Вор Королевы

Выгнутая бровь, удивление и вялые благодарности. Неубедительно, даже уличная побирушка сделает это в сто раз лучше. Сама знаешь об этом. Но молчишь. Молчишь, когда на прогулке со своей «семьей» по Трафальгарской площади я вручаю тебе приглашение (заученные слова и запланированный восторг не считается). Молчишь, когда тебе, как слабоумной, в десятый раз объясняют куда идти, как стоять, что есть, с кем и когда можно говорить. Не раскрываешь рта, даже когда мистер Рендалл ярко выражает свое мнение насчет фестиваля. Только глава Скотленд-Ярда не знал, что я здесь, прекрасно слышу его, а ты — да. Молчишь из-за меня?..       Не будем лицемерить, когда молчишь, ты в выигрыше, хотя мне казалось, что молчать для тебя — непосильная задача. И снова удивляешь меня! Неужели смирилась? Хочешь понравиться? Кому? Как долго ты готова проглатывать все оскорбления, колкости, смешки в свою сторону? Стоит ли говорить, какой переполох вызвала твоя кандидатура в судьи! Но это воля королевы, храни ее, Боже, а слово сказать против — у них у всех кишка тонка. Когда накануне тебе вручили шпагу ты почти удивилась. Моя умница, сразу догадалась, что никто тебе не даст настоящего оружия. Красивый эфес в ножнах — а на большее не рассчитывай. Помнишь, как первые месяцы ела без ножа и вилки? Слуг к тебе вообще приходилось заталкивать насильно. Люди, такие ничтожные и жалкие — каждый из них обливал тебя грязью, а от скабрёзных шуточек у меня начинала болеть голова. Но когда наступает момент расплаты — как овцы, сбиваются в кучку и молчат. Никто не способен на большее.       Хотя история о пропавшей дочери немного сгладила углы, верно? Люди с радостью верят в красивые сказки. Особо жалостливые и тупые даже посочувствовали тебе. Глупые, глупые люди. У тебя поразительный взгляд. Эш заметил это сразу, ещё там, в тюремной камере. Без прошлого, без сожаления, без надежды на возможное будущее и даже настоящее. Взгляд, пригвождающий к месту, пустой, но с отчаянным, хаотичным блеском. То твоя душа. Как жаль, что сейчас этот блеск потускнел. Эш считает, что это я виновата. Он не понимает, что у нас мало времени! Легче начинать шедевр на чистом холсте, а не писать поверх второсортной картинки. Будь лишь моя воля, я бы стёрла все и сделала по своему. Но этот пернатый болван ещё надеется, что там нас простят! Отпустят долгие годы унижений! А я… я хочу послать их всех к черту — со всей добротой, великодушием и всепрощением. Им давно там всем надо вправить мозги, раскисшие от молитв! Проклятые лицемеры! И только мы с Эшем — козлы отпущения — отверженные, униженные, осквернённые; стоим посреди комнаты, здесь, на земле. Живите, сказали они! Поймите и раскайтесь. Только тело одно, одно на двоих. «Избавьтесь от скверны» — говорят они. «Отец все простит.» О-о, я избавлюсь от скверны. От всей, не только своей. И тогда они пожалеют. Когда все мироздание окажется в моих руках, и они падут передо мной ниц, я награжу всех достойных и покараю своих мучителей. Заставлю их так же гнить в одном теле, медленно задыхаться в живой клетке, заставлю делить его, вырву им крылья! О да, и у проклятого Гавриила в первую очередь!       Красивое женское лицо в отражении оконных стёкол исказилось гримасой такой нечеловеческой злобы, что вся утончённость треснула, обнажая изъеденное ядом чудовище. Тонкие, будто фарфоровые, пальцы сжали подоконник с такой силой, что белая известка на нем лопнула, покрывшись сеткой маленьких трещин. Согнувшись пополам, как от чудовищной боли, тело изогнулось в жуткой конвульсии. Словно две сущности боролось внутри, стараясь вырваться наружу первым, не заботясь о сохранности оболочки. Существо — в темноте наступающих сумерек невозможно было понять, какому полу оно принадлежало, обессиленно припало на одно колено, уткнувшись головой в скрюченные руки. Несколько минут оно не шевелилось — в комнатной тишине раздавались лишь сиплые, тяжёлые вдохи и выдохи, больше напоминающие предсмертные хрипы. Эш не без усилия выпрямился, опираясь рукой на подоконник. Закрыв глаза, медленно сосчитал до десяти, и перевел усталый взгляд на окно, в котором четко вырисовывался силуэт мужчины. Возможно, не слишком широкоплечего, но спутать с женщиной было невозможно. Как ты считаешь, а можно ли раскаяться по настоящему? Навсегда отречься от грешных мыслей, вырвать с корнем их из своего сознания? Сжав зубы, мужчина откинул прилипшую прядь волос и поморщился от неприятного ощущения — соприкосновения ледяных дрожащих пальцев и горячего, покрытого испариной лба. Ноги дрожали. Нет, нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя-я, ты знаешь это! Но все время не слушаешь… Ах, как глупо. Брать с убийцы слово больше не делать этого. А она ведь постарается. Наивная дура, тебе чуть в рот уже не смотрит. Какое же будет разочарование, когда у нее ничего не выйдет. Она не сможет себя контролировать, когда придется выбирать между своей жизнью и жизнью чужого человека. Так устроены люди… Только представь ее разочарование. Но может, хоть это тебя чему-нибудь научит. В бессильной ярости мужчина зарычал, сжав кулаки. Как ему хотелось перевернуть все в этой комнате, разрушить весь этот дворец, не оставить камня на камне! О-о, он мог бы это устроить. Но даже уничтожив весь этот город, ему не добраться до нее.       Ненависть стремительно высасывала и без того ничтожные силы, и мужчина рухнул на пол, отпустив свою единственную опору. Словно оглушенный, Эш медленно сгорбился, остановившись только тогда, когда голова уткнулась в ледяной пол, и, помедлив, начал что-то быстро, нечленораздельно бормотать, не отнимая лица. На задворках сознания раздался истерический женский хохот. Ангел молился.

***

Виконт ожидал от этого фестиваля чего-то фееричного. Его неуемное любопытство было скорее болезнью, чуть ли не манией. Он появлялся везде, и занимался только одним: набивался в друзья всем сколько-нибудь знаменитым, богатым или по красоте достойными находиться рядом с ним людям. В этом Виконт достиг такого мастерства, что никто из господ не мог его миновать. А на фестивале, посетить который решила сама Ее Величество, просто не может не быть интересных личностей. Нападал он так внезапно и нашло, что спастись редко кому удавалось. Знаменитости были для него хлебом, как крепкий бульон для больного, и хотя он предпочитал титулованных особ, сходил любой, чьё лицо можно было увидеть в иллюстрированной газете. Любая известность для него была хороша и приемлема. По иронии судьбы одним из тех несчастных, кого он наметил себе в жертвы, оказалась я, появившись в доступном для него поле зрения в числе первых. Вцепившись в рукав моего платья как утопающий хватается за спасательный круг, мужчина атаковал меня свежими сплетнями и светскими интрижками, одновременно выуживая из меня хоть что-то, о чем можно будет потрепаться за спиной с другими. — …Вы никогда не посещали мероприятия со своей семьей более чем тогда, на балу в Букингемском. Что же послужило причиной для этого?.. — вопросительно выгнув бровь, он нетерпеливо сжал мою руку, словно старался заставить меня говорить чуть быстрее. Отвечала я на его порывы крайне неохотно. Меня тревожила несколько иная задача, и перспектива развлекать эту сплетницу целый день приносила мало удовольствия. — В последнее время маменьке нездоровится. — Я вспомнила слова Эша и ещё раз с надеждой обвела взглядом пространство вокруг нас. Увы. — Они с отцом предпочитают проводить время вдвоём, в загородном доме и ведут жизнь, которая вам показалась бы утомительной. Да и я уже достаточно взрослая Виконт, не находите? Услышав последнюю фразу улыбка мужчины дёрнулась, будто ему защемили лицевой нерв. Он кисло улыбнулся снова, уже без прежнего энтузиазма. — Ха-х, если миледи так считает… По вам точно и не скажешь, сколько вам лет, ха-ха! — забегав глазами, его руки лёгкими движениями поправили прядь золотистых волос, выбившуюся из-под дурацкого сетчатого чепчика. — Чтобы волосы под париком не спутались, — проследив за моим взглядом, прокомментировал Друитт. — О-о, это будет фурор! Где же мистер Ландерс? Я задумчиво обвела взглядом зал павильона. Ряды столов, расположенные по краям, уже были полностью сервированы. Те, что стояли ближе к столикам судей — и трону монаршей особы соответственно — побогаче, в отличии от маленьких столиков рассчитанных на двух-трёх человек, не больше. Впрочем, само представление было не единственный развлечением фестиваля — люди с удовольствием прогуливались по павильону, разглядывая витрины бесчисленных магазинчиков и лавочек, слушали музыку и в целом, наслаждались замечательной жизнью. Отсутствие возможности так же всецело предаваться безделью повергло меня в глубокое уныние. Пытаясь скрасить своё положение, я помахала рукой паре молодых людей, что расположись неподалёку от нас и, стоя за одним из этих столиков, цедили пиво. Обычные на первый взгляд рабочие, выбравшиеся отдохнуть, на самом деле были не кем иными как агентами Скотленд-Ярда — в одном павильоне их насчитывалось чуть больше десятка (так, по крайней мере, сообщили мне) и все они выполняли одну примитивную задачу — следили за моими поведением. И безопасностью остальных, разумеется. Раскусить же их не составило сложности — со временем на таких людей вырабатывается чутьё. Мой жест увидели, но не оценили. Взгляд одного из них задержался на мне чуть дольше, чем следовало бы — а потом соскользнул на следующего прохожего. Интересно, насколько четкие указания им выданы? Стрелять на поражение? Ранить? Скрутить и бросить в темные подвалы? Конечно, я драматизировала. Эш утверждал, что меня и пальцем не тронут, если не буду вести себя вызывающе. Формулировка достаточно туманная, и потом, мне так и не сказали, где же заканчиваются границы приличного и дозволенного. Наверное, об этом я должна догадаться самостоятельно. В любом случае, провоцировать Скотленд-Ярд не входило в мои планы: единственное, чего я хотела, чтобы весь фестиваль провалился к чертям или хотя бы завершился как можно скорее. — Вы кого-то ищете? Могу ли предположить, что ваша цель — мистер Ландерс, ближайший советник Ее величества? — мысленно поставив крест на попытках вывести наш разговор на новый уровень, Виконт отчаянно принял последнюю попытку, проследив на движением моих глаз. И на этот раз, удачную. Я развернулась к нему лицом. — Мистер Ландерс — мой начальник, Виконт. И весьма бездарный, потому что никто не оставляет несчастную молодую девушку без присмотра. Ваша великолепная кампания не в счёт. — Ох, этот джентльмен! — Мужчина деланно закачался из стороны в сторону, слегка прищурив глаза, и придвинулся ко мне ближе, обхватив рукой за плечи. Видимо, моя ответная реплика уже сближала нас достаточно, чтобы позволять себе приятельские объятия. — Темная лошадка… Но с безупречной репутацией, тут ничего не поделаешь. Столько слухов вокруг него, и ни один не подтвердился. Но строго между нами… — голос мужчины опустился до многозначительного шепота; — Я ни секунды не сомневаюсь о его связях с Королевой. Это ясно, как день, он её любовник; — остановив проходящего мимо официанта, Виконт забрал один бокал с шампанским. Сделав глоток, он с удовольствием причмокнул, а потом посмотрел на меня, прищурившись как кот, дорвавшийся до банки со сливками. — Надо быть глупенькой горничной или судомойкой, чтобы отрицать это и мечтать по вечерам о неприступном красавце. Хотя по мне, он ничуть не лучше остальных. Не будь он рядом с Королевой — никто и не посмотрел бы в его сторону! Его пальцы слегка сжали моё плечо. Я нахмурилась. В голове сразу возникло множество моментов, когда августейшая особа и ее дворецкий оставались в кабинете один на один на несколько часов подряд — среди слуг это глухо игнорировалось, словно на этот период тотальное слабоумие поражало всех. А потом воображение предоставило картины — Эш и… И она. Как он нежно берет ее за тонкие старческие руки, испещрённые морщинами, смотрит на лицо, в обычное время скрытое траурной фатой… Я выросла на улице, и в отличие от жеманных аристократичных барышень была в курсе, как и откуда берутся дети. И если слухи правдивы, никаких иллюзий относительно этого испытывать не стоит. Меня затошнило. — Вы хотите сказать… — О, только пустяки, вздор, для прекрасной молодой девушки. — Виконт быстренько отстранился, как ни в чем не бывало поправляя шапочку. — Когда долго в высшем свете, информация теряет свою правдивость. Но, знайте: Я люблю нашу Королеву больше, чем родную мать! Поэтому, уверен, эти пустяки не распространятся дальше нашей болтовни. — Будьте спокойны, Виконт. — на моих губах расцвела улыбка. — Фестиваль начнётся с минуты на минуту. Идите. Вы прекрасно развлекли меня. Кивнув, мужчина ушёл. Проводив его взглядом, я немедленно остановила официанта с подносом, жалея, что ничего крепче, чем сладковатая шипучка на фестивале не предлагают. Ничего. Мне вообще запрещено пить. И что они находят в этом шампанском?

***

Все происходило слишком быстро. Ажиотаж возле какой-то булочки с начинкой казался мне смешным, я находила безумным возмущаться над тем, для чего изначально и был придуман этот фестиваль. Удивить рецептом, насколько известно. Так что же им не нравится? Когда прибывшая королева оказалась в моем поле зрения, держась за руку мистера Ландерса, внутри что-то словно натянулось и мгновенно лопнуло, как слишком сильно закрученная струна. Высокий, ослепительно белый, от него как-будто исходил легкий свет. Как странно, что никто этого не замечал! В основном, все смотрели на красивое лицо. И на королеву, в траурном платье казавшуюся сгустком мрака рядом с ангелом. Опираясь на него, она еле ковыляла по ковровой дорожке, из-за чего Эшу приходилось терпеливо замедлять шаг. Во мне бушевала странная гамма эмоций. Злость, усталость, досада, обида… Старая карга, когда ты уже, наконец, дотащишься до трона!.. Мечты о том, что на следующем шаге старуха оступится и грохнется на пол на потеху людям, прервал взгляд ангела. До этого он смотрел на всех вскользь, но, отыскав меня, остановился. Официальная улыбка чуть дрогнула, и на мгновение, как мне показалось Эш улыбнулся по-другому, именно для меня. Но в следующую секунду Ландерс снова стал прежним, и я отвернулась, так и не ответив ему. Зачем морочить себе голову? Фестиваль проходил успешно. До каково-то определенного момента времени. А потом…       Одна из гостей фестиваля, запрокинув голову, вдруг истошно завизжала, опрокинув столик рядом с собой. Пронзительный крик перекрыл собой все остальные звуки праздника, настолько резок и неуместен он был. На мгновение повисла почти что гробовая тишина, все замерли, удивленно замолчав… Безумный вопль, не успел он закончиться, подхватили другие. Будто принимая невидимую эстафету, то там, то тут люди зверели. Завывая как дикие животные, они опрокидывали столы, били посуду и кидались на остальных, ничего не понимающих гостей фестиваля. Толпу охватила паника. Вдруг из общей массы тел резко отделилось, словно оторвалось одно. Молодая женщина, на порядок выше всех остальных, в традиционном костюме чуть шаталась, но сделала несколько неуверенных шажков в нашу сторону. — Лицемеры… — Мисс? — кто-то из судей неуверенно поднялся со своего места. Я затаила дыхание. — Жалкие…трусы… Вы не знаете… Не знаете настоящей жизни… Женщина мотнула головой, сначала один раз, а потом снова и снова, ускоряя темп. Волосы выбились из ее прически, спутанные пряди разметались по плечам. Издав сдавленный вскрик, она вскинула голову. Зрачки были расширены настолько, что практически полностью чёрным пятном заполнили радужку. Поведя плечами, она пригнулась, как животное, готовое к прыжку. — Мисс, вам плохо? — Вы лишь гнилая оболочка! Вскочив со стула, я одним резким рывком нырнула под стол. Раздался треск рвущейся одежды, а потом и неприятный хруст костей. Виконт Друитт истошно завопил от ужаса. Что, черт возьми, происходит?! Сердце бешено забилось в груди, и я зажала рот рукой, чтобы сбившееся дыхание не выдало моего местоположения. От страха волосы на голове встали дыбом: Если эта, внезапно ополоумевшая, смогла проломить мужскую шею голыми руками, мои дела плохи. Мне не то что не выдали оружия, оставив лишь эфес в ножнах — даже ремень на моем костюме был изготовлен на заказ, без металлической пряжки. — Трусы!.. На веранде образовалась настоящая свалка из людских тел. Толкаясь, люди не могли понять, кто сойдёт с ума в следующее мгновение. Визг не смолкал, достигая невиданных высот. В какой-то момент я почувствовала себя самой настоящей крысой. Которой, вот-вот проломят хребет голыми руками и размажут по плитке. Снова закричал Виконт. И совершенно напрасно подавший голос. Потому что меня не видно под столом со скатертью, достающей до пола, а его — очень даже. С грохотом опрокинулся соседний судейский столик. Сейчас ему и покажут, в чем разница.       Женщина была мне знакома. Да, это она, та самая, которую искал индийский принц с его слугой! Но зачем ему понадобилась эта безумная?! Неведомое чувство дернуло меня в сторону, будто невидимые руки потащили куда-то. Кто-то называет это интуицией. Кувырком я откатилась назад, и в ту же секунду стол передо мной был с треском разломан на две части. Индианка в национально костюме, с ненавистью смотрела на разбитые фарфоровые тарелки, на порванную скатерть и тяжело дышала, как загнанный бык. Я даже вспомнила ее имя. Мина. Глупо было бы ожидать, что ее ярость поутихнет от вида уничтоженного сервиза. Взгляд ее был мутный и пустой. С такими бесполезно говорить, они никого не узнают. Вскинув руку перед собой, я, как дрессировщик дикого зверя, медленно встала. Мина взглянула мне прямо в глаза и, как мне показалось, ее аж затрясло от накатившей злобы. — Ты!..