Я запрещаю тебе умирать раньше меня. Ф. Бегбедер, «Каникулы в коме».
Курогане не знал, что заставило его пробудиться. Быть может, это был короткий шорох, или неестественная тишина, не нарушаемая больше дыханием другого человека, а может, пустота под боком и остывшая постель там, где совсем недавно спал Фай, укутанный в теплое одеяло. Он вскочил на кровати, тяжело дыша, ужас сдавил грудную клетку ощущением, что случилось непоправимое. Взгляд заметался по комнате, подтверждая то, что мечник и без того уже знал: мага здесь не было. — Черти! — сквозь зубы выругался он, откидывая путающиеся в ногах тряпки и спешно одеваясь. Рывком вернулся назад, пощупал простыни, убедившись, что остатки тепла давно истаяли — значит, Фай ушел не минуту и не две назад, а гораздо больше, — и вылетел в коридор, собираясь куда-то бежать, искать, звать, но, к счастью, сумел вовремя взять себя в руки и остудить эти бесполезные порывы, способные лишь навредить в его поисках, но только не принести результат. То, что Фай не разбудил и не позвал его с собой, могло означать лишь одно: маг намеренно ушел один, затаив в скрытной голове очередную глупость, но на сей раз такую, какая способна обернуться чудовищными последствиями. Вернувшись обратно в номер, Курогане первым делом перерыл собственную сумку, где, к величайшему удивлению, обнаружил Калейдоскоп и карту. Фай даже не подумал взять с собой эти предметы. Значило ли это, что те потеряли для него всякую ценность? Или он нарочно оставил их ему? В то, что хитрый кудесник мог забыть столь важные вещи, мечнику заведомо не верилось. Что Фай не исчез, а именно ушел, Курогане понял сразу — плащ, ботинки и другая одежда тоже испарились. Это означало, что юноша спокойно и тихо собрался, в противном случае ему бы вряд ли удалось не разбудить своего спутника. «Мы с тобой всё еще есть на карте, — прозвучали в голове слова Фая. — Должно быть, мы появились на ней в тот самый миг, как очутились в твоем прошлом, Куро-рин…». Если всё это было правдой, и сейчас еще действительно было не слишком поздно, оставался шанс определить местонахождение сбежавшего мага с помощью колдовской карты. Курогане, расстелив ее на полу, склонился над мутными линиями, в потемках пытаясь отыскать черточку горного перевала. В аскетичные комнатки приюта «Эдельвейс» электричество не провели, можно было только зажечь свечу, но у Курогане не нашлось ни времени, чтобы с этим возиться, ни спичек, чтобы добыть огонь. Он вглядывался очень усердно, но перевала так и не находил. Карта же, пока он лихорадочно искал, ожила, окутала его куполом… Внизу на многие километры раскинулся лес. Деревья-исполины тянулись к небу гигантскими кронами, шумели древними голосами. Под их сводами завивались папоротники, кустилась остролистая черная бузина, наливались цветом рябиновые грозди. Лес казался незнакомым, и Курогане, из последних сил скидывая наваждение, вырвался из плена. Отдышался, еще раз всмотрелся в рисунок на листе, стараясь не приближаться к нему слишком сильно… И только в этот миг понял: то, что он видел сейчас, было оборотной стороной карты. Сплошной сине-зеленый узор с вкраплениями серых царапин оказался вовсе не обложкой, как прежде считал мужчина, а другой такой же картой, открывающей совершенно новый, незнакомый мир. Курогане, сколько ни старался, не замечал ни единого знакомого очертания. Определенно, он понятия не имел, что это за место, или можно было послать к дьяволу все уроки географии. Сообразив, что ищет не там, где следует, он поспешно перевернул расстеленный перед ним лист. Быстро отыскал горную гряду и, нырнув под тяжелый магический купол, провалился в мир оживающих узоров и линий. Темнота, отразившаяся и на карте, затрудняла поиски. Курогане, едва только завидя крышу «Эдельвейса» с проржавелым от частых ливней и снегов флюгером в виде цветка с четырьмя лепестками, заозирался по сторонам, в отчаянии выискивая потерянного друга. Карта давила, обрушивала на голову силу земного притяжения, и мечник не знал, сколько еще сможет ей противиться. Он не хотел проверять, что получится, позволь он себе окончательно рухнуть в оживающие иллюзии — это был слишком рискованный эксперимент, учитывая, что на кону стояла жизнь Фая. Взгляд пробегал по горным отрогам, перескакивая с утеса на утес, с вершины на вершину, оглядывая каждую пропасть и расселину, но мага нигде не было. Чувствуя себя так, словно его череп вот-вот взорвется, разлетевшись во все стороны кровавым месивом, Курогане упрямо продолжал искать, и наконец его старания оказались вознаграждены. У самого края ущелья, в стороне от дороги, мелькнула белая точка. Приметный плащ мага сослужил хорошую службу и мечнику. Сообразив, где находится нужное ему место, Курогане попытался вырваться из-под власти пленившего его предмета, но не тут-то было — карта отказывалась выпускать, путами спеленав руки-ноги и ватой забив уши и рот. К горлу подкатила удушливая тошнота с металлическим привкусом. Из последних сил подавшись назад, мечник, разбив оплетшие его чары, рухнул на спину. Закашлялся, тут же переворачиваясь на бок и сплевывая на пол густую солоноватую жидкость, окрасившую доски слюдянисто-черным. Коснулся пальцами губ, запоздало понимая, что это его собственная кровь. Перед глазами всё кружилось, плыло. Он скомкал карту, сунул ее в карман, кое-как поднялся на ноги и, пошатываясь, выбрел за дверь. Попытался бежать, но чуть не повалился ничком. Цепляясь пальцами за стены, добрался до лестницы и, спотыкаясь, с горем пополам спустился на первый этаж. Распахнул дверь, вдохнул холодного воздуха, пропитанного водной пылью и электричеством. Ветер ударил резким порывом в лицо, взбодрил, освежил голову. Всё еще не слишком хорошо чувствуя собственное тело, Курогане на непослушных ногах выбрел на улицу. Сразу же окатило дождем, ноги увязли в мутных потоках по щиколотку. С трудом разбирая дорогу, силясь сфокусировать помутневший взгляд, оскальзываясь и оступаясь, он бросился бежать к ущелью, надеясь, что еще не слишком поздно. В горле до сих пор стоял кровавый комок, а легкие саднило от бешеного бега, но всё это были мелочи. Главное — успеть, пока этот чертов маг не совершил какую-нибудь непоправимую глупость непонятно во чье благо. Курогане не был против и умереть, но только вместе с ним. Не поодиночке.* * *
Фай стоял на краю ущелья и наблюдал, как шторм медленно уходит, покидая пределы каменного мешка и сползая вниз по лесистым холмам. Он выжидал, прекрасно понимая, что судьбоносная полночь, когда он ступил за пределы замка, миновала. Смутно представляя, как изменилось пространство до и после этого момента, он твердо знал лишь одно: Ашуре понадобится не так много времени, чтобы отыскать своего блудного ученика, и не ошибся. Небо полыхнуло молнией, густая чернота, покинувшая было горное царство, заново накрыла окрестности перевала сплошной пеленой. Рубиновые сполохи разбежались, очерчивая полусферу, точно крышу цирка-шапито. Дохнуло той мощью, которой подвластны не только вещи и предметы, но даже и стихии. Ашура появился словно из ниоткуда, и Фай почувствовал его прежде, чем увидел. Обернулся — тот смотрел на него холодным взглядом сапфировых глаз, где еще плескались сонные чары. — Я знал, что ты вернешься ко мне, — медленно, как сквозь дурман, произнес черноволосый колдун, делая шаг вперед и протягивая растерянному и побледневшему юноше руку. — Фай, мальчик мой! — Я… — Фай разлепил непослушные губы и попытался что-то ответить, но слова путались, безысходность накатывала, а все такие логичные доводы и простые человеческие желания терялись, меркли перед ликом судьбы. — Тебе не нужно ничего отвечать, — Ашура остановился так близко, что Фай смог почувствовать тонкий аромат герани и шелковых тканей. По мозгам ударило въевшимся в каждую клетку запахом власти, которую имел над ним этот человек, взрастивший его с малых лет. — Тебе просто надо последовать за мной и исполнить свое предназначение. — Пред… назначение, — Фай еле разлепил губы, чтобы вымолвить это слово, каменной солью ложащееся на язык и разъедающее душу. Он поступил правильно. Он не ошибся, оставив Курогане в окутанном сном «Эдельвейсе», ведь кто знает, что могло бы случиться иначе? Самому умереть было страшно, очень страшно, но… …Но Фаю смерть и не грозила. Напротив, единственное, что от него требовалось — это принести гибель другому человеку. Пусть даже тем самым Фай обречет себя на одинокую вечность, всё не так страшно, как поставить под удар верного, точно цепной пес, сильного и красивого мечника с вишневыми глазами. — Идем, — тоном, не терпящим прекословия, велел Ашура, поворачиваясь к ученику спиной, будто и правда знал: тот не посмеет ослушаться. Чувствуя, как крошится под стопами гранит, Фай отступил на пару шагов. Спину овеяло вольным ветром, гуляющим по каменной чаше ущелья. Предательски заныло под ложечкой от свободы и пустоты — даже так, даже не глядя пропасти в лицо, он ощущал эффект маятника, продолжающий работать и неминуемо затягивающий в бездну. Юноша понял, что сейчас исход их встречи решит один-единственный шаг, вперед или назад — выбирать только ему. — Фай! Короткий хрипловатый окрик разрезал тишину колдовского шапито, прогремев и отразившись от стен ущелья, подобно грому, и заставив беловолосого мага выпрямиться и замереть, как струна. Впервые в жизни этот голос называл его по имени, и Фай, не в силах сделать последний шаг, застыл, позволив такому сладостному звуку проникнуть в уши, растечься по жилам колдовским зельем, равного которому по силе не сыскать. Он поднял взгляд от гранитной плиты, на кромке которой сейчас стоял, и увидел поодаль, шагах в десяти, на самой вершине крутого спуска к обрыву высокую фигуру мечника. Тот тяжело дышал, грудь его часто вздымалась, губы запеклись чернотой, в которой без труда угадывалась подсохшая корка крови, а на лице застыла ярость, перемешанная со страхом. — Куро-сама? — выдохнул Фай, небезосновательно принимая часть этой злости на свой счет и непроизвольно подавшись назад. Покачнулся, ощутил за пяткой пустоту и ледяные вихри, напитанные дождем, готовые в любую секунду подхватить безвольное тело, ринуться с ним вместе в пропасть. — Отойди! — обращаясь неизвестно к кому, Курогане спрыгнул вниз, одолев высоту второго этажа и почувствовав, как загудели коленные суставы, когда стопы жестко соприкоснулись с твердым камнем. Выпрямился и, ни на секунду не останавливаясь, выхватил из затеплившейся синим светом левой ладони Гинрю, тут же освобождая клинок от сая. Впрочем, Фай так и не шелохнулся, опасаясь, что любое его движение в эту секунду может привести к падению. Тело его балансировало на тонкой грани, за которой поджидала бездна, дно ущелья, усыпанное острыми замшелыми глыбами. Упасть было страшно даже тогда, когда почти решился на это, но теперь, когда глупый мечник зачем-то решил прийти сюда за ним, каким-то чудом разыскав в ночной темени среди гор, расстаться с жизнью, теплой птахой бьющейся в груди, стало еще страшнее. Завидев неожиданно вмешавшегося вооруженного противника, Ашура лениво обернулся ему навстречу и упреждающе вскинул руку. Курогане даже не замедлил шага. Он направлялся к своему врагу с совершенно определенной целью: убить того, кто пытался увести, отнять дорогого ему человека, и Фай, угадывая в нем твердую решимость, запоздало ощутил леденящий ужас. Как он мог делать ставки в этой схватке, если оба — и мечник, и учитель, — были по-своему дороги ему? Фай не знал наверняка, кто из них одолеет, потому что Серебряный Дракон, напитываясь яростью своего владельца, излучал мистическую черно-синюю ауру, а значит, был не простым оружием, но таким, какое способно справиться и с магической силой. Великий чародей и великий воин — можно ли с уверенностью сказать, кому улыбнется удача в их битве? Еще до того, как поединок начался, Фай сполна вкусил всю сопутствующую ему безысходность. Один из них непременно убьет другого. Если победит Ашура, то со смертью Курогане погибнет и влюбленное в мечника сердце. После этого Фай легко сможет убить своего учителя и занять место Верховного жреца друидов — безразличного, бездушного, безликого, существующего только ради того, чтобы исполнить древний завет. Если же победит Курогане… Фай чуял, что горечь отравленного счастья заполнит душу до предела и выйдет из берегов. Это станет тем, чего сам он никогда в жизни не сможет себе простить. Оставался один только путь, и Фай, закрыв глаза и выдохнув весь воздух, завершил начатый было шаг, раскинув руки и добровольно падая в черную пропасть, голодной пастью скалящуюся за его спиной. Курогане слишком поздно заметил, слишком поздно ринулся следом — пальцы, лишь самыми кончиками мазнув по ладони мага, ухватили пустоту. Глаза, расширившись от ужаса, сузившимися до точки зрачками пожирали растянувшееся на вечность мгновение, медленно, точно во сне, провожая беловолосого юношу, неотвратимо падающего в погибельную темноту. Дно ущелья, каким бы далеким ни казалось, всё же было слишком близко. Лишь несколько секунд — и всё закончится, и Фай, окрасив кровью белоснежный плащ, умрет, изломанный острыми камнями на дне пропасти. Не желая думать о последствиях, действуя на одних лишь звериных инстинктах, нацеленных на то, чтобы защищать дорогое ему существо, Курогане в тот же самый миг шагнул за ним следом. Не понимая, как собирается спасти и что вообще еще может сделать, он отрекся от своей пустой и одинокой жизни ради одного несуществующего шанса. Гинрю выпал из руки, ударился о скалы, сверкнул в стороне серебристой точкой. Беловолосый юноша, одурманенный свободным падением и ветром, свистящим в ушах, прошептал обескровленными губами: «Куро-рин», протянул навстречу ладонь. Осознание, что они разобьются вдвоем, прошило тело электрическим разрядом, подобно молнии. И Фай, ученик колдуна, перенявший все до последней крупицы знания древнего рода, исчезнувшего с лица земли, сделал единственное, что еще мог сделать, отдал единственное, чем еще мог пожертвовать. Вскинул руку, останавливая время. Они замерли в пустоте, а ущелье, зияющее пиками острых камней совсем близко, прямо под ними, окрасилось черной вязью смутно знакомого Курогане узора. Фай наконец сумел дотянуться до мечника, переплести с ним пальцы, и тот, не понимая, что происходит, рывком подтащил к себе зависшего в невесомости юношу. — Фай, — выдохнул он ему на ухо, стискивая в объятьях и чувствуя, как колотит мелкой дрожью в его руках хрупкое юное тело. — У нас есть ровно минута, Куро-рин, — сбивчиво проговорил маг, поспешно отстраняясь и заглядывая в глаза мужчины. — Минута до того, как мы с тобой разобьемся. — Что… как ты это сделал? — нахмурился Курогане, хватаясь за ускользающий хвост собственного понимания. — Я отдал всю свою магию. Этого хватит всего на минуту, а затем мы погибнем, — быстро повторил Фай, с надеждой глядя в потемневшие вишневые глаза мечника, и тот с ужасом осознал, что юноша действительно рассчитывал на него. Рассчитывал, что Курогане что-нибудь придумает, пока весь мир, получивший в качестве уплаты столь чудовищную энергию, застыл, предоставляя им минутную отсрочку. — Всю магию… — выговорил Курогане. Мысли заметались. Они с Фаем могли бы попытаться добраться до скалы или до дна ущелья, если бы каждое движение не давалось с таким трудом, словно пробиваешься сквозь вязкую глину, если бы было, за что уцепиться на отвесной гранитной стене, если бы сверху не следил за ними удивленный черноволосый колдун, не ожидавший такой решимости ни от своего ученика, ни от защищающего его мечника. — Куро-рин… — почти молящим голосом позвал его Фай, но Курогане лишь крепче стиснул его в объятьях. Что еще можно было сделать, кроме как, сказав последние, так и не произнесенные прежде слова, разбиться вместе, достигнув дна этой пропасти? Время шло, утекало сквозь пальцы. Казалось, что оно застыло навсегда, но вот узор под ними начал таять, истончаться и бледнеть, и мечник внезапно узнал в его линиях и изгибах татуировку со спины Фая. — Моя магия… — прошептал юноша. Глаза его желтели, сквозь синеву проглядывало золото, и это было удивительно красиво, но любоваться времени не было. Курогане ощущал подступающее отчаяние, колотящееся в груди стальным молотком. Сердце готово было разорваться прямо сейчас, не дожидаясь сокрушительного удара о камни. К горлу подступил застрявший в легких комок крови, и мечник, закашлявшись, утер губы ладонью. И тут его озарило: в кармане у него по-прежнему оставалась карта! Та самая проклятая карта, уже не раз едва не прикончившая и его, и мага. Прыжок в неизвестность был страшен, но за ним маячил проблеск надежды на спасение. — Давай руку! — крикнул Курогане, чувствуя, как усиливающийся ветер срывает с губ слова и уносит их прочь. Фай прижался к нему пугающе доверчиво, обхватил, обвил руками, обнимая за шею. Принял протянутую кисть, переплел с мечником пальцы, ощущая его тепло. Курогане кое-как развернул карту, надеясь, что ее не унесет порывом ветра, и вгляделся в густую зелень на ее поверхности. Это была ее оборотная сторона, принимаемая им прежде за обложку. Волей судьбы он раскрыл карту этой стороной вверх, и переворачивать уже было слишком поздно. Узор татуировки распался, рассыпался в пыль, развеялся по воздуху, и они снова ринулись навстречу неминуемой гибели. Но карта уже приковала взгляды, укрыла куполом. Перед ними раскинулся густой лес, шумящий вершинами в ночной тишине, а дыхание перехватило от ощущения полета. Их затягивало в карту, и Курогане молился всем существующим и несуществующим богам, чтобы всё закончилось раньше, чем они достигнут дна. Быть может, где-то там, в их родном мире, они уже разбились, напоив угловатые остроконечные глыбы живым красным вином, но здесь, в незнакомом, неизведанном краю, они плавно опускались, паря в воздухе, точно весили не больше перышка. Стопы коснулись мягкой травы. Фай прерывисто вдохнул и покачнулся, теряя равновесие, но его подхватили сильные руки мечника, не давая осесть на землю. — Мы… где-то? — удивленно выговорил юный маг, неверяще оглядываясь по сторонам. — Но где? — Не знаю, — Курогане сам понимал еще меньше своего спутника, но одно он знал твердо: мосты за собой надо сжигать, если не хочешь, чтобы коварная судьба продолжала ходить за тобой по пятам до самого конца. — Нужно уничтожить карту. — Что? — Фай слышал и не слышал одновременно; Курогане встряхнул его за плечи, заглянул в золотые глаза, уплыл, понимая, что таким — сотканным из золота — его мальчишка, лишившийся магической силы, только сильнее сводит с ума. Взял себя в руки, попытался пробудить в этих глаза крупицы осмысленности. — Ты можешь сжечь эту карту?! Фай очнулся, вынырнул из пустоты. Окинул Курогане прояснившимся взглядом, коротко хохотнул — задорно и так свободно, как никогда прежде. Ответил: — Не уверен, но думаю, на одну крошечную искру моей магии еще должно хватить. Карта горела. Курогане внимательно следил, чтобы огонь пожрал каждый сантиметр волшебного пергамента. Морщился, когда пламя лизало пальцы, прожигая кожу, но не позволял уцелеть ни единому клочку. Когда всё закончилось, и от чародейного предмета, спасшего им жизни, остался один лишь пепел, он отряхнул руки, поднялся с земли и подошел к Фаю, лежащему у подножья исполинского платана. Юноша спал, обессилев после того, как отдал всю свою силу в обмен на их жизни. Курогане склонился, провел пальцами по бледному лбу, откинул с него золотистые волосы. Дождался, когда Фай медленно раскроет глаза, вынырнет из тонкой дремы и потянется навстречу. Заглянул в солнечные радужки, впервые за всё то время, что они провели вместе, взирающие на него с незнакомой, непривычной искренностью. Встретил такую же искреннюю улыбку, улыбнулся в ответ. Подхватил, целуя смеющиеся губы. — Эй, а ведь у тебя еще осталось то не загаданное желание, — сам не зная к чему, вспомнил вдруг. — Тогда… — Фай прикрыл глаза, впервые чувствуя, что может быть с кем-то откровенным, может сказать правду, озвучить то, чего действительно, всей своей душой хотел получить. — Просто будь со мной всегда рядом, Куро-рин. Мир, новый непознанный мир раскинулся перед ними, обещая раскрыть все свои тайны, познакомить с каждым своим уголком, если только двое влюбленных захотят продолжить путешествие, предпочтя оседлой жизни пыль дорог. Ясени и дубы шумели над головой, шелковая мурава ложилась под спину и ладони уставших путников. За кронами деревьев — высилось небо, девственно синее, просторное, свободное. Глубокое, как мировой океан, и такое же бездонное. Дарящее свободу и крылатое, безграничное счастье. Как награду.Дороги любви у нас нелегки, Зато к нам добры белый мох и клевер. Полны соловьи счастливой тоски, И вёсны щедры, возвратясь на север к нам. К/ф «Гардемарины, вперёд!» — Песня о любви.