синей рубашки, демонстрируя пресс. Безотлагательный тон, будто никакого дела до плачевного состояния Юлика. Юлик, которому пусть и шестнадцать, склонен к детской непосредственности. — Зачем? Я чувствую себя лучше, — Онешко храбрится, выпрямлет осанку в попытках оправдать слова, едва не корчась от боли в позвоночнике. — Заметно, — Дима указывает парню на вещи, недовольно ждёт окончания марафета, а после с силой тащит к выходу. Они не завтракают, Юлику спешка непонятна. Больница наполнена визгами детей детсадовского возраста, приторным запахом старости и бубнением. Ларин презрительно смеряет окружающее “лучами смерти”. Так про себя подросток называет особенно высокомерные взгляды мужчины. — Нам сюда, пожалуй, — Дима дёргает Юлика за рукав, ведя, как глуповатого щенка. Дальше — переплетение страха и неясности. Их гоняют по кабинетам и, судя по всему, дело идёт к снятию побоев. Онешко сопротивляется, опасаясь целей действия, хочет кричать на Ларина, ударить по надменному лицу — были бы силы. А тот продолжает таскать парня по этажам, приказывает помалкивать. Врачи осматривают рёбра, говоря о ушибах, пишут на листках названия препаратов. Благодаря связям мужик с лоснящейся рожей выдаёт Диме справку, спрашивая о документах, родителях, причинах. Юлик не слушает, понимает, чем чревата бумажка в руках усмехающейся мрази. — Что ты делаешь?! — парень взрывается, разлетаясь осколками непонимания по тихому переулку за пределами лечебного заведения. — Побои снимали, купили лекарств, — Дима принимает обычную позу самозащиты, раскрывая плечи и вскидывая голову вверх. — Я не собираюсь окончательно лишаться нормальных отношений с семьёй, — шелестит парень, — нужно время, чтобы они отошли. Ветер проносится по асфальту, стирая листья деревьев в кровь. Ларин крепко хватает подростка за плечо, встряхивает, позабыв о травмах. Взгляд пилит череп подростка. — Отойти? Отец чуть тебя не убил. Ты уже выродок в глазах семейства. Дальше — хуже, — Юлик уворачивается от цепкой хватки, слушая мужчину с пристальным вниманием, неподдельным удивлением: взрослый человек не понимает. — Дима, родители растят меня столько лет. Естественно, я буду ждать, когда они отойдут. Можешь выкинуть справку хоть сейчас, — скетчер засовывает открытые ладони в карманы, волосы взъерошены дуновениями питерской погоды. Губа — кусок мяса, скулы — мрамор бушующего океана. Дима хмурится, поправляет рубашку. Сегодня в Юлике нет привычного балагана юных лет, скорее взрослое устойчивое сопротивление. — Благодаря ей можно найти рычаг управления на отца, припугнув, но не доходя до суда, — Ларин вопросительно поднимает брови, получая слабый кивок от Онешко. Отлично, он поверил.