мы рождены больными.

Юлик вваливается в квартиру сумбурным комком рассказов о сумасшедших торгашах в переходе, тараторит, сбиваясь с ритма. Нервничает, старается храбриться. Наверное, девушки у него были, но до серьёзности никогда не доходило. Он дезориентирован, потерян и не знает, как поступать со взрослыми мужчинами, которые хотят трахаться. Юлик сбрасывает кеды у входа, неуверенно отбрасывает рюкзак, топчется на одном месте. Ларин идёт на кухню, чай — самое то, чтобы отрезвить свой мутный разум и успокоить нервного Онешко. Когда Дима поворачивается с чашками, перед ним на коленях стоит Юлик с закинутой головой, прямо как в прошлый раз. Глаза на этот раз призакрыты, вид загнанный. Состояние опьянения явно делало его наглее и увереннее. Парень тянет ладони к ремню на поясе Димы, неуверенными жестами, но тот их перехватывает и кладёт себе на пах. — Дима? — впервые за последние минуты слетает из губ подростка. Он сгибает спину, опуская плечи и приоткрывает сомкнутые глаза. — Поднимайся, — Ларин дёргает Онешко за руку, легко уводит введённого в ступор парня в обиталище, минуя зал — спальная комната. Сопротивления тот не оказывает, плетётся в согласном ступоре. До Юлика доходит суть происходящего, когда с него сдёргивают узкие джинсы, а Дима подминает его тело под себя, рвёт пуговицы на рубашке, те колотятся о паркет горстками. Жертва—хищник, такая картина видна со стороны, плотоядный взгляд Ларина и едва заметное подрагивание Юлика под откровенным разглядыванием непримечательных физических форм, хочется закрыться и убежать. — Это, — Онешко хочет сказать многое, поведать о страхе, но стыд держит за глотку — не отпускает. В паху ноет от взгляда на Диму, с которого мигом слетает надменная мишура контроля, дыхание у мужчины становится тяжелее и взгляд заливает похотью. — Впервые. Я понял, — Ларин стягивает с него бельё, ощутимо оглаживает бёдра, ведёт ладонями по животу и рёбрами, прищипывает соски, легко хватает за шею, впиваясь губами в почти сошедший засос. Пусть красуется. Юлик пытается свести колени, когда его переворачивают на живот и разводят ноги, но попытки напрасны. Сейчас он показушно открыт, грязно выставлен напоказ. Дима ударяет парня по бёдрам звонким шлепком, ощутимо кусает кожу под левой лопаткой. — Расслабься, я не собираюсь тебя убивать. Пока, по крайней мере, — произносит Ларин, Юлик чувствует руки на лопатках, идущие вниз, они сжимают болезненно ягодицы. Нечто холодное стекает по копчику парня, а пальцы мужчины спускаются ниже. Хочется выть от боли, хотя один палец проникает аккуратно, без резких и насильственных движений, боль хрипами вырывается изо рта. — Будет хорошо, — насмешливо шипит Ларин за спиной, добавляя новый палец. Растяжка — одно дело, когда в Юлика входит член, он только рыбой хватает воздух, пытаясь бороться с неприятными ощущениями. А потом Дима вбивается в юное тело медленными толчками с оттяжкой, болезненные хрипы смешиваются со сладкими звуками стонов. Темп переходит на животный, Юлику бы хотелось зацепиться за опору, плечи мужчины, но в пальцах только сжимает простыни, сминая светлую гладь. Он может только не по-детски поддаваться тазом на фрикции, двигаясь задницей навстречу, и подвывать. — Глубже, да, — тянет парень с хрипотцой. Первым кончает Юлик в силу возраста, Дима после. Ларин переворачивает размякшего в руках Онешко, хватает за шею грубым жестом и впивается длинным поцелуем в губы, напоминающем попытки превратить их в месиво. На душ никто не разменивается, они засыпают крепким сном.