Двойная жизнь

У Хауса не было подозреваемого, его одолевала навязчивая идея узнать, зачем Уилсону понадобился выходной посреди рабочей недели. Кадди, несомненно, была права: лучший друг Грега решил обзавестись очередным темным пятном биографии. Без ведома и благословения Хауса. Пустить на самотек такое дело Грегу представлялось невозможным, и он решил проследить за Уилсоном. Миновал полдень, когда Хаус остановился неподалеку от дома, где Уилсон снимал квартиру. Машина Джеймса стояла в нескольких шагах от подъезда. Примерно через полчаса из дома вышел Уилсон и пошел к машине. Настроение его было будничным, строгий костюм повседневным. Джеймс неторопливо сел в Volvo S80, медленно двинулся вперед. Хауса всегда раздражала крайне осторожная манера друга водить авто, но Уилсон, даже если бы подозревал о слежке, все равно не стал бы развлекать Грега бешеными гонками на предельной скорости. Прогулка с проводником-черепахой, как окрестил эту поездку Хаус, завершилась возле небольшого кафе. Уилсон, по-прежнему не замечая знакомого Лексуса, выбрался из Вольво и, нацепив лучшую из дежурных улыбок, зашагал к дверям. Сквозь огромные витринные стекла кафе Хаус видел, как Джеймс подошел к столику, занятому его первой бывшей женой. Бывшая миссис Уилсон была чем-то сильно расстроена и оживилась лишь на секунду, когда напротив нее присел Джеймс. Далее Хаус стал свидетелем почти идиллического семейного обеда. В идиллию не вписывалась только вселенская грусть бывшей миссис Уилсон. Безотрывно наблюдать эту унылую картину было скучно, и Хаус оглядел светло-бежевый салон Лексуса, одобряя безупречный вкус Кадди, выбравшей наиболее приятный оттенок внутреннего убранства. При мысли о Кадди его сердце обдало жарким ветром, и он снова перевел взгляд на мирно беседующих бывших супругов Уилсон. Внимательные глаза Хауса заметили в салоне машины странность, и двое из кафе вновь оказались предоставлены сами себе. Хаус еще раз осмотрел салон, пересел на переднее пассажирское сиденье. Внутри него все замерло на мгновение, как это бывает в преддверии некоего важного открытия. Кожаная обивка водительского кресла выглядела несколько новее и светлее, нежели на остальных сидениях. Без сомнения, кожу на водительском месте недавно заменили, как и резиновый коврик у его подножия. Хаус отодвинул новый коврик тростью. Там, где боковина салона соединялась с полом, он заметил мелкое бледное пятнышко старательно замытой крови. Резиновый коврик загораживал его своим боком, и без детального осмотра его никто никогда не увидел бы. Смутные, очень нехорошие подозрения закопошились в уме Хауса. «Повсюду секреты, — подумал он. — У кого-то банальные, как у Джеймса; у кого-то кровавые, как у Лизы». Чья это кровь, имеет ли это пятно отношение к сегодняшнему происшествию? Вопросы оставались без ответа, Хаусу даже не хотелось выдвигать версий. Ясно только одно — Кадди что-то скрывает, и он обязан завладеть ее секретом. После обеда разведенные супруги вышли из кафе вместе, сели в Вольво Уилсона и поехали значительно быстрее прежнего черепашьего шага. По-видимому, спутницу Джеймса медленная езда раздражала так же, как и Хауса. Минут через пять Уилсон притормозил возле гостиницы, проводил бывшую до дверей, они обнялись, обменялись улыбками. Вернувшись к машине, Уилсон изумленно оглядел Хауса, прислонившегося к дверям его автомобиля. — Хаус, — с трудом выговорил Уилсон, — ты же должен быть на работе. — Время обедать, — напомнил Хаус, — а ты подлым образом решил оставить меня голодным. — И как я не подумал! — саркастически воскликнул Уилсон. — Мой друг может заболеть от огорчения, если не съест половину моего обеда! — Что хотела от тебя твоя бывшая? Увеличения алиментов? Завела себе еще одного попугая, и ей не хватает на полезный птичий корм? — Она вчера похоронила мать, ей нужна поддержка, — ответил Уилсон. — А ты проверял документы и место захоронения, чтобы убедиться, что твоя бывшая теща действительно дала дуба? — поинтересовался Хаус. — Хаус, — рассердился Уилсон, — твой цинизм отвратителен и неуместен. — А ты не думал, что будешь делать, если номер первый захочет стать номером четвертым? — Мы не собираемся возобновлять отношения, Хаус, — категоричным тоном заявил Уилсон. — Ну да, все бывшие супруги так говорят. Но, обсуждая кулинарные таланты покойной мамочки, обнаруживают, сколь многое их все еще связывает. И все начинается сначала. — У нее просто сейчас никого нет! — возразил Джеймс. — Не с кем поделиться горем! — У нее есть брат и второй бывший муж! Но, разумеется, самая лучшая жилетка для слез надета поверх твоей груди. — Ладно, Хаус, ты узнал, что хотел, возвращайся на работу. В эту минуту Уилсон посмотрел в сторону, его взгляд упал на серебристый Лексус, находящийся метрах в сорока от Volvo. Джеймс ошеломленно помотал головой. — Ты… — растерянно спросил он Хауса, — ты… угнал машину Кадди? — Одолжил покататься, — ироничным тоном ответил Хаус. — Все равно она сидит целый день в четырех стенах своего кабинета, ну и зачем ей машина? Вот увидишь, она даже не заметит, что я брал ее Лексус. — Ты неисправим, Хаус, — подвел итог разговору Уилсон и обошел капот своей Вольво. Открыл дверь рядом с водительским сидением, залез в машину. Хаус шагнул от противоположных дверей автомобиля на тротуар и несколько секунд с довольным видом глядел вслед неторопливо удаляющемуся Уилсону. Но, едва Уилсон преодолел метров триста, торжество на лице Хауса сменилось глубокой задумчивостью. Хаус медленно пошел к Лексусу, в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Катнер звонил сообщить, что в офисе экспресс-доставки подарков усиленно открещиваются от своей причастности к чьей-то плоской и мрачной шутке. Сиреневую коробку в офис никто не приносил, услугу по доставке не оплачивал. Руководитель отдела доставки нашел печальным, что подобная мерзость оказалась завернутой в примечательную фирменную бумагу их службы, но эту бумагу мог взять кто угодно как из сотрудников, так и из посетителей. Приставить охранника к каждому листу бумаги совершенно невозможно, иронизировал мелкий управленец. Теперь Катнер собирался разыскать посыльного, притащившего подарок к дверям кабинета главврача и передавшего его через ассистента доктора Кадди. Благо, Джордж запомнил имя посыльного, и в офисе экспресс-доставки не отрицали, что у них есть такой сотрудник. Хаус одобрил инициативу Катнера, хотя и сомневался в том, что из этого выйдет нечто полезное. Раз посыльный настоящий, маловероятно, что он действует заодно с преступником. Неизвестный поганец очень неглуп, чтобы брать в сообщники того, кто будет одним из первых в списке допрошенных. Посыльный не более чем обезьянка, которая открывает боковую дверь машины, развозящей подарки. Обезьянка видит коробку с адресом, обезьянка делает общественно полезную работу. Преступник мог подсунуть коробку в машину. Возможно, что и не сам, через сообщника, но круг подозреваемых в пособничестве очерчивается весьма широким. Единственный след, ведущий к преступнику, оборвался, не сдержав своих призрачных обещаний. Хаус скрежетал зубами от злости, осознавая необходимость ждать дальнейших действий неизвестного психопата. Намного интереснее действовать на опережение, но настоящий момент не благоприятствовал этому. Хорошо бы Форман поскорее сообразил, на что намекал Хаус, когда говорил, что достать данные полицейской отчетности вполне реально. В конце этого бестолкового рабочего дня Хаус поехал к дому Кадди. Теперь под ним был его мотоцикл, он ни от кого особенно не таился, но и не напрашивался на постороннее внимание. Он остановился метрах в пятидесяти от дома Кадди и внимательно посмотрел вперед. Так и есть, полиция установила слежку, и два молодых полицейских даже не пытаются скрыть факт своего присутствия. Полицейская машина стоит напротив дома, на противоположной стороне улицы, невольно попадая в поле зрения всех любопытных. Хаус развернулся и поехал в обратном направлении. Его ждет еще одна ночь в холодной постели, поскольку, само собой, им с Кадди ни к чему, чтобы копы написали в своем донесении: «В 18:00 в дом объекта наблюдения вошел доктор Грегори Хаус и оставался там до утра». Копы подозревают Кадди и нельзя, чтобы они начали подозревать еще и Хауса, и невозможно стало бы и шага ступить без их назойливой опеки. Поздним вечером Хаус отправился в больницу. Хранителем Лизиной тайны мог быть как рабочий кабинет, так и любая комната в доме. Хаус решил начать с кабинета, так как в данный момент попасть туда было несравнимо проще. Открыв дверь кабинета своим ключом, он опустил жалюзи на прозрачные двери и включил свет. Самое вероятное, думал Грег, что это ее кровь, и было ее много, раз пришлось полностью сменить кожу водительского кресла. Замена эта сделана не вчера, кожа уже успела притереться на сгибах. Раз было сильное кровотечение, должны быть и медицинские документы, свидетельствующие о том, откуда кровь взялась и что, собственно, произошло. Хаус напрочь отвергал мысль, что Кадди может быть замешана в этом безумии с нарезанием кого-то на отдельные части тела. Это же Кадди, хороший врач, отзывчивый и великодушный человек. У нее есть мелкие недостатки, но все они находятся в строгих рамках общечеловеческого. И, переворачивая ее кабинет вверх дном, Хаус только убеждался в верности своих суждений. Среди горы финансовой и медицинской отчетности, книг и мелких дорогих ее сердцу сувениров Грег не находил ровно ничего подозрительного. Только в нижнем ящике ее стола, даже не запертом на ключ, он увидел темно-синюю папку, завладевшую его вниманием. Ему пришлось отбросить множество других папок, прежде чем на дне он обнаружил ее. На папке было написано «Gregory House», в ней содержалась точная копия его истории болезни. Анамнез, хирургические отчеты об операции по извлечению пуль, а также о двух операциях на правом бедре. Грег наскоро пролистнул эти бумаги. Они не представляли интереса, поскольку в свое время он внимательно прочитал всё написанное его лечащим врачом доктором Кадди, хирургами и некоторыми другими специалистами. Он собирался закрыть папку, когда из нее выпал и изящно спланировал на пол лист, не прикрепленный к общему массиву документов. Хаус поднял этот лист, вверху листа привлекал внимание логотип клиники имени св. Франциска. Чуть ниже стояло то самое число, когда он, охваченный жаждой познания, сунул нож в розетку. Хаус начал читать копию выписки, и вскоре каждая следующая строка стала сливаться с соседней. «Восьмая неделя беременности… сильное кровотечение… — выхватывал Грег отдельные куски текста, — неизбежный выкидыш… перелито 5 единиц первой положительной…» С трудом дочитав травмирующие фразы, Хаус сложил лист вчетверо и запихнул его в верхний карман кожаной куртки. Папку со своим именем бросил назад в ящик, прикрыл ее сверху несколькими другими папками. Все спуталось в его сознании, несколько минут он сидел в кресле Кадди и невидящими глазами смотрел на устроенный им полный кавардак. Зачем она скрыла от него свою беременность и потерю ребенка? Видит в нем настолько чужого человека? Восемь недель, сколько же времени она знала о новой жизни внутри себя, как долго молчала? А он, как мог он ничего не заметить, терзался Хаус, вспоминая те дни и не обнаруживая в них ничего, что дало бы ему повод для подозрений. Разве что она выглядела счастливее, чем обычно, но она прекрасно себя чувствовала, и он не наблюдал в ней никаких отклонений от ее повседневных привычек. «Она была счастлива, — думал Хаус, — и я, как последний эгоист и идиот решил, что это полностью моя заслуга как прекрасного любовника. Но эта заслуга была моей только наполовину. А она исследовала седьмое небо счастья из-за нашего ребенка. Но почему? — простой вопрос разбудил новый вихрь боли. — Зачем было скрывать? Она собиралась дать мне пинка, раз уже получила от меня лучшее, что я способен дать? Лучшее в ее понимании, само собой». Одолеваемый всеми этими мрачными предположениями, Хаус испытал острое желание напиться до потери рассудка. Приняв пару таблеток викодина, Грег покинул кресло Кадди и ушел из кабинета с твердым намерением устроить завтра же утром оглушительный скандал. И пусть слушают все, кому интересно. В девять утра, едва он вошел в двери приемного покоя, он увидел Уилсона, пересекающего приемную главврача. «Пошел ябедничать, — раздраженно оценил ситуацию Хаус. — Вечно Уилсон опрокидывает мои планы по выяснению отношений с Кадди». И Хаус, скрепя сердце, решил отложить ссору с Лизой до более подходящего момента. Когда Уилсон вошел в кабинет своего руководителя и друга, он ошеломленно завертел головой по сторонам, чтобы убедиться, что это действительно кабинет Кадди. Но посреди невообразимого бардака за своим столом сидела Лиза и переводила дыхание после трудного телефонного разговора с полицейским детективом. Кадди улыбнулась Уилсону и жестом предложила ему сесть в кресло около стола. — Что тут происходит? — спросил Джеймс. — Ночью побывали грабители? — Меня подозревают в маниакальном пристрастии к членовредительству, — объяснила Кадди, и удивление в глазах Джеймса смешалось с недоумением. — У меня на хвосте полиция, следят за моим домом, за мной и бог знает за кем еще. Провели обыск в моем кабинете и еще смеют врать, что не делали этого, а слежка — это не слежка, а беспокойство о моей безопасности! Кадди возмущенно хлопнула ладонью по столу и вкратце рассказала Уилсону о вчерашних событиях. Потом поинтересовалась, о чем Уилсон хотел с ней поговорить. Джеймс рассказал о слежке Хауса за ним и его первой бывшей. Кадди тяжело вздохнула, поняв, для чего Хаус брал вчера ее Лексус (при этом об «угоне» Лексуса Уилсон не сказал ни слова). Рассчитывать на него неосмотрительно и глупо, пора бы ей, наконец, понять это и не придавать значения его обманным маневрам. — Я чувствую себя экспонатом личной коллекции муравьев Грегори Хауса, — пожаловался Уилсон. — Словно он поместил меня под стекло и забавляется наблюдениями. — Радуйся, что он не пришпилил тебя булавкой, будто редкую экзотическую бабочку, — ответила Кадди. — У него есть для этого все возможности. — И правда, — саркастически согласился Уилсон, — как благородно с его стороны оставить мне хотя бы видимость свободы! Но, клянусь тебе, я так больше не могу! Должно же в моей жизни быть хоть что-то, пусть незначительное, о чем не знал бы всеведающий Грегори Хаус! — Джеймс, — примирительно сказала Кадди, — ты же понимаешь, что так он проявляет свою заботу о тебе. Опасается, что за его спиной ты чем-нибудь себе навредишь. — Лучше бы он проявил уважение к моему личному пространству! — злился Уилсон. — Хаус считает личное пространство друзей своей собственностью, — с грустью напомнила Кадди. — И ревностно его оберегает. — Ладно, пойду работать, — вздохнул онколог, вставая с кресла. — Спасибо, что выслушала. И, стараясь не наступить на какую-нибудь папку или, хуже того, важный документ, Уилсон ушел из кабинета. Кадди тоскливым взором в очередной раз обвела царящую вокруг нее разруху. Не меньше половины рабочего дня уйдет на восстановление порядка. И всё из-за абсурдных, абсолютно безосновательных подозрений идиотов из полиции, которым больше нечем заняться, кроме как погромом ее кабинета. Утро в диагностическом отделении началось с повторной ссылки пятерых участников реалити-шоу в клинику. На этот раз возражать не осмелилась даже Стерва, настолько Хаус был похож на разъяренного бога-олимпийца. Это сходство слегка уменьшилось, когда Форман, не скрывая гордости, доложил об успешно взломанном центральном сервере полицейского управления Принстона. Хаус, разумеется, не подал вида, что доволен Форманом, понявшим его практически с полуслова. Но первая хорошая новость за минувшие два дня была ощутимым шагом вперед. Все полицейские донесения за прошедший месяц Форман предоставил на флэшке, и вместе с Хаусом и Катнером он вскоре по самую макушку увяз в зловонном болоте бесчеловечных деяний. Час, другой, третий, искомое сокровище цепко удерживалось трясиной. Преступлений ежедневно совершается предостаточно, но в основном это либо бытовая поножовщина, либо тривиальная перестрелка. Ни одного мерзавца с воображением не обнаруживалось ни среди недавно отличившихся, ни среди недавно благословленных на новую жизнь с чистой совестью. Приближался полдень, когда Хаус увидел очередной подарок на столе Кадди. Коробка на это раз была овальной формы, раз в пять больше предыдущей, завернута в яркую оберточную бумагу, перехвачена тонкой красной бумажной лентой. Пышный бордовый бант возвышался на вершине упаковки. Кадди молча подала Хаусу одноразовые перчатки. Хаус посмотрел на нее, пытаясь просканировать насквозь. Кадди поежилась от этого колючего испытующего взгляда. — А почему сама не открыла? — полюбопытствовал Хаус, натягивая перчатки и сдирая оберточную бумагу. — Руки дрожат? Кадди с трудом подавила желание немедленно вытолкать Грега из своего кабинета и продолжить расследование самостоятельно, раз уж в этом мире полагаться можно только на себя. Она позволила себе обольщаться на счет Хауса из-за их личных отношений. Но он все та же высококвалифицированная сволочь, знающая толк лишь в том, как довести окружающих до белого каления. — А с чего им дрожать? Я же всю жизнь мечтала заполучить маньяка в поклонники, — с легкой иронией в голосе ответила Кадди. Хаус тем временем снял с коробки крышку, и глазам Грега и Лизы предстало человеческое сердце, еще недавно гонявшее кровь по артериям. В записке маньяк интересовался мнением Кадди: «Красиво, вы согласны?». — Вынуто из живого человека, — заявил Хаус. — Надеюсь, парень был под наркозом. — Вот что бывает, когда расследование движется по заведомо ложной дороге, — возмущенно проговорила Кадди. — Полиция преследует меня, ты шпионишь за Уилсоном! А психопат тем временем преспокойно оттачивает свое мастерство! — Всё, что я мог вчера делать — это думать, — отразил ее выпад Хаус. — А размышлять я могу где угодно, мне для этого не обязательно приклеивать себя к креслу в своем кабинете! — Ты мне наврал, у тебя не было подозреваемого! — А еще у меня нет передовых технологий будущего, позволяющих видеть сквозь стены, залезать в чужие мысли, предугадывать преступные намерения! И Хаус ушел из главврачебного кабинета, а Кадди протянула руку к телефонной трубке, чтобы позвонить в полицию. Она с содроганием смотрела на мертвое сердце, лежащее поверх одинаковых полупрозрачных кубиков льда. Ей представлялось предельно ясным новое послание ее тайного воздыхателя: ее собственное сердце ожидает та же участь. И неизвестный псих считает, что это будет красивая смерть. Но, хотя все внутри Кадди сжималось от страха, самым неприятным чувством было ощущение, что ее предали. В тяжелую минуту она осталась один на один со своей растерянностью и тревогой. Хаус проведет остаток дня в обществе геймбоя и телевизора. Полиция будет увлеченно изучать тупиковые ответвления лабиринта.