Странствуя между мирами, Ты хранишь в себе память О каждом моём воплощении. И в назначенный час Мы узнаем друг друга По первому прикосновению, Где бы ты ни был, Кем бы ты ни был. Время придёт, и мы снова откроем Книгу на самой последней странице. И эпилог станет новым прологом, И мы уйдём, чтобы вновь повториться. Флёр — Память.
Утро подстерегло страдальческим стоном горе-волшебника, накануне порядком перебравшего на дегустации вин. Курогане открыл глаза, покосился на нечто, смутно напоминающее несчастное запеленатое существо с выглядывающей из-под одеяла взъерошенной маганой макушкой, и досадливо зарычал. Было еще слишком рано, чтобы просыпаться. Пепельная темнота за окном свидетельствовала о том, что рассвет еще не наступил, и можно не торопиться с пробуждением, но мученик-Фай под боком никак не способствовал тому, чтобы спокойно доспать законные пару часов. В конце концов, Курогане, не выдержав, скинул лишние тряпки и сел на кровати, подхватывая со стула свою одежду. Быстро натянул джинсы, накинул рубашку и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Автоматы в холле мотеля предлагали почти всё, что могло потребоваться путешественникам: от средств гигиены, напитков и снэков, до солнцезащитного крема, кепок, презервативов и темных очков. Некоторые простейшие препараты там тоже имелись, и Курогане, купив бутылку питьевой воды и пару таблеток аспирина, вернулся в номер. Плеснул воды в пластиковый стакан, растворил в ней лекарство и, присев на край кровати, потормошил Фая за плечо. — Вот, выпей, полегчает. Тот непонимающе высунулся из-под одеяла, окинул своего спутника невидящим взглядом, но благодарно кивнул и, подхватив стакан, залпом осушил его, чтобы затем снова рухнуть ничком на постель. Курогане покосился на часы — те показывали четверть шестого. Понимая, что уснуть уже не удастся, он отправился в душ, надеясь взбодриться после вчерашнего винного марафона. Ему не давала покоя мысль: помнит ли Фай, чем закончился их вечер? Хотелось вернуться, выдернуть ни в чем, в общем-то, не повинного спутника из постели и, глядя в прекрасные небесно-лживые глаза, ударить того по лицу. Ощутимо ударить, чтобы хорошенько прочувствовал, но так, чтобы не попортить тонкую фарфоровую красоту. Поймав себя на столь садистичном желании, Курогане тряхнул головой, повернул до отказа ледяную воду и сунулся под нее, ощущая, как холод прогоняет все лишние эмоции и губительные мысли.* * *
На улице было свежо, в сумеречном воздухе плавали микроскопические капли росы, оседали на траве, одежде и волосах. Далекие горные вершины укрывали запрятанную у их подножья деревеньку надежной стеной, увенчанной диадемой ледников. Мышастое небо постепенно светлело, наливаясь робкой синевой, а опаловая зелень еловых лап, узорной каймой обрамляющая гранитные скалы, за ночь остыла, и аромат смолы истаял, оставив легкий, с горчинкой, привкус. С востока из-за горизонта лился тусклый свет, озаряющий скрытые от глаз долины и взгорья: восход вот-вот должен был добраться и до лихой деревеньки, буйствующей ночи напролет в винном угаре. Скоро их путешествие должно было продолжиться, оставляя позади и это место, и вчерашний день, и беззаботную жизнь. Курогане вдруг очень остро осознал, что прямо за перевалом всё сойдется в ключевой, решающей точке, в их с Фаем судьбоносной встрече, которой никогда не случилось в заново прожитой реальности. Не выйдет ли так, что они действительно исчезнут из-за того, что натворили? Всё это время он старательно отгонял назойливые мысли, но те оказались упрямее. Фай не должен был исчезнуть. Они оба не должны были… Озаренный запоздалой догадкой, мечник распахнул входную дверь и быстрым шагом преодолел коридор до номера. Если только кудесник еще не встал, у него найдется пара минут, чтобы заглянуть в чертову книгу с затертым названием на исчезнувшем языке! Комната была пуста. На кровати царил беспорядок из одеял и простыней, а в душе за тонкой перегородкой лилась вода. Курогане остановился у сумки, в недрах которой покоилась книга из папоротниковой деревни. Рывком расстегнул молнию, выхватил злополучный томик, раскрыл на последней странице… …И увидел пустоту. Девственно белый лист, не тронутый чернильными символами. Пролистал на середину и с изумлением понял, что сказка оканчивается десятком страниц после прочитанного. Это составляло две третьих книги, а значит, впереди еще что-то могло случиться, но… Не случилось. Ошарашенный, потерянный, Курогане продолжал стоять, стискивая сведенными судорогой пальцами переплет, а очнулся лишь тогда, когда сбоку с тихим щелчком раскрылась дверца ванной комнаты и на пороге возник Фай, завернутый в одеяло. Рука волшебника замерла, удерживая полотенце, собирающее влагу с волос, а безмятежные черты исказились недоумением. — Куро-рин, что с тобой? На тебе лица нет, — ухватив цепкими пальцами укрывающие тело тряпки, вымолвил маг, подходя ближе. — Эта проклятая книга… она просто обрывается на середине! Как такое может быть? — выдохнул Курогане, демонстрируя Фаю пустые страницы. — Действительно, — юноша подхватил томик и присел на кровати. Внимательно оглядел обложку, еще раз обвел кончиками пальцев выгравированные на ней буквы. — Если вдуматься, Куро-тян, то, сдается мне, я припоминаю, как переводится первое из слов. Кажется, это «калейдоскоп». Ты ведь знаешь, что оно обозначает? — и, дождавшись короткого кивка, продолжал: — Слово редкое, поэтому мне не сразу удалось его вспомнить. Игрушка, выдающая совершенно случайную картинку, зависящую лишь от того, какой узор сложится из запертых в ней разноцветных камушков. Эта книга — калейдоскоп будущего. Она не может показать историю дальше, потому что новый рисунок еще не успел сложиться. — Ты это сразу знал, — хмуро произнес Курогане, что-то быстро сообразив. — Ты знал это с первой минуты и требовал, чтобы мы понемногу читали эти чертовы «сказки» каждый день! — Я… — Фай чуть не выпустил края скрывающего наготу одеяла, когда мечник, схватив его за горло, опрокинул на кровать и стиснул пальцы с такой силой, что воздух почти перестал поступать в легкие. — Я не был в этом уверен! Это правда, Куро-рин! — дождавшись, когда давление ослабеет, он заглянул в рябиновые глаза мужчины и заговорил: — Я действительно понял сразу, что книга тебе досталась необычная. Но, признаюсь, подозревал за ней магию совсем иного свойства. Нас с тобой не было на карте, история в книге обрывалась почти сразу… ты этого не заметил, а я успел пролистнуть до конца — дурная привычка, заранее знать, чем всё закончится. Но потом, на следующий раз, я убедился, что сказка как будто продолжилась… Текст появлялся понемногу, по крупицам, и я должен был понять, какой секрет скрывает в себе эта вещица, потому и просил тебя читать… Не красть же мне было твою личную вещь. Курогане хотелось прикончить беловолосого лжеца. Сколько раз он напоминал себе, что нельзя, ни в коем случае нельзя верить этому Фаю, а все равно попадался на крючок его обаяния. Вот и сейчас — оказался обманут, во благо или во зло, разницы не было. Курогане терпеть не мог ложь. Фай не был тем, кто любит наивные детские сказки. Он был тем, кто видит за каждой из сказок ее оборотную, изнаночную сторону, и его нельзя было винить за то, какой он есть. Злость, если только дать ей волю, не принесет никаких результатов. Все, что мог сделать Курогане — это не верить ему. Ни единому слову, ни единой обманчивой улыбке, ни единому взгляду. Ничему. Отпустив закашлявшегося мага, мечник поднялся, зашвырнул Калейдоскоп обратно в сумку, где уже покоилась волшебная карта, и сухим голосом сказал: — Собирайся. До отъезда осталось не так много времени. Подхватил свои вещи и вышел, оставляя Фая в стылом одиночестве. Он хотел дождаться его в автобусе, но не смог уйти от мотеля — всё еще боялся, что маг исчезнет, растворится в череде пустых страниц проклятого калейдоскопа, растает в абрисах чародейной карты. Просто сбежит, снова, но уже в одиночестве. Поэтому, когда Фай, посвежевший и взбодрившийся, в белом плаще и с синей дорожной сумкой за плечом вышел из дверей, замерев на верхней ступеньке, мечник все-таки шагнул ему навстречу. Пускай их отношения были пропитаны ложью насквозь, до тошноты, как губка, вобравшая в себя раствор цианида, Курогане уже просто не мог всё бросить, разорвать, уйти. Он ненавидел фальшь, но Фай был слишком дорог, чтобы после очередного мелкого вранья, обещающего в любую секунду слепиться в снежный ком и сойти лавиной, сметающей всё на своем пути, отвернуться и обезопасить себя от этих отношений, временами причиняющих настоящую боль. — Пойдем, — буркнул Курогане, и маг, сочтя это слабой попыткой примирения, коротко кивнул.* * *
Автобус выехал из деревни виноделов в восемь утра. Солнце грузно выкатывалось на небосвод, такой ясный, без единого клочка белого пара, что сложно было заподозрить поджидающий путешественников на перевале шторм. — Может, опять всё переменилось? — задумчиво произнес Курогане, поглядывая в окно. — Если так, то мы не остановимся в «Эдельвейсе». Нас ведь пригнала туда бушевавшая в горах стихия. — Кто знает, Куро-рин, — отозвался притихший и чуточку погрустневший Фай. Похоже, не одного мечника тревожила точка пересечения их судеб. Понимая, что этот момент неумолимо приближается, маг волновался точно так же, как и его спутник, и точно так же был бессилен хоть как-то повлиять на исход. — Я бы всё же не обольщался. Погода здесь переменчивая, тучи налетают за секунду. Горы — место опасное и непредсказуемое. После оставшейся позади деревни асфальтированная лента закончилась, уступив место бездорожью, и тряска стала ощутимее. Слева от проезжей части высилась гранитная скала, а справа открывался обрыв, огороженный низеньким бордюром и пока еще не слишком крутой. Внизу, если приглядеться, можно было увидеть изумрудную зелень долины, извилистую серебристую нить реки и верхушки секвой из парка Друидов. Потом дорога вильнула, и всё исчезло. Склон по правую руку от автобуса превратился в пропасть, в которую страшно было даже заглядывать. Всё тот же белый бордюрчик, возведенный не иначе как в насмешку над путешественниками, эфемерной нитью уберегал их от падения. Маг, ведомый любопытством, все-таки не выдержал и приподнялся, глядя сверху вниз на бездну. Там скрывалось поросшее мхом ущелье. Огромные остроугольные глыбы устилали дно, образуя курумник, тянущийся на многие километры. Пропасть казалась абсолютно безжизненной: со всех сторон ее обступали скалы, образовывая каменный мешок. Один голый камень, лишенный растительности и воды, вот что представляло собой сердце горы. Фай, чувствуя странный трепет, свойственный любому человеку перед лицом стихии, поспешно отвернулся. Будущее виделось ему похожим на эту бездну: ни оазиса, в котором можно было бы укрыться, ни лазейки, чтобы сбежать. Куда еще было им деваться? Снова в прошлое, проживать вечный день сурка? Судьба шла по пятам, подводя к самому краю обрыва. Оставалось только сделать один малюсенький шажок вперед, и… Из оцепенения его вырвал голос Курогане. — Эй! — тот, склонившись над потерянным и обмершим Фаем, ухватил его за плечи, взволнованно тормоша. — Эй, что с тобой? — Я… — маг судорожно вдохнул и попытался выдавить из себя жалкую улыбку, но, естественно, ему никто не поверил, как не верил уже давно и основательно. — Я задумался. — Хотел бы я знать, что это были за мысли, — заметил мечник, понимая, что скрытный попутчик никогда с ним не поделится. И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, ткнул пальцем в окно, указывая на небо над грядой хребта: — Глянь туда. Похоже, с моря и впрямь пожаловала буря.