И, помедлив, уйду с высоты голубой, Не оставив следа на снегах за собой, Но один лишь намек, белоснежный цветок, Мне напомнит, что Мир бесконечно широк. К. Бальмонт, «Эдельвейс».
Полночь заглянула в стрельчатые окна притихшего замка на горе, когда Фай, окинув прощальным взором уснувшего беспробудным сном черноволосого колдуна, поднялся с мраморных плит парадного зала, поглубже надвинул капюшон на голову, закинул дорожную сумку на плечо и, не оборачиваясь, покинул взрастившее его место. Мир за высокими коваными дверьми был местом знакомым и незнакомым одновременно; Фай, прекрасно представляя, как тот устроен, между тем, никогда не видел его воочию. Притворив за собой тяжелую воротину, без опаски оставляя ее открытой и прекрасно зная, что никто в здравом уме не рискнет сюда сунуться, а даже рискнув — едва ли осилит крутой и опасный подъем, юный маг сделал первый шаг по тропе, ведущей к перевалу мимо корки сахарных ледников с синими подпалинами, изо дня в день подтапливаемых летним солнцем. Ночная темень укрывала горные хребты; здесь, на немыслимой высоте, царила совершенная тишина, не нарушаемая ничем, кроме хруста каменной крошки под ногами. Спускаться было страшно. Не потому, что сбоку маячила бездонная пропасть, обрушившаяся отвесной скалой, и даже не потому, что застывшие к ночи ручейки, струящиеся с льдистых пластов, вот-вот грозили выбить твердь из-под ног. Страшно было только потому, что тонкие, но крепкие нити, повязавшие по рукам и ногам, держали так прочно, так упорно напоминали о неизбежной участи, что всякая решимость истончалась, лишая воли, лишая сил совершить задуманное. Первые шаги давались с огромным трудом: Фай спотыкался, точно пьяный, хватался пальцами за гранит, замирал, подолгу отдыхая и стараясь отдышаться. Голова кружилась, черная хмарь по правую руку от него плыла, затягивала в свои путы, из которых маг лишь чудом вырывался, целенаправленно продолжая свой путь. Дальше полегчало; взбодрившись, юный чародей зашагал быстрее, ловко перескакивая с камня на камень и огромными прыжками преодолевая расщелины. Он привык к горам, знал здесь каждую трещину в скале, каждую слюдяную чешуйку на монолите безмолвного серого титана. Путешествие по козьей тропе до перевала не представлялось особенно сложным — легкая прогулка по сравнению с тем, что порой выпадало на его долю. Времени у него имелось с избытком, чтобы, сократив огромный отрезок пути, к рассвету прибыть на остановку. Он доберется туда, сядет на автобус и исчезнет, затеряется в шуме больших городов, в шелесте глухих лесов, в ковыле бескрайних степей, где угодно, лишь бы никогда больше не возвращаться в замок на горе. Ниже, в ущелье, гремела гроза. Черная мгла затянула небеса под ногами, блиставицы озаряли густые тучи короткими вспышками, но громы, бесновавшиеся весь вечер, уже затихали в отдалении — туча, миновав безжизненный каменный мешок, медленно ползла дальше вдоль отрогов, спускаясь в долину тысячелетних секвой и сказочных друидов. И если первые еще сохранились в маленьком заповеднике, то последние навсегда исчезли с лица земли. Только двое остались: колдун и его ученик, два уцелевших осколка старинного витража, но и этого оказалось слишком много, чтобы сберечь в секрете тайные умения и вековую мудрость. Как только последние друиды несколько веков назад поняли, что дни их сочтены, а на древние знания объявлена кровавая охота, старейшины, ни секунды не колеблясь, приняли решение унести их с собой в могилу, но не допустить, чтобы мелочные и злобные людишки прибрали к рукам огромную мощь, которой даже не способны толком распорядиться. Вместе с тем они не хотели, чтобы знания исчезли бесследно, и тогда зародился страшный обычай. «Должны всегда оставаться двое, Учитель и ученик. Когда Учитель передаст все знания, ученик займет его место, чтобы люди, сколько бы ни искали, сколь бы изощренные способы ни придумывали, не могли отыскать среди владеющих древним колдовством предателя. Узы, замешанные на кровавом жертвоприношении, никогда не допустят, чтобы эта цепь разрушилась». Жестокое обязательство, страшная судьба, благая миссия. Фай не хотел быть тем, кто обречен на вечное одиночество, не хотел быть тем, кто должен убить, и не хотел сам пасть в конечном счете от руки того, кого взрастит единственно ради этой цели. Фай вообще не хотел никого взращивать. Он любил горы, любил объявшее их небо. Любил, всем сердцем любил своего Учителя. Должно быть, и тот тоже любил его, но всегда удерживал на расстоянии, понимая: привязавшись, юноша уже никогда не сможет выполнить предначертанное. Совсем еще недавно, счастливый и беззаботный, Фай вошел в главный замковый зал, приближаясь к Ашуре, с привычной меланхолией в индиговых глазах восседающему на троне, что некогда занимал верховных жрец. Заслышав тихие шаги, черноволосый чародей поднял взгляд на Фая, почтительно замершего в паре шагов. — Фай, мальчик мой, — медленно, глядя сквозь юношу, сквозь стены, сквозь века, заговорил колдун. — Твое обучение завершено. Ты знаешь, что это значит. Фай переменился в лице. Краска разом схлынула, уголки улыбчивых губ поползли книзу, а глаза побелели, выгорели в седину. Он понимал, что однажды это случится, но не хотел задумываться о том, что будет дальше. Сперва ему казалось, что выполнить завет древних окажется не так уж и сложно, что после этого он обретет долгожданную свободу, что Ашура — просто глупец, один из тех, кто любит слепо выполнять чужую волю, но… Сейчас, на подкосившихся ногах стоя подле трона и чувствуя, как в голову заползают ядовитые слова, сказанные безразличным тоном, Фай отчетливо осознал, как чудовищно ошибался. Он не находил в себе сил ни отказаться, ни уклониться, ни возразить. Каждый день его мозг обвыкался, вживался, принимал на себя тягостное обязательство, клетками, атомами и нервами сливаясь с ним воедино, и теперь, оказавшись перед лицом неизбежного, юный маг вдруг понял, что, совершив возложенное на него ритуальное убийство, он уже никогда не сможет стать свободным. Что навсегда останется узником замка на горе. Он нарисовал на лице смиренную улыбку — та далась легко, — и покорно последовал за своим Учителем, а в голове метались бешеные мысли, разбиваясь в кровь о черепную коробку. Его пальцы начертали заклинательный круг еще прежде, чем сам Фай успел об этом подумать. Должно быть, Ашура почувствовал, потому что замер на половине шага ледяным изваянием, но было уже слишком поздно — чары коснулись его спины, расползлись по телу, окутали, погружая в сон. Фай, попрощавшись со своим прошлым, напуганный, заплаканный и потерянный, сделал единственное, что еще мог — под покровом ночи сбежал, не желая думать о будущем, не веря даже, что заслуживает это будущее.* * *
Тропа, петлявшая по кручам и время от времени истончающаяся настолько, что терялась из виду, наконец стала устойчивой, вывела на ровное плато. Фай зашагал быстрее, опасаясь не успеть к отправлению транспорта, хотя времени оставалось еще предостаточно. Серый камень сменился красным: мелким, рассыпчатым, как галька. Обросшие лишайником валуны потянулись по обеим сторонам, из-под них проклевывалась скудная растительность, освеженная дождем. Гроза лишь задела этот хребет своим крылом, осы́пала брызгами воды, но прошла мимо. Добравшись до крутого спуска в пару метров высотой, Фай примерился и сиганул вниз, приземляясь легко, точно перышко. Выпрямился, огляделся по сторонам. Дорога дурила голову, таяла среди курумника, растворялась в непроглядной темени. Маг сунулся вправо, влево, понял, что заблудился, и нахмурился. Ему казалось, что до перевала рукой подать, он даже видел его, пока был наверху, на оконечности хребта. Теперь же, снизу, он не мог разыскать ни единого ориентира. Местные жители старались обходить стороной склоны ущелья, от которого веяло холодом и смертью, и здесь не могло быть ни нормальной дороги, ни указующего тура, да и та единственная тропка, которую помнил Фай, могла бы найтись разве что при ярком дневном свете. Он шагнул наугад, стараясь придерживаться нужного направления. Пробираться через завалы острых глыб стало сложнее, ноги оскальзывались после каждого рискованного прыжка, грозили обрушить безумца в пропасть, но Фаю было плевать на опасность. То, что осталось за спиной, было ужаснее, чем даже возможное падение. Юноша потерял счет минутам и часам, что провел, карабкаясь по скалам и преодолевая расселины. Наконец судьба смилостивилась над ним, но лишь затем, чтобы, открыв перед глазами путника довольно ровное пространство, привести в вертеп горных разбойников. Обнесенное высокими валунами, это место идеально скрывало своих обитателей, не давая просочиться даже слабым отсветам костра, разведенного в выдолбленной посередине яме. Фая заметили прежде, чем он успел укрыться от чужих глаз. Люди, расположившиеся на ночлег, повскакивали, кто-то даже выхватил оружие — таким неожиданным и невозможным оказалось для них появление незнакомца, облаченного в длиннополый белый плащ, что некоторые из них поначалу приняли Фая за призрак. Прогремели выстрелы, не слишком отличимые от прореза́вших время от времени тишину громовых раскатов удаляющейся бури. Маг, неуловимым движением отклонившись, пропустил мимо пулю, краем глаза проследив ее полет, а затем, вновь обернувшись к переполошившейся шайке, сделал короткий шаг вперед. Те очухались довольно быстро. У них достало ума сообразить, что к ним пожаловал вовсе не дух из числа тех, что обитают, одинокие и неприкаянные, среди гор, а живой человек из плоти и крови, но не достало ума понять, что человек этот явно не так прост, раз явился со стороны ущелья, а не от дороги, ведущей к перевалу. — Так-так, что тут у нас? — поигрывая револьвером, протянул один, голодно осклабившись. — Какая красотка! Они подумали, что Фай — девушка. Маг тут же замер, не двигаясь с места и неприязненно наблюдая, как мужик вальяжно подбирается к нему, пытаясь, по-видимому, в меру своих умственных способностей флиртовать. Получалось настолько убого, что взгляд Фая поледенел, а лицо обрело каменную строгость. Вооруженный мужчина остановился непозволительно близко, вторгшись в интимную зону и обдавая юношу въевшимся придыхом перегара. Ухватил грязными пальцами за капюшон, отбросил тот с лица… Разочарованно скривился, тут же что-то прикинул в уме и просиял. — Не девка, конечно, но сгодится! Его товарищи скабрезно заржали, а Фай, не желая больше терпеть этот балаган, рванул было вперед, надеясь быстро оказаться за пределами стоянки и забыть эту неприятную встречу, но ему не позволили этого сделать, развязно ухватив за руку. — Стоять! Куда пошла?! Его по-прежнему приравнивали к девице; ватага мужиков, предвкушая хорошее развлечение, скучилась, забирая в кольцо. Фай ощутил, как брезгливость, равнодушие и презрение оборачиваются уже совсем иными чувствами. Он не умел испытывать той ярости, какая присуща настоящим воинам, но в груди, отбивая хладным набатом секунды, всколыхнулась колючая злость. Отступив на шаг, он свободной рукой начертил в воздухе иллюзорную сферу, и реальность распалась, развалилась на два полукружья. Они с противником оказались отрезаны от остальных грабителей, разом переполошившихся и запаниковавших, а пропасть, прежде маячившая по правую сторону от Фая космической черной дырой, раздвоилась, точно отраженная зеркалом. Один лишь маг знал, которая из них — настоящая. — Ах ты, сука!.. Ведьминское отродье! — зарычал мужик, дергая юношу на себя и намереваясь схватить за горло, чтобы разом переломать хрупкие кости, но не успел. Пятерня, которая всего мгновение назад удерживала худое предплечье мальчишки, вдруг ухватила воздух, а тот необъяснимым чудом ускользнул и оказался в паре шагов за его спиной. Подошвы касались пустоты над эфемерной пропастью, а сам волшебник завис в воздухе. — Ха! — что-то сообразив для себя, самонадеянно усмехнулся противник и шагнул следом за юношей. В тот же миг Фай незримо отклонился, коротким прыжком достиг твердого камня. Сферы слились воедино, и пропасть стала пропастью, вырвав опору из-под ног бедолаги, не поспевшего за своей прыткой жертвой. Взмахнув руками и истошно заорав, тот полетел прямиком в сгустившуюся внизу черноту, а еще через долю секунды крик его оборвался вместе с жизнью. Фай обвел взглядом кучку бродяг, но те стояли, притихшие и бледные, не решаясь двинуться со своих мест. Тогда юноша, не говоря ни слова, прошествовал мимо и, преодолев второй заслон из груды камней, растворился в ночи, оставив выживших в благоговейном трепете взирать в чернильную тьму.* * *
Фай спускался по тропинке, пробираясь среди зарослей бадьяна. Бездумно скользил пальцами по звездчатым плодам, усыпавшим стебли, срывал золотистые шары дикорастущего физалиса, подбрасывал на ладони, как игрушку. Времени до отправления транспорта оставалось еще предостаточно; юный чародей, оглядевшись по сторонам, сошел с тропы и, сокрытый густой зеленью, присел на мягкую траву. Достал из кармана карту, развернул ее. Глубоко вдохнув, ухватился рукой за гибкий ствол кустарника, подтянул его к себе наподобие упругого лука, стянутого тетивой. Покрепче стиснул ладонь и, поддерживаемый надежной опорой, нырнул под незримый магический купол. Он увидел тонкую стежку, извилисто сбегающую к серпантину, ведущему через перевал. Окинул ее глазами, но, к величайшему своему удивлению, не нашел на ней себя. Еще раз оглядел, заметался, чуть было не разжал пальцы. Карта утаскивала, волокла за собой, но бадьян кое-как держал. Впрочем, Фай не сомневался, что заиграйся он с картой дольше положенного — и у него просто-напросто взорвется голова. Поэтому, решив оставить это странное обстоятельство на потом, занялся тем, что его по-настоящему сейчас тревожило. Пролетел над ущельем, вихрем взобрался на вершину одного из подступающих к нему горных хребтов. Скользнул в приоткрытые двери спящего замка, оказываясь в главном зале, коснулся кончиками пальцев безмятежного лица спящего непробудным сном колдуна. Ашура, умиротворенный и неподвижный, казался скорее рукотворным изваянием, нежели человеком из плоти и крови. Его черные волосы разметались по ложу, тонкие черты лица не искажала ни единая эмоция, и Фай, успокоившись, покинул место, всё это время заменявшее ему отчий дом. Поймал воздушный поток, шутя обогнул гору и нырнул вниз с обратной ее стороны. Отыскал глазами медленно спускающийся с перевала по серпантину автобус, заглянул внутрь. Продолжая играть с огнем, отсчитал собственное место и с удивлением обнаружил, что соседнее — у окна — тоже пустует. Мимолетом подумал, что, должно быть, человек отменил поездку или опоздал к отправлению. Известие это его ничуть не расстроило, напротив — сиденье у окна оставалось свободным и вполне могло быть в такой ситуации занято самим Фаем. Дорожка, зажатая между невысоких гранитных глыб и затерянная среди остролистых зарослей, вывела мимо крошечной горной деревеньки на небольшой пятачок автобусной остановки. Фай, уставший за целую ночь пути, облокотился на вытесанный из камня столбик-монумент почитаемого в здешних местах божества, и так, в обнимку с оказавшим неожиданную поддержку божком, задремал, дожидаясь автобуса. Когда тот, показавшись вдалеке, сбавил скорость, подъезжая к остановке, юный маг встрепенулся, попытался взбодриться. Подхватил сумку и, нахлобучив сползающие с макушки на лоб и порядком надоевшие темные очки, шагнул навстречу распахнувшейся с тихим шипением двери… …Чтобы, оказавшись в салоне автобуса, неожиданно столкнуться взглядом с мужчиной, доставшимся ему в попутчики. Подавив секундное замешательство, Фай двинулся вперед, улыбаясь как можно радушнее человеку, которого не было на карте. Так же, как и его самого. Полночь заглянула в окошко приюта, убаюканного дождем. Хлесткие струи ливня к ночи ослабели, а громовой рокот постепенно удалялся, уводя грозу дальше, в предгорья и долины. Фай, бесшумно поднявшись с постели, точно кот на мягких лапах, быстро оделся. Отметил краем сознания боль в некоторых мышцах, ощутил запоздалую сладость минувшей близости. Его тело всё еще помнило о ней, а дыхание перехватывало, когда в голове вспыхивали красочные картинки. — Куро-рин… — одними губами беззвучно произнес он, замирая над спящим мечником. Потянулся, желая коснуться пальцами жестковатых непослушных волос, но тут же опасливо отдернул руку. «Я утаил от тебя кое-что еще кроме браслета, Куро-рин. Ты должен об этом знать, но я… видимо, я так никогда и не смогу рассказать тебе правду. Я заглянул в карту перед тем, как сесть в автобус. Когда я покупал билет, место у окна рядом со мной было занято, но карта уверяла, что оно пустует. Я решил, что, должно быть, кто-то отменил поездку и сдал билет. Но, войдя в автобус, я увидел там тебя, и… ты знаешь, нас обоих не было на этой карте. Я понял, что должен с тобой заговорить, чтобы узнать причину подобного совпадения…». Впервые в жизни он хотел ему в чем-то признаться, но не мог. Курогане спал, а потревожить сон было опасно, учитывая, что Фай не был до конца уверен в том, что собирается делать дальше. Поэтому маг молча отступил в тень, боясь оборвать чуткий сон мечника, и остановился у его дорожной сумки. Медленно расстегнул молнию, извлекая оттуда Калейдоскоп. Пересек комнату, замирая у окна, и в скупом свете, льющемся от подвесного фонаря у крыльца, прочел последний обрывок истории — на сей раз действительно скудный и короткий: «Под покровом ночи белый зверек пробирался в самую глушь, на одном лишь чутье угадывая верное направление. Чем гуще становилась лесная чаща, тем отчетливее ощущалось, как окутывает безысходностью — значит, Колодец Отчаяния был уже где-то близко. Внезапно деревья расступились, открывая взору тонкую дорожку из светлого камня. По обеим ее сторонам горели светляки блуждающих огней. Они фосфоресцировали, подрагивали в воздухе, озаряя путь, и белый зверек, чувствуя, как отчаяние пронизывает каждую клеточку тела, шагнул на тропу. Он уже мог различить, как впереди вырисовываются очертания колодезного навершия, сложенного из обкатанных гладких булыжников, когда дорогу неожиданно преградило ужасное существо, вынырнувшее из темноты и в одном гигантском прыжке рассекшее ночь. Белый зверек отпрянул, прижал уши. Это оказался первый раз, когда он видел Хозяина Леса так отчетливо и близко, что мог различить каждый корешок, вплетенный в густую черную шерсть. Хозяин Леса казался усталым, в глазах его плескалась грусть. Он понимал, что купальский цвет пропал навсегда, что потерянного уже не вернешь, но упорно продолжал преследовать похитителя. Путь к Колодцу был отрезан, громадные лапы Хозяина, с которых комьями осыпа́лась земля, скребли когтями камни, и белый зверек запаниковал, бросаясь из стороны в сторону. В этот миг блуждающие огни, парившие над Колодцем, сорвались с места, взметнулись, сбившись в рой растревоженных пчел, накинулись на Лесного Хозяина, облепили. Тот взвыл, тряхнув вздыбленным загривком, но призрачные светлячки жалили, не давая передышки. Тогда беглец, воспользовавшись секундным замешательством преследователя, бросился ему под ноги, ловко проскользнул, огибая страшную преграду, и в два прыжка оказался на самом краю Колодца. Снизу дохнуло холодом, неизвестностью, темнотой. Белый зверек, охваченный ужасом, отшатнулся. Снова сделал короткий шажок вперед, заглянул в бездну, примерился… Выбора у него все равно не оставалось, если он не хотел навсегда принять уготованную ему Хозяином Леса участь. Слишком хорошо понимая это, он решительно шагнул вперед. Твердь ушла из-под лап, воздушные течения подхватили, куда-то понесли… На мгновение всё исчезло, и окутала пустота…». Дочитав, Фай закрыл книгу и аккуратно вернул ее обратно в сумку. На этом месте сказка обрывалась и, судя по тому, как мало за прошедшее время успел написать сам себя Калейдоскоп, продолжения уже не случится. Что ж, его история, наверное, была не самой плохой. С грустью окинув спящего Курогане прощальным взглядом, маг поглубже надвинул капюшон и вышел прочь, неслышно притворив за собой дверь, оставляя позади свою первую и последнюю неуместную влюбленность, выдирая ее из сердца и швыряя на пол кровавыми ошметками. Всё еще могло измениться. Если уйти сейчас одному, Курогане будет жить.